дикий

тэхён напряжённо вскакивает с кресла, когда напуганный и раскрасневшийся чонгук буквально вваливается в его шатёр, беспокойно оглядывается и начинает нервно дёргать завязки на широких рукавах своей чистой рубашки. — чонгук? что слу… — я видел, как твоего коня… твои люди… они… — омега потрясённо замолкает, глядя на оторопевшего тэхёна, и судорожно выдыхает, когда ловит его непонимающий взгляд. — а теперь медленнее. что случилось, чонгук? чонгук распахивает свои и без того огромные чёрные глазищи и выпаливает на одном дыхании. — подпруги на седле. они были пристёгнуты с двух сторон, как и должны, но потом я случайно увидел, как двое каких-то альф подошли и срезали ремень с правой стороны. тэхён хмурится. — а тебя? тебя самого видели? — нет, — уверенно выдыхает чонгук и замирает, выжидающе уставившись на задумавшегося альфу. шёпотом: — тэхён? тебя хотят… убить?.. тэхён рассеянно мычит и переводит застывший взгляд на испуганного омегу, задерживаясь непроизвольно на его напряжённом и побледневшем лице. примечает часто бьющуюся голубую жилку на оливковой шее. смотрит долго на сильные татуированные руки с замысловатыми рисунками и крепко сжатыми пальцами… и сердце его вдруг начинает проваливаться от страха — не за себя, а за чонгука, которого могли заметить и который вдруг подбегает к нему, хватая порывисто за плечи. — тэхён, не молчи! — видишь как бывает, чонгук, ты делаешь всё для своего народа, а они тебе нож в спину, — альфа замолкает и его слегка помутневший от мыслей взгляд проясняется. — ты запомнил их лица? как они выглядели? в чём одеты? чонгук тут же начинает резво кивать. — да-да, на них одежда синяя была, с нашивками всякими золотыми и серебряными, а ещё за спиной у одного висел колчан. — стрельцы, значит... интересно. чонгук встревоженно подбирается и нетерпеливо поглядывает на отрешённого альфу. понимает, что с ума сходит от молчания тэхёна, от его почти равнодушного спокойствия. неужели ему совсем не… страшно? и почему тогда сам омега в ужасе от одной мысли, что альфу хотят убить? — и что это значит? ты просто… твои люди, которые тебе преданы, просто схватят заговорщиков и всё? — всё? — тэхён отмирает и удивлённо смотрит на омегу. будто впервые видит. и ведь уже не выглядит таким пугающе отстранённым. даже улыбнуться умудряется, искривляя губы в какой-то хищной предвкушающей ухмылке. — те двое, что повредили моё седло, из гвардии моего брата и вряд ли они действуют одни. наверняка они действуют в сговоре как минимум с десятком людей для своей… хм… подстраховки. и все они здесь, — чонгук отшатывается от альфы, но тот обхватывает ладонями омежью талию и притягивает обратно к себе, такого испуганного и растерянного. шепчет заполошно, глядя прямо в распахнутые чёрные глаза. — раз уж мы сегодня собирались уезжать, так прямо сегодня всё и закончим, а главного зачинщика я оставлю в живых, чтобы он ответил перед своим королём и мной. — главный зачинщик? ты знаешь кто это? — омега вцепляется пальцами в чужие запястья. — благодаря тебе начал догадываться. твоя покупка стоила мне не только золота, но и одного очень любопытного и полезного наблюдения. чонгук тут же недовольно скалится, предупреждающе сверкнув заалевшими глазами. — я тебе не вещь, альфа. — конечно же нет, чонгук. ты моё самое дорогое сокровище. омега поджимает полные губы, дёргая подбородком и тихо фыркая, а тэхёну так и хочется прижать этого недоверчивого упрямца к себе, как на той речке во время их единственной, но такой откровенной близости. обнажённого, разгорячённого и льнущего. добровольно и так по-собственнически голодно принимающего все дразнящие и умелые ласки. — ваша светлость, — чонгук крупно вздрагивает, но от альфы не отстраняется. — можно выдвигаться. главный отряд как обычно пойдёт с вами, а остальные, чтобы не тратить время, подтянутся как только разберут все палатки и шатры. омега дёргается в руках тэхёна и утыкается лицом в его шею, точно пытаясь спрятаться, переждать. альфа кивает и рассеянно гладит затихшего чонгука по чёрным волосам, жестом показывая своей охране подойти. — головой за омегу отвечаете и что бы не происходило, не выпускайте его наружу. мужчины растерянно переглядываются, но, зная буйный и изменчивый нрав своего господина, быстро берут себя в руки. один из них даже аккуратно интересуется на свой страх и риск: — а что должно произойти, ваша светлость? но тэхён ему не отвечает. это что-то происходит слишком быстро. вот он скучающе рассматривает мельтешащих перед собой людей, вот у затухающих костров тянут руки к огню хмурые часовые и курится прозрачный дымок над палатками воинов. вот в длинный полукруг уже выстроены повозки со всякими снастями и дорогими вещами, а за ними — спины лошадей, как холмистое поле, а вот он подходит к своему коню, ласково оглаживая его мощную шею, и дёргает пару раз за луку, чувствуя, как та действительно начинает поддаваться движению и не заметь чонгук чужих махинаций, то его же собственный скакун скинул бы его в первые же секунды и затоптал бы копытами. несчастный случай. брат короля трагически погибает. тэхён хмыкает и губы его кривятся в недоброй и плутоватой улыбке. — ну, что ж, — альфа лениво распрямляет плечи и окидывает внимательным взглядом собирающихся людей, среди которых быстро вылавливает одну русую макушку. — эй, ёнджу, пойди-ка сюда. стоит его помощнику подойти ближе, как в глаза тут же бросаются его слишком уж дёрганные и резкие движения. тэхён обычно называет это предвкушающим нетерпением. он и раньше пытался уловить в лице своего помощника, навязанного братом за хорошую выслугу перед ним, хотя бы малейшие признаки лукавства или измены, чувствуя в нём какое-то гнильцо, но поводов, как таковых, у него не было, только предчувствие и уверенность в собственной правоте, да и ёнджу вёл себя как и прежде — был открыт, серьёзен и полон преданности королю. или это только казалось тэхёну ведь сейчас… о, сейчас чужие глаза нервно бегают по его лицу, руки цепляются за края кафтана и будто бы непроизвольно соскальзывают на набалдашник меча. альфа желчно усмехается и думает, а сколько ещё таких доверенных людей ему придётся проверить по приезде домой, сколько ошибок придётся исправлять лезвием топора на главной площади? — ваша светлость?.. — знаешь, ёнджу… — тэхён замолкает и задумчиво прикусывает нижнюю губу. — вот подумал я сейчас, подумал и решил, что хочу на твоей лошади до нашего королевства прокатиться, уж больно хороша кобыла, а ты вон на моего коня сядешь. устал я от него, слишком уж резвый, — альфа играючи хлопает по своему седлу, глядя на будто бы посеревшее вмиг лицо своего помощника. тэхёну кажется, что даже губы его всякий цвет потеряли. — отдохнуть хочу, ёнджу, отдохнуть. — я не… ваша светлость… я не понимаю… я… начальник личной охраны тэхёна, всё это время встревоженно наблюдавший за происходящим, выступает из-за плеча альфы и медленно вытягивает из ножен саблю. бросает вопросительный взгляд, но тэхён только мотает головой и знаком велит убрать оружие. — что? конь мой не нравится? альфа делает удивлённый вид, но руки так и тянутся поскорее обнажить оружие. его рот искривляет судорога злобы, когда он замечает слишком уж оживлённый интерес некоторых воинов, как они ошиваются поблизости и смотрят неотрывно. выжидающе. и все стрельцы, как же иронично. и как же, чёрт возьми он раньше этого не замечал. вот его брат удивится, когда узнает, что тэхён и его люди вырезали почти весь его отряд, отправленный с ним. альфа скалится и его верхняя губа поднимается, выворачиваясь сизой изнанкой, как у дикого животного. — я сказал тебе, сядь. что там начинает причитать ёнджу он уже не слушает. он видит, как в паре метрах от него в одного его гвардейца летит стрела, с хрустом пробивая ключичную кость, и с этого момента голова у него будто отключается. альфа бьёт своего уже бывшего помощника прямо в лицо, и щека под его кулаком и массивными перстнями раздирается, кожа лопается, а подбородок заливается кровью. тэхён хватает его за лицо и с силой отталкивает от себя. — королевскую кровь собрался пролить? так умойся своей для начала, а захочу — по горло в ней искупаешься со всем своим родом! ёнджу, зажимая ладонью разбитое лицо, пятится, спотыкается, чуть кулем не падает прямо на землю, но вовремя успевает отползти от рассёкшего воздух топора и скрыться с глаз альфы в спасительном полумраке леса. — кто тебе напел в уши? кто купил тебя? — кричит ему вслед тэхён, распаляясь ещё сильнее. — беги, ёнджу, беги. всё равно далеко не уйдёшь. от ярости у него сводит пальцы, дёргает шею и сдавливает грудь. вокруг падают тела, дёргаются, сучат предсмертно ногами. сабля альфы словно коршун, опускается на головы нападавших, страшный тёмный клюв вонзается во лбы и затылки. взлетает, мельтешит, крушит кости. горячими брызгами и комками летят во все стороны кровь и мозги. куски плоти и лоскуты одежды. хлюпают и чавкают в тёмной жиже его сапоги, тонет под ними белое крошево костей. альфа нервно тянет ноздрями воздух, пытаясь охладить кипящее нутро и крепче сжимает в руке окровавленную саблю. люди из личной гвардии тэхёна коршунами носятся по разбитому на поляне лагерю и добивают, не щадя, раненных, только заметив слабое шевеление. всё ещё охваченный яростью он ищет отяжелевшим от гнева взглядом так некстати пропавшую охрану, что должна была сторожить вход в шатёр. место, где находится чонгук, чья жизнь теперь кажется важнее собственной. наверняка напуганный от рубящих звуков саблей, от болезненных стонов и разъярённых криков, от плача и мольбы. хотел для неприступного и своенравного омеги красивой жизни, а вовлёк в страшную и тяжёлую. дворцовую. полную заговоров, интриг и кровавых распрей. тэхён чувствует, как его колотит, трясёт от таких мыслей и адреналина, он даже не сразу замечает собственную охрану, вынырнувшую из-за спин перепуганных выживших, и преданно замершую в ожидании приказа. — всех заговорщиков перебили? — да, ваша светлость. альфа недобро усмехается. лицо его оживлённо подрагивает, потрясение от предательства собственных людей, покушение, бунт и кровавая бойня сменяется лихорадочной весёлостью и возбуждением. лёгким шагом он подходит к склонившейся охране и шипит не хуже змея, рваным от злобы голосом выдавливая сквозь зубы: — нет, не всех. не всех, чёрт возьми. найдите мне ёнджу, найдите, но не убивайте. я хочу знать, почему он меня предал. почему он предал своего короля.

***

чонгук осторожно выглядывает из сумрака шатра. сжимает отломанную ножку стула подрагивающими руками, держит перед собой в защитном жесте и таращит воспалённые глаза. губы его плотно смыкаются, а под кожей судорожно дёргаются желваки. он едва подавляет в себе крик от увиденного, малодушно зажимая рот ладонью. среди брошенных в грязь дорогих товаров, купленных альфой на том же рынке, где купили и его, раннее убранных и крепко перевязанных сейчас валяется множество тел с рублеными ранами или без голов, а другие просто рассечены на части, как обычные куски мяса. всюду раскиданы обрубки рук и ног, оплывшими стылыми кучками лежат вывалившиеся кишки и человеческая требуха. кривыми корытами валяются рёбра. тугой и горячий воздух опаляет и освещает на мгновенье резкой вспышкой мутного яркого зарева его побледневшее от шока лицо. обескровленные губы что-то бессвязно шепчут, пальцы разжимаются на толстом древке, а чёрные покрасневшие глаза распахиваются в ужасе, когда его обратно заталкивают грубые, но такие знакомые руки. последнее, что видит омега перед тем как крепко зажмуриться — это измазанного в чём-то буром тэхёна и его дикие алые глаза. — тэхён… — чонгук скулит и трясётся. ладонь альфы липкая и склизкая с силой стискивает его волосы на затылке и прижимает к вздымающейся груди. расплывается тяжкий смрад по всему лагерю. запах горелой плоти и костра начинает просачиваться сквозь щели, сквозь распахнутую ткань, заменяющую дверь. омега задушенно хрипит и всхлипывает, царапая ногтями чужие бока. — тэхён. — дыши ртом, чонгук. давай, моё сокровище, дыши ртом. альфа качает чонгука, как маленького. тычется носом в его черноволосую макушку, пытаясь уловить полюбившийся аромат, но вдыхает только гарь и копоть. омега в его руках скулит, как побитый щенок, вжимается щекой в крепкую грудную клетку, прилипая к ней, кажется, намертво. и ему так хочется, так хочется посмотреть на тэхёна, убедиться, что не ранен, но перед глазами предательская пелена из слёз. перед глазами только чужие открытые рты, застывшие провалы глаз с наплывшими на них веками и почерневшие обрубки шей. дрожащий скулёж снова вырывается из горла вместе с рыданиями и переходит в тонкий надсадный вой. треск и жар стоит на всей поляне, клубится чёрным дымом огромная безобразная куча из тел. чернеют кровавые пятна на траве, чернеют обугленные деревяшки повозок, чернеют полынья на реке. тэхён оглядывается назад, всматриваясь слезящимся взглядом в это пожарище, в эти густые космы дыма, что вплетаются в тёплые летние сумерки, и ласково гладит подрагивающими пальцами кудрявую макушку омеги, пропуская через себя все его тихие всхлипы. едкий дым застилает всё вокруг, саднит горло и выворачивает грудь. хочется прокашляться, а после… после обязательно увезти отсюда чонгука, не дать ему снова увидеть эти обугленные куски тел, которые тэхён вовсе не думал хоронить, собираясь предать их огню. — всё закончилось, слышишь? — тэхён… — сокровище, посмотри на меня, — тэхён обхватывает липкими ладонями лицо чонгука и заглядывает в его чёрные влажные глаза. омега смотрит бездумно прямо перед собой и цепляется за чужие плечи, скользя пальцами по мокрой насквозь рубашке. не видит он, как после этого действия ладони его окрашиваются в красный. — всё закончилось. чонгук смаргивает перед собой мутную пелену и оглядывает угрюмое лицо альфы, его поджатые пухлые губы и сведённые к переносице тёмные брови. когда он наконец замечает кровь, то надрывно хлюпает носом, тут же пытаясь отпрянуть, и тэхён снова не удерживает его, разжимая руки, хоть и злится безумно, хоть и заводится с пол-оборота при взгляде на бледное лицо чонгука и его испуганный будто бы прояснившийся осознанный взгляд. — боишься меня? омега мотает головой и прижимает трясущиеся ладони к груди. — тебя ранили? альфа оторопело хмурится. — что? — ты весь в крови. тебя ранили? — чонгук пытается говорить спокойно, но его голос, надорванный после истерики, хрипит и срывается, приглушённо звеня. не дожидаясь ответа он подлетает к столу, на котором сиротливо лежат заветрившиеся фрукты, овощи и жаренное на костре нетронутое мясо и подхватывает с него большой и полный кувшин с водой. всё это время он продолжает дышать через рот, только щурится от едкого дыма тянущегося по земле, морщится от посторонних звуков и приглушённого гомона снаружи и снова подходит к растерянному тэхёну, стараясь смотреть куда угодно, но не на его лицо. — что ты делаешь? — собираюсь убедиться в том, что ты не ранен, раз ты сам не хочешь мне в этом помогать. омежьи руки всё ещё трясутся, вода из горлышка расплёскивается и переливается за края, но чонгук всё так же упрямо смотрит себе под ноги, терпеливо удерживая полный кувшин. тэхён разглядывает его ещё с секунду, вздыхает и послушно стягивает через голову мокрую насквозь рубашку, кидая её прямо в дотлевающий костёр. — ну что, убедился? омега не отвечает. вообще никак не реагирует на колкую язвительность альфы, продолжая успокаивающе и бережно водить по смуглой коже на его груди влажной от воды тряпкой. с кончиков волос тэхёна срываются крупные капли, он убирает их с лица, зарываясь пятернёй в загривок, и открывает вид на красивый высокий лоб. — может посмотришь на меня? альфа перехватывает мягкую ладонь чонгука, перешедшую на его шею и касается губами татуированных пальцев. заглядывает в чужие болезненно влажные глаза, которые вдруг начинают стремительно мутнеть, и когда с нижних длинных ресниц срываются первые слезинки, он просто застывает. смотрит на омегу парализовано, на его мокрые щёки и жалобно заломленные брови, а у самого перед глазами, как назло — злобные крики, море чёрных ртов, грязные руки с топорами и мечами, стрелы застрявшие в человечьей требухе и повсюду — кровь на пыльной земле. страх за чонгука до обрыва сердца и холода в костях и его дрожащие искривлённые губы в снова зарождающейся истерике. глядя на него такого тихого и молчаливо плачущего, тэхён думает только о том, как лично будет пытать пойманного и посаженного на цепь ёнджу, и как заживо скормит его своим собакам. впрочем даже такая смерть для предателя, кажется ему слишком щадящей. возможно ему стоит придумать что-то более изощрённое, чем псарня с озверевшими от голода собаками. омега не сопротивляется, когда тэхён перетаскивает его к себе на колени и сжимает крепко тонкую талию. только прислоняется щекой к его мокрой макушке и вдыхает шумно едва уловимый аромат морской свежести и солёного воздуха. — я снова чувствую твой запах, — чонгук касается кончиками пальцев темноволосого загривка альфы, ёрзает на коленях, и отзывчиво льнёт навстречу, когда тёплые губы вжимаются в запаховую жилу на его шее. — потому что мне хорошо, чонгук, — тэхён отстраняется от притихшего омеги и смотрит на него снизу. он хочет сказать что-то ещё, но перед глазами только чужие, огромные и чёрные. два бездонных утягивающих внутрь колодца, в которых незатухающий дикий огонь пляшет. — а ещё я очень хочу тебя поцеловать. у чонгука от этого хриплого и низкого голоса низ живота окатывает тёплой волной и бёдра сводит лёгкой судорогой. он сглатывает, сильнее впиваясь пальцами в плечи альфы, а потом начинает осторожно оглаживать чужие надбровные дуги, волевой подбородок и выразительные скулы. — тогда почему не целуешь? — у омеги у самого голос предательски проседает. он уже ничего не замечает, кроме тэхёна, ничего больше не слышит, кроме собственного оглушающего сердцебиения и чужого глубокого дыхания, и ничего не чувствует, кроме окутывающего мягким коконом аромата моря и сильных властных рук, торопливо сжавших его бока. он просто растворяется в этом альфе. и как тогда на речке мучительно хочет, чтобы тот сам его поцеловал. никому другому он больше не позволит так себя коснуться. только тэхёну он хочет принадлежать и чтобы сам тэхён без остатка принадлежал ему. — потому что ты и сам должен этого хотеть. — мой омега взбесился, как только ты ушёл, — чонгук пожимает плечами, будто ничего такого не говорит, будто не признаётся в ответной симпатии, но глаза альфы, что жадно следят за каждым его движением, стремительно затапливает алым после этих брошенных слов. омега даже вздрогнуть не успевает, как его губы перехватывают чужие. руки тэхёна заполошно ведут по его бёдрам, сминая в пальцах упругую кожу, а язык требовательно толкается в тёплый влажный рот коротко всхлипнувшего и задрожавшего чонгука. омега неумело двигает языком в ответ и тонко просяще всхлипывает, начиная по-звериному урчать, отчего сам тэхён довольно рокочет и подхватывает его под бёдрами. у чонгука от этого голова нещадно кружится и перед глазами всё опять мутнеет, но за спиной оказывается что-то мягкое и тёплое, а сверху прижимается горячее и сильное тело, от которого одуряюще пахнет морем. — тэхён… крепкая грудь омеги отливает чистой медью в приглушённой темноте шатра. он тянет к альфе руки, ласкает смуглые плечи татуированными ладонями и смотрит пронизывающе и голодно своими чёрными варварскими глазищами. обнажённый и дрожащий, он так и лежит под нависающим тэхёном, так и манит прикоснуться к себе и к своему блестящему от пота телу, капли которого тонкими струйками стекают вниз к напряжённому животу. вдох-выдох. тэхён зависает затуманенным жадным взглядом на очаровательных ямочках под лоснящимся копчиком. и, чёрт возьми, он совершенно не помнит, когда они успели сменить позу. альфа укладывает ладонь на мягкую ягодицу замершего под ним чонгука и понимает, что должен держать себя в руках. но глядя на округлую задницу, мошонку под ней, на ровный шов тяжёлых вздрагивающих яичек, он понимает, что хочет заполнить этого омегу до основания, наполнить своей спермой и заткнуть своим узлом. чтобы чонгук скулил от чувствительности внутри, чтобы сучил ногами и цеплялся сильными пальцами в шкуру, на которой тэхён его распластал. чтобы просил брать его, как вздумается и не останавливаться. альфа совсем теряет счёт времени, есть только чонгук, его звонкие и хлёсткие стоны, плотная жаркая теснота внутри и влажные шлепки кожи о кожу, такие грязные и возбуждающие. омега весь дрожит от каждого глубокого толчка, скулит и хнычет, жмурясь и бесстыдно подмахивая навстречу. лишь под утро тэхён выпускает его из объятий. утомлённый омега быстро засыпает прижавшись к его липкой от пота груди и крепко обняв за талию. приподнявшись на локте, альфа в рассветных сумерках разглядывает спокойные черты лица, осторожно, едва касаясь, проводит пальцем по гладкой коже. прислушивается к ровному и тихому дыханию. и улыбается. впервые за долгое время он улыбается так искренне и счастливо. будто не было вчера кошмарной бойни, чужих криков и разрубленных тел. только чонгук, его мягкие отзывчивые губы и воздушное ощущение радости, словно в сердце переливаются золотые песчинки. только его черноглазое и самое дорогое сокровище.