***
Ох, как же давно это было. Хината тогда только год жил за границей в Америке, оставив сестру в Швейцарии. По началу, следует сказать, все было далеко не так здорово, как представлялось в далекой юности. Местные студенты вели себя несколько отчужденно рядом с ним, и, в какой-то степени, он был этому даже рад. Лишь спустя некоторое время ему удалось обзавестись парочкой знакомств, да и то, скорее только из-за необходимости работы в команде. И вот, на втором году обучения, когда Шоё так или иначе разобрался в местных правилах и порядках, появилась девушка. Хару Хатсука, так ее звали. Невысокого роста, шатенка, с чудесными светлыми глазами цвета свежей травы, сразу стала общей любимицей. По крайней мере, среди учителей так точно. Девушка была необыкновенно умна. В скором времени она стала старостой их группы, и Хинате иногда приходилось обращаться к ней за помощью. Как и он сам, Хару любила проводить свое свободное время в библиотеке на втором этаже, который отчасти был похож на какую-нибудь священную обитель времен средневековья со множеством стеллажей, заставленных старинными фолиантами. Там-то и началась их история. Началась, стоит заметить, весьма банально — они столкнулись в одном из коридоров библиотеки. Шоё в тот момент просматривал что-то в своем телефоне, держа в одной руке бумажный стаканчик с кофе. Хатсука же была серьезно поглощена чтением книги, которую держала, а потому и вовсе не заметила стремительно идущего на нее юношу. Как следствие, они столкнулись, и часть содержимого стаканчика Хинаты вылилась прямо на светлую блузку пискнувшей от неожиданности девушки. — Хару-сан?! Вот же ж, прости меня, не смотрел по сторонам, — рыжеволосый тут же оказался рядом с ней, осматривая результат их столкновения — от груди и до самого пояса ее брюк расплылось внушительно размера темно-коричневое пятно, которое вряд ли теперь можно будет вывести. — Хината-сан? Боже, ничего страшного, сама виновата. Мне стоило быть осмотрительнее, — шатенка чуть отшатнулась от него в сторону и неловко потерла шею, оглядывая мокрое пятно на рубашке, неприятно липнущей к телу. — Нет, правда, прости. Давай, может, я возмещу ущерб, сколько я тебе должен? — парень уже было потянулся к своему рюкзаку, чтобы достать кошелек, как девушка резко его остановила, схватив за локоть: — Не стоит, правда, не стоит. Вернусь в общежитие и переоденусь, делов-то. А блузка … да и черт с ней, — она быстро подняла упавшую книгу и уже собиралась как можно скорее ретироваться, как неожиданно парень остановил ее, мягко перехватив руку. — Хорошо, давай тогда так, — на ее плечи вдруг накинули довольно объемный пиджак. Девушка в недоумении взглянула на Хинату, уже собираясь возразить, как тот просто махнул рукой, уже поворачиваясь в сторону, куда изначально направлялся. — Потом как-нибудь вернешь. Хатсука, широко раскрыв глаза, глядела в след удаляющемуся студенту, кончиками пальцев придерживая края чужой одежды. Девушка была несколько ошарашена таким поведением вечно нелюдимого юноши, который всегда, казалось, избегал любого общения, в том числе с ней. Возможно, где-то на его счет она все же ошибалась.***
Стоит сказать, что тот пиджак она вернула владельцу лишь спустя несколько месяцев, попросту забыв про одолженную вещь. Однако с того самого момента разного рода стычки между ними стали происходить довольно часто, и однажды Шоё наконец-то осмелился пригласить ее перекусить в обеденный перерыв в небольшой кафетерий возле колледжа. Девушка, стараясь скрыть чуть заалевшие щеки, бросила поспешное согласие и убежала куда-то за поворот. Думаю, не стоит говорить, какие эмоции испытывали наши герои, ощущая самые первые, такие искренние и взбудораживающие признаки влюбленности.***
Спустя некоторое время они начали встречаться. Сперва Хару была настолько смущена этим фактом, что стала невольно избегать Хинату, заставляя того знатно понервничать. Как хорошо однако, что Шоё и сам испытывал все эти чувства, что терзали девушку, а потому не давил и мягко направлял ее, стараясь помочь не только ей, но и себе побороть робость и стеснение. С каждой минутой, проведенной в компании этой девушки, Хината все больше понимал, как безнадежно пропадает в ней, влюбляясь так сильно, что порой становилось даже страшно. Все в юной шатенке начало будоражить, кажется, умершие чувства, а в груди ощущать тех самых клишированных бабочек, что хотели разорвать его изнутри, чтобы показать, что испытывает парень при одной лишь мысли о Хатсуке. Это была его первая любовь. Первая и последняя.***
Спустя долгое время, когда они уже выпустились, устроились на постоянную работу, Шоё начал подумывать о том, что, возможно, им пора бы уже узаконить отношения. Пару месяцев назад Хината предложил организовать им встречу с ее родителями, на что Хару, неловко улыбнувшись, сказала, что те сейчас находятся в другой стране, да и поссорились они сильно из-за ее отъезда в Бостон. Хината тогда не стал давить и решил, что это может и подождать. Но ждать становилось все мучительнее, особенно когда девушка начала подолгу пропадать в командировках, в то время как сам Хината изо всех сил старался удержать Удая, с которым на тот момент работал, в городе. И вот, однажды им все-таки удалось выкрасть у мира выходной и отправиться в одно из самых прекрасных мест летнего Бостона — пляж. Они нашли самое удаленное местечко на берегу моря и разлили на двоих вино. Маленькая бархатная коробочка приятно лежала в руке, но, увы, словно по сценарию какой-нибудь сопливой драмы, девушка начала разговор раньше и … Ей предложили работу. Далеко, настолько, что Хината не знал, смогут ли они хоть изредка созваниваться из-за разницы во времени и можно ли вообще связаться на таком расстоянии. Хатсука с предыханьем описывала ребят, с которыми ей повезло познакомиться и которые ей сразу предложили должность их менеджера. Разумеется, она согласилась. Согласилась и сейчас сообщала, что через неделю улетает. Она не советовалась с ним, не предлагала уехать вместе и не говорила, что будет ждать его — она ставила перед фактом. Хината глядел в яркие, почти светящиеся глаза, в которые был влюблен в последние несколько лет, и не мог сказать ни слова. Он все прекрасно понял. И если она его отпустила, то и он не будет ее держать. «Будь счастлива» — прошептал он ей в тот вечер, выдав последнюю искреннюю улыбку, адресованную Хару Хатсуке, любимой девушке и несостоявшейся невесте. Через неделю они вместе стояли в аэропорту, ожидая ее рейса. Девушка не поднимала на него глаз, смотрела через большое панорамное окно куда-то вдаль, в будущее. Туда, где ему не было места. Хината делал также, просто потому, что понимал, что если взглянет еще раз в эти глаза — вряд ли сможет сдержать рвущиеся наружу эмоции, а он вовсе не хотел ее обременять. Она ведь и сама все понимала, догадывалась о его мыслях и желаниях, но молчала, не хотела ранить. Ей ведь и самой было нелегко. Но она просто решила, что время пришло. «Спасибо за все» — шепнула она еле слышно, низко поклонившись перед ним и быстро развернувшись на каблуках, чтобы в следующую секунду зашагать в противоположную от него сторону. «Спасибо за чувства, которые подарил и которые я испытала, спасибо за самые невероятные в моей жизни эмоции, спасибо за счастье, за любовь … спасибо, что отпустил» Сколько же смысла было в этом «спасибо». Наверное, столько же, сколько было в его еле-различимом «Прощай».***
В помещении повисла какая-то мягкая тишина, словно наполненная всеми теми давно забытыми чувствами, когда-то испытанными рыжеволосым юношей. Хината с чуть заметной улыбкой почти лежал, полуприкрыв глаза. За столь короткий промежуток времени перед глазами пронеслись события почти пяти лет, и вот он сидит рядом со своими … наверное, уже действительно друзьями. Не стал бы он выкладывать историю единственной любви кому угодно, да и ребята поделились с ним весьма личными воспоминаниями и мыслями. Так что, возможно, их теперь можно назвать друзьями. Можно, да? — Вау, — спустя довольно продолжительное время выдал Кагеяма, не сводя взбудораженного взгляда с Хинаты. — Честно сказать, я бы и не подумал, что ты … ну… — Готов будешь пойти на такое, — закончил за друга Кенма, также смотря на расслабленного парня, который с легкой полу-улыбкой выслушивал их. — Не уж то я и в самом деле выгляжу настолько бесчувственным? — приподнял вопросительно бровь Шоё, постепенно стряхивая пелену воспоминаний. Козуме замялся. — Да, порой на тебя даже смотреть страшно, а то ты как Медуза-Горгона взглянешь, да застынешь на веки, если не от древней магии, так со страху, — посмеялся Мия, вопреки своим же словам без грамма боязни, глядя на усмехнувшегося с такого заявления Хинату. — Ох, как же грубо, Атсуму-кун, — почти театрально пропел Шоё, заставляя парней ошарашенно расширить глаза. — Я, между прочим, очень ранимая и тонкая натура, как и все желающая любви и ласки, — совершенно невинно усмехнулся рыжеволосый, после буквально валясь со смеху, когда музыканты чуть рты не разинули от его слов. — Ками, Шоё-кун, ты нас в могилу сведешь, — прикрывая рукой вспыхнувшее то ли от выпивки, то ли от представшей картины лицо, пролепетал Куроо. — Чем же? Я сказал чистую правду, — хихикнул кареглазый, шуточно пиная барабанщика в ответ. «Тем, что я не успеваю свыкнуться с одной твоей чертой, как ты выдаешь что-нибудь новенькое, и меня по новой кроет» — эти слова так и остались не озвученными. Тецуро, все также держа руку на лице, краем глаза наблюдал за смеющимися над чем-то Хинатой и Акааши, который, кажется, в очередной раз прикалывался над возмущенно сопевшим Мией. — Шоё-кун, Кейджи-кун меня обижает! — звонко хныкает Атсуму, с объятиями налетая на смеющегося Хинату, который с радостью ловит его и принимается ласково поглаживать лохматую макушку. — Хей! Я тоже хочу любви! — как ни странно, но сдвигает в сторону наглого Мию не менее наглый сейчас Кенма, который, словно кот, обвивает рыжеволосого всеми четырьмя конечностями. Клавишник показывает недовольно воскликнувшему гитаристу язык и утыкается носом куда-то в шею рыжеволосого, вынуждая того хихикнуть от легкой щекотки. — О, вам, видимо, хватит на сегодня, — протягивает Хината, пытаясь заглянуть в глаза Козуме, который почти по-кошачьи мурлычет и совершенно не обращает внимания на происходящее вокруг, сосредоточив свой не очень трезвый мозг исключительно на человеке под собой. — Ну, веселье же только началось! Что сразу хватит-то?! — Кагеяма почти по-детски надувает губы и прищуривает мутные глаза, в попытке сфокусировать взгляд на Шоё. — Вот именно! — громко восклицает Мия, чуть не подпрыгивая на месте и хватая разомлевшего Кенму. — А ну ползи отсюда и не мешай! — Кто здесь еще кому мешает! — ответно возмущается Козуме, лишь крепче вцепляясь в тело Хинаты. — Я же не мешаю тебе? — еле слышно шепчет он на ухо кареглазому, поднимая на него мутноватый, любопытный взгляд с чуть заметным испугом и недоверием. Шоё улыбается чуть шире и отрицательно машет головой, поглаживая спину музыканта. Кенма начинает светиться не хуже бенгальской свечи и улыбается в ответ ярко, довольно и будто смущенно, хотя, возможно, это лишь кажется от всего спиртного, выпитого им.***
Честно признаться, Хината не очень запомнил, что происходило после этого. Около четырех часов ночи (утра?) он вызвал такси и уехал к себе, все же не решившись остаться на ночь с ребятами. Те под конец уже не особо были в состоянии спорить, а потому он, убрав в мешки часть раскиданного ими мусора, выключил свет и покинул комнату, не осмелившись будить их, да и догадываясь, что ничего бы из этого не вышло — ведь даже сам Хината, выпивший за весь вечер меньше всех, еле передвигал ноги, что уж говорить о парнях, приговоривших более семи бутылок крепкого алкоголя. Думаю, не стоит описывать, какое «веселое» утро встретило нашего героя. Достаточно лишь упомянуть, что завтрак у Хинаты состоялся около часу дня, да и то по зову многострадального желудка, которого совершенно не интересовало состояние хозяина. Кстати, примерно в то же время парень решил проверить, в каком состоянии пребывают его подопечные, а потому позвонил Акааши, как самому «правильному» из них. Ну, ждать, правда, Шоё пришлось достаточно долго, и он уже хотел сбросить вызов, как на той стороне послышалось крайне тихое, и похожее чем-то на старческий скрип, «Привет». Собственно, у музыкантов то утро в принципе не начиналось, и, по словам Кейджи, начнется лишь на следующий день. Хината тогда очень вежливо поинтересовался, отправились ли они, в итоге, к себе или остались там же в комнате отдыха. На его вопрос Акааши хрипло посмеялся и сказал, что все они кое-как до туалета-то доходят, не говоря уже о другом этаже. Хинате оставалось только устало выдохнуть и пожелать им всем скорейшего «выздоровления». Напомнить Акааши про скорую встречу с Удаем он решил чуть позже. По крайней мере, когда гитарист будет в состоянии более или менее здраво мыслить.***
С той самой попойки прошло порядка двух дней. За все это время между музыкантами не было ни одного разговора, касающегося Хинаты. Им нужно было время переварить уже то, что они узнали, а то так и до очередной ссоры недалеко. Акааши уже минут десять сверлит неясным взглядом ту самую злосчастную флешку, которую ему дал почти месяц назад Тенма-сан. Парень осознает, что, возможно, пока еще слишком рано, в конце концов на ней может храниться все что угодно. Но, если вспомнить слова самого Удая, то там находится именно то, что должно им помочь. И, вероятно, сейчас именно это им и нужно. Кейджи шумно выдыхает, на мгновение прикрывая глаза и собираясь с мыслями. Он сделает это сегодня. Синеглазый сжимает в руке флешку и встает с кровати с ясным намерением закончить то, что ждало своего часа уже слишком долго. Всего пару минут назад он написал в их общий чат и, убедившись, что все прочли его сообщение, направился на четырнадцатый этаж. Если повезет, то все уже будут к его приходу в сборе. Парень сглатывает, когда лифт останавливается на нужном этаже, и следует туда, где, по его мнению, будет лучше всего просматривать содержимое портативного устройства — в кинотеатр. Выбор он остановил на не самом большом, какой есть в их распоряжении. И да, все ребята уже на месте. — Кейджи, к чему такая срочность? Я только собрался посмотреть новую коллекцию инструментов на сайте Бокуто-сана, — Мия почти по-детски дует губы, но строгого и слегка взволнованного взгляда не скрывает. Остальные юноши также напряжены, и Акааши, оглядев их, быстро проходит в выбранный им кино-зал. Помещение не отличается большими габаритами и явно не рассчитано на большое количество народа. — Некоторое время назад мне в руки попала определенная информация, — голос чуть заметно подрагивает, но парень уверенными движениями включает небольшой компьютер рядом с настенным экраном, сразу вставив куда надо флешку. — Это касается Шоё-куна. Стоит ему закончить, как музыканты вперивают в него удивленные и даже немного возмущенные взгляды. Но они молчат, кажется, понимая, что пока не настало время расспросов. Мия, Куроо и Кагеяма занимают диван, в то время как сам Акааши и Кенма устраиваются в креслах по сторонам от него. Сейчас они узнают то, что, возможно, навсегда изменит их мнение о Хинате. Занавеса тайны, кто же такой Хината, начала потихоньку приоткрываться им благодаря самому Шоё, но то, что они увидят сегодня будет в корни отличаться от того, что он им рассказывал. Непонятно почему, но охватывает именно такое предчувствие. И не только Кейджи. Он нажимает на нужную кнопку, и экран мгновенно вспыхивает ярким светом, вынуждая их раздраженно зажмурить глаза — в комнате-то света нет. «Так, вроде нормально» — их встречает озадаченно лицо Удая Тенмы, в усердии прикусившего губу. Лица парней мгновенно вытягиваются, а взгляды уже почти устремляются на умолкнувшего Акааши, как все тот же голос продолжает: «Ну что ж, сегодня я впервые поприсутствую на репетиции моего любимого кохая, так что пускай этот день навеки останется заснятым на камеру». Вопросов в глазах становится только больше, однако синеглазый начинает кое-что понимать. Вот же ж, ему наверняка придется и другим все рассказать, а то не дадут ведь спокойной жизни. Неожиданно картинка меняется: вместо веселого и куда более молодого, нежели сейчас, лица великого музыканта, перед ними предстает довольно красивый вид школы, двор которой засажен множеством деревьев, усыпанных невообразимым количеством розовых и белых бутонов. «Весна» — мелькает в головах парней, и они тут же сосредотачивают внимание на довольно высокой фигуре, видимо, ученика этой школы. «Доброго денечка, Ива-чан. Надеюсь, мое потраченное время будет того стоить, и вы не разочаруете меня!» — Удай приближается к «Ива-чану», и лицо того остается вне камеры, из-за чего парням довольно сложно оценить его. «Хм. И вам добрый день, Тенма-сан. Уверяю, вы не пожалеете об этом «потраченном времени», — чуть насмешливое фырканье раздается в ответ, и он тут же разворачивается. — Нам стоит поторопиться, все уже готово». Юноши следуют внутрь здания, и на этом моменте Кагеяма чуть не вскрикивает, почти подпрыгивая на месте. — Черт, как я сразу не узнал, эта школа находится в Мияги, — музыканты бросают на него обескураженный взгляд, тут же переводя его обратно на экран. Действительно, а ведь если задуматься, то Хината и сам, кажется, рассказывал, что родом из Мияги. Вот уж, а раньше они ведь и не придавали этому особого значения. «Неужели я мог быть с ним знаком раньше…» — подумал Тобио, вглядываясь в происходящее на экране и мысленно представляя себе их встречу лет так семь-восемь назад. Интересно, а при таком раскладе подружились бы они с Шоё или, может, остались друг для друга простыми прохожими. А если бы что-то между ними и сложилось, то … Его размышления прерывает неожиданно донесшаяся из колонок музыка. Удай и его спутник проходят через большие двери в огромных размеров актовый зал, и мелодия мгновенно стихает. «Долго же вы» — их встречает чей-то довольно громкий и озорной голос, чей обладатель не спешит подходить ближе, все также оставаясь на сцене вместе с двумя другими юношами. «Не ворчи, Тоору-кун, а то морщины прежде времени появятся» — Тенма громко смеется, и этот смех подхватывают товарищи парня. Пока юноши на экране продолжают свою беседу, до наших музыкантов начинает кое-что медленно доходить. «Тоору, Тоору … Неужто это?!….» — широко раскрыв глаза, пялятся на смазливую мордашку шатена, к которому медленно приближается Тенма. Ошибки быть не может — это в самом деле он — Ойкава Тоору, солист группы «Last celestials». Значит, «Ива-чан» это Иваидзуми Хаджиме, и те двое позади Ойкавы, наверняка, Матсукава Иссей и Ханамаки Такахиро. «А где же мой самый любимый ученик?» — сладко пропевает Удай. Верно, где же сам… «Тенма-сан!» — камера чуть не выпадает из рук «оператора», и парни с трудом узнают в звонком голосе говорящего Хинату. Но да, это он. Совсем юный, и такой непривычный на вид шестнадцатилетний Хината ловко разворачивается в объятиях и оказывается прямо перед камерой, от чего музыканты не сдерживают судорожного вздоха. «Шоё-чан!» — картинка резко меняется — кажется, Удай бросил камеру кому-то из присутствующих старшеклассников — и им открывается вид на крепко обнимающихся Тенму и Шоё. Рыжеволосый, скрестив руки за спиной старшего, расспрашивает того, почему он так долго не навещал их, на что Удай ласково гладит его по голове, другую руку все также держа на спине, и отвечает, что у него, как у студента, не так уж много свободного времени. «Но тем не менее, каждый вечер ты мне написываешь, не обращая внимание на поздний час» — хитро прищуривается Хината, и вся компания взрывается дружным смехом, в котором лишь отдаленно мелькает недовольное ворчание Тенмы, который в следующую секунду, гадостно усмехнувшись, хватает Шоё за щеки, растягивая их в разные стороны, из-за чего уже сам Хината начинает болезненно поскуливать. «А ну отпусти моего Чиби-чана!» — словно из неоткуда появляется Ойкава, ловко перехватывающий Шоё поперек тела и резво закидывающий его себе на плечо. «Тоору, осторожней!» — снова раздается звонкий голос Хинаты, прежде чем картинка перед ними вновь меняется. Ивадзуми с невообразимой скоростью оказывается рядом с постепенно склоняющимся на бок Ойкавой и, как какой-нибудь супергерой из сериала, протягивает руки к сжавшемуся в клубок Хинате, ловя того и стараясь уже самому не потерять равновесие. «Вот не можете же вы без приключений» — наигранно-устало раздается от того, кто сейчас держит камеру. «Ну, а иначе было бы просто скучно, не так ли, Иссей?» — Шоё издает нервный смешок, все также держа руки на воротнике спасшего его Хаджиме. «И он еще нам предъявлял, что от нас покоя нет?!» — праведное возмущение желает вырваться наружу, но музыканты «Madness in hell» сдерживают себя, продолжая с любопытством просматривать видеозапись. «Интересно, а как давно это было снято?» — вопрос мелькает также быстро, как и камера снова оказывается в руках Удая, который предлагает им приступить к тому, ради чего он в принципе и пришел. «Будто ты не просто хотел увидеться с Шоё-куном» — дерзит ему в ответ, кажется, Ханамаки, ловко уворачиваясь от летящей в него пустой бутылки из-под воды. Юноши во все глаза смотрят на экран, понимая, что сейчас перед ними предстанет совершенно невероятная картина, которую, казалось, они могли видеть только во сне. Однако Куроо и Кенма несколько напрягаются. Много лет назад, еще в школьные времена они сами были невольными свидетелями выступления группы «Last celestials», и сейчас они смогут вновь лицезреть это непередаваемое зрелище. У микрофонной стойки Хината смотрится как нельзя хорошо, и это негласно признают все присутствующие. Рыжеволосый вовсе не выглядит обеспокоенным или напуганным, скорее наоборот — воодушевленным и даже несколько возбужденным. Присутствие друга или сцена, в принципе, на него влияет — непонятно, однако это определенно завораживает. Первые аккорды гитары Матсукавы слышатся немного отдаленно — все же сказывается качество видео — но, как только вступают Ивадзуми на барабанах и Ойкава на синтезаторе, мелодия наполняется невероятными красками, и даже через экран парни чувствуют ее энергию, оживленность и что-то такое, от чего сердце заходится в бешеном ритме. Да уж, их вечные соперники на сцене и во всех чартах «Last celestials» действительно всегда были сногсшибательными. Даже немного страшно представить, насколько высоко они могли бы взлететь, если бы Хината не оставил музыку. (А что, если бы Шоё стал вокалистом «Madness in hell»? Как круто тогда бы преобразилась их жизнь?) Но все мысли тут же вылетают из головы, стоит Хинате взять первую ноту. Казалось, в этот момент все замерло, позволяя им по полной насладиться происходящим. Тем, что было когда-то давно, и чего уже никогда не будет в будущем. И это было воистину великолепно: гораздо более высокий, чем сейчас, с чуть заметной хрипотцой, его голос звучал подобным явлению чего-то божественного, невообразимого, неземного. Слишком много слов можно было подобрать для описания того, что они видели и слышали, но сейчас они были не в силах даже пошевелиться, не то что произвести умственную деятельность для того, чтобы дать лучшее определение представшей картине. Теперь сомнений действительно не оставалось — если бы давным-давно Хината избрал судьбу музыканта, ему не было бы равных на всем земном шаре. Преувеличение? Вероятно, особенно учитывая, что это лишь «могло бы» произойти, но жизнь и сама судьба-злодейка распорядились иначе. Однако, может, оно и к лучшему, ведь, если бы Шоё и вправду выбрал сцену, они бы, вероятно, никогда не имели таких тесных взаимоотношений, в которых они находятся — возможно, только сопернические, как раз на этой самой сцене. Да, вероятно, так действительно лучше, и не стоит вовсе сожалеть о том, что могло быть упущено — в конце концов, смысла в этом попросту нет. Но песня заканчивается слишком быстро, настолько, что юношам остается лишь начать судорожно хватать ртом воздух — они попросту забыли дышать. На экране все также замирает, и лишь когда от Тенмы доносится скромное «Неплохо», старшеклассники наконец приходят в действие. «Хмпф. Ты просто не можешь выразить весь свой спектр эмоций от шока!» — Ойкава демонстративно показывает ему язык, и от чего-то в голове всплывает мысль, что нынешний Ойкава Тоору, с которым они не единожды пересекались на разнообразных конкурсах, концертах и корпоративах, ни за что на свете, не стал бы себя так вести. На этой видеозаписи, в принципе, все эти ребята выглядят совершенно иначе, нежели сейчас — время ли на них так повлияло, и они просто-напросто выросли, или из-за внешних обстоятельств они так изменились — не ясно. Но от чего-то кажется, что не последнюю роль в этом сыграл Хината. Кагеяма не отводит изумленного и, вместе с тем, несколько хмурого взгляда с весело щебечущего Ойкавы, снова о чем-то заливающего Шоё, которого тот ласково обнял за шею. Тобио не может не вспомнить в этот момент, как когда-то этот самый Ойкава Тоору поучал в школе его самого, будучи его семпаем. Ками, сколько лет минуло с тех пор, а этот несносный шатен все с тем же, буквально садистским удовольствием называет его «Тобио-куном». Знал бы он тогда, что не успеет он выпуститься из школы, как появятся не менее раздражающие личности (пальцем указывать не будем), то, возможно, постарался бы привыкнуть к сему пренеприятному действию, а не плевался бы ядом в сторону бесящего семпая. Вот только сейчас он видел перед собой вовсе не того Ойкаву, которого знал из средней школы — перед ним предстал словно совершенно другой человек. Такой, искренне радостный, дружелюбный и ласковый. И этот человек находится рядом с Хинатой Шоё, с его менеджером и (хотелось бы верить) другом. И, хотя этому ролику уже, по-видимому, достаточно много лет, это не отменяет факта, что между этими двумя были очень близкие отношения. Тобио яростно сжимает пальцы, когда уже Иваидзуми подходит к смеющимся друзьям и со всей нежностью треплет Шоё по ярким волосам, хваля того за прекрасно проделанную работу. «А меня похвалить?» — все тот же раздражающий Тоору театрально надувает губы, поднимая глаза на Хаджиме. «А ты и не заслужил» — в разговор неожиданно вклинивается подошедший Ханамаки, который резво вытягивает Хинату из лап Ойкавы, и, положив подбородок тому на рыжую макушку, складывает руки у него на шее, приобнимая. Тоору что-то в очередной раз возмущенно восклицает. «Но тебе ведь и вправду понравилось, верно, Тенма-сан?» — рыжеволосый поднимает сверкающие глаза на приближающегося Удая, и наши музыканты замечают во внимании уставившихся на него старшеклассников. Студент наигранно-удрученно вздыхает, видимо, одной рукой прикрывая лицо, но от чего-то им кажется, что вовсе не усталость скрывает напыщенный юноша, а скорее радость и восторг, потому что следующие его слова заставляют присутствующих в актовом зале школы парней залиться краской: «Что ж, должен признать, вы действительно хороши. Возможно даже, однажды попадете на мировую сцену». Хината тут же набрасывается на старшего с крепкими объятиями. «Спасибо!» — восторженно восклицает он, поднимая на него горящие медовые глаза. Как назло, Удай чуть опускает камеру, позволяя им увидеть этот невероятный, будоражащий странные чувства где-то в сердце взгляд, такой солнечный и нежный, что даже сам Тенма не сдерживает нервного выдоха и крепко обнимает кохая в ответ, как-то наплевав на неудобное положение с камерой. Кейджи с легким недоверием глядит на происходящее. Он, конечно, знал, что Хината с Удаем находятся в довольно близких отношениях, но даже предположить не мог, что настолько. Неудивительно тогда, что Тенма относился к нему самому с неким холодом и пренебрежением в начале. Однако кое-что по-прежнему не дает ему покоя. Еще когда они в первый раз приехали к нему, было понятно, что это была первая встреча Хинаты и Удая за много лет, но здесь они ведут себя крайне расслабленно, и невозможно сказать, что между ними вообще существуют хоть какие-то недопонимая и разногласия — идиллия, ей богу. Но что же тогда случилось, что они так долго не поддерживали связь? Что же такого могло произойти, что этот воистину божественный ребенок стал тем холодным и мрачным мужчиной, с которым они познакомились пару месяцев назад … Этот вопрос им еще предстоит решить. «Может, тогда в честь удачного «прослушивания» вы нам оплатите обед?» — вопрос Матсукавы звучит слегка отдаленно, поскольку юноши уже успели углубиться в свои размышления и слушали, о чем говорят на экране, в пол уха. «Хм, ну даже не знаю» — наигранно-задумчиво протягивает Удай в ответ, театрально потирая подбородок. «Ну Тенма-сан, пойдем перекусим!» — Шоё просто очаровательно улыбается ему, явно догадываясь, какой эффект произведет его действие, пока его друзья хитро посмеиваются в сторонке. «Ками, Шоё-кун, ты же знаешь, я не в силах противостоять тебе» — обреченно выдыхает студент, на что получает еще более умилительную улыбочку и по истине дьявольский смешок «Конечно, знаю». На этом моменте видео заканчивается. На черном экране высвечивается значок перемотки и еще какие-то уведомления. Но никто из музыкантов не сдвигается с места. Каждый на время словно выпадет из этой реальности, стараясь переосмыслить что-то для самого себя. Вот только получается пока не очень-то хорошо. Мысли никак не желают складываться в цельную картинку, создавая в голове настоящую неразбериху из слишком большого количества информации и вопросов. О да, вопросов этот ролик создал чересчур много. Настолько, что, кажется, сейчас мозг просто-напросто не выдержит такого перенапряжения, и перед глазами всплывет значок «перегрузка системы». Кенма раздраженно цокает и встает со своего места с четким намерением покинуть комнату. — Эй, ты куда? — Акааши переводит на него слегка обеспокоенный взгляд, даже не совсем узнавая свой собственный голос. Клавишник резко останавливается у двери, даже не оборачиваясь не него. — Нет смысла сидеть здесь и ждать озарения — все равно бесполезно, — ответ звучит грубовато, не совсем в манере Козуме, но Кейджи не может его в этом обвинить — он и сам в не меньшем шоке. К тому же, Кенма прав — нет смысла просто сидеть здесь и пытаться собрать из всего вороха мыслей что-то стоящее, сейчас это, действительно, вряд ли получится. Дверь закрывается почти бесшумно, хотя, казалось, парень был немало раздражен и готов был выломать ее. Следом, глубоко вздохнув, поднимаются и Кагеяма с Куроо. Все они прекрасно понимают, что Козуме дело говорит, а потому не горят желанием задерживаться здесь хоть на минуту. Они с Мией практически одновременно встают со своих мест, идя к выходу. Акааши никак не обращает внимание на друга, стараясь сейчас вообще ни о чем не думать — слишком это тяжело для него после увиденного. Он пустым взглядом провожает одно из своих любимых мест во всем этом здании, чисто на автомате нажимая на нужную ему кнопку. Вот только его спутник, видимо, пребывает в куда более осознанном состоянии. Атсуму бесшумно подходит к нему сзади: — Надеюсь, ты объяснишь свою связь с Удаем Тенмой при следующей встрече, — его голос заставляет сознание резко пробудиться, по спине пробегает стадо ощутимых мурашек. Кейджи не оборачивается к блондину, старательно делая вид, что уснул прямо так, облокотившись на стеклянную стену лифта. Надеется, что лицо не выдало эмоций, но кажется, что Мия сейчас видит его насквозь и вот-вот испепелит взглядом. К счастью, он вскоре выходит, бросив на прощание скромное «Спокойной ночи». Вот уж хорошая шутка, куда уж ей быть спокойной. Сам-то небось всю ночь проваляется с бессонницей, а под утро даже не выползет в любимую кофейню. Кейджи медленно сползает по стенке лифта, обхватывает голову руками и почти до крови прикусывает губу. — Твою ж мать, — еле-слышно ругается он, ощущая, как внутри начинает нарастать настоящая буря. Все спокойствие летит к чертям, стоит лишь чуть сильнее углубиться в собственные размышления. Устал. И это единственная сложившаяся мысль в его голове. Путь до своей комнаты он не запоминает и сразу валится на кровать, желая как можно скорее забыться глубоким сном. Но сладостное забвение обходит его стороной, заставляя прокручивать в мыслях раз за разом прошедший вечер. От этого уже начинает болеть голова, и парень, кажется, в сотый раз поменяв положение, теперь оказывается на боку. Акааши рассматривает спальню, задерживая взгляд на прикроватной тумбочке. Внимание привлекает рамка с фотографией, сделанной относительно недавно. Хех, Хината тогда забавно морщил нос, приговаривая, мол, не фотогеничный он. Интересно, он кого пытался обмануть, имея не одну профессиональную фотосессию за спиной и неплохую репутацию в кругах модельного бизнеса. Атсуму на его ворчания сначала глаза позакатывал, а потом попросту ухватил за шею, таща к остальной группе, уже собравшейся вместе ради столь «трепетного», как его обозвал все тот же Мия, момента. Кейджи не сдерживает легкого смешка, стоит ему вспомнить, как Шоё очень мило, по его, Кейджи, мнению, просил удалить это фото, ссылаясь на то, что вскоре он им организует нормальную фотосессию. Эх, видимо, их менеджер все-таки очень туго воспринимает намеки. Хотя, может, оно и к лучшему, а то, кто знает, что бы тогда стало «Madness in hell»…. Акааши грустно усмехается, представляя, сколько же нервов он потратит в ближайшее время для того, чтобы хоть в себе разобраться, не то что ребятам что-то объяснить. Но это будет потом, возможно, но не дай Ками, конечно, завтра. Сейчас он постарается выбросить все из головы. К огромной своей радости, Кейджи вполне ясно чувствует, как сознание постепенно растворяется. Но из головы кое-что все же никак не выходит. Шоё, а точнее, совсем юный Хината Шоё, улыбающийся так ярко, что, казалось, само солнце меркло рядом с ним. Тот Шоё, которого они никогда не знали, но которого мечтали узнать всем сердцем. Который открыл им настоящую часть себя и позволил приблизиться. (Тот, кого они в конечном итоге полюбили…)