***
— Черт. — Нишиноя устало обводит взглядом небольшую полянку, несколько фургончиков с мороженым и напитками в надежде отыскать «неожиданно» пропавших друзей. На его голову внезапно укладывается рука Тендо, что со своей привычной улыбочкой рассеянно глядит куда-то вперёд, будто и не стараясь вовсе найти потеряшек. — Даже не пытайся. — растягивая слова, произносит Сатори, как-то уж совсем странно улыбаясь — одновременно заговорщически и игриво, но всё же будто с толикой грусти. — Думаешь, он наконец решился? — недолго подумав, интересуется Нишиноя, усаживаясь на ближайшую скамейку и напряженно сводя брови. Губы поджаты в тонкую полоску, в руках ощущается заметное напряжение, а глаза то и дело желают выследить в толпе нужных людей. — Да, думаю, он уже готов. — Тендо присаживается рядом с ним, вытягивая вперёд длинные ноги. Не то, чтобы он переживал за Суну или тем более за Хинату в преддверие «долгожданного события», — они люди взрослые как-нибудь да разберутся — но волнение действительно присутствует. И причина ему — «Madness in hell». В конце концов, в отношениях с ними — работниками «Caramel Bear» — Хината всегда держал определённую дистанцию, не доверялся слишком сильно, и им приходилось постепенно разрушать создаваемые им стены, пробираясь всё дальше крохотными шагами, каждый из которых давался с огромным трудом. Тендо не по наслышке знает, что жизнь Хинаты Шоё — вовсе не сказка; а всё, что он имеет, не наколдовала Фея крестная. Но всё же… Хината — человек. Человек, которому свойственно ошибаться, и который не раз в своей жизни обжигался о равнодушие, недалёкость, черствость и предательство. Да, действительно, Сатори, да и остальные парни, не шибко осведомлены о его жизни, чтобы судить, да и о «Madness in hell» они знают лишь по репортажам СМИ и парочке собственных наблюдений, но… Ками, меньше всего на свете бы хотелось, чтобы Хината ошибся. Он ведь только-только стал раскрываться и «оживать», а неожиданный поворот событий может всё свести на НЕТ. И тогда уже вряд ли что-то сможет ему помочь… (Интересно, а о Нацу те парни уже знают?)***
Идя по кишащей людьми дорожке, Суна уже начинает сомневаться в правильности и уместности своего решения. Чёрт, может всё же стоит отложить до следующего раза? В конце-то концов, они же ещё не раз увидятся, да и позвонить Хинате и договориться о встрече не так уж и сложно (ага, конечно). Он кидает на Шоё быстрый взгляд, и сердце его заходится в бешеном ритме. Суна не боится признаться и получить отказ — к этому он был готов с самого начала. Нет, есть кое-что гораздо страшнее того, что его чувства окажутся невзаимными — Хината может начать чувствовать себя рядом с ним неудобно и прекратить общение. А учитывая, что Суна работает в его любимом кафе, где также работают их друзья, оба исхода неутешительны: первый — Хината будет делать вид, что между ними всё как обычно, но больше не позволит ему приблизиться к себе; второй — он вовсе перестанет посещать «Caramel Bear», прервав все связи. Замечательно, не правда ли? Но способно ли это остановить желающего рассказать о своих чувствах страстного юношу, чьи поджилки сейчас трясутся от страха, а кровь так, кажется, вообще перестала поступать в мозг? Правильно — нет! «Я идиот» — думает Ринтаро, и всё-таки делает шаг в бездну: — Шоё-кун, мы можем присесть? Слегка приподняв голову, Хината бегло осматривает его, явно подмечая нервозность друга. Медовые глаза внимательно всматриваются в его собственные, будто как на ладони видя все его потаённые страхи и мысли. Суна сглатывает и почти теряет опору под ногами, когда Хината принимает его предложение, направляясь к недалеко стоящей скамье. Идя следом за Хинатой, он считает до десяти. Хината не торопит его, молчит, рассеянно глядя куда-то вперёд. А Ринтаро не находит себе места. Перед глазами темнеет, сердце стучит как бешеное, ладони неимоверно потеют, а грудная клетка сжимается так, словно он пробежал десятикилометровый марафон. Суна упорно даёт команду мозгу воспроизвести что-нибудь адекватное, но тот подло предаёт хозяина и машет белым платочком в знак капитуляции. — Ты мне нравишься. — слова срываются с губ быстрее, чем он успевает их обдумать. Что ж, можно заказывать гроб — могилку он уже себе вырыл. Молчание давит на плечи сильнее любого груза, и Суна действительно считает, что было бы неплохо, если бы прямо сейчас на него свалился метеорит. Или под ним разверзлась яма к самому центру Земли. Вообще — неважно, главное, чтобы его стёрло с лица Земли, а как — дело второе. — Честно сказать, я не знаю, что говорить в такой ситуации. — голос у Хинаты спокойный, плавный, будто ему всё равно, что сейчас происходит. Но так лишь кажется затуманенному сознанию. Суна сейчас не способен здраво мыслить, потому не в состоянии расслышать в нём растерянность, толику страха и чего-то ещё, неподдающегося объяснению и описанию. А Хината действительно просто-напросто не знает, что говорить и что делать. В дурака он не видит смысла играть, а как выразить то, что творится в этот момент на душе — не понимает. В голове кишит целый рой вопросов, но и ответы на них складываются как-то сами собой. Возможно, ему с самого начала следовало взглянуть чуть дальше собственного носа. Тогда бы он, вероятно, понял, что таится за всем тем, что творит его друг. Но… Что бы он сделал в таком случае?.. Скорее всего, то же, что сделает и сейчас. Скажет всё, как есть. — Я не испытываю к тебе то же, что испытываешь ты, — слова слетают с уст так легко, что становится даже чуточку, самую малость стыдно. Они идут не от мозга — от сердца. — Но я и не могу этого испытывать. Суна будто просыпается ото сна. Не зная, что сказать, он поднимает шокированный взгляд на Хинату, ожидая дальнейших объяснений. И, наконец, видит на его лице то, чего не удалось увидеть ранее — Шоё действительно растерян и напуган. Но испугался он отнюдь не признания в чувствах. Кажется, Хината испугался собственной реакции на признание. — После моих прошлых отношений я долгое время не знал, как мне жить дальше. — продолжает Хината. Голос чуть заметно подрагивает. — А потом я запретил себе чувствовать… Знаешь, — Хинату прошибает нервный смешок. — По началу я даже шарахался собственного отражения… Оно было каким-то чужим, безжизненным. Но вскоре я понял, что я уже далеко не в первый раз смотрю на него. Ведь я видел такое лицо лет с шестнадцати… — постепенно картинка начинает складываться. Суне известно, что в школьные времена Хината был несколько стеснён и замкнут, а его первая любовь помогла ему во всей красе увидеть этот мир и полюбить его. Но после Хината, получается, просто закрылся. Закрылся, запретив себе испытывать яркие эмоции, чтобы всё не повторилось вновь. — Прости, это, наверное, звучит как бред. — уголки губ дёрнулись в еле заметной, болезненной улыбке. — Но я, просто … Я действительно не знаю, что тебе сказать. Лишь благодаря вам и ребятам из группы я наконец начал отпускать себя. Будто от многолетнего сна пробудился. Сначала было страшновато, но позже, когда я обнаружил, что рядом с вами на лицо сама собой лезет улыбка, а сердцебиение учащается, понял, что предпринимать что-то уже бессмысленно. Да и не хотел я этого делать… Благодаря вам всем я начал ощущать себя живым. Хината слегка наклонил голову, переводя на Суну ясный взгляд. При свете уже заходящего солнца его глаза отливали золотом, а желтые и коричневатые крапинки создавали просто непередаваемую картину. — Мне правда жаль. Вероятно, своим обескураженным видом и безмолвием Суна сумел смутить Хинату, поскольку тот поспешно от него отвернулся, будто боялся смотреть тому в глаза. Ринтаро ошалело моргнул, медленно, но верно осознавая, что пора бы и ему хоть что-то сказать. Слов вертелось на языке много. Настолько, что высказать всё, что хотелось, не получилось бы и за несколько часов. Невероятным усилием Суна всё же сумел собрать все разбросанные мысли во что-то более или менее ладное. — Спасибо. — сжавшийся в маленький дрожащий комочек Хината изумленно застыл, всё также глядя куда-то в сторону. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы осознать, что сказал друг, прежде чем с шокированным взглядом уставится на того. Ринтаро лишь шире улыбнулся. — Ну, в каком-то смысле ты меня успокоил. — Хината по-совиному наклонил голову, явно не до конца понимая, о чём он толкует. Суна тихонько хихикнул. — Я думал, что уже есть человек, который тебе нравится, — объяснил он. — Но, раз уж ты говоришь, что у тебя имеются некоторые проблемы с эмоциями и чувствами и их выражением, то мне ничего не остаётся, кроме как научить тебя этому. — Суна мягко взял в свою ладонь руку Хинаты, ласково поглаживая аккуратные пальцы. Хотелось прямо сейчас сжать его в объятиях, так сильно, чтобы Шоё понял, что ему есть на кого положится, что есть тот, кто готов его защитить и утешить. Но спешить не стоило — не сейчас, когда у самого Хинаты в голове настоящая каша. — Я сделаю всё, чтобы ты вновь научился жить по настоящему, чтобы во всех красках увидел этот мир и прочувствовал его… и чтобы ты меня полюбил. В ответ Хината смог лишь заторможенно кивнуть, слишком запоздало ощущая, как по щеке потекла одинокая хрупкая слеза.***
Честно признаться, Хината не очень хорошо запомнил, как добрался до дома. В памяти ясно отложилось лишь то, что Тендо и Нишиноя позвонили как раз в тот момент, когда они с Суной собирались отправиться на их поиски, и что вся компания провожала его до самых дверей. По дороге Тендо пару раз отпустил какую-то шутку — кажется, про то, что они теперь знают его, Хинаты, адрес и могут наведаться «на чай» в любое время. Лежа на своей кровати, парень раз за разом возвращался к обещанию, данному Суной. «Я сделаю всё, чтобы ты вновь научился жить по настоящему, чтобы во всех красках увидел этот мир и прочувствовал его…». Губы непроизвольно растянулись в слабой улыбке. Кажется, что-то подобное ему когда-то уже говорили. Давно, когда он был ещё совсем зелёным и хватался за любую ниточку, лишь бы выжить… Но тогда его обманывали. Однако в этот раз всё иначе. Ему показали, что такое дружба, внимание, забота и ласка. Может, и с любовью как-нибудь срастётся?..***
Акааши напряжённым взглядом сверлит свой мобильник. Кажется, это продолжается уже на протяжении десяти минут. Будь проклят чёртов Удай Тенма, его забывчивость и невнимательность, а также привычка отключать телефон, чтобы «уединиться». Акааши тяжело вздыхает, откидывая голову на спинку кресла. Всё дело в том, что во время их последнего совместного занятия Удай упомянул, что хотел бы немного перенести по времени их следующую встречу (видите ли, дела у него нарисовались). Вот только когда он называл это самое новое время, Акааши покинул его и Сакусу (с которым с недавнего времени занимается вместе, поскольку это «гораздо продуктивнее и экономит моё время»), отвлёкшись на звонок. И вот, теперь даже не знает, когда ему в следующий раз предстоит наведаться к своему придурашному учителю. Но знает Сакуса. Поэтому ему надо позвонить, так как сам Киёми упоминал, что на СМС не отвечает из принципа. Придурок Просто, не сказать, что они с Сакусой хоть сколько-то продвинулись в общении. Ну, то есть они вообще не разговаривают. Хотя, если разговором можно назвать обмен колкостями и препирательствами, то … В общем, не заладилось. Масла в огонь подливал и Тенма, которому казалось весьма забавным то, как его ученики стремились задеть друг друга если не в профессиональном и музыкальном плане, то на словах. Слава Ками, что Хината на их занятиях почти не присутствовал, а то Акааши бы просто-напросто удавился, поскольку Сакуса никогда не упускал возможности поддеть его и выпендриться перед менеджером. Вот только сам Хината, кажется, также, как и Тенма забавлялся, глядя на них, потому что видел в этом всём что-то детское и ребяческое. И сейчас ему необходимо позвонить этому человеку. — Чтоб ты провалился. — «почти беззлобно» шипит Акааши, нажимая на значок контакта. В течение нескольких долгих для него секунд он вслушивается в протяжные гудки. И даже начинает теплиться надежда, что Сакуса не возьмёт трубку. Акааши даже успевает расслабиться, обдумывая, как ему всё-таки выкрутиться, и решает позже попросить Хинату вызнать у Удая точное время занятия. Да, вот только у Великой Судьбы другие планы. Когда Акааши почти сбрасывает вызов, Сакуса берёт трубку. — Чего надо? — голос звучит привычно недовольно. У Сакусы в принципе по жизни такое поведение будто он лимонов наелся. И это уже почти не раздражает. Почти. Акааши пару секунд тупо пялится в стену, пытаясь припомнить, а какого чёрта он вообще творит. — Я … — он прочищает горло. — Я хотел спросить, когда у нас состоится ближайшее занятие? На пару секунд повисает молчание, в котором Акааши наконец-то удаётся расслышать приглушенную музыку на фоне. Судя по современным громким битам это какой-нибудь клуб или бар. — Честно сказать, в душе не е#у. — Акааши даже теряет дар речи. Ладно он выразился столь резко, но чтобы такой педантичный парень как Сакуса не помнил чего-то … Что ж, видимо, действительно сильно наклюкался. И Акааши не упускает возможности подколоть его, тем более, что последний до сих пор не сбросил вызов. Чудеса. — Что, так накидался, что мозги совсем не варят? Ухмылка так приятно ложится на губы, что парень еле удерживает себя от смешка. — Даже в поддатом состоянии я лучше тебя. — легко отвечает Сакуса, и в его голосе слышится точно такая же усмешка. — У-у, а я погляжу, тебя совсем развезло, раз уж ты больше пяти слов мне сказать соизволил. — Акааши не собирается оставаться в долгу, а потому поддерживает правила этой странной игры. — Хах, ну я разве виноват, что мне с тобой совершенно не о чем разговаривать? Вот гад ползучий, думает Акааши и уже не в силах держать язык за зубами отвечает в тон собеседнику: — И тем не менее, ты до сих пор не повесил трубку. — всего секунду на той стороне молчат, но Кейджи всё же удается различить в шуме музыки тихий смешок Киёми. — Твои занудства только под градусом и слушать, маменькин сынок ~ Прикусив губу, Акааши старается из всех сил сдержать широкую ухмылку. Разумная мысль, почти кричащая о том, что это банальная провокация, зарывается куда подальше. — И что же под этим имеешь ввиду? — То, что и сказал, — голос так и сквозит ядом, от чего Акааши всего на секунду впадает в ступор. Вот уж неожиданно, какие эмоции умеет проявлять этот поганец. — Рядом с Хинатой-саном становишься таким покладистым, глядишь словно верная псина, разве что к ногам не бросаешься и хвостом не виляешь. — Акааши уже собирается начать оправдываться, как Сакуса неожиданно продолжает, видимо, всё же усмирив нарастающий гнев, уже гораздо более спокойным голосом: — Тебе, наверняка, ведь даже выпить без его дозволения нельзя, а? Решил взять на слабо? Как смешно. Честное слово, Акааши действительно чувствует себя недозрелым ребенком, на полном серьёзе собираясь поддержать и эту затею. Главное, чтобы он потом не пожалел. — Что ж, не отрицаю, что Шоё-кун играет в моей нынешней жизни серьёзную роль, — понимая, что сейчас Сакуса не способен здраво мыслить, Акааши всё же старается подбирать слова, а то столь интригующая игра может очень быстро закончиться. — Но это вовсе не значит, что ему подчиняются все сферы моей жизни. Краем сознания он вспоминает, что завтра так-то выходной, а значит, что бы не было дальше, на работу это никак не повлияет. — О, раз так, не желаешь на деле это доказать? — даже сквозь дикий рёв на фоне Акааши удается различить в его тоне хитрые, заигрывающие нотки. Кейджи заинтересованно мычит в трубку. — Подъезжай ко мне, проверим, насколько сильно я заблуждаюсь на твой счет. — Говори адрес. — он тут же заходит в приложение для вызова такси. — Ха, быстро ты согласился. *****. Не пожалей об этом, неженка ты наша. — раззадоренный голос Сакусы звучит всё ещё непривычно. — Скорее ты пожалеешь о том, что пригласил меня. Слышится смешок. — Посмотрим.***
Что происходило после того, как в него залили четвертый стакан какого-то алкогольного коктейля, Акааши помнит весьма смутно. Как они в итоге оказались в небольшом сквере неподалеку от того бара, где сидели, — тоже. В руке ощущается приятная тяжесть бутылки виски, однако мысли, видимо, под воздействием свежего воздуха, постепенно начинают проясняться. Вокруг них гуляет совсем слабый ночной ветерок, а прохожие попадаются так редко, что создаётся фантомное ощущение уединенности. — … вот и переехал, а там как-то всё так закрутилось, — Сакуса закидывает голову на спинку скамейки, туманно глядя куда-то вверх. — Но наскучило быстро, поэтому вернулся на родину и решил продолжить здесь. Акааши понимающе кивает, даже не обращая внимания, заметил ли это Сакуса или нет. — А почему ты ещё в университетские годы не начал поиски команды? Менеджера там, продюсера… — Сакуса как-то странно встряхивает волосами, раздраженно и пренебрежительно. — Я ведь не дурак, — со вздохом начинает он. — Уже тогда понимал, что прежде, чем я найду тех людей, с которыми мне действительно будет комфортно работать, пройдёт немало времени и надо будет перезнакомиться с кучей посредственных и некомпетентных работничков. Акааши слабо усмехается, молча соглашаясь с его мнением. Когда сам Акааши в составе «Madness in hell» только начинал карьеру настоящего музыканта, считал также. — А потом? — с любопытством интересуется он. — Я всего год назад связался с этим. — криво усмехается Сакуса. — До этого времени как-то справлялся сам: писал песни, накладывал музыку, записывал на студии у одного знакомого и выкладывал. Сам не знаю, каким образом это могло кому-то понравиться, учитывая, как всё это выглядело убого на тот момент. Но ведь нашлись те, кто действительно оценил мою музыку по достоинству. Так я и начал набирать популярность. Позже, конечно, пришлось обучиться кое-каким фокусам, чтобы всё выглядело не так ужасно, но это того стоило. А связываться с профи в этом деле я начал лишь благодаря Удаю-сану. Он пообещал помочь мне с продвижением в сети и нанял некоторых людей, с которыми я сейчас и работаю. Мне довольно сложно сказать, хорошие они или нет, но кажутся они уж больно навязчивыми. — Сакуса трагично вздыхает. — Я с самого начала поставил условие, чтобы меня не трогали, не звонили и не писали, если только это дело не континентальной важности. Но они звонят. И пишут. Поэтому мне проще вообще не включать телефон. Акааши уже открыто смеётся, видя на лице Сакусы довольно забавное, по его скромному мнению, выражение, сочетающее в себе крайнее недовольство ситуацией и пьяную расслабленность от большого количества алкоголя в крови. Бросив на него прищуренный взгляд, Сакуса всё-таки не сдерживает тихого смешка. Повисает недолгое молчание, которое лишь изредка прерывается шумом проезжающих недалеко автомобилей, музыкой из кафе и еле слышимым гомоном большого города. Удивительно, что вечно шумный Токио покорился тишине ночи. А может, так лишь кажется. На лице Акааши расползается мягкая улыбка. — Знаешь, я тоже до недавнего времени думал о команде нашей группы лишь как о роботах-работниках, которые должны беспрекословно выполнять свои обязанности. Видел разных, всё же нам пришлось пройти долгий путь. Но все они были, как ты говоришь, посредственностью. Мы не особо заморачивались с этим вопросом, брали тех, у кого была какая-никакая положительная характеристика. Если говорить о менеджерах, то всего один или два раза попались действительно неплохие ребята. — Акааши прикрывает глаза, воспоминания проносятся перед ним с удивительной скоростью, оставляя после себя странный осадок. На языке чуть горчит. — Но, знаешь, всё изменилось с его приходом. Улыбка становится чуть шире, а в груди разливается приятное тепло. Акааши полностью поглощен образом дорогого друга перед глазами, чтобы оглянуться на притихшего Сакусу. — Хината Шоё буквально ворвался в нашу жизнь. Ворвался и всё перевернул вверх дном. По началу было страшно, очень. Но с каждой секундой, проведённой в его компании, мир в наших глазах менялся, приобретал цвета, которые мы успели позабыть, звуки, которые давно не слышали. И, что самое главное, мы снова обрели друг друга… На самом деле, «Madness in hell» была на грани. Казалось, наша песенка уже, так сказать, спета. Но Шоё-кун не только помог нам продвинуться в профессиональном плане, но и склеил … нас. Он напомнил, для чего мы когда-то создали группу, почему несмотря на все трудности шли вперёд и что нас до сих пор удерживало. Он стал для нас спасением, ярким огоньком в кромешной тьме, из которой мы и не надеялись выйти. Шоё-кун верит в нас, делает для нас всё возможное, и то, что мы обязаны дать ему взамен — это результат. Между ними повисает тишина, наполненная всеми теми эмоциями, что бурлили в Акааши во время его рассказа. Лицо лишь немного покраснело от возбуждения, а сердце отбивает четкий ритм, что громкими ударами отзывается где-то в черепной коробке. На душе спокойно и так хорошо, что парень, лишь сейчас припомнив своего собеседника, думает, что из них могли бы выйти неплохие приятели. Могли бы… — И всё же, хоть убей, не понимаю, — вдруг начинает Сакуса, сидя с опущенной головой и глядя в ноги. Акааши слишком расслаблен, чтобы уловить в якобы равнодушном тоне что-то неприсущее Киёми, угрожающее, заставляющее замереть от накатившего холода. — Почему он выбрал вас? Всего на секунду Акааши действительно застывает. Всё с той же миловидной улыбкой на лице, прикрытыми глазами. Но всё тело будто парализует. — Что ты имеешь ввиду? — проглотив застрявший в горле ком, сдавленно произносит Акааши. Атмосфера заметно меняется, и собеседник, видимо, решает окончательно разрушить всю душевность. — Почему из всех тех многообещающих, талантливых и уже имеющих неплохое место в обществе музыкантов и артистов, готовых пойти на всё, лишь бы только Хината Шоё обратил на них внимание, он подписал контракт именно с вами? — теперь голос уже вовсе не кажется таким уж равнодушным — сквозит ядом, который буквально брызжет в лицо. — С, хоть и довольно популярными, но неуравновешенными, ветреными, эгоистичными и безрассудными людьми, чья карьера держалась который год лишь из-за смазливых лиц и подкаченных бицепсов. Акааши сильнее стискивает зубы, уже не вспоминая о своих добрых намерениях на счёт дружбы. Нарастающее раздражение постепенно перетекает в гнев, но он изо всех сил старается держать себя, даже несмотря на то, как сильно алкоголь в крови подбивает поступить наоборот. Лишь глубоко сидящее внутри понимание того, что все сказанное является чистой правдой, невыносимо больно полосует когтями по сердцу. — У него было столько возможностей, но выбрал он именно вас, — как проклятие повторяет Сакуса. — А ведь я тоже мечтал заполучить его… В нашей индустрии не так много человек имеют столь безупречную репутацию. Ты хоть представляешь, какой была реакция у народа и прессы, когда всплыло, что вы подписали контракт! Вот уж смех! Лучший из лучших, Хината Шоё, гордость страны и всеобщий любимец и «Madness in hell», прославившаяся как самая «взбалмошная» группа современности! Да. Было и такое. Акааши до сих пор с содроганием вспоминает те статьи, которые случайно попались ему в новостной ленте. Хотя, случайностью то быть не могло — на каждом углу висел громкий заголовок: «Величайший провал или второй шанс для павших?!». Хината им тогда сказал, чтобы они не забивали головы всякой чепухой, которую несут недалёкие репортёры, желающие напустить побольше шуму и драмы. Но неприятный осадок до сих пор горечью оседает на языке. — Ты в самом деле не думаешь, что вы были достойны работать с ним? — слова, точно только заточенное лезвие, полосуют по сердцу, заставляя все внутренности сжаться. Ногти невольно впиваются в кожу ладоней, а губы уже начинают неметь — так сильно он их сжал. Акааши искренне старается подбирать слова: — Когда-то нас действительно нельзя было назвать добропорядочными. — он практически выдавливает из себя звуки. — Но мы никогда не были такими уж отморозками. Попытка защиты совсем слабая, даже Акааши это понимает, ведь … это действительно лишь способ оборониться, не более. Сакуса понимает это еще лучше. — Правда? — голос сквозит нахальством и насмешкой. — То есть когда вы отменили концерт за полчаса до начала, просто потому что набухались в хлам, это было не по-ублюдски по отношению к фанатам? А, или когда кто-то из вас, будучи в неадеквате, украл машину и попал в ДТП … — Хорошо, я понял, мы были полными ублюдками, такими, которых раньше свет не видывал и которых земля еще непонятно как носит, доволен? — со злостью выплёвывает Акааши, яростно сжимая руки в кулаки и отчаянно желая очутиться сейчас где угодно, только бы подальше от сюда. — Ох, что ты, доволен я буду лишь в одном случае, — его губы растягиваются в хищной усмешке, и Акааши даже необязательно слышать продолжение фразы, чтобы понять, что там подразумевается. По сердцу полосует очередное лезвие и парень опускает голову, крепко зажмуривая глаза, чтобы хотя бы так оградиться от Сакусы. Не достойны. Что ж, Акааши с самого начала это знал. Может, и не полностью осознавал, но где-то на подкорке сознания подобные мысли трепыхались. Но он их глушил, уничтожал, зарывал как можно глубже, потому что они никак не могли помочь делу или сближению с новым менеджером. Они никогда не спрашивали Шоё-куна, почему он поступил именно так — из всех возможных вариантов выбрал их. Возможно, тот просто-напросто разглядел в них то, чего не могли увидеть другие из-за своей ограниченности и уже сложившегося образа «негодяев». А возможно, ему просто захотелось поэкспериментировать, разнообразить себе жизнь, так сказать. Уж чего-чего, а разнообразия в его скучные денёчки они привнесли с избытком. Но какая уже разница, почему всё сложилось именно так? Какой смысли задумываться над всем этим, если в итоге они обрели не только ещё большую популярность и сплоченность в коллективе, но ещё и друга в лице Хинаты? Да, самым банальным доказательством того, что Хината вовсе не жалеет обо всём случившемся является договор о продлении сотрудничества, подписанный буквально на днях! А ведь точно. Шоё-кун ведь в самом деле не жалеет о том, что когда-то рискнул. Его никто не заставлял оставаться с ними до сих пор, и Хината мог уйти сразу после истечения срока контракта. Но он остался. Его никто не мог принудить общаться с ними вне рабочего времени и вне рабочей обстановки. Но он общался, он понял их и помог им наладить общение между собой, что делать был совершенно не обязан. Хината сам шагнул к ним навстречу. И он сам решил, что хочет остаться с «Madness in hell». Акааши и не замечает, как мина отчаяния на его лице сменяется спокойствием и железной уверенностью. Сакуса глядит на столь неожиданную смену настроя с интересом. Учитывая то, насколько ужасно выглядел Акааши всего пару минут назад, это действительно удивляет и интригует. От чего-то Сакуса чувствует себя проигравшим в этой битве, лишь мельком взглянув в глаза Акааши. — Знаешь, ты во многом прав, — Акааши смотрит прямо в глаза Сакусе, на губах играет легкая полуулыбка. — Мы действительно последние отморозки. И у нас нет множества тех положительных качеств, которые имеют другие или которые имеешь ты. В нас, в самом деле, больше минусов, чем плюсов, и мы не стесняемся этого вовсе. — с каждым словом на душе становится всё легче, а сердце начинает отбивать столько быстрый ритм, что кажется вот-вот пробьёт ребра. — Но знаешь что, — Сакуса не в силах совершить и малейшего движения, тело будто парализовано, и единственное, что он видит перед собой, это горящие голубые глаза, в которых, кажется, сверкают тысячи ярчайших звёзд. Где-то на подкорке сознания надолго останутся слова, сказанные Акааши: — Несмотря на всё что ты сказал, или то, что говорят другие, Хината выбрал нас сам. И он сам решил остаться с нами. Сакуса всё также продолжал глупо глазеть на него, от чего-то не решаясь сказать ни слова. Хотя, в его голове и мыслей-то связных не было. Пламенная речь Акааши заставила о многом его задуматься, ведь до этого он даже не пытался взглянуть дальше собственного носа. Смотрел на ситуацию прямо, будто не желая вглядываться чуть лучше. Ведь, действительно, проще злиться, чем попытаться капнуть глубже и узнать не самую приятную правду. Заметив на лице собеседника активную мозговую деятельность, Акааши чуть слышно хмыкнул и привстал со своего места. — Ладно, хватит на сегодня с нас. — он уже собирался развернуться и отправиться домой, как Сакуса неожиданно удержал его за руку. Акааши слегка удивлённо взглянул на него. — Это ничего не меняет. — хрипло произнёс он и резко поднял на Акааши уже куда более ясные глаза. — Однажды Хината-сан выберет меня. Лицо Акааши исказила усмешка. — Поживём — увидим. — бросил он через плечо, постепенно уходя от скамейки, на которой всё также сидел Сакуса. Ветерок приятно трепал волосы, издалека слышался шум машин, а тумана в голове как не бывало. Лишь легкая усталость, такая приятная и тягучая, разливалась по всему телу, принося какое-то особое наслаждение. В груди теплилось желание прямо сейчас увидеться с Шоё-куном. Да даже если и не увидеться, то хотя бы позвонить, услышать его голос, различить в нём сонную хрипловатость и нотки недовольства (ведь его сон был наглым образом потревожен) и беспокойства (ведь не стал бы Акааши звонить просто так). Подавив столь ярое желание, Акааши глянул на экран телефона. Воскресенье. На следующей неделе Шоё-кун обещал дать пару деньков форы, что бы они как следует отдохнули перед предстоящими гастролями. Может, попробовать уговорить ребят и сходить куда-нибудь всем вместе? И Шоё-куна надо обязательно с собой захватить. Акааши шумно вдохнул ночной воздух. Стоит об этом подумать.***
Уговорить парней на совместную прогулку в выходной день не составило труда (после упоминания Хинаты, которого они обязательно возьмут с собой, все спешно начали собираться). Выяснить адрес, по которому он проживает, также было нетрудно (всего лишь пришлось покопаться в некоторых бумажках). И вот, «Madness in hell» в полном составе почти у дома своего ненаглядного менеджера, что даже не подозревает о таком «сюрпризе». Вот только у них никогда и ничто не идёт гладко. — Какого хрена?! Парни обескураженно уставились на до боли в глазах знакомых идущих к ним навстречу персон. «Last celestials». В полном составе. Такие же пораженные столь неожиданной встречей. И стоящие слишком близко к дому Хинаты Шоё. Сердце болезненно кольнуло, стоило лишь вспомнить о том злополучном видео. — И что же тут забыли небожители? — Мия со всей присущей ему дерзостью первым подал голос. Шага они не сбавляют, но и идущие впереди не останавливаются. — Ох, что ж так невежливо, — певуче растягивая слова, произносит Ойкава. — Пришли к старому другу. — отрезает Иваизуми, с недовольством оглядывая их. Музыканты «Madness in hell» презрительно прищуриваются. «Last celestials» на это усмехаются. — А зачем вы сюда пожаловали? — почти вежливо интересуется Ханамаки. Но ответ не хочет слышать ни он, ни кто-либо ещё из стоящих рядом с ним. — О, так мы тоже пришли к НАШЕМУ менеджеру и другу, чтобы позвать с нами прогуляться. — оскал украшает лицо Куроо, и он по-кошачьи слегка наклоняет голову. Последние крупицы надежды разбиваются в пух и прах, когда обе компании останавливаются около дома Хинаты Шоё. Всего пару мгновений все стоят неподвижно, но словно по щелчку пальцев срываются к домофону, распихивая в стороны и своих, и чужих. — Мы раньше сюда пришли! — вопит что есть мочи Мия, стараясь оттолкнуть лезущего вперёд Матсукаву. — А мы раньше с ним познакомились! — голосит Ойкава, руками стараясь прикрыть небольшую панельку около калитки от неожиданно бойкого Козуме. — Вы ведь его даже не предупредили! — шипит Кенма, всё-таки отпихивая Ойкаву в сторону, но тут же встречая препятствие в виде протиснувшегося вперёд Иваизуми. — Будто вы с ним договаривались! — возмущается он и, кое-как не удержавшись на ногах и никого не придавив, заслоняет собой треклятый домофон, оборачиваясь ко всем лицом. — Живо все успокоились! Козуме почти отшатывается в сторону, как его падение героически предотвращает оказавшийся совсем близко Кагеяма. — Предлагаю повести себя по-взрослому и решить этот вопрос мирным путём. — Это как же?! — восклицает Мия, сверля Иваизуми напряженным взглядом. — Можно пр… — договорить Иваизуми не даёт громкий возглас Ойкавы. — А я знаю как! — он выходит вперёд и выставляет перед собой ладонь, сжатую в кулак. Иваизуми хлопает себя по лбу, почти не удивляясь идее друга. Предложить для разрешения спора игру в «Камень, ножницы, бумага» вполне в его духе. Как не странно, но навстречу Ойкаве выходит Акааши, буквально сбивая с ног Куроо. — Играем три раза. — серьёзным тоном заявляет Акааши, глядя в глаза оппоненту. Ойкава лишь усмехается. — Камень, ножницы, бумага! — слышится одновременно со всех сторон, и лицо музыканта «Last celestials» искривляется страшной гримасой: ножницы Акааши режут бумагу Ойкавы. Матсукава на фоне что-то гневно шипит про неудачника, получая в ответ не менее грозный возглас Ойкавы. Второй раунд он выигрывает, со злорадством глядя в глаза Акааши. Мия в его сторону бросает какое-то грубое ругательство, на что Ойкава показывает ему язык. Перед последней игрой Ханамаки ободряюще хлопает его по плечу, а Куроо что-то шепчет на ухо Акааши. Раз, два, три… Победа Акааши, и «Madness in hell» облепляют его со всех сторон. Ойкаву сзади хлопает по спине Иваизуми. «Ещё не всё потеряно» — говорит он на ухо товарищу заговорщическим шёпотом. Ойкава и сам знает, что последнее слово, в любом случае, будет за Шоё. А уж он-то их в обиду не даст. Обступив со всех сторон небольшую панельку, толпа напряженно затихла. Акааши набрал вызов. Спустя долгих четыре гудка им ответили. — М-м, кто? — по ленивой интонации улавливалась явная сонливость. Вот только напрягало вовсе не это. Голос принадлежал не Хинате. — Саму? — первым из транса вышел Мия, что во все глаза уставился на горящий экранчик, ещё не до конца осознавая происходящее.