Мелисса

Три — число тех, кто творит святые дела; Два — число тех, кто творит дела любви; Один — число тех, кто творит абсолютное зло Или же абсолютное добро. К. Баркер

— Мисс Ридли! — раздался надсадный мужской голос. Мерно тикали настенные часы. Старый волшебник терял терпение. Когда минутная стрелка переползла на четверть девятого, он не выдержал. — МЭЛ! — прогремел раскатистый зов, сотрясая стоявшие у стены инкрустированные шкафчики, в которых хранились и свет, и тьма, и того менее безопасный реликварий. Молодая колдунья сбежала вниз по лестнице. Это была хорошенькая девушка с вьющимися медно-каштановыми волосами до плеч. Мелисса только недавно отпраздновала свой двадцатый день рождения, а уже повидала много бед на своей веку. Чертову уйму. В руках у неё были здоровенные овечьи ножницы, с которых она снимала проклятие. Эти ножницы для укрощения бурных лохм «Воображариум Монти и Мерлина» приобрёл у некоего Чарлуса Поттера. Мистер Монти грешил тем, что изредка поддавался импульсу, покупая нечто забавы ради. Пеймон Монти — так звали владельца лавки антиквариата и артефактов. Это был добрый седовласый чародей, который к Мерлину никакого отношения не имел, однако был себе на уме и не давал в обиду тех, кто у него работал. В молодости Монти очень ловко всех облапошивал, но потом его отправили в Азкабан — и он вернулся другим. — Вы как будто из ада вырвались, мисс Ридли, — сказал он, смерив тревожным взглядом свою помощницу. — Вы не поверите, насколько вы близки к истине, сэр. Монти, как выяснилось, шёл по своим частным делам, а в лавку наведался лишь затем, чтобы предупредить Мелиссу о том, что антиквар из Глазго приедет на день раньше, то есть сегодня. *** Во время визита антиквара произошел прискорбный конфуз. Он хотел продать гарнитуру из сапфиров, принадлежавших одному якобы вымершему волшебному роду. Мелисса проверила драгоценности всеми необходимыми заклинаниями, в результате чего выяснилось, что магический контракт фамильных сапфиров до сих пор не был расторгнут с предыдущим владельцем, — поскольку тот был жив. Немного погодя антиквар признался, что волшебное семейство попросту разорилось. «Древний род без денег в кармане, без фамильного замка, без мозгов, но с разваливающимися сундуками!» — внезапно взорвался доселе казавшийся хладнокровным антиквар. Чтобы не накликать на лавку бед, таящихся в тонкостях магических контрактов, Мелисса отклонила сделку. Шотландский антиквар тут же пригрозил пойти в «Боргин и Бэркс», продать товар по более скромной цене и раструбить на всю волшебную Британию о том, что ни один уважающий себя волшебник не пойдёт в «Воображариум» даже под Империусом. — Я полностью разделяю ваше мнение, сэр, — недолго думая, ответила Мелисса. Она не хотела вступать в дискуссию со лжецом. Какая разница, что ему говорить, рассудила она, надо выпроводить лживого хряка и дело с концом. Дверной колокольчик прозвенел и вошла высокая колдунья в платье из ядовито-голубой парчи. Мелисса порадовалась визиту миссис Лавгуд, поклонницы товаров, не пользующихся любовью у большинства и просто приятной собеседницы. Она решила закончить разговор на острой нотке, но не на ножах. Ради Монти и Мерлина. — Всего хорошего, сэр. Уважающим себя волшебникам дорога только в «Боргин и Бэркс». *** Сентябрь 1945-го выдался тяжелый, с истеричными перепадами температур. Свинцовое небо ежеминутно грозило разродиться дождем, а пыльный полуденный зной путал мысли. Но худшее было позади. В послевоенной Англии наконец воцарилась относительная безопасность, поставки продовольствия возобновились, разрушенные здания и железнодорожные пути восстанавливались, — и это уже было чудом. Ведь только недавно были бомбы, крики, гвалт, скорбь. Война началась и закончилась, так же мимолётен был сопровождавший её ужас. Седативные препараты, которыми их пичкали в бомбоубежище, действовали на общий тонус, сон, мышление и память, но для Мелиссы эффект был обратным, и порой ей бывало очень непросто сдерживать своё умственное возбуждение. В иные дни Мелиссу душила ярость. Но она переодевалась в чистую одежду и, более-менее оправившаяся от очередной ночи, проведенной в бомбоубежище, думала, как выжить. До того, как Мэл удалось трудоустроиться у мистера Монти, она убиралась в доме пастора. Но уборкой это сложно было назвать: она просто сметала со стола все его огрызки и объедки. В ретроспективе она бы сказала, что пребывала в состоянии тихого умопомешательства. Она даже двигалась бесшумно, словно привидение. Чавканье пастора всегда сменялось сытым рыганьем. И под эти звуки странные мысли посещали Мелиссу. Мчались одна быстрее другой, насмехаясь, икая и всхлипывая. Эта ночь длится годы. Каким же будет день?* И в чем смысл жизни — если даже мудрец в ответ мычит нечто невразумительное? Даже смерть — и та настигает всякого волшебника против его воли. И в чем радость, если соль жизни в том, что она не сахар? И к чему стремиться, если многое кажется существенно важным только в силу привычки? И как разрушить квадрат, для которого ты сработан как фигура на шахматной доске? И как избавиться от страха, если страх — это охранный механизм, который не позволяет совершать необдуманные поступки? И во что вообще верить, если все идеи — это внушения, которые мы заимствуем?.. При подобном изломе у Мэл возникало желание плюхнуться на колени и молить богов о милосердии. Нет уж, черта с два. Если боги видели, как дрожала Мелисса, когда страх накрывал её с головой, какой ничтожной кляксой она себя чувствовала, а после была слишком потрясена, чтобы испытывать какие-либо чувства, — и молчали... значит, они всего-навсего чудовища. Нет уж. На кол таких богов. Будь Мелисса богиней, она бы протянула руку помощи любому... Обладай я магией Мерлина и знаниями Морганы, мысленно облизывалась Мелисса, я бы обломала рога всякой злой судьбе. Да, молодой колдунье не чужда была жажда знаний и власти, но прежде всего она была гриффиндоркой, всегда оставалась при своём мнении и защищала тех, кто был слабее, хотя сама хлебнула немало горя из-за таких, как Вальбурга Блэк и Друэлла Розье. Мелиссе было невдомек, что не так с теми девицами. Молодые богатые наследницы, а вели себя, как склочные, выжившие из ума старухи. Такие злые, будто на завтрак их кормили грудными младенцами. Первые несколько лет в Хогвартсе Мелисса чувствовала себя довольно скверно, когда слизеринцы грозили ей повсеместно умерщвлением. Так уж приключилось, что Мелисса Ридли была магглорожденной волшебницей. Мать бросила её, когда той едва перевалило за шесть, чтобы куролесить по миру с любовником. Убитый горем отец Мелиссы перестал заниматься воспитанием дочери и проводил большую часть времени в своем гараже, занимаясь починкой металлолома. Он перебивался случайными заработками, занялся даже подпольным в ту пору букмекерством, однако постоянно оказывался в дураках. По сути они даже не разговаривали, ограничиваясь фразами «пойди поешь» и «не засиживайся допоздна», но Мэл ценила то, что отец предоставлял ей кров и пропитание — хотя бы на время летних и рождественских каникул. О Хогвартсе он не спрашивал. Для него это был пансионат для девочек, из которых вырастят хороших хозяюшек. Одному Мерлину известно, как такое могло прийти ему в голову. Ведь Мелисса рассказала ему всю правду. Но отец не верил ни в магию, ни своей дочери. Он решил для себя раз и навсегда, что Мелисса ещё в младенчестве вела себя странно, а после предательства матери начала сочинять всякое в попытке заглушить боль. Неверие отца едва не вызвало у Мэл мозговую горячку, но она кротко пережила это в себе и смирилась с тем, что отец заперся в своём мире и больше оттуда не выйдет. В молодости мистер Ридли задолго до встречи с миссис Ридли был завидным красавцем, и даже его неопрятность в одежде с лихвой компенсировалась гибким мышлением и добросовестностью. А ещё у него были ярко-синие глаза. Если можно убить не Авадой Кедаврой, огнем, водой, ядом, пулей или ножом, то можно с полным правом утверждать, что миссис Ридли убила мистера Ридли. Он угас, распластанный на больничной койке, утыканный желтыми трубками. Для Мелиссы скудные счастливые воспоминания с родителями были тяжелее, чем само горе. Так как она не смогла расплатиться с больничными долгами своего отца, ей пришлось продать их дом в пригороде. Но в девятнадцать у Мелиссы уже была своя жилплощадь над лавкой мистера Монти. Там было тепло. Лавка и две квартиры сверху отапливались каминами старого образца, и не было нужды ежечасно применять согревающее заклятие. В соседней квартире проживал Роджер Финниган со своим младшим братом, который ещё учился в Хогвартсе. Их родители погибли в первые месяцы бомбардировок. К счастью Роджер достиг к тому времени совершеннолетия и мог оформить опеку над младшим братом. Роджер исполнял обязанности второго приказчика мистера Монти, хотя он так же мало походил на делового партнера, как болонка на оборотня. Дом мистера Монти прилегал к лавке с правой стороны, и у него была домовая эльфийка Жози, которая иногда трансгрессировала в комнату Мелиссы и безмолвно стояла перед ней в ожидании приказаний. У молодой колдуньи скулы сводило от отвращения к рабскому труду эльфов, и она заставляла эльфийку трансгрессировать обратно, угрожая ей уборкой в доме Монти. В августе 1945-го Мелиссе исполнилось двадцать лет, и она работала не покладая рук, методично накапливая знания и налаживая контакты, руководствуясь своим чутьём и не чураясь советов мистера Монти. Справедливости ради стоит добавить, что Мелиссе не на что было отвлекаться, поэтому она мастерски ориентировалась в видах проклятий, как светлых, так и темных, могла невооруженным глазом распознать подделку и хорошо разбиралась в искусстве магического взаимодействия заклинателя и объекта. В «Воображариуме Монти и Мерлина» она чувствовала себя в своей стихии. Это было большое помещение с каменным полом и темными панелями, которые доходили до самого потолка, а его пересекали массивные балки. Кое-где из балок торчали oгромные крюки, на которыx в старыe времена висело черт знает что. Теперь на них были развешаны лианы. Все растения Мелисса трансфигурировала в вечнозелёные, но когда заходил мистер Монти, иллюзионные чары показывали ему излюбленные им бледно-персиковые розы кентавров. В лавке было много разномастных трофеев и инвентаря, были волшебные палатки, ритуальные чаши, крылатые котлы, трости с говорящими набалдашниками, виндзорское кресло, вгоняющее в меланхолию и много чего другого. Посредине стоял круглый стол, покрытый льняной скатертью. На нём возвышалась бронзовая курильница в виде свирепой Морриган, от которой исходил едва уловимый аромат душистых трав. *** Утром в лавке разгорелся жаркий спор. Лестер Крэбб прислал мистер Монти сову, приглашая к себе его приказчиков, чтобы предложить на продажу реликвии, так как Боргин оскорбил его, предлагая до неприличия низкую цену. Реликвии были связаны не с родом Крэббов, а с родом его покойной жены Гвен Булстроуд, ненависть к которой не умерилась у Крэбба даже после её внезапной кончины. Мистер Монти тут же поручил это дело Мелиссе, но в последний момент передумал и простодушно признался, что опасается неадекватной реакции Крэбба на магглорожденную волшебницу. Мелисса молча взмахом палочки укладывала трещотки прокаженного в кожаный футляр. Она сняла с них проклятие, обратив трещотки в подобие вредноскопа. Теперь этот прибор при малейшей угрозе будет трещать, как угорелый. — Мисс Ридли, я прошу вас, не драматизируйте, — эмоционально втолковывал ей Монти кое-какие догматы чистокровного маразма. — Вы учились в Хогварсте и помните, через что вам там пришлось пройти и как всё устроено в нашем обществе. Мистер Крэбб не обязательно плохой человек, просто он впитал предрассудки с молоком матери. Ничего личного, понимаете? Ни-че-го! Мелисса от всей этой истории малость ошалела и сгоряча наговорила Монти вагон и маленькую тележку всякой всячины, затем вышла на улицу подышать свежим воздухом. Дул сырой ветер. Холод слегка остудил клокочущую в её груди ярость. «Предвзятость в самых высших структурах нашего общества». «Закостенелость наших высокопоставленных чародеев». От слов мистера Монти по телу Мелиссы прошла подлинная судорога. Когда он произносил это, у него был затравленный взгляд. Бедный старик. Сто семнадцать лет, человек громадного, всестороннего ума... Но он боится их. Мелисса начала вслух костерить богатых чистокровок. Она знала, что мистер Монти был прав: её визит в фамильный дом Крэббов мог бы навлечь много неприятностей на «Воображариум». Лестер Крэбб показательно угостил бы её пирожным величиной с булавочную головку и Круциатусом, а она ответила бы ему... теми славными овечьими ножницами. Колдунья прерывисто рассмеялась. От горечи свело горло. Она оглядела ближайшие здания и людей, семенящих, смеющихся, брызжущих жизнью и магией. Эта часть Косого Переулка всегда казалась мрачнее и грязнее, чем была на самом деле. Болезненный лунный свет придавал брусчатке зловещий вид. Такие улицы можно увидеть в ночном кошмаре, и они никогда не ведут в xopoшие места. Но когда всё покрывалось инеем или снегом, «Воображариум» походил на сказочный дворец. В Косом Переулке было безопасно, и это внушало Мэл надежду. А в Лондоне после сумерек закон и порядок переставали существовать. Война закончилась, но нравы остались те же. К Мелиссе наружу вышел Роджер Финниган, видимо, услышав её смех. Он был полукровкой, которого Монти не побоялся отправить к Крэббу. — Мерлин, ну и холодрыга, — сказал он, засовывая руки в карманы, — Что ж, трансгрессирую я, пожалуй, к мистеру Крэббу. Роджер, как всякий вечный подросток, пытался культивировать в себе мужественность, но у него плохо получалось. Хотя... её школьной подруге Минни он казался обаятельным. Он регулярно напоминал Мелиссе о произошедшем между ними в конце марта, когда только разливался слабый аромат оттаявшей земли. Но девушка не находила в себе сил притворяться, что хочет повторить. — Обязательно трансгрессируй. Не дожидаясь ответа, Мелисса вернулась в лавку и налетела прямо на мистера Монти. Тот обратился к ней с широкой улыбкой: — А вы, мисс Ридли, завтра нанесёте визит многоуважаемой волшебнице Хэпзибе Смит. У неё столько всякого добра, что на три лавки хватило бы!