В волчьей пасти — кусочек луны

Маленькая чахлая деревушка встречает Итана морозной тишиной и спокойствием. От головной боли горят и слезятся глаза, но он упорно идёт вперёд, раздвигая руками сухие ломкие ветки. Под ногами хрустит девственный снег, сверкающий в редких солнечных лучах. По этому снегу — нетронутому — прекрасно понятно, что вокруг нет ни души. Только спустившись с холма в низину деревни, Итан замечает вмёрзшие в грязь следы — и не хочет думать о том, что те даже отдалённо не похожи на следы от обуви. А в руках — ни ружья, ни хотя бы ножа. И в голове глухо и пусто, гуляет морозный ветер. Даром, что этот сукин сын Крис Рэдфилд позволил надеть толстовку и тёплую куртку перед неожиданным отъездом, иначе гарантировано Итану воспаление лёгких. Он ёжится от холодного порыва, растирая костяшки и разминая пальцы. Шрам на левой руке, толстый и неказистый, со следами от медицинских скоб, нервно ноет, отдавая в кость. Итан раздражённо фыркает, так усердно перерабатывая накатывающую волнами панику в гнев, ведь именно гнев на всё вокруг ещё держит его в относительно трезвом сознании. Никаких панических атак, нет, Итан, даже не думай. Это всё — так, маленькое недоразумение, никак не очередной продолжительный кошмар без единой возможности проснуться. Крис обещал, что та ситуация в Луизиане — первая и последняя, что такое никогда не повторится вновь. Тот Крис, что спустил в Мию, жену Итана, целую обойму из автомата и несколько контрольных в голову. От свежих воспоминаний у Итана заскрипели зубы. Ладно. Итан делает медленный вдох, чувствуя, как морозный воздух царапает горло. Хорошо. Выдох. После аварии раскалывается голова, найти бы аптечку с обезболивающими хоть в каком-то доме. Нет, не так. Нужно найти людей, живых и, предпочтительно, самых обычных, без сюрпризов в виде заново отрастающих голов и насекомых, вылетающих изо рта. Итана передёрнуло. Давние воспоминания, насильно забытые, всплывали, мелькая перед глазами. К горлу подкатила тошнота. «Роуз», — мелькает мысль, и голова тут же яснеет. Его маленькая и беззащитная девочка... Её нужно спасти. Итан готов голыми руками порвать глотку любому, кто причинит вред его дочери. Вот она, цель, которая будет вести его вперёд во что бы то ни стало. За ветхой деревней, томно скрипящей от любого слабого ветерка, тёмным пятном возвышается старый замок. Итан сглатывает — его чуйка говорит, что в этом громадном древнем здании нет ничего хорошего. Та самая чуйка, что спасла его от душных болот три года назад. Итан привык ей доверять. И тем не менее, замок. Ладно. Итан вновь вздыхает. Деревенька без названия на первый взгляд кажется небольшой, но двор, второй, третий — и, похоже, Итан теряется. Неважно. Замок всё равно видно, если взобраться повыше, а так, главное, порыскать в полузаброшенных домах. Он не рад заниматься мародёрством, старается ничего не ломать и не трогать совсем личное, но чуйка требовательно фырчит, чтобы Итан взял патроны и попавшуюся ему на глаза бутылочку антисептика. Нет, он не готовится к чему-либо, никаких драк и забегов наперегонки со смертью, нет-нет, он пас. Но... про запас. Да, только про запас. На ветках сухого невысокого деревца галдят вороны. Словно специально смотрят, пристально и изучающе. Итан мотает головой. Чего только с перепугу не покажется, вороны — и за ним следят. Такой бред, что смешно. Старается не обращать внимания на ощущение пристального взгляда из тёмных окон, а мелькающие вдалеке чёрные тени списывает на нервозность и недосып. Но когда из-за угла вдруг доносится утробное звериное рычание, становится как-то не до шуток и несерьёзности. В одном из домов он чуть не зарабатывает сердечный приступ из-за шуршания за плотной тканевой шторой, ограждающей от комнаты, кажется, кладовую. Одёргивает ткань. Выстрел — мимо. Какой-то дед с шальными глазами, подёрнутыми старческой дымкой. Итан напрягается, вслушивается, как острые когти скребутся под дверью, как что-то тяжёлое бежит по крыше. Перехватывает холодную рукоятку предложенного пистолета, считая в уме от ста наоборот — только бы успокоиться, руки дрожат. На улице злобно и голодно рычат. Дед в страхе стреляет ещё раз, уже не в Итана — в окно, и тот еле сдерживается, чтобы не заорать в гневе. Неужели непонятно, что этих тварей привлёк громкий звук!? Итан захлёбывается воздухом, сердце бухает о рёбра — когтистая лапа проламывает хлипкий деревянный потолок и утягивает старика в темноту чердака. Целится вверх, и что-то цепляет его за ногу с громким хрустом — благо, это пол провалился, сами ноги ещё целы. Падает вниз, хватаясь за доски и всаживая в пальцы занозы. А внизу — мёрзлые трупы. Запах гнили бьёт в нос, заставляя глаза слезиться, а голову идти кругом. Выскакивает из-под дома, как ошпаренный. Опять. Это опять! Трупы, трупы, трупы, гнилые человеческие останки с копошащимися в них личинками опарышей, а где-то рядом — тот монстр, что сделал всё это. Дышит в затылок, цепляет за пятки. Итан в панике врезается в нечто — кажется, человек. Нет. Синюшная кожа, клыки и кое-где облезлая серая шерсть. Существо в недовольстве рычит, пригибаясь к земле, словно хочет встать на четвереньки. Итан на инстинктах вскидывает пистолет и три раза стреляет монстру точно в лоб, тот грузно падает на землю. Сердце заходится в горле, дыхания не хватает, словно после пробежки на истощение. Глотку жжёт запахом гнили, который, кажется, впитался в одежду, волосы и даже кожу — хочется содрать с себя этот запах ногтями. Итан панически оглядывается, дёргаясь. Этот монстр был один? Пожалуйста, скажите, что он был один! С крыши дома раздаётся то ли рык, то ли вой, и перед Итаном на мёрзлую землю в сильном прыжке приземляется такое же существо, синюшное, в лохмотьях, с грязной копной волос. И ещё одно. На крышах сидят ещё несколько — Итан сглатывает, перехватывая пистолет. Это очередной кошмар. Срывается с места, летит по грязи, не разбирая дороги. Куда, куда? Лихорадочно осматривает мелькающие дома, нет ни единой мысли, что делать. За спиной рычат твари, словно наслаждаются погоней. Их много, чересчур много, будто вся безымянная деревня подхватывает этот вой, от которого кровь стынет в жилах. Итан задыхается, сердце набатом стучит в ушах вместе с тупой головной болью. Узкая тропка петляет вдоль частокола, служащего подобием забора. Под ногами хлюпает и проскальзывает грязь, Итан спотыкается о собственные ноги, едва ли не падая, пытаясь смотреть и вперёд, и по сторонам, и назад. Ощущение, что эти твари дышат смрадом прямо в спину, вот-вот схватят когтистыми лапами, разорвут на куски. Тупик! Крутой поворот, а за спиной уже ждёт один из звериной стаи, радостно скалит пасть. Итан вскидывает пистолет и стреляет, целясь промеж горящих холодом глаз. Тварь отскакивает вбок, озлобленно рыча. Не попал. Плевать. Итан срывается с места, пролетая мимо кинувшегося на него зверя. Его уже окружили. Бежать, бежать! Вылетает из узкого хода между домами на открытое пространство. Кажется, оторвался — нет. Взгляд утыкается в исполинскую мохнатую тварь, словно уже поджидающую Итана внизу, у речушки. Волк. А сзади — воют, рычат, вот-вот настигнут. Не удержавшись на скользкой грязи, спотыкается и летит вниз, прямо в пасть к огромному тёмно-серому зверю, сверкающему острыми клыками. Итан инстинктивно выставляет руки вперёд, и тварь хватает его за пальцы, впиваясь мёртвой хваткой бойцовской собаки. Боль остро прошивает всё тело, отдаваясь в голове, вырывая стон. Волк бешено мотает головой, слышится хруст костей, на глазах выступают капельки слёз. Итан, пытаясь вырвать из пасти руку, приставляет дуло пистолета впритык к мохнатой голове. Гортанное рычание волка перекрывает панические холостые щелчки, белые звериные глаза будто усмехаются. Итан, взвыв от накатившей на него злости, с размаху бьёт бесполезным пистолетом волку куда-то в висок. Зверь воет от удара, размыкает пасть, отпуская покалеченную руку, и Итан отскакивает, падая в снег, часто-часто дыша от охватившей его паники и стараясь не думать о том, во что же превратилась его левая кисть. Руку выворачивает от боли, невыносимо острой, в глазах от которой пульсирующее темнеет. Мимолётно оглядывается, высчитывая, сколько шансов у него осталось выжить. Пожалуй, нисколько: на возвышенности, откуда он скатился, и крышах ближайших домов уже сидят клыкастые твари, завывая и рыча. А перед ним — огромный волк, скалящий острые зубы, перемазанные его кровью. Нет, шанс есть — карман оттягивает пачка патронов, но хватит ли ему на такую ораву десяти выстрелов? Разве что если человекоподобные существа подерутся со зверем — но те почтительно сидят на крышах, наблюдая и вопя во все глотки. А волк — вот он, у самого носа, скалится и рычит, и ему точно не хватит десяти выстрелов. Итана лихорадит от острой невыносимой боли, он уже чувствует — смерть близко. Тянется было к карману, стиснув зубы, но волк опережает: кидается на него одним громадным прыжком, смыкая зубы на вороте флисовой толстовки — на сантиметр ближе, и белые зубы полоснули бы по горлу. Рывок, и Итана подхватывает, швыряет о стену ближайшего дома. Спину прошивает новой порцией боли, мир содрогается, рот наполняется вкусом металла — кажется, он прикусил язык. Волк подскакивает к нему, словно наиграться не может, и вновь мотает, слышится треск ткани. Очередной удар о стену выбивает из Итана дух. *** — ...нужны ли нам хлеб и зрелища? — Ага, а ты всё жрёшь! — Уймись, ребёнок, взрослые разговаривают. — Я ребёнок!? Это ты споришь с решением матери Миранды! Крики, отскакивающие эхом от холодных стен, будят в Итане боль. Тянущую, пульсирующую в такт сердцебиению, проходящую тяжестью по позвоночнику и стремящуюся прямо в горящую голову. От неё и криков закладывает уши, тошнит. Хочется провалиться хоть в тёмную ледяную бездну, лишь бы не слышать эти скандалы — тем более, он никаким образом к ним не причастен. — Тихо! — как раскат грома, Итан вздрагивает, морщится. Хочет провести ладонью по лицу, протереть глаза, но руки крепко держит ржавый металл. — Охо, он проснулся-проснулся-проснулся! — мельтешит что-то маленькое перед глазами, отчего он жмурится — из-за плывущей в глазах картинки к горлу опять подкатила тошнота. — ...Спасибо, матерь. — долетает глухое. До слуха эхом доносится рычание тварей, раздающееся откуда-то сверху, и это заставляет Итана через боль раскрыть широко глаза. На руках — кандалы, тяжёлая цепь тянет их к земле. А впереди — странные... люди? Искажённые, безобразные. К нему подошёл мужчина, довольно улыбаясь, в руках — огромный железный молот. За ним дальше — горбун с отталкивающей внешностью, кто-то с куклой в руках и под чёрной шалью, огромная бледная женщина в шляпе и белом платье и некто с чёрными крыльями, по одежде напоминающая ангела или какую-то святую. Взгляд блуждал быстро, запоминая самое бросающееся в глаза. Хотя здесь, пожалуй, в глаза бросается абсолютно всё. Мужчина в грязном пальто и с массивным молотом громко произносит какую-то чушь, отчего Итан неприязненно морщится. Смысл слов доходит долго, и его кидает в холодный пот. Бег наперегонки со смертью, опять!? Тот замахивается молотом, и Итан на автомате выставляет вперёд ладони, растопыривая пальцы в защитном жесте. Левую руку тут же прошивает болью, сильной и острой, из-за которой подкашиваются ноги и не получается с первого раза встать. — Три, два, один! — но Итан встаёт. Твари с шерстью и синюшной кожей скалят зубы, рычат в нетерпении, но послушно ждут, когда кончится отсчёт. Он же не ждёт — прыгает вниз. Адреналин бьёт в голову, перекрывая любую боль. — Беги! Беги или умрёшь. И Итан бежит, не оглядываясь назад. Горло саднит от мокрой пыли пещер, кровь бешено стучит в голове. Руки в ржавых кандалах сковывают движение. Поворот, ещё поворот, туннели кажутся бесконечными. Одна из тварей в попытке поймать больно задевает когтями по плечу. Уши закладывает от нечеловеческого воя, дёрганые силуэты в полутьме пугают. Итан не смотрит, бездумно бежит. Вылетает из узкого туннеля в просторную пещеру, панически осматривается: окружён. С трёх сторон на него налетают нелюди с шерстью и синюшной кожей, скалятся радостно, воют, хрипят. Плечо обжигает болью — кто-то впился, цепляясь когтями за спину. Итан шипит, в панике вертится, дерётся, пытаясь совладать с такой толпой. Порвут, просто порвут на части и не заметят. Оступается. Сейчас упадёт на спину, под все эти смрадные сильные тела, и всё, конец. Нет — кубарем летит куда-то вниз, оставляя позади рычание и вой, стирает кожу рук о мёрзлые стены в попытке ухватиться хоть за что-нибудь. Скатывается спиной по узкому туннелю, чудом не сворачивая себе шею. Итан вскакивает на ноги, готов дальше бежать. Захлёбывается воздухом — дыхания не хватает. Треск под потолком, шипы. Нечеловеческий вой, смахивающий на искажённый волчий. Существа бьют когтистыми лапами по решёткам в нетерпении — добыча сейчас сбежит. Итан шугается и ныряет в следующий узкий проход. Комната, из которой нет выхода. Цилиндр с шипами. Кажется, вот и всё — нет, получилось спрятаться в выемке стены. Ржавые кандалы разбиваются об острый металл, наконец-то освобождая руки. Итан машинально трёт запястья, стараясь не зайтись в кашле, дышит нервно, поверхностно — лёгкие горят от долгого панического бега. Он не понимает, что происходит, даже не думает об этом. Всё, что сейчас важно — выжить любой ценой. Саднящее горло обжигает морозным воздухом, пещеры, полные кошмаров, позади. Ноги подкашиваются, мышцы бьёт слабостью, хочется куда-нибудь присесть, но нужно идти. Нужно идти и во что бы то ни стало разобраться в том, что за чертовщина тут творится. Какие-то пугающие человекоподобные существа с синюшной заросшей шерстью кожей и клыками, отдалённо напоминающие оборотней — их надо особенно опасаться, ведь именно они, похоже, притащили Итана в те пещеры. Или тот ужасающий волк. Монструозные люди: до ужаса высокая женщина с манерами леди, мужчина в очках и грязном плаще — каким вообще способом он держал тот массивный молот, он же явно весит под полтонны? Писклявая кукла, уродливый горбун. И женщина в маске и с шестью крыльями. Кто они все? Что им нужно от Итана? Чувство опасности кричит так же, как это было в Луизиане. А ведь Итан надеялся, что никогда больше такого не ощутит. Узкая тропинка, присыпанная снегом, приводит его к журчащей речке. На другом берегу начинается деревня, встречающая путников пустотой и разрухой. Он узнаёт это место — где-то здесь на него напал огромный волк. Итан тщательно оглядывает крыши в поисках тех тварей, что гнались за ним, они, очевидно, в подчинении у той пятёрки, так что запросто утащат его обратно в их руки. Затем подходит к воде, на первый взгляд чистой. Осматривает руки. Содранная кожа на ладонях горит, а пальцы... Итан сглатывает, всё ещё чувствуя ноющую тупую боль. Мизинца нет вовсе, внешней части ладони — тоже, только рваный край со следами звериных зубов. Безымянный торчит неровным костяным отростком, а вокруг ноет опухшая красная кожа, уже покрывшаяся тёмной кровавой коркой, которая накрыла собой даже глянцевую поверхность обручального кольца. Повезло, что волк не сожрал кольцо вместе с пальцем — всё-таки оно было действительно важной вещью для Итана, особенно теперь, когда Мия, некогда им по-настоящему любимая, мертва. Рвано вздыхает, горе накатывает неприятным горьким комком на язык. Что самое неприятное на покалеченной руке — рана покрыта грязью пещер. Итан осторожно опускает в ледяную воду ладони, сжимая зубы. Холод обжигает вмиг покрасневшую кожу, но смывает тёмную подсохшую грязь. Итан осторожно, как может с оставшимися восемью пальцами, набирает в ладони немного воды и плещет себе в лицо, растирая сухие глаза. Холод отрезвляет, помогает думать. Впрочем, мыслей всё равно никаких. Он ведь встретил здесь пожилого мужчину, который дал ему пистолет — и если здесь был этот старик, то, возможно, есть ещё выжившие. Точно. Пистолет. Он выронил его, когда тот громадный волк мотал Итана подобно тряпичной кукле. И, разумеется, никакой добрый оборотень не вложил беспомощному Итану его в руки. Но может, оружие где-то здесь? Где-то в сугробе, отлетело, и никто его не заметил? Итан, кое-как отряхнув промёрзшие от влаги руки, осторожно осмотрелся, больше внимания уделяя крышам, чем сугробам. Открытая местность его угнетала — особенно после полученного опыта. Нет, пистолета не видно. Отлично, это гарантирует, что в следующем таком забеге Итана вовсе разорвут на куски. Скрипят зубы. Ладно. Вдох и медленный выдох. Что там про того деда с сумасшедшим взглядом? Если в деревне был он, то должен быть ещё кто-то — Итан надеется. Вновь опасливо поднимает глаза на крыши. Взгляд цепляется за едва заметный каминный дым где-то на другом краю деревни. Надежда теплится маленьким огоньком на краю сознания. Осмотревшись ещё раз, Итан осторожно ступает в воду, выбирая самые неглубокие места — сейчас на морозе ещё ноги промочить не хватало. Захудалая деревня, как и в прошлый раз, встречает его гробовой тишиной. Окна разбиты в бо́льшей части домов и зияют тёмными провалами — вот-вот, и откуда-нибудь обязательно выскочит очередная тварь. Нервы на пределе, Итан напоминает себе, что нужно дышать. Грязный снег под ногами неприятно хлюпает. Итан не знает, что делать дальше. Где Роуз? Мия мертва. В горле вновь застревает горький ком, спазм давит на корень языка. Он через силу сглатывает, отрешённо осматриваясь по сторонам. Итан теряет свою жену уже какой по счёту раз, третий, четвёртый? Душные болота Луизианы болезненно колют сознание, он не хочет об этом вспоминать. Крис. Точно, Крис Рэдфилд, этот ублюдок-вояка, застрелил его жену. Зубы скрипят в густой ненависти, которая тут же обволакивает сознание. Итан выберется отсюда, выживет любой ценой и всадит в Криса две обоймы в отместку. А лучше — с десяток выстрелов из дробовика. И Роуз. Бедная маленькая Роуз, что же с ней сейчас? Где она? Итан вернёт её, ещё не знает, как, но вернёт, и всё будет, как прежде. Почти. Возможно, уже без Мии. Мысли о семье придают уверенности. Итан знает, что не один. Да, его никто не спасёт, но он в состоянии выбраться сам из любого дерьма — особенно ради своей семьи, ради дочери. В душе клокочет тёплая ярость, медленно разливающаяся по венам. Дым из трубы приводит его к закрытым воротам на краю деревни. Никаких тварей не видно, но тот кожей чувствует их присутствие, звериные голодные взгляды из темноты оконных проёмов. Морозный воздух с каждым лёгким порывом приносит удушающий запах гнили. Итан встречает молодую девушку и ворчливого старика, который обзывает его чужаком и винит во всех бедах. В глазах девушки читается неприкрытое отчаяние, и он не может отказать в помощи. Где-то вдали раздаётся звериный вой. Итан без труда открывает ворота, замечая, что на краю поля уже собрались монстры. Они облизывают грязные пасти, скалятся, утробно рычат. Их человекоподобный внешний вид пугает до дрожи в коленях — кажется, словно они когда-то были людьми. Жмурится и трясёт головой — нет, это абсолютный бред. Такого не бывает. От воспоминаний о Джеке и семье Бейкеров накатывает тошнота, и он с силой захлопывает тяжёлые ворота, прячась за ними от наступающих тварей и воспоминаний. Видит людей, обычных живых людей, ещё не тронувшихся умом — по крайней мере, не окончательно. Бо́льшая их часть смотрит с неприязнью и ненавистью в глазах, словно он во всём виноват. Итан не даёт себе думать о том, что так, возможно, и есть. С улицы слышится вой, громкий, яростный и очень голодный. Вдруг в дверь начинает кто-то ломиться, за грязным окном мелькает клыкастая морда. — Они пришли за нами! — истерично орёт мужчина с бутылкой в руке. — Это всё ты! Ты привёл их сюда! Показывает на Итана, и тот опешивает. Всем страшно, и ему тоже — но зачем кричать и говорить такие слова? Разве он виноват? — Ты чужак, ты явно чей-то из лордов! — продолжает срывать голос мужчина с бутылкой, и никто из присутствующих его не останавливает. — Они пришли за тобой! Мы умрём из-за тебя! Раненый старик, держась за живот и жмурясь от боли, тихо поддакивает истерящему. Остальные молчат, но все взгляды устремлены на Итана, и тот уже чувствует, что будет дальше. Девушка Елена, дочь старика, вот-вот, кажется, заплачет. — Если тебя отдать им добровольно, матерь Миранда смилуется! — пьяница всматривается в чужие лица, ища поддержку, и находит её. Ехидно улыбается, возможно, предчувствуя спасение своей шкуры. В окна начинают стучать сильнее, где-то раздаётся звон разбитого стекла. Тяжёлый топот по крыше усиливает ощущение засады. Вой и рычание, кажется, раздаются прямо за спиной. Итан боится дышать — его участь предрешена, такая толпа тварей просто порвёт его на кусочки. А если он останется, его разорвут трусливые и злые люди. Неожиданно из угла срывается парень с перебинтованным глазом и с ненавистью толкает Итана в стену. Тот не удерживает равновесие, больно ударяясь плечом об острый угол. Адреналин подскакивает, заставляя сердце бешено биться в горле. Итан хаотично осматривается по сторонам, решая, куда бежать от людей, которых он ещё минуту назад принимал за союзников, и взгляд зацепился за висящий на стене дробовик. Он хватает оружие, не замечая того, как раненый старик с грохотом падает на стол, опрокидывая масляную лампу, и вылетает в коридор. За спиной раздаются женские крики, но Итану плевать — раз он чужак, пусть те сами выбираются из своих проблем. В дверном проёме сбоку мелькает клыкастая пасть, и Итан, не целясь, бьёт деревянным прикладом, попадая твари точно в лоб. Влетает в комнату. Окно, разбито. С разбега прыгает в него, разрезая ладони битым стеклом. Плевать, позже обработает. Вылетает на улицу, перекидывая дробовик за спину, чтобы освободить руки для бега. Его тут же окружают — и клыкастых тварей не счесть. А дробовик — пуст. И пистолета нет. «Блядь», — многозначительно мелькает в голове. Итан пускается наутёк в поле с высокой травой, напоминающей одичавшую пшеницу. Прямо над ухом раздаётся вой, и Итан машинально отскакивает куда-то влево, не оглядываясь. Зубы клацают в метре от него, не более, но Итану плевать — он летит вперёд сломя голову. Все крыши забиты тварями, их глаза хаотично и голодно блестят. Опять, опять Итан попадает к ним в когтистые лапы. Опять его утащат на совет к тем ненормальным, с высокой женщиной, куклой, горбуном и мужчиной в плаще. Нет, никогда, Итан не дастся так просто. В следующий раз они притащат своим лордам только его остывающий труп. Поворот, ещё поворот. Он чудом не поскальзывается на хлюпающей грязи и залетает в какой-то ветхий домик, напоминающий нечто среднее между сараем и захламлённой вещами кладовой. Закрывает двери, заваливает их железной стойкой, бегло осматривает порезанную стеклом ладонь — кровь свернулась тёмной коркой, тянет кожу, мешая движению. Итан рвано выдыхает, оглядывается. В сарае темно, окна заколочены досками — повезло же — в углу стоит столик с какими-то инструментами. На нём он находит половинчатую бутылочку антисептика и пачку патронов к дробовику — ещё больше везения. С улицы раздаётся хаотичный звериный вой, их так много, словно целая стая. Не обращает внимания, выливает весь антисептик на руки, шипя от острой боли, сначала на свежие глубокие царапины на правой, потом на остатки пальцев на левой. В глазах пульсирующе темнеет, и мышцы из-за раздражителя начинают сокращаться, подёргиваться — заживает. В дверь начинают ломиться. Неожиданно резко становится тихо, ужасающе тихо. Ни воя, ни рыка, ничего. Словно Итан вмиг оглох. Он рвано вздыхает, перехватывая из-за спины дробовик. Трясущиеся конечности не слушаются, рука пульсирует острой болью, тремя негнущимися пальцами трудно удержать патрон, чтобы зарядить оружие. Дыхание рваное, поверхностное, на границе сознания маячит паническая атака, что стала неизменной спутницей его жизни ещё после той чертовщины у Бейкеров. Ожидание опасности намного хуже само́й опасности, находящейся перед носом. Итан прислушивается к окружению до того состояния, когда в полной тишине начинают мерещиться шорохи. Он останавливается перед выходом из сарая, крепко сжимая дробовик. Медленно обводит взглядом потолок, стены, вглядываясь в заколоченные окна. Приглядевшись, понимает, что доски особо его не спасли бы — гвозди проржавели, а дерево вокруг них насквозь гнилое и такое же ветхое, как и вся постройка. Страх застревает комом где-то в глотке, и даже дыхание кажется ему слишком громким в этой мёртвой тишине. Слышатся приглушённые шаги по мёрзлой слякоти дороги — или Итану это кажется? Нет, всё-таки не кажется — железная стойка с полками неожиданно протяжно скрипит, сама собой вставая на место, и двери распахиваются. — Ты чего такой нелюдимый, папаша? — хрипло смеётся мужчина в грязном пальто, сверкая тёмными стёклами круглых очков. Итан видел его, на собрании тех уродов. Хайзе... как там? Хайзебар, Хайзедерг? Он тяжёлой поступью входит в сарай, с интересом осматривая окружение. Без того огромного железного молота, который поднимает не иначе, чем чудом, с толстой сигарой в руке, от едкого дыма Итану тут же хочется закашляться. Чувство самосохранения заходится в глотке вместе с адреналиновой тахикардией, предупреждая об огромной опасности, исходящей от этого... человека ли? И какого чёрта вообще поднялась железная стойка, загораживавшая проход? Мужчина в шляпе медленно и с наслаждением затягивается, выпуская облачко серого дыма в сторону Итана. — А мы живучи и не особо-то разговорчивы, как я погляжу. — фыркает он и опасно скалится, прожигая застывшего Итана взглядом. — Кто... кто ты? — решается спросить Итан, крепче сжимая ранеными пальцами заряженный дробовик. Ощущение опасности от этого... существа настолько плотное, что можно ножом резать. Но что-то Итана держало от мысли тут же нажать на спусковой крючок, начиняя незваного гостя железной дробью. Что-то крайне нездоровое. — О, — хохотнул мужчина, поправляя на переносице очки. — Точно, ты же не местный. Карл Хайзенберг, к вашим услугам. Он насмешливо кланяется немного рваным и неаккуратным движением, сверкая стёклами очков и разводя руки в стороны. Хайзенберг, точно. Та женщина в маске и с чёрными крыльями говорила, что судьба Итана принадлежит... ему? Чувство опасности с новой силой ударило в голову. — Ну, а ты кто будешь? — с напускным безразличием спросил мужчина, вновь прикладываясь к сигаре. — Итан... Итан Уинтерс. — аккуратно отвечает он. — Мм, — выдыхает горький табачный дым, ухмыляясь будто бы довольно. — Итан, значит. Хорошо. И делает шаг в его сторону, из-за чего тот инстинктивно вскидывает дробовик на Хайзенберга. Заходится смехом, таким искренним, словно направленное на него впритык дуло абсолютно не пугает. — Да не боись ты. Делает ещё шаг, и Итан делает шаг назад, держа оружие наготове. Тот хмурится, словно в недовольстве, и поднимает руки с раскрытыми ладонями в жесте примирения. Итан не верит. — Ну нет так нет, — хмыкает Хайзенберг и снова медленно затягивается, словно тянет время, это раздражает Итана. Кивает на покалеченную руку с обломками пальцев: — Ты прости волчар, они тупые, как пробки, не понимают приказов. — Где Роуз? — выходит из себя Итан, перебивая мужчину, решаясь не слушать ни его, ни сосущее под ложечкой чувство страха. — Ты назвал меня папашей, ты знаешь, где моя дочь! Брови Хайзенберга поднимаются в удивлении, сильнее выделяя борозды морщин на лбу. Словно он не ожидал такого вопроса. Словно ожидал чего-то... другого? Но быстро берёт себя в руки, стирая с лица удивление и вновь зубасто скалясь в притворном веселье. — Понятия не имею, о чём ты, — разворачивается спиной и уже было идёт к выходу из сарая. — Не ври мне! — рявкает Итан, и палец машинально давит на крючок. Мелкая железная дробь застывает в сантиметрах от спины и плеч Хайзенберга, паря в воздухе, как гелиевые шарики. Итан давится воздухом от удивления — это ещё что за магия? Телекинез? Так вот как железная стойка сама встала на место? Хайзенберг оборачивается, и исходящей от него злости можно коснуться рукой, ощутив кожей обжигающий холод его взгляда. — Не играй с огнём, Итан. — зло выплёвывает мужчина. И дробь летит прямо в Итана, остро впиваясь в предплечье откушенной руки, ровно между лучевой и локтевой костями, и бедро. Только в двух местах, таких незначительных, что в мыслях мелькает — специально, чтоб больно, но наверняка не смертельно. Итана скручивает боль, такая сильная, сильнее, чем от обычного огнестрела. Словно железные кусочки продолжают медленно впиваться в мышцы, разрывая волокна, а не остановились сразу, как только влетели в тело. Рукав толстовки и штанину вмиг пропитывает тёплая кровь, в голове пульсирует, и он, не удержавшись на ногах, падает вперёд на колени, жмурясь в попытке хоть немного сократить острую боль. Мышцы перестаёт разрывать, и Итан краем темнеющего сознания слышит приближающийся стук тяжёлых ботинок. Его дёргают за волосы, заставляя поднять глаза. Взгляд цепляется за отражение его собственного измученного лица в тёмных стёклах очков. — Достаточно? — скалится Хайзенберг, выдыхая горьким табаком в лицо Итану. — Или ещё? С этими словами руку и ногу в тех же местах снова прошивает боль, словно наглядно демонстрируя, насколько Хайзенберг — тварь, которой нельзя доверять. Итан скрипит зубами, жмурится, но не издаёт ни звука. Хайзенберг читает открытую ненависть в светлых зелёных глазах. — Ого какой, — хмыкает. — Чувствую, с тобой будет весело.