Убаюканный руками дьявола

      Когда это случилось впервые, Кейго был уверен, что оное вышло случайно. Произошло это в конце его первого месяца работы в поместье Тодороки. Пусть Кейго и не получил должного образования, он был довольно сообразительным мальчиком. В данный момент, к примеру, парень работал над созданием системы, которая бы упростила коммуникацию горничных и поваров из разных концов поместья. Некоторые, более опытные работники, посмеивались над ним, не понимая, почему Кейго просто не может делать свою работу без всякой ерунды. Но парень всегда был таким. Если можно повозиться и сделать жизнь людей проще, то зачем сидеть сложа руки?       Большую часть времени он просто игнорировал ворчание других слуг. Но однажды, когда он расписывал инструкцию для их новой системы звоночков (один звонок — для чая, два — для кофе и т.д.), он ощутил это. Ну, точнее, их. Ледяные бирюзовые глаза главы поместья упёрлись в спину Кейго, и парень почувствовал, как взглядом его прожигают прямо там, где белый бант его фартучка прилегал к пояснице.       Большинство работников избегали прямого контакта с господином Тодороки, если это было возможно. Он был суров, быстро раздражался и ещё быстрее избавлялся от тех, кого не считал достойным своего уровня. За один месяц Кейго уже успел познакомиться с тремя новыми лицами. Пусть это было несправедливо, Кейго в какой-то степени мог это понять. Зарплата, которую от получал здесь, втрое превышала ту, что предлагали в других домах, когда он искал работу. Господин Тодороки казался человеком, который требовал качества от своих вложений. Такие принципы распространялись на всё — от прочных материалов, использованных для строительства поместья, — до свежих продуктов, привозимых для его семьи, и вплоть до всего его персонала.              Должно быть, Кейго потерял счёт во времени, пока писал, потому что маленькие часы на столе, где он сидел, показывали пять минут после чаепития. Юноша быстро подскочил, сложил свои бумаги в блокнот и засунул их за спину. Он поклонился крупному мужчине и повернулся, чтобы выйти из комнаты. Когда Кейго проходил мимо господина Тодороки, он почувствовал, как тот едва успел коснуться его руки. Он постарался обойти его стороной как можно дальше, не желая лишний раз контактировать с кем-то, чей статус настолько выше его собственного.              «Извините, сэр», — тихонько пробубнил блондин, надеясь, что ему удастся уйти быстрее, прежде чем мужчина впадёт в ярость и здесь же уволит его, — «пожалуйста, звоните в комнату горничных, если вам что-нибудь понадобится».              Кейго не ожидает ответа. Да и с чего бы? Он всего лишь слуга. Так что как же он удивляется, когда слышит тихое «хмф» от хозяина. Неужели это ответ? Или, быть может, благодарность? Кейго не рискует обернуться, прижимает к груди блокнот и с кривой улыбкой на лице идёт в свою комнату. Неужели ему настолько не хватает похвалы, что он практически плывёт от едва слышного бурчания?              Он был готов считать, что такое произошло в первый и последний раз. Приятное воспоминание продолжало крутиться в голове, пока он разговаривал с другими горничными. Однако после, несколько дней спустя, Кейго чувствует, как локоть хозяина касается его бедра, когда тот проскальзывает мимо, чтобы зайти за своим старшим сыном. Затем это повторилось, когда Кейго протирал пыль на полках в комнате реликвий. И ещё один раз, когда господин Тодороки даже убрал с дороги длинную юбку Кейго, пожелав ему быть осторожнее и не запнуться об неё. Иногда у Кейго едва не кружится голова от вида красноволосого мужчины. И вот в день, когда он просто развешивал бельё, и господин Тодороки неожиданно подхватил отлетевшее полотенце, наступила перемена в той игре, в которую, похоже, играл этот человек.              Кейго долго извинялся за то, что Тодороки пришлось помогать ему. Этот же день был первым, когда мужчина впервые улыбнулся ему. Ну, скорее это был лишь лёгкий изгиб губ, но всё равно приятно. Кейго считал себя самым везучим слугой в поместье, хоть он и знал, что это было крайне неприемлемо.              — Прошу, сэр, хотя я и очень благодарен вам за помощь, в следующий раз просто не обращайте на меня внимания. Это ниже вашего достоинства... — снова извинился парень. Это было довольно рискованно. Если господин Тодороки не был привязан к нему так, как это представлял себе Кейго, то он, скорее всего, просто прикажет слуге заткнуться и продолжать заниматься своими делами. Но если он всё же нравился ему, то, возможно...              Тодороки снова улыбнулся, всё ещё слабо, прежде чем приблизиться к горничному. За большими простынями и полотенцами никто не мог увидеть их. Кейго замирает, затаив дыхание, и смотрит на своего господина. Его лицо с огромным шрамом, проходящим через всю левую половину лица, непроницаемо, но в то же время так красиво, что молодому слуге кажется, что если он продолжит смотреть на него, то вот-вот упадёт в обморок.              Он думал, что за эти недели успел привыкнуть к лёгким прикосновениям мужчины, но ничто не могло сравниться с тем, как господин Тодороки кладёт свою теплую ладонь на щёку Кейго. Не было никакой ткани, блокирующей контакт кожи о кожу. У горничного так горели щёки, что он боялся, что может обжечь ими своего хозяина.              — Такую прелесть, как ты, нельзя так просто игнорировать.              Всё закончилось так же быстро, как и началось. Господин Тодороки отошёл, проверяя время на часах, затем кивнул Кейго и ушёл, чтобы, вероятно, заняться чем-то важным. Старшая горничная отчитала Кейго за то, что он так долго не мог закончить развешивать бельё. Разве можно обвинять его в том, что он замечтался? По крайней мере, в эту ночь он сможет воспользоваться своими пальцами и помечтать как следует.              Это продолжалось в течение нескольких недель. Господин Тодороки прижимал Кейго в тёмных углах или коридорах, где никто не мог их увидеть, а затем просто прикасался к нему. В этом не было ничего особо предосудительного: он был женатым человеком с тремя детьми и ещё одним на подходе. Однако Кейго не решался назвать то, что они делали, очень уж невинным.              Но если Кейго вырос в доме, где он привык к недобрым рукам, то руки его хозяина всегда были нежными. Пальцы лежали прямо на талии, где завязывался фартук. Иногда, если хозяин был особенно заведён, он мог развязать его бант, после чего Кейго быстро завязывал его обратно. Когда господин Тодороки стал использовать Кейго как единственную горничную, приносящую ему тележку с чаем (хваля Кейго за придуманную им систему колокольчиков, которой он пользовался!), он всегда проводил пальцами по той части запястья Кейго, которую не закрывали его длинные рукава. Если кто-то из других слуг в комнате слышит, как звенит посуда в трясущихся руках Кейго, когда он расставляет тарелки, они вежливо это не комментируют.              Кейго нравится их игра. Нравится получать больше внимания от хозяина, которого не получают другие горничные. Несколько девчонок явно завидуют, наговаривая про него всякое. Они говорят, что Кейго преподносит себя на блюдечке лишь для того, чтобы отлынивать от работы. Всё из этого — неправда, потому что господин ещё не сделал ничего такого, так как он джентльмен, а Кейго ещё никогда не работал настолько усердно! Очень сложно балансировать между удовлетворением прихотей хозяина и выполнением обязанностей по дому. И черта с два Кейго станет доказывать правоту этих девушек, прося их покрывать его смены.              Кейго просто должен продолжать красоваться перед хозяином. Это нелегко, но молодой слуга считает, что справится. И он справляется. До происшествия в библиотеке…              В то время как Тодороки хорошо платили своим сотрудникам, Кейго постоянно не хватало денег. У молодого человека были не только личные долги, поскольку содержание матери в приличной психиатрической больнице обходилось недёшево, но и долги, накопленные его жалким подобием отца до того, как тот уехал из города и бросил их с матерью.              Всё это говорит о том, что покупка нового нижнего белья не входит в список приоритетов Кейго. Казалось, сразу после восемнадцатилетия, в последнюю неделю декабря, его тело решило сделать последний скачок в росте. Он вырос всего на пару сантиметров в высоту, в то время как его задница решила, что пришло время вырасти вширь. Из-за этого всё его бельё стало слишком тесным и оставляло красные линии на коже.              Все горничные всё ещё носили зимнюю униформу: длинные тёмные юбки. Он решил, что пока никто из младших Тодороки не решит проскользнуть ему под ноги, всё будет нормально. Вряд ли это случится, поскольку сейчас все они проводили большую часть дня в покоях матери вместе с ней и её новорожденным ребёнком. Судя по тому, что Кейго слышал от служанок, убиравших простыни после родов, у ребёнка были красно-белые волосы, разделённые посередине.              Как раз тогда, когда Кейго размышлял, когда же он снова сможет увидеть хозяина поместья, он почувствовал, как две тёплые руки обвивают его талию. Напоминание об огромной разнице в их размерах всегда заставляет Кейго затаить дыхание. Мужчина мог просто обхватить Кейго своими руками и встретиться пальцами посередине.              Обычно господин был быстр в своих прикосновениях. Как дуновение ветерка над цветком, лёгкое и мимолётное. Ожидая, что тепло сейчас исчезнет, Кейго громко ахает, когда господин Тодороки прижимается ближе и сжимает его под рёбрами.              — Ах, — хнычет Кейго от такого грубого обращения, — г-господин Тодороки? — усмешка более взрослого мужчины похожа на грохот приближающейся бури, когда он наклоняется и выдыхает Кейго на ушко. От него пахнет его любимым одеколоном с лёгким привкусом бурбона в его дыхании.              — Моя любимая маленькая служанка скучала по мне?              Это неправильно, думает Кейго. Это так неправильно. Ведь он действительно скучал по господину Тодороки, когда тот оставался возле покоев жены. Ходили слухи, что она не пускала его с собой в родильную кровать ни на одно из рождений их детей, но господин терпеливо ждал у двери, пока ему не разрешали войти. Кейго считал это довольно милым.              Так почему же в нём всколыхнулось что-то очень гадкое, когда мужчина отвернул его от себя, даже когда он просто пытался принести ему чай? Три дня Кейго работал в поместье один, его коллеги подшучивали над ним за плохое настроение, наконец-то замечая, сколько места в его дне занимали блуждающие руки хозяина, когда его больше нет.              Но сейчас, будучи загнанным в тёмный уголок для чтения и прижатым к книжной полке человеком, которого он не мог выбросить из своей головы, Кейго не смог удержать свою честность внутри.              — Да, сэр.              Это правильный ответ, потому что мужчина подходит ещё ближе, снова прижимается к Кейго, руками поглаживает его торс вверх и вниз, но не касается его бёдер или груди. Кейго не знает, хочет ли он, чтобы эти руки касались его там. От одного только намёка на такую возможность в его голове всё затуманивается. Из мыслей его вытаскивает лишь тогда, когда он замечает, что сам прижимается к хозяину.              — Господин! — Кейго взвизгивает, максимально смущённый тем, насколько близко они находятся, но красноволосый успокаивает его.              — Тише, малышка, — шёпот Энджи лёгок, как дымка над водой, — ты же знаешь правила библиотеки, дорогая, здесь нельзя шуметь.              Жар дважды вспыхивает в теле слуги. В первый раз — на его щеках из-за приятной физической близости и нежных ласок. Во второй — под его юбкой, когда он почувствовал, как пальцы Энджи сжимают тёмную ткань на его бёдрах и задирают вверх.              Семья Тодороки достаточно обеспечена, чтобы обогревать все комнаты в поместье даже холодной зимой. Однако это не избавляет Кейго от внезапного холодка, который пробегает по его телу, когда он чувствует, как медленно обнажаются его ноги и бёдра. Боязливая часть его сознания осознаёт, что в библиотеке, скорее всего, нет никого, кто мог бы помешать им, хотя будто в этом доме есть хоть кто-то, кто способен остановить своего хозяина. Когда взрослый мужчина тянет и собирает ткань в свои ладони, Кейго начинает ёжиться. Несмотря на отсутствие белья, на нём всё ещё были надеты его чулки, так что вряд ли господин Тодороки уже успел заметить некую неожиданность. Впрочем, всё это — лишь вопрос времени.              Что же именно хочет мужчина от Кейго? Не то чтобы парень никогда не слышал, что хозяева способны делать со своими служанками... Он просто никогда не представлял своего господина таким. Тодороки всегда выглядел так, словно он находится в своей собственной лиге, выше всех остальных. Может быть, в тот день, когда он сошёл со своего пьедестала, чтобы протянуть руку и коснуться Кейго, этот образ рассыпался и так и не смог собраться воедино.              Он чувствует, словно пламя опаляет его кожу, когда руки касаются его обнажённого бедра. Пока Кейго предавался поэтическим размышлениям, Тодороки задрал его юбку ещё выше. Парень был слишком близок к тому, чтобы выставить своё сокровенное место перед взором посторонних глаз. Он изо всех сил старается сохранить скромность, зацепившись за ткань спереди, чтобы удержать юбку на месте. Господин Тодороки убирает руку с его бедра, наклоняясь, чтобы обхватить обе руки Кейго одной лишь своей.              — Ты стесняешься, малышка? Не волнуйся, тебя никто здесь не увидит. Никто, кроме меня, не правда ли?              Кейго чувствует, как его покачивает на ногах от того, насколько близко он находится к человеку, которым так восхищается. Тепло их тел, щекочущая щетина хозяина на его ухе и щеке. Всё это — чересчур для бедного подростка. Не получив ответа, господин Тодороки продолжает гладить бёдра Кейго вверх и вниз, задевая черно-белые ленты его подвязок. Устав от этого занятия, мужчина проводит пальцами всё выше и выше, пока они не встречаются с выпуклыми косточками на бёдрах Кейго.              — Хозяин, пожалуйста, — хнычет он, ошеломлённый таким вниманием. Кейго чувствует, что их трёхдневная разлука ослабила его самообладание, и теперь он атакован вниманием, которого так жаждал, — пожалуйста, — не здесь. Не так.              Тёплый воздух ударяет в открытую шею Кейго, когда мужчина тяжело дышит на неё. Следом приходит холод, когда он отстраняется от подростка.              — Конфетка, я думал, ты скучала по мне? Разве не это ты сказала?              Ну, да. Он скучал. Но скучал по их разговорам о литературе и политике. Скучал по их лёгким взаимоотношениям. Они — две родственные души, которые по-своему были одиноки. Кейго нравились его прикосновения, но он просто хотел быть в окружении своего господина. Быть может... Возможно, он был слишком молод, чтобы понять, почему кто-то вдвое старше его желает общества с ним.              Неужели он был настолько глуп в своих надеждах?              Господин Тодороки мягко тянет его за ленту, наблюдая, как распускается бант, и форма его горничной становится ещё более свободной. Кейго не издаёт ни звука.              — Без моей любимой служанки мне было так тягостно, — тихо прошептал он. От этого у Кейго подкашиваются колени, — я жалею, что оставил тебя, но приходится идти на жертвы. Уверен, ты поймешь, когда подрастёшь, госпожа Таками. Хотя у тебя ведь совсем недавно был день рождения, верно? Сколько тебе сейчас лет?              Ответ Кейго был едва слышен.              — Восемнадцать, сэр.              Господин Тодороки одобрительно хмыкает, вырисовывая руками по позвоночнику Кейго свой хорошо знакомый рисунок.              — Очень особенный год для большинства юных леди. Ты когда-нибудь представляла, как будет выглядеть твой дебют в обществе, дорогая?              Конечно, нет, хочет ответить Кейго. Для начала, он не девушка, а парень. Но никто в доме этого не знает. Были только подозрения, но никаких доказательств. И это одна из причин, по которой он был благодарен своему хозяину за то, что тот не лапал его в интимных местах.              Ох, как же всё было просто.              Даже если бы Кейго родился женщиной, он — бедный ребёнок из ещё более бедной семьи. У него нет ни образования, ни наследства: над ним бы смеялись в любом бальном зале. Но он не может сказать ничего из этого своему господину, поэтому вместо этого он просто закусывает губу и качает головой.              — Нет? Какая жалость. Я тебе расскажу, — снова шепчет господин Тодороки, плотнее прижимаясь к телу Кейго. Он скользит рукой по обнажённым ключицам парня и осторожно обвивает его горло, — шея, усыпанная множеством драгоценных украшений, укутанная и согретая лучшими мехами. На тебе бы очень хорошо смотрелась пара рубиновых серёжек, — Кейго вздрагивает, когда чувствует, как язык хозяина скользит по мочке его уха. Хватка на его шее усиливается.              — Я чувствую твой пульс, дорогая, ты боишься меня? Если ты хочешь, чтобы я остановился — просто скажи, и я оставлю тебя одну.              Но Кейго не хочет оставаться один. Однако он также не уверен, что хочет всего этого. Но всё же... Он может вытерпеть это, чтобы удержать внимание своего хозяина. Эти три дня без него были сродни пытке, и он не готов пройти через это снова, не имея никаких гарантий окончания своего срока. Когда Кейго подписывал контракт с семьёй Тодороки в прошлом году, он обещал служить и удовлетворять потребности всей семьи по мере своих возможностей. Он просто... будет считать это частью своих обязанностей.              Кейго набирается решимости и, не обращая внимания на дрожащие ноги, качает головой.              — Я не боюсь.              Нет, не боится. Он в абсолютном ужасе. Господин Тодороки, кажется, доволен его ответом, пробормотав тихое «хорошая девочка», прежде чем вернуть своё внимание горячим поцелуям в основании его шеи, где она пересекается с позвоночником, и нежным ласкам в области бёдер Кейго. Он приспустил юбку, чтобы трогать его под ней, решив, что, возможно, если служанка будет более прикрыта, то станет меньше тревожиться. Однако мужчина не смог не остановиться, когда его руки оказались на аппетитных ягодицах его горничной.              — Ох, я был прав: ты заметно поправилась.              Глаза Кейго закрываются, когда грубые ладони поднимают и сжимают обе его ягодицы, играя с местами, которые не покрывали его подвязки и чулки. Он пытается предугадать, чего хочет его хозяин, и наклоняется назад, чтобы снова прижаться к мужчине, но крепкие руки останавливают его.              — Стой прямо, голубка.              — Извините, сэр, — отвечает Кейго, чувствуя себя неловко из-за своей неопытности.              — Рискованно ходить по моему дому без трусиков, — поддразнивает мужчина, расщёлкивая завязки на чулках, отчего кожу Кейго начинает слегка пощипывать, — разве недостаточно ходить вокруг, выглядя как искушение? Хочешь от меня большего? — подросток едва слышит его из-за колотящегося сердца. Он надеется, почти молится, что господин просто полапает его и уйдет, но тут раздаётся их синхронный вздох, когда Тодороки проводит пальцем по тому месту, где он ожидал найти маленькую влажную щель.              — Что ж, вот это сюрприз, госпожа Таками, — шепчет Тодороки, лаская мягкий член Кейго, — знает ли хозяйка, что ты — маленькая лисичка в её курятнике? — Кейго не может думать, не может дышать. Он не знает, что унизительнее: то, что его впервые трогают там, и это делает Энджи Тодороки, или то, что его секрет теперь раскрыт, но мужчина не перестаёт лапать его.              Вовремя сжав гениталии Кейго, господин Тодороки выдавливает из него высокий, жалобный писк.              — Простите, сэр, — хнычет подросток, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы, — пожалуйста, я не хотел врать… Прошу, не говорите.              Энджи хмыкает, перемещая руки обратно к ягодицам Кейго и используя свои большие пальцы, чтобы раздвинуть смуглые бёдра еще сильнее.              — Думаешь, ты можешь что-то требовать от меня? — Кейго вздрагивает, когда чужие пальцы ласкают его сухую дырочку. — В том ли ты положении сейчас?              Слуга всхлипывает, а затем снова качает головой.              — Нет, сэр.              — Умница. А теперь, — Энджи наклонился ещё ближе, — стой смирно.              Смешавшиеся ощущения холодного воздуха, обдающего его ягодицы в том месте, где хозяин задрал юбку, и горячей слюны, попавшей в его дырочку, заставляют Кейго вздрогнуть, но сильные руки удерживают его бёдра неподвижными.              — Хозяин?              Маленький слуга давно привык растягивать и удовлетворять себя пальцами, но два его были гораздо тоньше, чем один у Энджи. Он пытается отклониться от вторгающегося в него пальца.              — Г-господин Тодороки!              Его плаксивые мольбы остаются без внимания, когда Энджи снова сплёвывает, наблюдая, как стекает слюна, и вводит палец внутрь. Он не глубоко, но его присутствие ощущается во всём крошечном теле Кейго. Энджи никогда не забудет, как его маленький слуга, весь согнувшись, пытается взять хотя бы один палец. Только ему очень хочется, чтобы мальчик перестал хныкать. Судя по тому, как слуга сжимает его, он уверен, что парень напуган. Энджи задумывается: первый ли он, кто видит его таким? У Энджи явно имелась склонность к девственникам.              — Всё в порядке, я просто хочу сделать тебе приятно. Ты же хочешь, чтобы тебе было приятно? — мужчина не дожидается ответа Кейго, прежде чем высунуть палец, а затем снова ввести, — слишком туго, — хмыкает Энджи, — будь хорошим мальчиком и дотянись вон за тем, что находится за той энциклопедией.              С высоты своего роста Энджи может с лёгкостью достать до книги и сам. Но Кейго приходится встать на носочки, в то время как палец мужчины всё ещё проникает в его тело. Он тянется вверх, пока его растягивают снизу, и у него едва ли выходит дотянуться. Он дотрагивается до книги и задерживает дыхание, когда Энджи погружается глубже, загибая палец, чтобы поддеть его посильнее.              Так быстро, как он только может, Кейго хватает то, что хочет Энджи, и приземляется на ноги, всё ещё испытывая лёгкое головокружение от того, насколько глубоко в него проникает палец. Господин Тодороки выхватывает пузырёк из дрожащей руки Кейго так, как будто слуга подаёт ему послеобеденный чай. Кейго кажется, что он вот-вот расколется на куски, а его хозяину хоть бы что.              Как он может быть таким непринуждённым в этой ситуации?!              — Обычно я не люблю сюрпризы, Таками, — Энджи высунул свой влажный палец, чем вызвал хныканье юного слуги. Не желая оставлять партнёра неудовлетворённым, он снова вводит два смазанных пальца до самых костяшек. От жара, окружающего его, захватывает дух, и Энджи шипит сквозь зубы от того, насколько туго его сжимает мальчик.              Кейго едва не подавился слюной от внезапно нахлынувшего ощущения наполненности. Он так растянут — это чересчур для него, но это всё, что он может сделать. Брать и снова брать, пока хозяин толкается в него пальцами, раздвигая их и растягивая ими парня. Только когда господин Тодороки сгибает пальцы и нащупывает то место, которое Кейго и сам с трудом находит, когда действительно ищет, слуге приходится кусать костяшки пальцев, чтобы сдерживать своё молчание.              Эффект мгновенен: туман застилает золотые радужки, член набухает и капает на живот. Подросток упал бы на колени, если бы не крепкая хватка хозяина.              — Ах, хн-н, господин! — простонал Кейго, пытаясь удержаться за что-нибудь, не заботясь о том, что всё поместье может услышать. Его тёмная и ревностная часть действительно хочет, чтобы они узнали. Самый могущественный человек в поместье находится в нём по самые костяшки, и Кейго хочет, чтобы об этом узнал весь мир.              — Вот так, откройся мне, — проурчал Энджи, касаясь влажной кожи Кейго, — как только ты отвечаешь на мои ухаживания, то неважно, девочка ты или мальчик. Все отверстия подчиняются воле хозяина, не так ли, голубчик?              Энджи погружает свои пальцы глубже, не рискуя добавлять новых, ведь Кейго ещё так молод, так неопытен. Энджи — единственный, кто может отпустить слугу на свободу, так что у них есть всё время для того, чтобы подготовить его к более крупным вещам. Эта мысль заставила мужчину провести рукой по своей эрекции через одежду, и это трение заставило его лишь сильнее надавить на простату Кейго, вызывая у того напряженные стоны удовольствия — звуки, которые он будет смаковать, когда вернётся в свою пустую постель этой ночью.              Господин Тодороки лишь ускоряется, не забывая при этом добавлять больше масла в дырочку Кейго, чтобы расслабить его измученное отверстие, отчего создаются влажные и непристойные звуки. Подростку кажется, будто его лицо горит. Это неправильно, ужасно неправильно, делать такое со своим хозяином. Женатый отец настолько не в его категории, что если бы кто-нибудь узнал...              — Придержи-ка себя открытым для меня.              Кейго остаётся лишь подчиниться, используя свободную руку, чтобы раздвинуть себя шире. Это действие освобождает руку Энджи, которая не находится внутри Кейго, чтобы дотянуться до него и начать медленно скользить вверх и вниз по члену парня.              Слуга удивится, если к концу всего этого не отгрызет себе губы.              — Какой же он маленький, — горячее дыхание Энджи коснулось его шеи, — теперь я понимаю, почему ты так любишь наряжаться, — горячие ладони проводят по гладкой, влажной головке члена Кейго, и глаза слуги закатываются, когда он сглатывает стон.              — О-о, так тебе всё же нравится быть моей хорошей девочкой? Моей прекрасной, маленькой горничной?              — Да, — шипит Кейго, потому что как бы это ни было неправильно — он готов на все, чтобы Энджи не сводил с него глаз, — мм, чёрт, да, хозяин, — кажется, за инициативу Кейго заслужил больше смазки, так как Энджи отпускает его член, чтобы налить еще немного на свои пальцы. Кейго не может решить, как ему поступить: откинуться назад и насадиться на пальцы Энджи, или же податься вперёд в его только что мокрую и горячую хватку.              Преодолев страх перед неизвестностью, тело Кейго начало чувствовать себя чертовски хорошо. Его мышцы подёргиваются от предвкушения оргазма, и когда Кейго пытается предупредить об этом господина Тодороки, звук пряжки ремня заставляет подростка замереть.              — Постарайся не кричать.              Это последнее предупреждение мужчины перед тем, как прижать Кейго к полке, зажав его в железный хват, словно птицу в клетке. Голая кожа бёдер его хозяина касается его собственных. Энджи резко вытаскивает пальцы и вводит кончик своего члена в пульсирующую дырочку Кейго. Колени подростка подгибаются, он вскрикивает от боли, но Энджи крепко держит его, не давая упасть.              — А-ах, хватит, пожалуйста! Прошу, вытащите его, хозяин, пожалуйста, — слёзы стекают по щекам Кейго, смачивая его ресницы и делая момент, когда Энджи снова находит его простату, ещё более сладким. Энджи наблюдает, как мальчик борется между желанием отстраниться от члена, проникающего в него, и прижаться к нему, чтобы получить больше ощущений.              Тело Кейго сжимается вокруг него так сильно, что Энджи понимает: он не сможет войти внутрь полностью. Мальчик хорошо смазан — он просто слишком мал. Если бы Энджи взял слугу ещё тогда, когда хотел, то он, скорее всего, не зашёл бы даже до этого. Но ничего, пока сойдёт и так. Он продолжает поглаживать маленький член Кейго, сосредоточившись на том, чтобы мозолистыми руками тщательно массировать его чувствительную головку, заставлив мальчика запрокинуть голову от удовольствия.              — Хозяин, хозяин, чё-ё-ёрт, хозяин! — Кейго тяжело дышит, пытаясь осмыслить всё, что произошло, прежде чем почувствовать, как в его шею впиваются зубы.              — Я рядом, сладость, — мурлычет мужчина во влажную кожу парня, — тебе достаточно позвать меня лишь раз, — хватает ещё четырёх толчков и медленного проскальзывания кончика члена по простате Кейго, чтобы блондин полностью излился в пальцы своего господина.              — Простите, — икает Кейго, по щекам текут слёзы, — пожалуйста, простите, — он не уверен, перед кем именно извиняется. Перед своим хозяином? Перед его прикованной к постели женой? Перед книгами, на которые, как он уверен, он кончил?              Чёрт.              — Если ты действительно сожалеешь, — усмехнулся Энджи, поглаживая остальную часть своего члена, которая не помещается в Кейго, — то должен загладить свою вину.              Он подносит свою липкую ладонь и пальцы к приоткрытым губам Кейго. Слуга высовывает маленький язычок и послушно слизывает всю сперму с руки хозяина. Позади себя он чувствует, как зашевелились бёдра Энджи, и Кейго напрягается, внезапно испугавшись, что его господин войдёт в него ещё глубже. Член Энджи пульсирует, заставляя Кейго дёрнуться, прежде чем он изливает в него своё горячее семя. Кейго оглядывается через плечо, и огромные размеры этого монстра, ещё не вошедшего внутрь, вызывают у парня испуганный плач. Хныканье переходит в громкий скулёж, когда Энджи использует свою сперму, чтобы протолкнуть внутрь ещё немного своего члена. Кейго чувствует, как он весь переполнен внутри, и от этого ощущения его измученный член испускает на пол тонкую струйку спермы.              — Хорошая работа, голубчик, — говорит Энджи, вытирая руку о фартук Кейго. Он останавливается, чтобы приложить ладонь к плоскому животу слуги, потирая там, где, очевидно, ничего никогда не вырастет... Но Энджи не может сказать, что фантазия об этом не забавна, — я доволен твоей работой сегодня. Считай это своим первым взносом в качестве гарантии того, что твой маленький секрет останется со мной.              Кейго изо всех сил старается поправить свою форму, пока его хозяин всё ещё внутри него, а ноги подкашиваются от недавнего оргазма.              — Да, сэр.              После того, как Энджи, наконец, выходит из него, выпуская сгустки спермы, которые стекают по ноге Кейго, он помогает застегнуть пуговицы на задней части униформы горничного. В итоге Кейго выглядит ничуть не хуже прежнего, не считая припухших губ и розовых щёчек от оргазма. Слуга делает поклон, боясь взглянуть в глаза хозяину и найти там только издёвку.              — Ну что же, тогда я с нетерпением жду нашей встречи снова. Ты свободен.              Кейго ещё раз делает лёгкий поклон, прежде чем покинуть библиотеку, при этом отблагодарив всех богов, что она ещё пуста. Подросток не знает как относиться ко всему... этому. Господин Тодороки потребовал с юноши больше, чем тот был готов отдать изначально. И хотя он может признать, что ему было приятно, и он благодарен, что Энджи не пытался войти в него насухую, ему придётся разобраться со всеми этими бабочками в животе сегодня ночью.              В конце концов, ему нужно немного попрактиковаться, прежде чем его хозяин снова вернётся за ним.