36 ключей

За что вы испытываете наибольшую благодарность? Быть шиноби – это значило отречься от веры. Убивая, ты предаешь первый обет Бодхисаттвы*, обманывая, предаешь четвертый обет, и это минимум того, что делает шиноби, не считая ещё трех основных обетов, которые зачастую попраны и замараны кровью в мире вечных войн. Ты добровольно отворачиваешься от света, который живет в твоей душе, открывая себя самым темным началам, чтобы стать сильнее и чем бы ты это не оправдывал, это всё равно так, как оно есть – убийство – это убийство во имя чего бы ты его не совершал. И, убивая, ты калечишь в первую очередь себя, свою душу, разрывая её и втаптывая во тьму, захлебываясь в этой тьме от отчаяния, потому что первое убийство – это убийство в попытке выжить, выбраться, вздохнуть ещё раз чистый, без смрада крови воздух. Каждая деревня шиноби – это искалеченные души, никто из них не обретет покой легко. Можно ли его вообще найти, когда у тебя с самого первого убийства кровь не смывается с рук? Что вообще такое честь шиноби по сравнению с вечностью? Какаши тяжело вздохнул. Если обычным людям храм Будды приносил утешение, освобождение, покаяние, то ему только такие тяжелые мысли. Ни один монах не будет слушать наемного убийцу, каковым по сути дела и является любой шиноби. Ни один убийца не придет каяться – каждый, кто дошел до убийства знает, его никто не просил и не заставлял. Какаши огляделся: этот небольшой новенький храм появился здесь не так давно, как только закончились основные работы по восстановлению деревни после войны. Он вырос здесь такой светлый, окутанный благовониями, а строгие и молчаливые монахи в темных кеса** медленно перемещались по галереям храма. Люди не спеша входили в южные ворота***, робко оглядываясь, благоговели перед чистотой и святостью этого места, где их душа обретала недолгий покой в мирской суете. Какаши откровенно им позавидовал. Он остановился перед входом в основной зал, куда вела широкая лестница, где среди резных узоров на возвышении стояла золотая статуя Будды, взирающая с добрым безразличием на то, что происходило вокруг. - Хокаге-сама? – вместе со знакомым голосом донесся аромат лаванды. Мужчина обернулся, рядом с ним стояла Хината. Она была одета в платье с длинным рукавом, а волосы собраны в косу. - Ты ходишь в храм? – не смог сдержать удивленного вопроса мужчина. Щеки девушки порозовели. - Нигде не написано, что я не имею право это делать, - не смотря на смущение парировала девушка. Хатаке усмехнулся. - Не сомневаюсь, просто не ожидал тебя здесь встретить. - Как и я вас, Хокаге-сама. Какаши внезапно почувствовал приступ желчного раздражения: в конце концов, они уже довольно много общаются, да и он не так чтобы уж очень старше её, так почему вечно «Хокаге-сама»? - Можно просто Какаши. - Э? – удивленно уставилась на него девушка. - Я не настолько старый, чтобы ты звала меня Хокаге при каждой встрече. - Ох, я никогда и не считала вас старым, - горячо заверила его девушка, - просто вы… - она покраснела, - вы такой классный! И к тому же занимаете такой важный пост, - под конец, еле слышно лепетала Хьюга, краснея по самые уши. Рокудайме был приятно удивлен столь внезапным комплиментом. - А вы часто ходите в храм, Какаши-сан? Мужчина благодарно улыбнулся. - Довольно редко, я не чувствую здесь покоя, который по идее должен ощущать верующий, к тому же я… - черты лица его стали жестче, - я не верю в то, что меня ждет что-то хорошее после смерти. Хината обеспокоено взглянула на Хатаке. Чем больше она узнавала нынешнего главу деревни, тем большей симпатией проникалась к нему и тем больше хотела узнать его. И вот сейчас ей открылась мало кому знакомая сторона известного шиноби – разбитое сердце и разбитая, безутешная душа. Девушка могла только догадываться, что пережил Какаши до того, как стать Хокаге в этом мирном времени. - Если трактовать буддийские заповеди превратно, то вообще мало кого ждет что-то хорошее, - медленно начала девушка. - Только не говори, что ты ещё и в буддизме разбираешься, - нервно усмехнулся Хатаке. Хината только улыбнулась и продолжила свою мысль: - Но Будда милостив, его доброта не знает человеческих границ, её не держит мораль, её не подпирает общество. Он знает, что человек обречен на грехи по своей природе. В нас и свет, и тьма, а наша жизнь это борьба, где мы, выбрав одну из сторон, сражаемся до конца, как умеем, как знаем. И чем тяжелее жизнь, тем тяжелее борьба, как не отвернуться от света, когда твой выбор ведет тебя во тьму? – его темные глаза встретились с её светлыми. - Как? – тихо спросил он. - Я не знаю, - честно ответила девушка, - мне никогда не приходилось делать такой тяжелый выбор. Вы очень сильный человек раз делаете его каждый день, - уверенно проговорила Хината. Хатаке заметил, как дернулась рука девушки в порыве коснуться его, но она этого не сделала, уважая устав храма****. - Ты никогда не..? - Хоть я и шиноби, я никогда не убивала, - кивнула Хината, - я не знаю вашу боль, не могу в полной мере осознать, как вы страдаете. Но я точно знаю, что вы боретесь за ваш свет, и именно поэтому, Хокаге-сама, я бесконечно уважаю вас и восхищаюсь вами. Какаши был тронут, никто и никогда не говорил ему таких слов, с его плеч словно сняли непосильный груз, не весь, то чувство вины, которое он несет в себе, так просто не уйдет, но дышать стало легче. Будто впервые за долгое время он смог выпрямить спину и вдохнуть полной грудью. - Спасибо, Хината, - тихо проговорил мужчина, - ты не представляешь, что значат для меня твои слова. Девушка зарделась и поспешно отвернулась от него, чтобы не покраснеть ещё больше. Какаши с тихим смешком смотрел, как она нервно заправила за ухо прядь волос, темно-синим колечком обрамившем её маленькое ухо. - Я пойду внутрь, не хотите пойти вместе? – взяв себя в руки, предложила девушка. - С радостью, - отозвался мужчина. В полутемном зале, где аромат благовоний был ещё сильнее, чем на улице, в тусклом зареве свечей на мужчину смотрели мягкие глаза Будды, наполненные безграничной добротой, которую не под силу осознать людям. Он медленно прошел за Хинатой, с наслаждением ловя едва ощутимый запах лаванды среди невыносимо терпкого аромата ладана. Девушка остановилась справа от статуи и замерла, сложив руки и закрыв глаза. Она медленно шевелила губами, произнося простенькую молитву за здоровье близких, за их счастье, за мир во всем мире, молилась за друзей, молилась за врагов. В её исполнении это не выглядело сложным. Какаши попытался последовать её примеру, но слова застряли в горле, а ум взбунтовался против прощения врагов, против наивных слов за мир во всем мире, в котором его убийства не могут быть прощены. Он молча глядел в золотые глаза Будды, которые не ведали печалей, не знали боли, и в его голове не осталось слов молитвы. Единственный вопрос, который Хатаке теперь шептал как молитву: «За что?». - Какаши-сан, - тихонько потянула его за рукав девушка, обращая на себя внимание. Когда мужчина обернулся, она вздрогнула. Какаши горько усмехнулся и отвел взгляд, надеясь, что то, что девушка увидела в его глазах не напугало её. - Я не могу, - наконец, коротко сказал он. - Это сложно, я тоже не сразу смогла, - согласилась девушка. Какаши снова усмехнулся, она не смогла? Она, которая даже не убивала… Мужчина вздрогнул: неужели он только что посчитал её чувства по сравнению со своими менее важными лишь потому, что вопреки всему, что её окружало, она не стала убийцей? Хината молча наблюдала за мужчиной. Она ничего не может сделать сейчас, разрешить себе обрести свет в конце пути – это во власти только самого человека. - И что же ты сделала? - Я благодарила, - коротко ответила девушка. - Благодарила? - Да, первый раз когда я начала молиться, я тоже не знала, что говорить, мне хотелось, чтобы боль ушла, но сколько я ни пыталась, я не могла сказать: «Забери эту боль». Тогда один из монахов подошел ко мне и спросил: «За что я благодарна больше всего на свете?». Это стало моей первой молитвой, я поблагодарила Всевышнего за то, что смогла родиться на свет, без этого не было бы ни моей печали, ни моих радостей, ни этих сомнений, ничего бы не было. Какаши кивнул и снова повернулся к Будде. Его золотые глаза с вниманием смотрели на склоненную серебристую макушку и вслушивались в едва различимый шепот: - Благодарю тебя за то, что родилась Хината.