Bittersweet

Фукузава нашёл его на террасе. Он стоял в тени с сигаретой в руке, и на нежданного гостя бросил беглый взгляд через плечо, тут же отвернувшись. – Тоже решили проветриться? Фукузава коротко кивнул. Запоздало подумалось, что стоило ответить вслух – собеседник ведь не видит жесты затылком, хотя у Мори, справедливости ради, имелись и не такие таланты. Предательское волнение смешало мысли, и с каждым шагом вперёд становилось всё сложнее его отрицать и подавлять. Они не оставались наедине, кажется, целую вечность. Фукузаве и раньше ужасно давалось умение начинать разговоры, но сделать это с Мори здесь и сейчас оказалось почти неподъёмной задачей. Молчание в таких условиях становилось неловким и сложным за доли секунды. Мори, похоже, и сам это почувствовал, потому что заговорил, не дожидаясь, пока Фукузава соизволит открыть рот. – Не боитесь, что одновременное исчезновение обоих лидеров обеспокоит наших подчинённых? Вопрос прозвучал будто намёк, мол, хорошо бы ему – Фукузаве, – убраться к чёрту. Это задело неожиданно сильно, и ответ сорвался с губ раньше, чем Фукузава успел его обдумать: – Думаете, нам стоит дежурить в банкетном зале по одному? Мори поднял удивлённый взгляд и Фукузава вдруг понял: пожелай Мори от него избавиться, послал бы к чёрту без обиняков и сразу. Обида быстро уступила место досаде на себя самого. Мори, впрочем, ехидно подметил: – Ничего себе, вы шутить научились. И вдруг – будто искра вспыхнула! – они рассмеялись. Мори – бархатно и скрипуче. Фукузава – низко и хрипловато. Поделенный на двоих смех способен топить вечные льды, рушить стены и лечить болезни, но Фукузаве, если честно, хватило просто звука искреннего тихого смеха Мори. Им пробирало до мурашек. – Сегодня как-то быстро стемнело, не находите? – неожиданно спросил он и наконец повернулся к Фукузаве лицом. С кончика порядком истлевшей сигареты слетел пепел и Мори, будто только что о ней вспомнил, глубоко затянулся. Обычный, казалось бы, вопрос прозвучал абсолютно неправильно. Они обменивались какими-то дурацкими фразами, смысла в которых было меньше, чем в пыли под ногами, в то время как хотелось говорить совершенно о других вещах и задавать совершенно другие вопросы. «Как тебе жилось без меня всё это время?» «Грел ли кто-то твою постель вместо меня?» «Ломало ли тебя по мне так же сильно, как меня по тебе?» Фукузава скользнул взглядом по силуэту Мори, будто мог отыскать ответы в его внешнем виде, но в итоге всё равно сбился на безмолвное любование. Он всегда был так красив, или же дело в неприлично красной рубашке? Фукузава не знал, почему «неприлично». Просто на Мори так смотрелось большинство обычных вещей. Красные рубашки, расстёгнутые манжеты, сигарета, зажатая между длинных пальцев, стекающий по приоткрытым губам горький дым… Фукузава сглотнул и усилием воли заставил себя отвернуться. – И в самом деле, – запоздало отозвался он. – Не боитесь простыть? Здесь ветрено. На долю секунды ему показалось, что рука Мори дрогнула. Во взгляде, скрытом полумраком, мелькнуло то, что прежде делало Фукузаву непростительно беззащитным в своей нежности к нему. Делает до сих пор. Знать бы ещё, осталось ли у Мори к нему что-то кроме памяти о прошлом. Фукузаве хотелось слишком много: сказать, сделать, услышать. А позволить себе мог всего лишь стоять рядом. Даже не касаясь плечом. Мори поёжился. Тонкий смокинг не был рассчитан на осенний ветер с залива, хотя наверняка стоил целое состояние. Какой же он всё-таки неисправимый павлин. Пиджак самого Фукузавы был куда проще. Однако на плечах Мори он по умолчанию превратился в сокровище. – Спасибо. Особенно когда он так улыбался. Быть может, Фукузаве было уже поздновато чувствовать себя влюблённым мальчишкой, только вот с Мори всё вечно получалось не по правилам. Ну да и к чёрту эти правила. Убегая от шумного ресторана в тени городских домов, целуясь до головокружения в пустынной подворотне, встречая рассвет в одной постели, они написали новые.