цикута.

Подняться ранним утром после двухчасового сна казалось чем-то нереальным. Организм в срочном порядке требовал вернуть его в прежнее состояние безмятежности, заставляя голову болеть, а конечности сводиться в лёгких судорогах, неприятно покалывая пальцы. Всё это было замято парой хороших глотков крепкого алкоголя и вынужденной спешкой — покривиться от ужаснейшего состояния всегда успеется. Ювелирные ручонки Тома смогли быстро и аккуратно надбавить и залатать вес, чтобы после небрежно скинуть его в рюкзак и спихнуть Чангу, который не умеет читать мысли и чувствовать желания, а потому есть повод на него обидеться за неприготовленный завтрак. Шутки шутками, но на душе после вчерашнего кошки скребут, что у одного, что у другого, но никто не проронит ни слова об этом. Особенно Чанг, что молчит всю дорогу, то и дело облизывает сухие губы не менее сухим языком, а после издаёт краткое и почти неслышное «ахуеть» при виде собранной и харизматичной девушки, что ожидает их возле порядком разбитого и подгнивающего авто, которое практически не выделяется среди других на запылённой, закиданной окурками и оплёванной подземной парковке, что под тусклым светом люминесцентных ламп наполняется не менее тусклым сиянием от стекляшек некогда намеренно разбитых бутылок. Том же на своё корыто с поломанным сцеплением и всяким отсутствием хотя бы зеркала заднего вида абсолютно не жалуется. Это — рабочая машина для встреч на дальнем расстоянии, а не малышка, с которой можно с кайфом провести время, катаясь по серому городу и тыча каждому «мусору» бумажку с красивым человеком на ней. Пусть любуются чужим подарком. Сделка проходит крайне быстро, стороны разъезжаются, а Чанг облегчённо выдыхает и приятно удивляется сказанному тихим мурчащим девичьим голосом «проверять не буду, тут дело в доверии». Угораздило же его попасть в такое. Гнилое, вяжущее, заманчивое и манящее своими секретами. Он практически прекрасно помнит каждую фразу, что была сказана не менее прекрасными губами, но после всего прекрасного стоит, наверное, посетить врача. Прекрасное невозможно познать, его необходимо чувствовать. Чанг всё ещё ощущает чужой язык у себя во рту, хаотично блуждающие по телу руки, тихий задушенный стон и совсем немое «хватит», плескающееся на дне широких круглых зрачков. Помнит каждое произнесённое «я больной, откажи, уходи, помоги и вытащи». Помнит, как наблюдал всю ночь за спящим телом на неразложенном и местами прожжённом диване, как доставал телефон и набирал в нём нужное сообщение, как в тайне жадно снюхивал еще одну дорогу, а потом чесал нос и задушено кашлял в сгиб локтя на кухне до покрасневших заслезившихся глаз. Помнит, как его до невозможности сильно ломало, заставляя метаться из стороны в сторону, но все равно ощущать, будто беспросветный лабиринт, что хаотичными ходами и узлами переплетаясь где-то внутри, сейчас заводит его в тупик, пока душа немым криком расходится в самом настоящем вопле. Он всё ещё думает обо всем этом, хотя солнце уже давно встало, а на дорогах медленно плетутся машины, люди выходят из своих домов, чтобы заработать или, в конце концов, найти то, на что можно выжить в следующий день. В голове навязчивым роем кружат разношёрстные мысли, и Чанг где-то внутри почему-то корит себя, когда в квартале от той самой квартиры, где он поддался нагой ночи, у подъезда стоит служебная машина, а вокруг да около бродят люди в фуражках. У них всегда совсем немного ссутулены плечи от тяжкого груза работы, что сваливается на них день за днем, а лицо не выражает почти никаких эмоций, особенно в те моменты, когда им, хмуря по привычке брови, необходимо сосредоточиться. Парень неосознанно вспоминает своего отца — его улыбки за все годы можно пересчитать по пальцам одной руки. Именно в этот момент Том произносит свои первые слова за день, вынужденно останавливаясь, потому что подъезжать ближе — бессмысленно, и с горькой усмешкой хлопает ладонью по рулю: — Говно по весне оттаивает.

*

Ночь сменяет день невозможно быстро, будто у того, кто щёлкает выключатель где-то там, повыше, синдром Туретта, а потому он попросту материт всех жалких и опущенных людишек, вынужденных скитаться по земле, и дергано, с толикой раздражения, попадает пальцем по кнопке, меняя время суток и громко смеясь над тем, что дни пролетают незаметно, пока жизнь выкипает. Однако в клубе эта самая жизнь идёт своим чередом в ногу с ночью. У неё будто есть алиби, покрывающее факт самостоятельности… По довольно крупному залу, наполненному людьми, алкоголем, неоном и музыкой, плавно, словно по течению, передвигается бритая розовая макушка, лавируя меж потными разгорячёнными телами. Парень, чьё лицо и шея усыпаны татуировками, имеет привлекательную улыбку, что под светом софитов переливается радужно, а цвет волос уж слишком сказочно — розовый, у него довольно острые скулы, впалые щёки, да и всем видом своим, пристрастием к обтягивающей одежде и телосложением он похож на того, кто плюнул на всё и приехал в гниль с самого Запада. Здесь он тот, без кого уже эту обстановку невозможно представить, самый необходимый пазл в картине порочного мира, упрятанного за стенами: всегда поддержит никому не нужный скучный и пустой разговор, приобнимет какую-нибудь красивую девушку за талию и сладко польстит на ушко, продаст на ровном месте самую необходимую для дальнейшего существования дрянь, да и просто поторгует милой мордашкой. Одним словом — душка, что среди полуживых зовут Виншу. Настоящих имён здесь почти никто не знает, а юный паренёк получил свою кличку за тесные тёрки с Нордом и постоянное пребывание в клубе. Само имя мягкое, аккуратно зазывающее, звучащее нежным лотосом и совсем немного сладким конопляным дымом, а его обладатель — всепроникающий защитник дхармы, поддерживающий и сохраняющий жизнь, играющий со смертью. Он словно вышедший из самых важных текстов Веды, тот универсальный бог, без которого невозможно само существование, ведь в его руках все ниточки потребностей, жажд, желаний, которыми он незаметно управляет, даруя всё то, что так необходимо в этом грязном, забытом истинным богом, мирке. Продав необходимое количество и споив несколько несопротивляющихся блядей на их же деньги, парень бесшумно заходит в кабинет — стучаться нет надобности, для него всегда все двери стали открыты ещё с того момента, как доверие было заслужено. Норд сидит на одном из диванов, о чём-то заинтересованно разговаривая с мужчинами, что, как и он, попивают хороший алкоголь и тянут к потрескавшимся сухим губам фильтр сигарет. Голубые глаза, на удивление, не находят в комнате лиц моложе хотя бы двадцати пяти, зато взгляд цепляется за угашенного в углу старика Хо, что, кажется, давно потерял нить разговора и теперь только и может что смотреть перед собой стеклянными и почти безжизненными глазами. На губах появляется еле заметная улыбка. Кажется, скоро одним не знающим меры идиотом будет меньше. Виншу незаметно проскальзывает вглубь помещения, подбираясь ближе к диванам, чтобы, высунув из кармана пачку денег, положить её на столик перед аккуратным точёным лицом Норда и, тихо застывая рядом, с мягкой улыбкой случайно подслушать разговор краем пробитого серьгой уха: — Так почему бы тебе не избавиться от него? — полноватый шатен с еле застегнутой рубашкой на большом волосатом брюхе вопросительно смотрит в глаза напротив, покачивая крупными пальцами стакан с дурно пахнущей дрянью. — С его приходом ни одна сделка не обошлась без проблем, а здесь никому они не нужны, — Норд на эти слова тихо усмехается и откидывается на спинку дивана, заранее прихватив с собой алкоголь, чтобы без толики сожаления в глазах ответить: — Потому что с помощью него я хочу избавиться от кое-кого другого, — вот так легко и просто, с такой же безумно легкой улыбкой на губах, что обжигает присутствующих намного сильнее, чем прижигающий губы алкоголь. — Просто сломай его окончательно, — советует мужчина средних лет, что сидит неподалёку в спортивном костюме, то и дело сверкая обручальным кольцом на отёкшем пальце, когда самокрутка раз за разом подносится к губам, — он сам наложит на себя руки. Они же все… — он замолкает на пару секунд, позволяя сладковатому дыму пройти через лёгкие, и будто обдумывает свои следующие слова, чтобы сказать как можно более корректно, — такие. Молодые, рвущиеся и беспечные. — Нужна веская причина, — тихо вздыхает Норд, глянув на собеседника, чтобы после опустить взгляд на дно стакана, погружаясь в свои мысли. — Она уже есть. — Что? — взгляд тёмных глаз тут же возвращается к мужчине, что, заметив замешательство, с ехидной улыбкой кивает в сторону двери. На пороге стоит самая настоящая, мать её, ведьма. Не иначе. В комнате моментально стихают разговоры, а девушка, облачённая в чёрное платье из струящегося шёлка, что отлично подчёркивает стройную фигуру, с громким стуком каблуков о вымытый пол, которые, кажется, длиннее, чем у некоторых член, медленно, как сама смерть, подбирается ближе к сидящим на другом конце. Она с хитрым лисьим прищуром скользит взглядом по каждому, лукаво улыбаясь и ослепляя множеством драгоценностей, что рассыпаны по всему хрупкому и не менее манящему телу. Все знают, что явление её сродни эпидемии холеры — заставит все рассказать, выблевать, лишит тебя внутренних органов, оставит в муках с сухим пережёванным языком во рту и преспокойно уйдет, подвиливая бедрами, как самая натуральная шалава. Людей при деньгах интересуют более деликатные способы их заработка, а потому Кейт, кажется, намертво приросла к туфлям на высоком каблуке, чтобы иной раз не пачкать свои ножки в чёрной дурно пахнущей крови, в то время как в наманикюренные пальчики уже намертво въелся безобразный запах заляпанных купюр. Интересно, она постоянно красит ногти в такой яркий и вызывающий синий, только чтобы под ними не было видно всю грязь? — Квон ожидал от кого угодно, — начинает она нараспев, принимая из рук розоволосого паренька скрипящий бокал шампанского, — но не от тебя, — девушка едва приподнимает тонкое натертое стекло, смотря на нахмурившегося мужчину, а после с легкой улыбкой отпивает кисловатый напиток. Всё как она любит, браво. Осталось только отправить кого-нибудь на верную смерть и день получит оценку «одиннадцать из десяти». — Я вижу, ты не понимаешь, о чём речь. Это забавно, — она позволяет себе кратко хихикнуть, слизав языком алкоголь с накрашенных губ, и бегло оглядеть притихших мужчин в комнате, пилящих её взглядами. — Том был как мои любимые весы, — Кейт наигранно тяжело вздыхает, заставляя от витающего в воздухе напряжения захотеть если не выйти, то хотя бы закурить, лишь бы не ощущать это рухнувшее на плечи давление, что с каждой секундой будто лишает воздуха, — никогда не ломался, не подводил. Техника порой служит дольше, чем люди, правда, Норд? — тёплая улыбка не несет за собой ничего дружелюбного. Особенно, когда, равнодушно покачивая бокалом в руке, тебе так тепло улыбается самая настоящая блядская катастрофа. Это в комнате знает каждый. Мужчина думает с несколько секунд, бегая взглядом по столу, в неверии зачёсывая пятерней чёрную чёлку, будто в комнате в момент стало жарко, душно, а кожа, обтягивающая диваны, начала неприятно липнуть к человеческой. Это какая-то ошибка, такого просто не может быть. Наряду с растерянным взглядом внутри зарождается самая настоящая злоба, что схлёстывается с разгорающейся яростью. Чёртов мальчишка в последнее время приносит слишком много проблем. Квон бы не стал отправлять сюда эту прекрасную девушку просто ради предупреждения. В этой жизни за такое тебе не скажут «ну, ничего страшного, в следующий раз не плошай», не дадут утешительный приз, просто так не уйдут. — Я предлагаю тебе разумный способ выжить, — продолжает девушка, слегка наклонив голову вбок, заставляя Норда подняться с места от переполняющего спектра эмоций, что разросся от напряжённой усталости до желания немедленно разбить кому-то лицо. И ведь не признается никому, что от волнения и чувства чужого превосходства, будто он в самой настоящей стае, где все друг другу готовы глотки перегрызть за лакомый кусок кровавого мяса, у него штаны прилипли к заднице. — Найдёшь в два раза больше в качестве компенсации и достанешь прекрасной даме, — аккуратная ручка с идеально синими и длинными ноготками легко ложится на свою же грудь, — кольцо с сапфиром. Выкупишь или снимешь с пальца жены прокурора, она та ещё шалава, а под такого… — Кейт беспринципным оценивающим взглядом пробегается по телу мужчины с головы до ног, от наигранной сосредоточенности даже заламывая накрашенные брови, — уж точно ляжет. Ты, главное, в себе не сомневайся, а то в твоем возрасте некоторые начинают таблетками для потенции закидываться, — она широко улыбается, замечая, как тот, что на более чем десяток лет ее старше, медленно подходит к точке кипения. — А само колечко мне приглянулось когда-то, вот я и… — Это безумие, — он выпаливает это быстрее, чем успевает понять, что даже пустословие перебивать не стоило бы. Выходит чересчур обреченно. Но ведь действительно — безумие. Самое настоящее безумие. — Это жизнь, Норд, — девчонка подходит на несколько шагов ближе и с мнимым пониманием укладывает ладонь на широкое плечо мужчины, едва поглаживая то большим пальцем, будто успокаивая и обнадёживая. — Не забывай, кто твоя крыша над головой, — едкое ударение на последние слова, она отрезвляюще похлопывает того по щеке с довольным смешком и коротко добавляет: — Месяц. Девушка кидает беглый взгляд на свои пальцы, брезгливо думая, что испачкалась, а мужчина возле неё, казалось бы, за секунду успевает устать от вороха нарастающей в сознании паники. Перед Нордом всего за несколько долго тянущихся минут выстроилась практически невыполнимая задача: найти товар, который мало того, что надо откуда-то достать, потому что, кажется, отношения с его главным на данный момент попортила мелкая шавка, так ещё и заиметь необходимую для этого сумму, а уж про кражу кольца для этой блядской обнаглевшей сороки, которая падка на всё дорогое и блестящее, вообще подумать несколько страшно, потому что денег на такую драгоценность попросту неоткуда взять. Кейт сама стоит во много раз дешевле, но условия ставит так, будто из-за недовеса получила серьёзную моральную травму, что в сравнении хуже, чем, если бы её любимая игрушка — ювелирные весы — вышла бы из строя или была бы украдена. Хотя, Норд знает, девушка сталкивалась с дерьмом, что творилось в гнилой, грязной постели, от которой дурно несло нифелями, и покрупнее. Но все они тут повидали на своём прожженном веку, не так ли? И ведь не извернёшься никак. Заказать ей подделку не получится — тут все обо всём знают, да и ставить на кон свою жизнь, чтобы потом гадать, опознала она или нет, совсем не хочется. И всего месяц. Месяц на то, чтобы сделать фактически невозможное. Они не в столице, здесь набить цену не получится, ухватить лакомый кусочек в силу своего статуса — тоже. Такое невозможно провернуть в городе, где шансы возможностей на любое дело, включая жизнь, равны чему-то около нуля. Он, безусловно, при деньгах, но он не богатый. Не настолько. Норд первым делом достаёт из кармана телефон, который, судя по всему, ему в ближайшее время придется продать ради хоть какой-то мелочи, и набирает номер того самого отвратительного мальчишки, что день за днём портит его жизнь, но не оставляет в одиночестве. — Веская причина и вправду нашлась, — он заговорчески улыбается мужчине, с коим общался несколькими минутами ранее, пока тот удовлетворённо хмыкает, отпивая жидкий градус. По слуху бьёт всего пара гудков, а после, на другом конце провода, раздается короткое «слушаю». Норд хочет было начать свой поучительный рассказ, но замирает и с полным ахуем в глазах смотрит на то, как Кейт, подняв свой бокал, с равнодушным взглядом выливает остатки шампанского на рядом сидящего мужчину. Тот сидит, открыв рот, и пытается подобрать хоть слово, чтобы вновь не оказаться опозоренным, пока глаза бешено бегают от изящной фигуры в платье к стекающим на брюки кислым каплям, а девчонка, кажется, вовсю наслаждается зрелищем. Она скрипит когтями по бокалу, а после швыряет хрупкое, как она сама, стекло тому в ноги, брезгливо отряхивает руки и произносит чётко и ясно, добивая остатки сдержанности: — Упс, кажется кто-то только что от своей глупости и незнания отнял у тебя несколько дней, Норд. Не подведи, — она презренно в последний раз кидает взгляд на облитого мужчину, чтобы после заглянуть в тёмные, ничего не понимающие глаза, и едва ли не шипит, — твоих кобелей нужно учить хорошему тону. Мне не платили, чтобы я позволяла кому-то раздеть себя взглядом, — девушка тихо хмыкает и, не говоря больше ни слова, разворачивается и уходит из комнаты под аккомпанемент жужжащего в ухо мальчишеского приятного голоса, что безуспешно пытается добиться ответа собеседника. С хлопком двери что-то так же громко и грузно бьёт по подкорке мозга, терпение лопается и разлетается на мелкие части, а Норд больше не отдаёт отчет своим действиям, гневным взглядом обводя присутствующих в кабинете. Всего через час из привлекательного уютного кафе работники, закончив свою смену, выносят на пару мешков мусора больше.