Забытые и непрощённые

Ночь, когда кажется, что массы захудалого подземелья города разделяют единую коллективную мысль о чрезмерном увлечении своими пороками. Наркодилеры, наркоманы, убийцы и прочий грязный, жалкий мусор, сброшенный вниз провозглашёнными великими героями — новыми Богами этого времени, были его единственной компанией в данный период времени. Ему шестнадцать: слишком молод, чтобы прогуливаться в такое время одному, в одежде неловко висящей на тонком теле, скрепленном металлическими скобами, кое-как сохраняющими целостность изувеченной ожогами кожи. Когда-то красные, позднее побелевшие, а сейчас окрашенные чёрным волосы. Ясные аквамариновые глаза, у него есть имя, на которое он больше не желает отзываться. У него есть семья, живущая в большом доме в традиционном японском стиле, наполненном тайнами и ядовитыми амбициями, напротив которого он сейчас стоит. Именно сегодня он решил избавить мир от мнимого величия фальшивого героя, любимого и лелеяного обществом. Может быть, немного амбициозно — атаковать через несколько дней после восстановления от полученных ран, но месть движет вперёд, закрепляя в реальности и позволяя не сойти с ума. Подкрадываясь к частной собственности он почти теряется в воспоминаниях о местах, где когда-то тренировался или играл с братом и сестрой, уже отброшенный сиянием нового шедевра отца. Девочка, идеально совместившая черты отца и матери, — новый идол главы семейства. Ребёнок, жаждущий привязанности, которую не сможет получить, потому что был создан с единственной целью — повелевать и править. Во время тренировок отец всегда говорил, что его причуда могущественнее его собственной, но потрачена впустую из-за несоответсвующего тела. Не его вина, что он унаследовал уязвимость матери к высоким температурам, не его вина, что причуда сжигала заживо во время использования, не его вина, что он был отброшен в сторону, как использованный пластиковый стаканчик. Гнев от воспоминаний, скрытый под маской безразличия, сводит с ума, единственное спасение — боль от втыкания грубых скоб глубже в плоть. Боль заземляет, даёт передышку истерзанному мозгу. Он слышит подавленные всхлипы и срывающиеся рыдания — печальный образец его прошлого. Заинтересованный звуками он сворачивает в незнакомую для него часть дома, созданную для шедевра отца, полностью изолированную и стерильную зону, защищающую от никчемных микробов — предыдущих провалившихся попыток творения. Он распахивает дверь и видит жемчужину отцовской короны в синяках и перебинтованную, пытающуюся укрыться одеялом и им же вытереть лицо. Он задаётся вопросом, знает ли великий герой о том, как в темноте ночи ломается его дочь. Тусклый лунный свет озаряет комнату достаточно, чтобы уловить панические попытки девочки отползти к стене. Он останавливается, она, изредка видевшая его издалека, вряд ли признает его, как своего пропавшего старшего брата. Он мучается дилеммой: проигнорировать и продолжить дело или поступить иначе. Вариант похищения ценного сокровища из под носа отца, внезапно появившийся в голове, играет яркими зловещими красками. Губы дёргаются при мысли о возможной реакции Старателя. Пытаясь придать себе доброжелательный вид и заглушая возникшее отвращение он тянется к ребёнку. Девочка отодвигается, но полученные травмы не дают телу скоординироваться и вызывают резкий болезненный вздох.  — Привет, — шепчет он, — всё в порядке, Шото. Ребёнок следит за ним широко раскрытыми кошачьими глазами, и он улыбается ещё слаще.  — Разве ты не помнишь меня, Шо? — парень становиться на колени, выравнивая уровень глаз. — Это я, — он подавляет насмешку от использования старого имени, — Тоя — твой старший брат. Девочка моргает, внимательно рассматривая: — Т-тоя?  — Я знаю, что сейчас выгляжу иначе, — Тоя мягко улыбается, дотрагиваясь до скоб на лице, — даже пугающе, но вот, что происходит с людьми, когда они становятся ненужными нашему отцу. Ты знаешь, на что похоже его внимание. Я был на твоём месте. Это ужасно… Правда? Быть осуждённым за малейшие ошибки. Девочка напряжённо смотрит в пол, выискивая подтверждение его слов в потёртом паркете.  — Я здесь, чтобы спасти тебя, — взгляд ребёнка возвращается к его лицу. -Спасти меня? — бедняжка жаждет любви, так просто было бы сжечь возраждающуюся надежду, садистски танцуя на остатках сломленной личности, но он останавливает себя.  — Конечно. Ты должна понимать, что старик поступает неправильно, — он может видеть, как напряжение стекает с плеч ребёнка, — Я могу забрать тебя. Больше никакой боли. Шото так близко к капитуляции: — А как же Фуюми и Нацуо?  — Здесь они будут в безопасности, — уверяет подросток. — Отец не заботится о них, потому что они не похожи на нас с тобой. Ты и я — мы одинаковые. Девочка замолкает, пока слова проникают в неё. Тоя призывает себя к терпению, сдерживая ненависть и обиду к, затмившей его ценность в глазах отца, сестре. Но он никогда не был терпелив, поэтому начинает играть грязно:  — Хочешь закончить так же, как мать?  — Нет, — Шото дёргается, будто её ударили, Тоя протягивает руку ближе.  — Тогда пойдём со мной. Я никому не дам тебя обидеть. Ребёнок сглатывает, разноцветные глаза следят за рукой, как за змеёй, готовой к броску. Вскоре взгляд теплеет, и слегка дрожащая маленькая ладонь ложиться поверх большой, иссечённой шрамами. Тоя наклоняется вперёд, охватывая маленькое тоненькое тельце и укутывая его одеялом, скрывая броский цвет волос. Он старается не обращать внимания на вцепившиеся в одежду руки, отторгая инстинктивное желание оттолкнуть и бросить. Подросток ненавидит ребёнка, но отца ненавидит больше, и, представляя изуродованное гневом лицо, смиряется с нежеланной ношей. Скрываясь в темноте улиц он подходит к своему дому. Было сложно найти жильё с поддельными документами и дерзким отношением. Но к счастью здесь мало кто задавал вопросы, только старый консьерж за потёртым столом подозрительно проводил взглядом свёрток в форме ребёнка. Поднимаясь на свой этаж, он поправлял уснувшую фигуру, которая усложнила не только отпирание дверей, но и маневрирование в тесном пространстве его квартиры. С трудом добравшись до комнаты он кладёт девочку в кровать и рывком убирает руки, словно обожжённые. Осматривая приз, подросток погружается в реальность происходящего и не может не корить себя. О чём он только думал? Как, блядь, вообще он будет заботиться о ребёнке, если не может даже позаботиться о себе? Детям нужно так много, и у него ничего нет! Раздражённый подросток возвращается в гостиную и падает на потрёпанный диван. Он определённо не должен был поддаваться минутному порыву, загружая себя сверх меры и прибавляя проблемы. Чёрт, ребёнок ему даже не нравился! Прокручивая произошедшее в голове он погружается в беспокойный сон. Просыпается он от слабых толчков и палящего в окно солнца, проклиная восточное расположение окон и навязчивое присутствие рядом. После ещё одного более резкого встряхивания, глаза фокусируются на маленькой доставучей пиявке.  — Тоя? — подросток вздрагивает от имени.  — Чего? — хрипит он, приподнимаясь и ничем не маскируя недовольство.  — Я хочу есть. — Да, точно. Дети должны есть, чтобы расти. Тоя встаёт тяжёлым рывком и мысленно зарекается спать на диване. Шото смотрит не отрываясь, прослеживая движения немигающим взглядом, хранящим невысказанную благодарность и трепет. К чёрту её, он не искал привязанности ребёнка.  — Подожди, сейчас приготовлю. Завтрак прошёл в тишине, девочка была немногословна, но расслаблена. Сидя напротив, он наконец понимает, что скрыть её узнаваемую внешность будет ой как не просто. Хорошо, что у него оставалась чёрная краска для волос.  — Чтобы отец тебя не нашёл, нам придётся сменить твой имидж.  — Имидж? — Тоя кивает, и жестом приглашает Шото следовать за ним в ванную. Комната маленькая настолько, что локти периодически задевают предметы, пока он маневрирует, состригая не очень длинные косы. Он думает о приобретении контактных и линз и повязки для шрама, но решает не превращать сестру в пирата, поскольку закрытый тканью глаз вызовет скорее больше вопросов, чем шрам.

***

Старатель сделал всё, что в его силах, чтоб найти свою похищенную дочь. Пару раз он даже приближался к цели, точнее, посланные им псы, но они словно слепые котята потыкались носом в трущобах, в которых жили Даби и Шото, и уползли восвояси, неся печальные новости. Это дико веселило подростка, но только вначале, сейчас у героя под номером два, дающего интервью на новостном канале, был потухший взгляд обреченного человека. Конечно, видеть отца таким было приятно, но раздражала реакция масс, сочувствующих его утрате и жалеющих его в тяжелое время, не знающих каким на самом деле он был дерьмовым отцом. Злило, что после пропажи самого Тои он не показал и половины подобных эмоций, не страдал, когда старший сын сгорал заживо на его глазах, очевидно, не настолько ценный как маленькая гениальная дочка. Ради которой, кстати, подростку пришлось брать дополнительную работу, чтобы обеспечить обучение на дому и трёхразовое правильное питание. Чувствуя приближающуюся мигрень Тоя выключил телевизор, проглатывая возникшую горечь. Старик не имел права выглядеть настолько побеждённым только потому, что пропала его любимая игрушка. У него не было права чувствовать, потому что он был не человеком, а замаскированным под него монстром. Тоя глубоко вздохнул, продолжая залечивать раны от недавней работы. Он — неудачник, пустое место по сравнению со своей сестрой, и часть его извивалась и ревела от обиды и несправедливости. В самые тёмные моменты, он хотел быть похожим на Шото, которой всё удавалось слишком легко. Подросток осознал, что плачет, только когда теплые слёзы достигли неповреждённой плоти лица. Пытаясь подавить неприятные мысли он крепко сжал запястье, знакомо вдавливая металлическую скобу глубже и сворачиваясь калачиком на диване. Кровь текла вместе со слезами, и Тоя не сразу заметил появление рядом нового присутствия.  — Тоя? Тебе больно? Ему хотелось огрызнуться и послать маленькую пиявку к чёрту. Кто она такая? какое право имела интересоваться им? Она — главная проблема! Но, натыкаясь на тёплый участливый взгляд, полный волнения и переживаний, грубость застряёт в горле, выкашливаясь и проливаясь новой порцией слёз. Его рвёт изнутри от противоречия: оттолкнуть или прижать, отвергнуть или принять, и пока он борется с собой, тоненькие ручки обвиваются вокруг его шеи, а острый подбородок устраивается на голове. Нежность обезоруживает, и он обнимает сестру в первый раз за всю жизнь намеренно. Чужое тепло согревает изнутри, он так редко в своей жизни получал что-то безвозмездно и безусловно, что эта доброта в конце концов сможет его погубить, но так хочется чувствовать себя нужным. И какая ирония! Шедевр утешает неудачу! Младшая сестра, смотрящая на него с трепетом, ценившая его, как кого-то важного. Сестра, обиженная вниманием отца настолько, что в сравнении поступки самого Тои кажутся ей незначительными, ведь он не ругает и не наказывает, а помогает в силу своих возможностей. Девочка, ради которой его всегда отвергали другие теперь дарит свою привязанность именно ему. Это сбивает с толку и пробуждает в груди что-то забытое и замороженное. Пугает, его это действительно пугает, но он не разжимает объятий.  — Я в порядке, — шепчет он, слегка отстраняясь и замечая кровь на рубашке сестры. — Всё хорошо, Шо. мне просто нужна минутка, а ты пойди пока переоденься. Девочка осматривает себя и вздрагивает при виде крови, начиная обыскивать брата взглядом, пытаясь найти источник. Глаза останавливаются на изувеченном запястье брата и руки разной температуры нежно сжимают его.  — Тебе больно.  — Совсем немного, — подросток не двигается, пока сестра пытается неумело перевязать рану. Лёгкие трепетные прикосновения наполняют грудь чем-то мягким, и он вспоминает как хорошо не быть одиноким.

***

Уже около месяца они живут вместе и Шото это нравится. Направляясь из магазина домой она крепко держит брата за руку, пока он уверенно ведёт её по тёмным переулкам. Благодаря спокойствию Тои она чувствует себя в безопасности, не опасаясь резких звуков, создаваемых приверженцами ночной жизни. Брат сильный и смелый, и обещал её защитить. Они проходят мимо здания, похожего на склад. Перед дверью стоит широкоплечий мужчина. Рога и пирсинг в паре с кожаной одеждой и металлическими аксессуарами выглядят зловеще.  — Эй, малыш! — зовёт рогатый мужчина, и на секунду ей кажется, что обращаются к ней, пока Тоя не останавливается, крепче сжимая её руку. — Босс тебя искал, говорит, есть для тебя работёнка. Мужчина переводит взгляд с Тои на девочку и усмехается:  — С каких пор у тебя появился спиногрыз?  — С тех самых, — хмурится брат, медленно заводя сестру за свою спину. — Скажи ему, что я зайду позже, сейчас…  — Не-не-не, — перебивает незнакомец, — Зная тебя, визит может затянуться. Иди сейчас. Сколько тебе было лет, когда он родился? Четырнадцать? — Мужчина хохочет.  — Не твоё дело, — грубит подросток, опускаясь перед сестрой, чтобы взять её на руки.  — Детям нельзя, чувак.  — Я не брошу его, — отвечает Тоя. С тех пор, как он подстриг Шото и достал новые вещи, брат попросил на время притвориться мальчиком, чтобы усложнить поиск отцу. Девочка не сопротивлялась, ведь старик всегда утверждал, что у причуды нет гендера, а большее значения не имеет и только отвлекает от цели.  — Такие правила, — добродушная улыбка на демоническом лице мужчины выглядит дико неуместно. — Не навсегда же расстаётесь.  — Тогда следи за ним! — приказывает Тоя, — Если что-то случится, я использую твои руки и ноги в качестве дров. Тоя слегка гладит сестру по голове, опуская продукты рядом с ней и не обращая внимания на довольное лицо охранника.  — Я ненадолго. Посторожи продукты.  — Хорошо, — отвечает Шото, стараясь выглядеть храброй и наблюдая за скрывающейся в здании спиной брата. Устрашающий мужчина пытается с ней поговорить, задавая разнообразные вопросы и смеясь над своей несуществующей оригинальностью, но ребёнок молчит. Бросив попытки с преувеличенным вздохом он отворачивается и окружение погружается в тишину. Время тянется неоправданно медленно, пока не гремит взрыв, земля под ногами сотрясается, а мужчина ругаясь бежит внутрь здания, крыша которого начинает светиться синим пламенем. Первая мысль Шото броситься к брату, но дорогу преграждают три мужчины внезапно появившиеся перед ней. Руки, сжатые в кулачки, холодеют от страха, сердце ускоряется от выражения грязной заинтересованности на лицах троих неизвестных. Выпав из оцепенения девочка бежит не разбирая дороги, петляя в незнакомых тёмных переулках. Шаги преследователей быстрые, но они не спешат, словно они уже наперёд знают, что ей не удастся спрятаться, громкий весёлый смех подтверждает их уверенность. Маленькие ножки путаются и Шото спотыкается, неровный асфальт соскребает кожу с колен и ладоней.  — Гуляешь так поздно, малыш? — спрашивает нагнавший мужчина, — Ты сирота?  — Разве это важно? — усмехается другой, в голосе слышится кровожадность, — Это не помешает веселью. Тяжёлое биение собственного сердца в ушах заглушает разговор незнакомцев, мешая уловить его суть. Слёзы собираются в глазах, она хочет продолжать бежать, но тело сковано страхом и лёгкий тремор в конечностях превращается в полноценную дрожь.  — Убедись, что он не сбежит, иначе  — Иначе что? — прерывает мужчин знакомый голос. Облегчение накрывает, как тёплое одеяло, и она оборачивается, чтобы увидеть, как брат схватил двоих нападавших за горло. Мгновение и они кричат и корчатся в синем пламени. Третий человек орёт, наблюдая, как плавится кожа и плоть его товарищей. Он начинает бежать, но Тоя уже преследует, крикнув ей: — Оставайся здесь, Шо! Шото не двигается, ошалело глядя на сгорающие тела и их искажённые от агонии лица, пока огонь размеренно сжирает мышцы и ткани. Где-то недалеко слышатся мольбы о пощаде, а затем знакомый свист выпускаемого пламени. После всё замолкает, переулок освещён синим светом, а Шото резко прижимает ладони к лицу, стараясь спрятаться от пробирающегося в нос запаха сожжённой плоти, слёзы безудержно катятся, обжигая раненные ладони солью. Ровный ритм шагов всё ближе, пока Тоя не останавливается рядом с ней. Он нежно вытирает её слёзы теми же руками, которыми недавно сжигал людей. Девочке страшно, но странно спокойно.  — Я не позволю никому причинить тебе вред, Шо. — Тоя обнимает её, — Больше никогда, сестрёнка. Шото хватается за куртку брата, когда он поднимает её с земли. Она до сих пор дрожит, но оглядывается, замечая уже догоревшие обугленные кости. Тоя спас её, не дал причинить боль, убил не моргнув глазом, словно это естественно и правильно. Будто так и должно быть. Ей ещё страшно, но она крепче прижимается к тёплому, пахнущему дымом, телу брата, тихо напевающему незнакомый успокаивающий мотив, и закрывает глаза. Они идут домой.