***
— Ты бы мог дать ему шанс, — Чимин ведет машину и быстро поглядывает на хмурого Юнги, который сидит рядом на пассажирском сиденье. Они решили уйти с последних пар и поехать в особняк Паков. — Не неси бред, ты знаешь, что я не могу, — складывая руки на груди, упирается лбом в стекло. — Слушай, они с Намджуном забитые ботаники, с которыми никто не общается, думаешь, он бы стал кому-то трепаться? Мне кажется, можно было бы и довериться. Кстати, это он тебе писал те сообщения, — Юнги кидает заебанный взгляд на друга и тяжко вздыхает. Он бы, может быть, начал сейчас гореть, потому что те приставания в stylegram с разных страниц реально выбешивали, но сейчас парень очень расстроен из-за всего: из-за того, что ударил в порыве ярости и стрессе человека, который, вообще-то, просто позвал в старомодном, но милом варианте его на свидание, из-за давления общества и собственной семьи. — Ты знаешь, что я никому, кроме тебя, не доверяю. Нашим малышкам просто не стоит знать и лишний раз волноваться, — «малышки» — так Чимин и Юнги ласково любят называть своих подруг, которые на один курс младше них. — Ты не думаешь, что пора бы тебе что-то с этим делать? Не можешь же ты всю жизнь скрываться и бояться отца. — Чимин, я просто хочу выпуститься и съебаться туда, где смогу быть свободным, — и вновь усталый вздох, а водитель лишь поджимает губы, заламывая брови. Ему жалко друга, но только он его и понимает, жаль только, что помочь толком ничем не может.***
В пятницу парни остались с ночевкой у Юнги, заказали еды, переоделись в удобную одежду, забурились в теплые одеяла, лежа в обнимку, смыли слои своего макияжа и превратились в двух мягких и совершенно неагрессивных ленивых котов — такими они могут показываться только друг другу, ведь столько лет дружат, знают все друг о друге и не только с позиции лучших друзей. Например, каждый раз, когда Чимин заходит в спальню к Мину, он сразу же идет не к его гардеробу, чтобы посмотреть, какие обновки тот приобрел, а прямиком к шкафу, на одной из полок которого стоит железный ящичек. О, парень прекрасно знает о каждой игрушке, здесь лежащей. И эти игрушки вовсе не для невинных детских игр. — Не хочешь поиграть? — бровями так и намекает Юнги на возможность более интересного вечера, чем просмотр фильма. — Отстань, настроения нет, — хмурит лоб хозяин квартиры, забираясь с головой под одеяло. Чимин откладывает ящик в сторону и подползает под бок к другу, бодаясь лбом о его плечо, как кот, который почувствовал, что человеку нужна поддержка. — Когда отец вернется? — Скорее всего, после выпускного. — Юнги, у тебя остались последние несколько месяцев студенческой жизни. За эти четыре года ты спал только со мной, но это не считается, и с теми двумя укурышами с экономического. И ни одних серьезных отношений со времен школы. Так не пойдет. — Слушай, не начинай, я тебя прошу, — Юнги краем одеяла потирает глаза, только чтобы не высовывать руки, продолжая пялиться в плазменный телевизор, давно упустив суть фильма. — Уже начал, — Чимин потихоньку тянется к своему телефону на столике у кровати, хитро улыбаясь хмурому другу. — Пора сорвать твою розочку, малыш. — Ты сорвал ее еще в школе, — хмыкает Юнги, с подозрением смотря на руки друга. — Я про вот эту, — он хлопает парня по левой стороне груди через одеяло, вырывая у того хриплый, болезненный стон. — Твое сердце никому не принадлежало уже слишком долго, пылью, поди, покрылось. — Кто бы говорил, сам-то только и делаешь, что трахаешься. Ты еще способен любить? — пытается подколоть, пока Чимин, кривляясь, что-то ищет в телефоне. — Смотри, уламываю его на свиданку, — показывает диалог на смартфоне Юнги, который только щурится и, недовольно высунув руку, проводит пальцем по экрану, чтобы пролистнуть. — Это наш ботан, что ли? Ты прикалываешься? — смеется парень, смотря на Чимина как на дурака, а тот лишь обиженно надувает губы, отбирая телефон. — Между прочим, он неплохо трахается, да и человек интересный, — пожимает плечами, вновь с улыбкой перечитывая согревающие сообщения. — Второе ты понял по его глазам или тоже по члену? — продолжает издеваться, получая очередной удар ладонью, только теперь уже по животу. — Замолчи. Ты не дочитал, но он согласится со мной пойти, если ты согласишься с Хосоком, — Чимин блокирует телефон, прижимая его к груди, так умоляюще смотря на друга. — Нет, — друг вмиг прогоняет улыбку, недовольно опять сворачиваясь клубком в одеяло. — Да блин, Юнги, — хнычет Пак таким писклявым голосом, что у парня сейчас уши отвалятся. Чимин хватается за одеяло и тянет на себя, намеренно стараясь разозлить Мина. — Тебе тоже въебать? Сейчас кольца надену только, подожди, — но юноша не перестает, заливисто смеется и продолжает бесить друга. — Юнги, а вдруг он мужчина всей моей жизни? — плохой актер вошел в чат. Вновь эти сведенные брови, выпяченные вперед как у утки губы, а глаза как у просящего щенка. — А я тут причем? Я никуда с мужиками не пойду. Что, если меня увидят папины знакомые? — Какая разница? Пиздюлей дать он тебе не успеет, ты уже будешь далеко отсюда. Да и, вообще-то, я тоже мужик, но ты же сосёшься на людях со мной. — Не пизди, не было такого, — Юнги вырывает с такой силой бедное одеяло, что Чимин летит прямиком на него, ложась подбородком на чужую грудь, продолжая ржать на всю комнату. — Пошли, я тебя прикрою, если что. Скажу, что это мои мужики, — усмехнувшись, Пак как неуклюжий зверек ерзает своими ягодицами на кряхтящем под ним парне, который все морщится и пытается столкнуть с себя. — Юнги, ты должен попробовать. — Пробуют члены, знаешь? — Я про то и говорю, — улыбаясь, Чимин все-таки седлает друга, заботливо убирая его волосы за ухо, разглядывая милое лицо. — Серьезно, малыш, соглашайся. — Ты не отвянешь, да? — Чимин отрицательно вертит головой, когда Юнги вздыхает и все же: — Заебешь, пошли, — юноша вдруг ненормально-радостно взвизгивает и быстро чмокает друга в губы, довольной задницей слезая с него, беря телефон, кому-то срочно звонит и вылетает из комнаты.***
Как прошло двойное свидание? Откровенно говоря, хуево. Юнги это с самого начала не понравилось. Ну кто в наше время ходит на двойные свидания с целью завести реально серьезные отношения? Короче, в итоге, пока Намджун и Чимин чудесным образом нашли общую тему о планах на будущее, Юнги не переставал смотреть куда угодно: в большое окно, возле которого у них и был столик, на незамысловатый декор ресторанчика, на приборы, что принесли раньше, казавшиеся такими интересными, будто он никогда их не видел, лишь бы не смотреть на эту улыбку до ушей напротив. Хосок и слова не сказал, все смотрел на него щенячьими глазами, положив свой подбородок на замок из собственных пальцев. Мин успел только один раз глянуть на него прямым взглядом в тот момент, когда официант передавал парню его заказанное блюдо. Он так сильно подвис, рассматривая поразительно красивое и доброе лицо, прислушивался к хриплому голосу, который ласково сказал «спасибо» официанту, пригляделся, чтобы лучше увидеть пушистые ресницы, пока Хосок вытирал салфеткой приборы, смотря в тарелку, наверное, выбирая, что первым съесть. Но, если честно, Юнги загрустил, когда невольно отвлекся на заживающий синяк на чужой скуле. Ему правда так жаль, что он даже пытался придумать, как извиниться. Только по итогу, когда юноша вновь поднял голову и выстрелил в самое сердце своими солнечными глазами, Юнги только и смог, что нахмуренно выпалить: — За это извиняться не буду! — и схватил свои приборы. Чимин посмотрел на него так, словно выбирал: придушить, ударить или за ухо вытащить из-за стола и кое-что разъяснить. По правде, парень не просто ради собственной выгоды притащил Юнги с собой. Он действительно хочет, чтобы друг попытался обрести свое счастье, пусть и не с Хосоком, но с чего-то ведь нужно начинать. — Это он так извинился, — выкручивается из ситуации Чимин, робко улыбаясь Хосоку. — Я не… — Заткнись, — тихонько шипит на возмутившегося друга. — Все в порядке, разве можно на тебя обижаться? Теперь я прям по-пацански выгляжу, — Хосок гордится или пытается оправдать смутившегося от этих слов Юнги? Нет, скорее просто он настолько чист душой, что даже не умеет реально затаивать обиду на кого-то. Где-то между ужином и ожиданием второй партии алкогольных напитков, Намджун и Чимин куда-то вдруг отлучились, оставив эту максимально странную парочку наедине. Почему странную? Ну, наверное, потому что один влюбленно вздыхает и лыбится, а второй залипает в телефоне, иногда поглядывая с таким выражением, будто спрашивает: «Тебе еще раз въебать?». Но Хосоку больше не страшен кулак Юнги, ему куда страшнее с ним заговорить. — Только не говорите, что вы трахались? — Мин закатывает глаза, когда Чимин поправляет по дороге свой ремень на джинсах, а Намджун накидывает кожанку на плечи. — Хорошо, мы не говорим, что трахались. В туалете, кстати, — усмехается Пак, облизывает пересохшие губы и переводит взгляд на улыбающегося ему Намджуна. На следующий день в универе Хосок и Чимин внезапно сталкиваются в коридоре, обсуждая вчерашний вечер. Второй все пытается убедить, что Юнги очень понравилось, даже слегка привирает, что тот про Чона весь вечер ему трещал по телефону. Трещал, конечно, но не то, что представляет себе влюбленный парень. Мин, наверное, перебрал все возможные оскорбления, которые только знает из двух словарей — обычного и матерного. Парни заходят в аудиторию на первую пару, слегка опоздав, но препод еще тоже не явился. Чимин мигом примечает только два свободных места: рядом с Юнги и Намджуном — все, как обычно. Пак ускоряет шаг, чтобы быстрее Хосока добраться до Кима и плюхнуться так, что аж плечом его задевает. — Рядом с Юнги свободно, — Чимин показывает пальцем на задние парты, хитро улыбаясь, а Чон вмиг сияет, кивает парню и несется к своей любви. — Это место Хосока, че ты сюда уселся? — бубнит Намджун, который вновь надел бабушкин свитер на рубашку и эти громадные круглые очки. — Могу сесть к тебе на колени, устроим тройничок на паре? — пожимая плечами, он довольно лыбится, подпирая подбородок ладонью. — Ты бы для начала мой член научился принимать, — и он шипит, озлобленно посмотрев на хлопнувшего его по паху Чимина. — Встретимся вечером у меня? — И что же мы будем делать? — Намджун вдруг становится чуточку добрее и больше заинтересован в том, чтобы его, кажется, теперь уже бойфренд сидел рядом с ним. — По правде, мне нужно дальше диплом писать, так что притаскивай свой ноут, будем твоей любимой учебой заниматься, — вот такого облома Ким точно не ожидал, потому что Чимин совсем не шутит, опуская серьезно настроенный взгляд в тетрадь, на полях которой записывает число. А Юнги, уже поздно заметив, что к нему несется надоевший чудик, не успевает сбежать с пары вовсе, когда преподаватель все-таки заходит в кабинет. Он закрывает лицо рукой так, будто делает вид, что он не с Хосоком, вообще его не знает, не он учится с ним четыре года, да и вообще Мин с другой планеты. Какая еще детская отговорка в его голове может возникнуть? — Привет, — и вновь солнце ослепляет холодную «диву», что тот, даже не успев взять телефон, чтобы отвлечься, искоса поглядывает на него, видя эту привычную милую улыбку. — Зачем ты это делаешь? — шипит Юнги как можно тише, чтобы не привлечь к ним преподавателя, который уже начал лекцию. — Что именно? — Хосок искренне не понимает, спокойно открывает тетрадь, не желая больше смотреть на прекрасное создание только потому, что учеба ему важна так же, как и Намджуну. — Не пытайся меня купить своей чертовой добротой, я же вижу: ты фальшивишь, — нервно раскрывает свой большой блокнот, с прищуром смотря на пожавшего плечами Хосока, который так и не удостоил его ответом. А что ему ответить? Когда человек лжет, у него есть оправдания, потому что он их судорожно придумывает, а когда чист, ему просто нечего придумать, потому что незачем приближать свои слова к правде, которую и так уже озвучил. Отношения у них складывались слишком натянуто, Юнги все не подпускал Хосока к себе, хотя они уже и начали общаться. Пусть все еще с язвительными фразами первого, пусть все так же с добрым и спокойным тоном второго, который решил поумерить свою неумещающуюся любовь внутри, потому что теперь его сердце стучит чуть медленнее, ведь «дива» рядом, не о чем беспокоиться. Чимин перестал на парах садиться к Юнги уже специально, чтобы свести их. Обедали они все вместе, приглашая и «малышек», которые разбавляли это напряжение между всеми своим звонким смехом и бесконечной болтовнёй. И если Намджун и Чимин вовсю начали развивать свои отношения так, что спустя месяц не могли оторваться друг от друга, то неловкость между их друзьями сходила на нет постепеннее. Мин перестал разворачиваться к парню задницей, как делал это поначалу, теперь уже общаясь в роли друзей. Но что-то пошло не так примерно в мае, когда наступили первые теплые деньки, и вся их компания выбралась за город на машинах к морю. Тогда, остановившись у дорожного кафе, чтобы перекусить фаст-фудом, от которого Чимин визжал как недорезанный из-за своей фигуры, Юнги и Хосок остались на парковке, чтобы побыть наедине. В тот момент между ними еще был этот статус «друзей». Но, знаете, есть такие неловкие друзья-геи, которые прекрасно понимают, куда такая дружба идет, не мешают ей, но каждый раз смущаются каким-то неловким прогулкам за руки, комплиментам, объятиям. Когда вроде просто прощаешься с человеком, но он обнимает так нежно, будто расстается с тобой на века, не скрывая всей своей любви. Когда ты вроде и не против, если сейчас он тебя поцелует, потому что хочется, но сам не можешь решиться сделать первый шаг. Поэтому и происходит нечто подобное. — Может, нам стоит вернуться к ним? — Юнги стоит между разведенных ног Хосока, который уселся на капот своей машины, играя с пальцами парня. — Давай еще здесь побудем, — он тянется к вороту чужой легкой куртки, чтобы получше укутать юношу от прохладного ветра. — Смотри, какой закат, — показывает подбородком в сторону. Но Юнги смотрит только в эти красивые глаза напротив. Ему плевать, какой там сейчас закат, в его жизни их будут тысячи, а эти глаза одни единственные во Вселенной, таких больше ни у кого и никогда не будет. А знаете почему? Потому что они настолько искренние и влюбленные, настолько добрые, что Мин даже не понимает, возможно ли быть таким прекрасным человеком в этом жестоком мире. А еще он не понимает себя пару месяцев назад, когда ударил этого парня за то, что он просто не побоялся показать свои чувства, за то, что он не такой трус, как Юнги. Но у всех есть свои причины, однако это совсем не значит, что нужно распускать руки. За это юноша себя винит каждый раз, когда смотрит на эту улыбку. — Поцелуй меня, — шепчет еле слышно, нежно дотрагиваясь до той самой щеки Хосока, которая пострадала от его руки. А Чон молча и аккуратно притягивает его к себе, обнимая за талию, и целует. Целует совсем не дико, хотя мечтал об этом моменте не один год, если честно. Он просто наслаждается так, чтобы не сделать больно Юнги, так, чтобы признаться сейчас в своей необъятной любви. А тот понимает, ближе льнет, под ласки подставляется, неловко пуская язык в чужой рот, обнимая лицо юноши. Сейчас, когда их никто не видит, он хочет быть тем, кем является, не желает стыдиться и бояться, заразившись этой уверенностью от теперь бойфренда, видимо. — Да! — на всю улицу проносится пугающий рык, а следом за ним такой же громкий смех Намджуна и «малышек». Это просто Чимин-сваха, выйдя из кафе и увидев своих подопечных целующимися, радуется так, что аж прыгает по парковке и безостановочно вопит, словно главная фанаточка своего любимого пейринга. А Юнги мигом отрывается от чужих губ и прижимается к Хосоку, будто ища в нем защиту. Тот встает с капота, обнимает парня, пряча от любопытных глаз счастливых друзей, правда, сам не может удержать широкой улыбки, смотря на танцующего и идущего к ним Чимина. — С тебя десятка, — Пак бьет ладонью Намджуна по накачанной груди, получая злой взгляд Юнги, который чуть отстраняется от Чона. — Вы спорили на наш поцелуй всего за десять долларов? — нескрываемо охуевает Мин. — Каких долларов? — усмехается Чимин. — Он должен десять раз мне отсосать. — Погоди, то есть ты не верил в нас? — щурится Хосок, смотря на Намджуна. — Верил, просто он захапал себе уже позицию того, что вы станете бойфрендами, а мне осталась только противоположная, — спокойно объясняет парень, приобнимая счастливого Чимина. — Да-да, как же. Желаю тебе стереть все губы, — Хосок похлопывает друга по плечу и вместе с Юнги за руку идет к своей машине. А Намджун вот радуется за друзей, конечно же, и еще тому, что сосать придется хотя бы не за один вечер.***
— Ты спереди, он сзади, как тебе? — Тэхен держит в руке стаканчик с пуншем, стоя со своим парнем — Чон Чонгуком — у столиков с закусками. — Нет, — лениво отвечает юноша, подливая еще немного напитка себе. — Хорошо, тогда он спереди, а ты сзади. — Нет, Тэхен, мы не будем на своем выпускном трахаться с преподом по криминологии, — Чонгук смотрит на своего возлюбленного предупреждающе, но тот, лишь недовольно сузив глаза и скривив губы, выгибает бровь, продолжая дальше пожирать взглядом их преподавателя — тридцатисемилетнего Ким Сокджина. — Как скажешь. Значит, в моей постели сегодня будет только он, — хмыкает Ким, припадая губами к стаканчику. — Значит, мне можешь больше не звонить, — Чонгук спокоен, такие разговоры у них часто возникают. Так уж вышло, что Тэхен секс-энтузиаст, иногда даже складывается ощущение, будто он пытается попробовать все, что в мире похоти есть, чтобы защитить диссертационную по теме. — Какой ты скучный, капитан, — фыркает Тэхен, тянет бойфренда за пряжку ремня к себе, делает глоток пунша и делится через поцелуй с любимым. — Между прочим, на экзамене он сам ко мне подкатывал, — шепчет на ухо, цепляя серебряную серьгу Чонгука алкогольными губами. — Или это ты к нему ради оценки, — усмехается Чон, не стесняясь, гуляет ладонями по роскошной талии своего парня. — Или я к нему, — не отрицает, получая по красивой, обтянутой в черные брюки заднице несильный шлепок. — Потрахайтесь, пожалуйста, на нашем столе с закусками, нам же этого так не хватало, — к ним подходят недовольный Юнги и Хосок. Все экзамены в прошлом, дипломные с горем пополам защищены, последние нервы на стадии реабилитации. Теперь можно со спокойной душой набухаться, попрощаться с любимыми одногруппниками и, наконец, разлететься по миру взрослой жизни. Общим решением было принято, что выпускники в этом году хотят отпраздновать в стиле американских школьных выпускных. Они сами украсили спортивный зал шарами и фонариками, развесили софиты, в центре, под потолком, кружится диско-шар, столы набиты закусками и сладким алкоголем. Здесь нет дурацкого конкурса на выбор королевы и короля вечера, но все негласно сейчас считают, что они все же присутствуют. «Королева» Пак Чимин, который предпочел надеть темно-синие брюки, как у своего «короля» Ким Намджуна, а вот рубашки у каждого разные. У первого — черная, а у второго парня — белоснежная, еще они носят их по-разному. Чимин не умеет нормально, ему вечно нужно оголить плечи и ключицы. Явно гордится своей лебединой сильной шеей, подчеркнув ее золотыми подвесками. А Намджун как будто перенял у него этот вайб высокомерного мажора — на один вечер не преступление, уж Ким-то знает. Юнги с Хосоком пришли как пара, но стараются сильно не обжиматься и уж тем более не лобызаться по углам, как некоторые. Мин все еще не готов раскрывать свою ориентацию, а теперь еще и стыдно после того, как он на всю столовую проорал, что не гей. Парни тоже не могли не прийти в сочетаемых друг с другом цветах костюмов, надели все свои лучшие и дорогие украшения. Кстати, именно Юнги так робко, очаровательно мило и тихонько пригласил своего бойфренда пойти с ним на вечер, подсунув ему вкусный пончик, на котором криво, с помощью крема было выведено предложение. «Малышки» тоже приглашены на вечер, но им отчасти грустно, что их дружная компания распадется, и на целый год они останутся одни, пока, так же как и парни, не окончат университет. Потому эту ночь они хотят провести так, чтобы запомнить на всю жизнь. Чтобы однажды, когда жизнь будет казаться полным дерьмом, когда на работе будет идти все из рук вон, можно вспомнить прекрасные студенческие времена, которые чуточку согреют душу и поднимут настроение. — Потанцуем? — Хосок подает Юнги ладонь, но тот лишь хмурится, смотрит на свою подругу и берет ее за руку, ведя на танцпол, когда ди-джей включает медляк. Чон лишь грустно вздыхает и понимает, что с этим срочно нужно что-то делать, Мин не может всю жизнь прятаться. Так он никогда не сможет стать собой. Вечер проходит на удивление для всех приятно и спокойно, весь поток, откинув мысли о статусе, денежном состоянии, уровне знаний, общались на протяжении всего праздника дружелюбно и с большим желанием. Последний день, когда они видятся вот так все вместе, нет смысла держать маски и быть высокомерными засранцами. Кто-то, правда, уже напился и свалил праздновать отдельно, а кто-то, как, например, те самые Чонгук и Тэхен, все-таки решили попытать удачу в соблазнении преподавателя криминологии. Чимин, Юнги, их бойфренды и «малышки» ушли с выпускного уже в двенадцать, те, кто не пил, сели за руль по машинам и отправились к морю, чтобы встретить рассвет — традиция любого выпускника. И только там, у водных просторов, которые так хорошо успокаивают и заряжают романтической атмосферой, Мин взял своего парня за руку и позволил поцеловать. Теплые губы на своей шее — последнее, что он помнит, перед тем как набухаться в хлам.***
Юнги будит телефонный звонок, который так и бьет по больной башке. В комнате темно точно так же как и в голове — ни черта не помнит, что вчера было, но очевидно, что весело, а еще кто-то заботливо его отвез домой и уложил в постель, даже шторы закрыл. Ну действительно, кто же это мог быть? Парень тянется к прикроватной тумбе с полузакрытыми глазами и случайно скидывает телефон на пол, из-за чего он тихо кряхтит, понимая, что придется чуть привстать с кровати. — Да? — голос охрипший, после вчерашних криков из серии: «Нахуй вашу учебу и взрослую жизнь!», бегая без рубашки по пляжу, заставляя Хосока его ловить — трудно быть не пьющим в компании. И, естественно, Мин этого не помнит. — Рота, подъем! — в трубке звучит громкий и отрезвляющий до дрожи армейский голос, заставляющий Юнги вскочить с кровати. — Ты спишь, что ли? Два часа дня, боец. — Отец, — выдыхает так, будто произнося страшное слово. — Помнишь еще батьку. Не все мозги пробухал, пока меня не было, — смеется мужчина на том конце провода. — Ты это, жопу поднимай, чтоб дома было чисто и че пожрать. Мы уже в части. — Что?! — он случайно повышает голос, отпихивая от себя одеяло, вставая на ноги. — В смысле… Как? Разве ты не должен был вернуться через пару недель? — Не задавай тупых вопросов. Раньше закончили — раньше вернулись. — А когда тебя точно ждать? — Юнги смотрит на настенные часы в своей комнате, кусая кожу на нижней губе. — Ну, пока туда-сюда, надо будет заполнить все документы, пройти допрос. Короче, часам к семи вернусь. — Хорошо, я понял, будет сделано, — а у самого глаза на лоб лезут, и тихое «блять» вырывается, когда он сбрасывает вызов. Ему дано четыре часа, чтобы убрать их пятикомнатную квартиру и приготовить ужин. Хорошо, что башка хотя бы имеет адекватный цвет, вряд ли отец приебется к нему, вот только лицо от растекшегося макияжа нужно бы умыть, в комнате спрятать все «бабские», как отец выражается, вещи, всю косметику. Постельное белье заменить на темное, потому что батя не признает у мужика персиковые простыни. Да, Мин Юнги в свои двадцать три года боится быть самим собой, потому что живет с отцом-моряком, который совсем немного, вот прям малость гомофоб. И гомофоб он настолько, что даже за ебаные проколы в ушах Юнги в прямом смысле получил по шее. Ладно, его отец лютый гомофоб, это нельзя отрицать. И у парня паника. Он дрожащими руками набирает единственного человека, который смог бы сейчас помочь. — Чимин, отец приехал и будет дома через четыре часа, — как можно спокойнее пытается объяснить и слышит вот абсолютное то же самое, что только что слышал его отец. — Ты время видел? — на том конце такой же сонный и хриплый голос, явно недовольный пробуждением. — Чимин, пожалуйста, что мне делать? — Для начала успокоиться. Вызови клининговую службу. Последний раз, когда я у тебя был, я запомнил кошмар в твоей хате. — Это полбеды. Я не успел собрать вещи и снять деньги со счета, — Юнги несется к своему гардеробу и замирает прямо на пороге, понимая, что недели не хватит, чтобы все это спрятать. — Короче, пока служба не приехала, иди в банк, потом соберешь чемоданы, я подъеду и заберу к себе их, — на том конце слышно шуршание одеяла и сонный голос Намджуна, который, видимо, не желает выпускать любимого из объятий. Юнги откладывает телефон, дает себе пару минут, чтобы прогнать панику, отдышаться и взяться за дело. Для начала он принимает таблетку против головной боли, идет в душ, спешит в банк, вызвав клининговую службу. Делает все, как друг и сказал. Вернувшись домой, достает два огромных чемодана, начиная собирать шмотки, которые ему понадобятся. Куда он уезжает? Подальше отсюда. Может показаться, что он живет в шоколаде: почти собственная пятикомнатная квартира в центре, свой счет в банке, на который отец присылает деньги с походов, теперь уже высшее образование и связи, которыми его обеспечил родитель. Вот только это все ему теперь нахер не сдалось. Он заебался каждые полгода вот так подрываться, бежать в салон, чтобы убрать яркий цвет с волос, заебался прятать депилированные ноги и руки, потому что отец это презирает, кажется, не зная, что такое уход за собой, заебался каждые полгода превращаться в «нормального пацана», по мнению отца. Нормальный он тот, кем сейчас является. Вот только страха столько, что он заебался его испытывать. В любом случае скоро его жизнь изменится, и он этого ждет не дождётся. Служба с уборкой справилась за пару часов, вещи собраны, теперь осталось заказать ужин, сделать вид, что он сам приготовил, и дождаться Чимина. Еще раз проверив квартиру и каждый закуток, чтобы не дай Бог что-то оставить, что отцу не понравится, он слышит дверной звонок, раздающийся по всей квартире. Юнги несется к двери, смотрит на время, чтобы удостовериться, что это не отец, и распахивает дверь. — Ты че приперся? — и снова у парня глаза шесть на девять, когда через порог переступает Хосок. — Чимин попросил забрать твои вещи к себе. — А он сам где? — Как я понял, его Намджун не захотел отпускать. Знаешь, я бы тоже не прочь тебя сегодня никуда не отпускать из постели, — Хосок приобнимает Юнги за талию, чмокая в недовольный нос, когда тот его отталкивает. — Тебе нужно уехать, — он пытается вытолкнуть Чона обратно за дверь, но тот быстро ее захлопывает ногой, довольно улыбаясь. — Ты куда-то сбежать решил? От меня? — играет бровями, вновь прижимая к себе Юнги. — Черт, ты можешь перестать меня лапать и быть серьезнее?! — хлещет ладонями по его рукам, выбираясь из крепких объятий. — Да что случилось-то? — хмурится Чон. Как Юнги и сказал, он доверяет только Чимину, поэтому даже Хосок не знает про ситуацию в семье Мин. — Ничего, отец возвращается, а тебе нужно уйти. — Господин Мин? Я хочу с ним познакомиться, у него такой замечательный сын, — Хосок проходит в квартиру, продолжая сиять своей фирменной улыбкой. — Нет, не хочешь. Прошу, Хосок, уходи, — Юнги устало потирает переносицу, показывая на выход. — Мой отец, он… Не знает, что я гей. Он гомофоб, — Чон рефлекторно морщится, но сразу прогоняет свое недовольство, чтобы не смущать парня. — Хосок, я хочу сбежать. — Вау, — ошарашенно тянет юноша, приоткрыв рот, даже о чем-то задумавшись на секунду. — Я с тобой! Я хотел сам предложить тебе уехать куда-нибудь хотя бы на лето. — Нет, я уезжаю навсегда в Чикаго. Я подавал резюме в юридическую контору. — Хорошо, значит, поедем в Чикаго, — пожимает плечами Хосок, кажется, серьезно настроенный на переезд. — Да блять, я уезжаю один! Как ты не поймешь… — и он замолкает, когда вновь слышит дверной звонок. Это уже точно не Чимин, не клининговая служба, не доставка еды. Это его многолетний кошмар. — Вали ко мне в комнату и сиди тихо. — Нет, я не буду прятаться, — упирает руки в боки Чон, не желая и с места сдвигаться. — Блять, как ты не вовремя. Ладно, оставайся, но, если хотя бы один намек сделаешь на нашу с тобой ориентацию, я тебе точно член оторву, как и обещал, — он грозит пальцем перед лицом усмехнувшегося Хосока и идет открывать дверь, предварительно проверив свой внешний вид у зеркала. «Нормальный пацан» он сейчас? Ему не понять этих «стандартов» отца, сколько бы он не пытался, но будет надеяться, что при постороннем человеке родитель не станет распускать руки. — Мой сын! — радостно тянет мужчина, вальяжно проходит в квартиру и скидывает большую сумку с плеча на пол, расставляя руки для объятий. — Привет, пап, — Юнги нехотя, но обнимает мужчину, настороженно поглядывая в сторону приближающихся шагов с гостиной. — Ты не против, если у нас сегодня будет гость? — он показывает на вышедшего в коридор Хосока. — Он мой друг. — Надеюсь, не такой, как тот с попугайскими патлами, — усмехается отец, протягивая ладонь для рукопожатия. — С Чимином я тоже все еще общаюсь, — недовольно отвечает Юнги. Он может позволить оскорблять себя, но друга не позволит, тем более Чимин ему роднее отца. — А зря, — наверное, он бы вновь начал ругаться и нести чушь, но видно, что устал с дороги. Вечер, на удивление, проходит весело. Для всех, кроме Юнги, потому что он не переставая сидел и тряс ногами, нервничая. Еще Хосок будто издевался, кладя на его колени под столом, за которым они ужинали, свои ладони, пытаясь успокоить. Но в любом случае отец парня и Чон поладили, даже несмотря на то, что второй презирает гомофобов. И, естественно, он вел себя нормально только ради бойфренда. Дурак бы не заметил, что Юнги реально боится своего отца. Хосок в это лезть не будет. Пока что. — Уже поздно, тебе пора домой, — Юнги смотрит на настенные часы, поднимая Хосока за локоть из-за стола. — Так пусть остается у нас, комнат достаточно, — предлагает отец, развалившись на своем стуле. — Нет, ему пора. — Я останусь! — и вновь эта улыбка до ушей. Хосок вырывает локоть и невинно смотрит на Юнги. — Покажешь мою комнату? Мин старается удержать свою злость и не разукрасить это красивое лицо еще раз, кивает парню и ведет в комнату. Хосок больше ничего не говорит, спокойно ждет, когда Юнги покажет соседнюю ванную, если парню понадобится, и закрывает за ним дверь. Отец благодарит сына за ужин, как-то даже тепло обнимает на ночь и уходит отдыхать. Примерно два часа ночи показывают настольные часы Юнги в его комнате, когда на него напала бессонница, и даже теплый душ не помог. Он все не может перестать думать и волноваться по поводу побега. Вообще само слово странным кажется и неприятным. Неужели он реально настолько трус, чтобы честно сказать отцу, что он гей и больше не хочет иметь с ним ничего общего? Наверное, он просто боится, что родитель перегнет палку в порыве своей злости. Или не палку, а самого Юнги. В любом случае нужно прогнать эти мысли и скорее уснуть. Завтра отец уезжает обратно в часть по делам, у парня есть несколько часов, чтобы собрать оставшиеся вещи и исчезнуть. Чимин скинул сообщение, что билеты уже заказаны, пора покинуть это место. Но есть одно маленькое сожаление. Ну, как маленькое, вообще-то, гигантское. В самом сердце свербит от осознания, что ему придется расстаться с Хосоком. Мин не верит в отношения на расстоянии. Даже вот лежит и гуглит статистику, которая говорит, что только пять-десять процентов остаются вместе. А каков процент того, что они с Чоном в эти ничтожные цифры вообще смогут попасть? Они разве особенные? Ну, вообще-то, Юнги хочет верить, что больше, чем просто особенные. Хосок его иногда выбешивает, многое о нем не знает, но его чувства от этого слабее не становятся, потому что если все отбросить в сторону, то Чон лучшее, что с ним случилось за последнее время. Чимин был прав, «королевская» интуиция не подвела. — Ты спишь? — неожиданный и тихий стук в дверь, знакомый шепот, на который Юнги моментом подрывается. — Что ты тут забыл? — он затягивает Хосока быстрее в комнату и запирает дверь. — Мне не спится, — пожимает плечами парень, когда Мин включает тусклый напольный светильник. — Мне, вообще-то, тоже. Я так быстро уезжаю, не было возможности тебя предупредить и попрощаться. — Я ведь сказал уже, что поеду с тобой, — Хосок берет возлюбленного за руку и усаживает на кровать, встает между его ног и целует так нежно и тепло, что Юнги на секунду даже хочет согласиться. — Ты не можешь, Хосок-а. — Могу, — шепчет в самые губы и вновь целует так долго, не дает отстраниться, прижимает к себе, сам медленно садится на кровать рядом и тянет его тело на себя. — Подожди, что ты делаешь? — Мин пытается отстраниться, когда, лежа на чужом торсе в крепких объятиях своего бойфренда, он чувствует, как тот лезет под кромку спальных штанов. — Блять, Хосок, у меня отец дома, ты ёбу дал? — Тебя разве не возбуждает идея быть пойманным? — вновь так издевательски шепчет на ухо, не давая парню встать. — Не возбуждает, отстань, — и на дверь поглядывает, пытаясь вспомнить, закрыл ли он ее. — Знаешь, однажды Чимин пошутил про то, что ты поклонник секс-игрушек. Это ведь была не шутка вовсе, верно? — Хосок резко подминает Юнги под себя, ведя губами от порозовевшей щеки к шее. — Пожалуйста, он же услышит. — Так ты будь тихим мальчиком. А еще я хочу увидеть эти игрушки, — потирается о чужой пах своим, внимательно следя за тем, как тяжело Мин сглатывает и сводит брови. — Все будет хорошо, просто доверься мне. — Там, — он указывает головой на высокий шкаф в углу. — Синий железный ящик, — Хосок смотрит через свое плечо, хмыкает, оставляя быстрый чмок на щеке парня, и несется к шкафу. — Ты секс-шоп обокрал? — не удержавшись от звонкого смешка, открыв ящик, он кидает его на постель и внимательно смотрит на содержимое. — Хотя с твоими финансами, ты скорее всю сеть купить мог бы. — Все? Посмотрел? Теперь убери на место и проваливай, — Юнги подползает к краю своей кровати в попытке закрыть ящик, когда его небольно хлопают по рукам. — Нет уж, мы поиграем, — Чон достает кожаные наручники, заговорщически смотря на своего парня, у которого на лице читается смесь дикого желания и такого же страха от того, что их услышат. Хосок хватает парня за подбородок, теперь уже совсем не нежно целуя, мокро, со звонким причмокиванием, с легкой болью, кусая за нижнюю губу. Волосы на затылке Юнги сжимает и резко от себя отталкивает, что тот аж заваливается на плечо, позволяя Чону стянуть с себя спальные штаны. — Спишь без белья, — усмехается Хосок, глянув на розоватый милый член пепельноволосого. А Юнги молчит, напоминая сейчас мальчика-девственника, у которого щеки так и краснеют, когда на него заваливается чужое тело. Чон хватает его за запястья и заводит их над головой, закрепляя наручники, не туго затягивая маленькие ремешки на них. Хосок отчего-то вдруг застывает, смотря таким влюбленным взглядом на лицо парня. Само божество неописуемой красоты лежит под ним, во власти его рук. Мин трется носом о свое плечо, моргает так медленно, искоса поглядывая на любимого, явно смущаясь. Это не первый раз их совместного секса, просто Хосок никогда так не смотрел на него. Они вообще не любители долго трахаться. Их первый раз был сумбурным, на задних сидениях машины Чона, когда они раньше ушли с пляжа, оставив друзей. Но сегодня особенный день. Возможно, их последний совместный день. — Самый красивый, — шепчет вдруг Чон и вновь целует в розовую щеку, заставляя того еще больше заробеть. — Дива моего сердца. — Хватит болтать, — шипит Юнги, поглядывая на дверь. — Ты закрыл? — Конечно, но могу открыть нараспашку, — тихонько смеется, получая чужой стопой по плечу. — Не лягайся, — ловит за щиколотку, чтобы быстро поцеловать подъем. Он расстёгивает пуговицы на ночной рубашке Юнги, опускаясь горячими губами к шее, ведя линию к темным соскам, слыша сверху тихий вздох. Хосок на секунду отстраняется, чтобы взять из ящика тюбик смазки и ленту презервативов. Жидкость он не жалея выливает на чужой член, по которому она так плавно, так привлекательно стекает, опускаясь к выемке между маленькими половинками Юнги. Тот аж вздрагивает от контраста температуры: горячая и сухая кожа против мокрого, прохладного геля, на который в придачу дует Чон, чтобы усилить холод, из-за чего парень не удерживает тихий визг, закусывая губу. По комнате разносится лязг цепочки между наручниками, когда Юнги начинает хвататься за простынь пальцами, ощущая теплую ладонь на своем члене. Она спускается мучительно медленно по стволу, очерчивая каждую венку пальцами, распределяя вязкую жидкость. Хосок не жалеет смазки даже на яйца парня, перебирая их, сжимая и разжимая, доставляя легкую боль, от которой Мин тяжелее дышать начинает и смотрит только в потолок, лишь бы не видеть этих мук внизу. Вот только чувствует все настолько ярко, что выдерживать эти прикосновения труднее и труднее. То, как чужая ладонь все скользит по чувствительной коже, слегка оттягивая ее, как большой палец обводит головку, легонько царапая по ней ногтем. Дыхание учащается, а стоны все тяжелее в себе удержать, потому что, мать его, Хосок своими длинными и тонкими пальцами пробирается к сжимающемуся маленькому анальному отверстию, надавливая на него подушечками. Юнги сейчас все губы сожрет, если ему не дадут полноценно простонать от того, как приятно гуляют чужие пальцы вокруг кожи ануса, как смазка начинает нагреваться, растекаться и впитываться. Мин еле слышно скулит, когда парень проникает лишь кончиком пальца в тугой сфинктер, царапнув по ободку, которая так и пытается под сопротивлением его вытолкнуть. И как же это восхитительно, когда все твое тело во власти знающего человека. Когда Хосок задействует обе руки: одной лениво надрачивает чужой краснеющий член, пальцами щипая головку, чтобы вытянуть из любимого болезненные стоны, а второй начинает разрабатывать кольцо мышц. Сам он подается чуть вперед, чтобы обвести губами манящую темную бусинку, пустить на нее немного слюны, которая скатывается вниз к ребрам, а потом втянуть так, чтобы зубами закрутить сосок, а следом приласкать языком, ощущая, как тело под ним содрогается, покрываясь мурашками. — В тебе так мягко, так горячо, Юнги-я, — шепчет, обдувая теплым дыханием собственную слюну на вставшем соске. Он так издевательски хрипло смеется от отчаянного скулежа парня, от очередных звяканий цепочки, которая вновь напоминает Мину, что его участь сейчас — лежать и впитывать каждое яркое ощущение, запоминать эти руки и губы на своем теле, быть послушным мальчиком. — Хочу трахать тебя сегодня медленно и с оттяжкой, хочу, чтобы ты скулил и звал меня папочкой. Представь, каково будет твоему отцу это услышать, — и Юнги так отчаянно машет головой, с опаской смотря на дверь. Хосок снова усмехается, носом тыкается в розовую щеку, оставляя смазанный поцелуй, и отстраняется. Он отвлекается на ящик, явно что-то присматривая, а Юнги уже не нравится этот звук шестеренок, который он слышит в чужой голове. Он будет надеяться лишь на то, что Чон не особо изобретательный в сексе и не любит такие вещи, судя по тому, что он сам говорил парню. Но, видимо, сегодня он хочет по полной оторваться и помучить бедного, голодного юношу, чей брошенный член умоляет о продолжении ласк, сочась уже естественной смазкой. Мин беспрерывно сжимает и разжимает сфинктер, который так и требует, чтобы его наполнили мясистым, вкусным, большим членом, чтобы врывались в него, растягивая, заставляя мышцы напрягаться. — Как насчет этого? — Хосок вытаскивает из ящичка прозрачный, твердо прорезиненный член, наслаждаясь тем, как Юнги сводит брови, облизывая губы. — Я тебя хочу, папочка, — недовольно хрипит Мин, ерзая по кровати своей голодной задницей. — Будь хорошим мальчиком, и папочка наградит тебя, — Хосок тянется к чужой коленке, чтобы вновь ее чмокнуть, а Юнги со счета сбился, какой это поцелуй за вечер, но точно знает, что от большой любви оставлен. Чон тянется к тюбику, чтобы обильно смазать резиновый член, будто намеренно крутит им в зоне видимости Юнги, давая тому увидеть, какие размеры его ждут. Тот уже не может, со всех сторон истекает, требует внимания, даже уже стопой дотронулся до локтя парня, пальцами поглаживая его, лишь бы Хосок поторопился. Но он делает вид, будто совсем не замечает своего умоляющего малыша, увлеченно распределяя смазку по глупой игрушке, лаская ее с таким чувством, что еще немного, и Мин заревнует, начнет скулить пуще прежнего. — Папочка, — плачется Мин, вновь наводя шум наручниками, перекатываясь на другой бок, выставляя ягодицы. Хосок довольно улыбается, похлопывает по красивой, аккуратной заднице, которая очевидно знает, что от нее требуется, раз сама подставляется, и надавливает головкой резинового члена на розовый проход, медленно проникая в него. Юнги скулит так мило, носом зарываясь в щель между своими руками, а грудь все не перестает вздыматься от этого приятного ощущения, когда, находясь в скованном положении, с телом играют так, что нет возможности даже воспротивиться. Ну или просто нет желания. Потому что то, как резиновая головка просачивается внутрь, растягивая узенькие стеночки, делает Мина чертовски безумным и голодным до любого члена, который ему так благосклонно предлагают. — Ты такой очаровательный мальчик, Юнги-я, — ласково хрипит вполголоса, поглаживая бедро парня, начиная двигать резиновым членом, ощущая, как собственный уже неприятно трется о махровый халат, стремясь высвободиться, чтобы проникнуть в чью-нибудь горячую и узкую задницу, как вот эта, например, которая начинает насаживаться на игрушку. — Мой самый любимый мальчик, — и вновь он нависает над ухом пепельноволосого, потираясь о его ноги своей выпуклостью. — Скажи, малыш, тебе нравится этот член? Только без лжи, — и шлепает ни за что, заранее предупреждая, что вранья не потерпит. — Да, папочка, мне нравится, — выдыхает Юнги, резче подаваясь ягодицами вперед, чувствуя себя более наполненным — это то, чего он хочет больше всего сейчас. Чтобы стеночки пульсировали, отчаянно сжимались, обволакивали член, позволяя тереться и проталкивать смазку все глубже с таким очаровательно чвакающим звуком. — Мой сладкий мальчик девственник, что ли? Довольствуешься игрушкой? Ты жалкий, малыш, — морщится Хосок, встречаясь с обеспокоенным взглядом и этими очаровательно открытыми покрасневшими губами, с оттяжкой вытаскивая резиновый член, следом вбиваясь им так сильно, что Юнги не удерживает в себе громкий стон, моментально пряча лицо в ворохе подушек. — А хочешь, папочка сжалится над тобой и даст настоящий член? — Чон пробирается пальцами в шелковые волосы, сжимает их и резко тянет на себя, не давая прятать свою стыдливую мордашку. — Пожалуйста, — хрипит Мин, так забито смотрит на парня, почти взвизгивая, когда ягодица начинает гореть от сильного шлепка. — Пожалуйста, что? — Пожалуйста, трахни меня своим членом, — исправляется Юнги, но вновь получает по аппетитной заднице, взвывая так мило, что Хосок не удерживается от того, чтобы впиться губами в подбородок парня, кусая его слегка. — И? — Папочка, — выдыхает Мин, встречаясь лицом с подушками, когда Чон его отпускает. Хосок вырывает из него больше ненужную игрушку, откидывает в сторону и грубо разворачивает его полностью на живот, подтягивая за таз повыше. Он развязывает пояс своего халата, сбрасывая его к согнутым коленям, тянется за лентой презервативов, раскатывая один по собственному изнывающему, с бордовой головкой стволу, которому невтерпёж попасть в эту узкую, такую приятно обволакивающую задницу. Чон распределяет остатки смазки со своих рук на собственном члене и все это время глаз отвести не может с этого хитрого, делающего невинный взгляд парня, который из-за плеча поглядывает и слегка повиливает розовыми половинками, получая по ним пару несильных шлепков. Юнги, кажется, затаил дыхание, когда почувствовал, как горячая головка уже настоящего, обильно смазанного, большого члена прижимается к его пульсирующему сфинктеру, желая вобрать в себя всю длину. Хосок не спешит, обводит истекающее смазкой кольцо мышц, чтобы на пробу толкнуться только раз, усмехаясь тому, как задница Мина готова прямо сейчас принять его полностью, лишь бы уже заткнули и оттрахали. Ну и разве Чон из числа садистов? Он своего мальчика любит, холит и лелеет, правда, в постели любит брать как последнюю суку. Потому-то и в этот раз врывается настолько резко, что Юнги не успевает закрыть свой блядский рот, простонав так громко, что даже соседи за несколькими толстыми стенами услышали бы. — Малыш хочет, чтобы отец пришел и увидел, как его дражайший мальчик подставляет задницу лучше элитной шлюхи, м? — Юнги только вертит головой, пряча лицо в подушке, ногтями впиваясь в изголовье кровати. — Не слышу ответа! — Хосок опять заставляет парня приподняться, дергая за шикарные волосы, которые только гладить бы и гладить да аккуратно расчесывать. — Нет, папочка, малыш будет тихим, — этот любимый, облизывающий уши скулеж, который так нравится Чону, что он не удерживается, делая резкий толчок. — В тебе так узко, — трется о его щеку своей, придерживая под подбородком, вновь неспешно двигаясь, — так горячо, ты так умело принимаешь папочкин член. Чувствуешь, как он трется о твои нежные стеночки? — Да, — о боже, он действительно плачет, жмуря глаза. — Господи, да! — забыв, видимо, об отце, он дает волю своим ощущениям и чувствам. Хосок лишь рокочет ему в самое ухо, швыряет обратно на постель и, впиваясь в нежную белоснежную кожу пальцами, срывается на рваный, хаотичный ритм, создавая такой смачный звук шлепанья тел вперемешку с заглушенными сладкими стонами, беспрерывным звяканьем наручников. Чон вбивается с такой силой, что все тело Юнги ходуном ходит, и кровать, кстати, начинает тоже слегка пошатываться. — Юнги, ты в порядке? — за дверью слышится сонный голос отца, который, очевидно, совсем не вовремя. — Я слышал какие-то звуки. — Ну чего ты замолчал? — шепчет Хосок, ведя вдоль рук любимого к скованным запястьям, значительно замедляясь. — Ответь ему или пригласи войти, — Юнги вновь лягается, ударяя пяткой по задней части бедра Чона, за что тот делает резкий толчок, с наслаждением смотря на попытки парня не закричать, закусывая уголок подушки. — Все нормально, пап, кошмар приснился, — и говорит он это с таким трудом, потому что все еще ощущает в своей заднице двигающийся, мясистый член, который проникает так глубоко, что задевает простату, пуская волны холодного пота по лицу кусающего до крови губу Юнги. — Так вот как ты называешь мой член. Кошмар? — хмыкает Хосок, сам, если честно, с опаской поглядывает на дверь. Они ее закрыли, но не хотелось бы, чтобы отец требовал впустить его. — Может, тебе воды принести? — не отстает мужчина, теперь уже дергая за ручку. — Нет, не нужно. Сейчас уже… — и Хосок без предупреждения вновь делает такой звучный толчок, что их кости слишком громко стучат друг об друга. — д-дальше буду спать, — поднимая голову, продолжает Юнги, которого Чон перед этим заставил уткнуться в постель и не кричать, рвано выдыхая. — Как там было в том странном фильме? Со мной ты не будешь спать, со мной ты будешь жестко трахаться, — Хосоку вот больше всех нужно пошутить именно сейчас. Ну, а как иначе, ведь эту злую моську он любит больше, чем секс с ним. Но, по крайней мере, они услышали отдаляющиеся шаги, а значит, можно продолжить «жестко трахаться», только желательно тише. Во второй кошмар вряд ли отец поверит, либо подумает, что у сына со здоровьем не все в порядке. — Как только кончу, — тяжело дышит и смотрит прищурившимися глазами из-за плеча, — я всеку тебе. — Какие мы злыдни, — смеется Чон, целует в уголок глаза, сцеловывая маленькую слезинку. Он двигается теперь медленнее, более плавно, будто специально растягивает удовольствие, чувствует, как под ним Юнги плавится, больше не впивается ногтями в изголовье, даже подается навстречу, тихонько постанывая Хосоку на ухо. Член так хорошо скользит, выходя из податливого тела, оставляя в нем только головку, давящую на кольцо мышц, а следом вновь проникает глубоко-глубоко, задевая чувствительные точки, которые и заставляют Мина быть послушным, самым очаровательным сейчас мальчиком. «Дива» Хосока, которая тот самый коронный может прописать, сейчас таким маленьким и хрупким малышом в его руках кажется. А еще очень мило умеет выпрашивать. — Папочка, пожалуйста, помоги мне, — Юнги приподнимает задницу, давая Хосоку возможность проникнуть рукой к его члену, чтобы в ритм толчкам заставить его обильно кончить на руку. Мин облизывает пересохшие губы, чувствуя вкус железа на них, когда внутри член начинает пульсациями выстреливать теплой спермой в презерватив. Хосок дает им обоим несколько секунд прийти в себя, оставляет долгий поцелуй на чужом влажном загривке и выходит из уставшего тела, которое валится на кровать. Он снимает презерватив, тянется к рукам парня, чтобы скорее их освободить, скидывает наручники на пол и перетягивает на себя Юнги, укладывая его голову себе на грудь. — Я тебя не отпущу, — все, что он говорит перед тем, как они оба провалятся в сон, забыв все убрать и сходить в душ. Все это утром, а пока им нужен отдых. А вот утром происходит действительно что-то странное. Когда Юнги просыпается, в комнате Хосока уже не обнаруживается, ящичек больше не лежит на кровати, наручников нет. Чона вообще в квартире нет, как и отца. Но насчет второго понятно: он скинул сообщение о том, что поехал опять в часть. А вот куда запропастился первый — это реально интересно и немного страшно, потому что на звонки он не отвечает. Мин понимает, что самолет через несколько часов, нет времени за кем-то бегать, потому быстро принимает душ, собирается, звонит Чимину, который его и отвозит в аэропорт. Там они предпочли долго не прощаться, забились на том, что Пак скоро приедет навестить его. Мин попросил друга забрать секс-игрушки из квартиры и оставшиеся вещи с украшениями и косметикой, отдав ему ключи. И, кажется, вся радость омрачается тем, что Хосок так и не приехал попрощаться. Юнги до последней секунды его ждал, высматривал, но он так и не появился. Садясь в самолет, закинув ручную кладь на полку, он только надевает наушники, как слышит какой-то переполох в передней части. Кажется, стюардесса опоздавшему помогает найти свое место. Кому-то высокому, с темно-русыми вьющимися волосами, с улыбкой до ушей, весь запыхавшийся и с рюкзаком на плече. Он идет ровно в сторону Юнги, который глазам своим не верит, вообще-то. — Я же сказал, что не отпущу тебя. Чимин еще вчера два билета купил, — пожимает плечами, убирает багаж и садится рядышком. А у Мина легкая улыбка появляется, и глаза слезятся, из которых все-таки вырывается одинокая слезинка в тот момент, когда этот мямля с самой солнечной, доброй улыбкой чмокает его в щеку, делит с ним наушник и забирает из его замерших рук телефон, чтобы поставить любимый ими двоими трек. А Юнги, кстати, скинув перед взлетом последнее свое сообщение отцу, в котором кратко рассказывает о том, что его пригласили на работу в штаты, оправдывается и извиняется, что раньше не смог предупредить, но самое главное все же не сказал. Есть в этом мире вещи, которые нашим родителям не обязательно знать, особенно когда ты самодостаточный, совершеннолетний человек со своей личной жизнью. И только на новогодние праздники они с Хосоком приедут на родину к друзьям и семьям. Юнги напомнит отцу о Чоне как о «лучшем друге», а мужчина так и не узнает, что эти «друзья» носят обручальные кольца, давно расписавшись в Америке.