В волчьей пасти — кусочек луны

В матовом гранёном стекле играют жёлтые блики лампы накаливания, переливы скачут, вьются, поверни колбу под свет одним боком или другим. Плавающий внутри силуэт не разглядеть, как бы Итан ни пытался, ни всматривался в отблески света и тени, закусив губу и старательно удерживая паническую дрожь под рёбрами. Концентрация на предмете в руках умиротворяет, отгоняет на задворки жужжащий в голове рой, позволяет отбросить все насущные вопросы и на короткий миг забыть о проблемах, премерзко скребущих под кожей нестерпимым зудом — так и хочется разодрать виски отросшими и погрызенными от нервов ногтями. Четыре колбы. Вот они, на столе под лампой, целые — относительно, одной из них всё-таки пришлось пережить желчь Моро — и собранные с колоссальным отцовским трудом. Всё ещё не верится, что из этого придётся каким-то волшебным образом собрать дочь, но одна из поставленных целей достигнута, и осознание этого дарит надежду на то, что всё поправимо, в той или иной степени. Итан не знает, получится ли что-то ещё дальше — вне этой чахлой забытой деревни, вне нескончаемой боли и по-звериному диких и бешеных попыток урвать ещё час-два своей жизни, не верит скорее, что получит ещё один шанс на жизнь человеческую, с ипотекой на дом и проблемами на уровне оплаты ежемесячных счетов. Эта простая человечья жизнь столько раз рассыпалась и утекала сквозь пальцы, оставляя рабочим костяком лишь паранормальщину и сбежавший из подземных лабораторий ужас, вновь и вновь забирая то, что ценно. Мию — уже сколько раз, и всё-таки заглушенным контрольным в голову — навсегда. Теперь Роуз... Итан встряхивает головой, промаргивается. Вытрясти, выбросить эти мысли, разрушающие сознание, погружающие в звериное. Морщится в отвращении, отставляя колбу с гербом подковы и лошади к остальным, трёт прохладными от стекла пальцами уголки горящих глаз и переносицу. Это место изводит в нём человечность, заставляя уподобляться монстру — и тянуться к таким же потерянным озверевшим монстрам. Но от мелькнувших свежих воспоминаний — ярких и оттого слишком чувственных — что-то дёргается внутри в подобие немого протеста, словно неважно, незначимо то, насколько конфликтны обе ипостаси в попытке их объединить. Итан не знает, не понимает, что сейчас правильно, осознаёт лишь, что то прошлое, человечная сторона жизни, давно разрушено, разбито вдребезги автоматной очередью в грудь его жены. Он уже не сможет вернуться в то безмерно хрупкое и с таким трудом выстроенное, не хватит сил — даже ради Роуз. Но позволено ли ему будущее — пускай звериное, опасное и, самое главное, осуждаемое? Сомневается. Снова смотрит на колбы, одёргивая уже потянувшуюся к прохладному стеклу руку. Мысли давят. Рациональное тяжелее чувственного, по крайней мере в долгосрочном осознании. Насколько же проще не думать, а делать — на порыве эмоций особенно! Просто поддаться, просто шагнуть в неизвестное, добровольно упасть в чёрную пропасть — в чужие руки, — и пусть всё катится к чертям. Жаль, что мир просто не может вмиг рухнуть, как только он сделает этот шаг — последствия всё равно настигнут. Снова болезненно встряхивает головой, жмурится. Тяжело встаёт с металлической табуретки, та натужно скрипит, словно вот-вот готова была погнуться под тяжестью гудящей человеческой головы, но её избавили от этой участи. В висках колотит, жажда дерёт горло. Уже плевать, что на грязных порванных джинсах присохшая тина, а рукава чужой рубашки измазаны липким машинным маслом. Пристально смотрит на четыре стеклянные колбы, свыкаясь с мыслью, что оставить их на этом столе всё-таки безопасно. Нужно пройтись — действие разгрузит голову. *** Фабрика молчит. Петляющие оббитые железом коридоры не морочат голову, повороты не пытаются обмануть, запутать, любые двери открыты и легко поддаются незваному гостю. Сердце не бьётся — нет мерного стука тяжёлого отлаженного механизма, отражённого эхом от кирпичных стен. Словно всё замерло, затаило дыхание, терпеливо выжидая в засаде. Итан шатается по коридорам бесцельно, не думая, лишь кое-как стараясь запомнить приблизительный путь — ни разу не теряется, тем не менее, хотя нет ни карты в руках, ни даже примерного представления, куда ему нужно. Он просто идёт. Заглядывает в каждую комнату, без энтузиазма подмечая деревянные коробки, открытые шкафчики и остальные места, где может быть любое полезное: патроны, монеты, бутылочки антисептика. Не то чтобы у него есть, куда это всё складывать: именно поэтому почти всё оставляет на местах, пихая в узкие карманы джинсов лишь с десяток пистолетных патронов. Находит и пистолет — под нужный калибр, как по заказу. Но вряд ли он понадобится: Карл обещал, что здесь безопасно. Итан, на удивление, безоговорочно в это верит. Спускаясь этажами ниже, всё равно начинает слегка нервничать — потому что остаточное, нога всё ещё иногда ноет в собранном из кусочков колене, отдавая с каждым пружинящим от рессоры шагом в кость. Но коридоры всё так же пусты, спёртый душный воздух не вибрирует, не гудит. Доходит всё-таки до машинного отделения — место кажется отдалённо знакомым, ощущение дежа вю, словно бывал здесь, но бессознательно, во сне. Огромные механизмы молчат, шестерни, блестящие пахучим маслом, должны приводить в движение несколько колоссально длинных конвейеров с бездушными, воскрещёнными механикой солдатами — но всё пустует, молчит. Оттого неожиданное шарканье тяжёлого шага по бетону чуть ли не оглушает, заставляя панически завернуть за угол. — Крис? — выдыхает хрипло и удивлённо. На Итана смотрят исподлобья, недоверчиво, мгновенно анализируя опытным военным взглядом: в чужих глазах мелькает искреннее удивление, когда тусклый красный свет аварийной лампочки бликует на тёмном металле механической руки. Рэдфилд неторопливо и настороженно перекладывает из ладони в ладонь массивные кусачки, освобождая правую для пусть и очевидного, но до крайности отточенного манёвра к кобуре. — Итан? — и этот обмен вопросами саркастически звучит как извращённое приветствие. Вполне для уровня их нынешних отношений: бывшие друзья, убийца и неудавшийся мститель. Итан натужно размышляет, поднимать ли дуло пистолета на теперь уже врага: пока что оно направлено тому в ноги. В душе на удивление слишком пусто, недостаёт обжигающей всё внутри ненависти, чтобы мстить. — Что ты здесь делаешь, Итан? — Крис прокашливается, словно ему тяжело даётся сформулировать простую фразу. — Могу задать тебе тот же вопрос, — ведёт плечом Итан, пристально всматриваясь в чужое лицо, потрёпанное и обросшее щетиной. Чёрное пальто пыльное и мятое, подол заляпан тёмной намертво присохшей жижей — кажется, не одному ему здесь хорошенько досталось. — Опять ты лезешь не в свое дело, — поджимает Крис тонкие губы, хмурится, и получается слишком агрессивно. — Ещё бы, — парирует Итан, мгновенно распаляясь. — Кое-кто, надо полагать, втянул меня в это, когда пристрелил мою жену! Крис хмурится лишь сильнее, сводит густые рыжеватые брови к переносице и на мгновение кажется то ли потерянным, то ли вовсе обиженным. Не будь в воздухе между ними густого искрящего напряжения, Итан бы рассмеялся. — Итан, ты... не так всё понял, — Рэдфилд тяжело выдыхает, медленным движением кладёт кусачки на выкрашенный чёрной краской деревянный ящик у стены. Поджатые тонкие губы заметно белеют от напряжения, словно он что-то хочет сказать, но усилием воли держит рот на замке. — Что ты хочешь, Крис? — вопрос получается с такой непередаваемой интонацией усталости и даже смиренности, что на лице Рэдфилда мелькает искреннее недоумение. — Чего ты добиваешься всем этим? Итан опускает пистолет, мгновенно снижая готовое вот-вот вспыхнуть напряжение между ними, делает шаг вперёд, от аварийной лампы над длинной лентой замершего механизма навстречу в темноту, словно показывая, что готов выслушать, понять. Хоть немного, но готов. — Я, кажется, задолжал тебе объяснение? — слабая ухмылка у Криса получается неровной, такой же усталой. Лёгкий кивок в ответ всё-таки заставляет его хрипло произнести: — Это была не Мия. Итан застывает. — Ч-что?.. — недоумённо хмурится, машинально отшатывается назад, словно не готов впускать эту мысль в голову. — Что ты имеешь в виду? — «Псы» расстреляли не Мию, — терпеливо повторяет Крис, но с каждым словом его интонация становится жёстче и бьёт по сознанию, как крепкий кожаный кнут. — Мы охотились за Мирандой. Это местная, ну... — Я знаю, кто это, — резко перебивает Итан и тяжело, практически слепо опускается на один из чёрных ящиков военного образца. — Но я... не понимаю. Как? Что? Крис тяжело выдыхает и опирается плечом на пыльную стену, складывая руки на груди в защитном жесте. Его осунувшееся загорелое лицо в мелькающем аварийном свете кажется каким-то нездорово зелёным. — Всё здесь, в этой деревне — один большой эксперимент Миранды над плесенью. Все эти вампиры, оборотни, зомби — её вина, — каждое слово болезненно ввинчивается в сознание. — Плесень... — эхом повторяет Итан, невидяще уткнувшись в оббитую ржавыми железными листами стену. — Как в Луизиане? Рэдфилд тяжело сопит, молча сверля взглядом поблескивающие смазанным металлом протезы, но после вскидывается, отводит взгляд, и короткий ответ звучит как выстрел: — Да. Итан сгибается пополам, уткнувшись лицом в колени. Как в Луизиане — отражается эхом в мгновенно опустевшей голове. Кошмар, которому нет конца. Эти три коротких года расходящейся по швам семейной жизни были лишь иллюзией спокойствия, здоровой человеческой жизни, и так едва ли возможной под слишком пристальным надзором B.S.A.A. Притворством, что всё закончилось, что события, вывернувшие наизнанку психику, останутся лишь пережитком прошлого, напоминающего о себе только во снах. Всё оказалось куда хуже: плесень слишком липкая, слишком въедливая, слишком токсичная, чтобы не оставить на всей его жизни глубокий след, тёмное пятно, которое не стереть, не вымарать ничем: ни психотерапией, ни даже свинцом. Как проклятие. — Ты обещал... — тихо шепчет Итан практически одними губами, в горле застрял горький комок, а глаза жжёт от сухости, — обещал нас защитить, меня и Мию, нашу Роуз. Ты обещал, Крис. — Да, — повторяет Рэдфилд, и его низкий голос гортанно хрипит. — Обещал. Мне жаль. В густой полутёмной тишине слышно лишь тяжёлое сопящее дыхание Криса и то, как натужно скрипят в голове у Итана шестерёнки осознания. — Если та Мия была Мирандой, — пересохшие связки с трудом слушаются, голос осип, а горький комок всё ещё давит на язык, — то где настоящая Мия? — Предположительно, здесь, в деревне, — откашливается в кулак Крис, возвращая контроль над собственным голосом. — Тундра и Пёс занимаются её поиском. — То есть..? — «она жива?». — Я не могу тебе ничего обещать, Итан, — качает головой Рэдфилд, выдерживая затравленный взгляд. — Мне передавали, что тебя самого вообще разорвал волк. Я думал, ты мёртв. Итан невесело хмыкает, выставляя вперёд, под красный аварийный свет, стальную руку, клацает друг о друга тяжёлыми механическими пальцами. — Да уж, было дело, — улыбка получается искажённой, затравленной, в светлых глазах мелькает подобие довольства, и Рэдфилд отшатывается. Невозможно остаться в цельном разуме после всего, что произошло. — А знаешь, что они сделали с Роуз? В тишине слышно, как тяжело Крис сглотнул. — Они расчленили её. И закатали в стеклянные колбы. Рэдфилд не отвечает, рассматривая бетонный крошащийся пол под тяжёлыми военными сапогами. Итан понимает — он и сам не знает, что хотел бы услышать в ответ. Впрочем, тишина более чем подходит. Механически пиликает что-то наподобие пейджера у Криса на поясе. Тот вздрагивает, сосредоточенно проверяет электронные смарт-часы на руке, большой циферблат выхватывает его лицо из темноты белым ярким лучом. Итан болезненно морщится — эта заминка возвращает его в реальность: — И какой план? Крис хмурится, долго смотрит впритык на Итана, словно размышляет, стоит ли его посвящать в стратегию военной спецгруппы, можно ли доверять. — Полная зачистка территории, — в конце концов, отвечает, по-военному чеканя слова. Спустя пару секунд добавляет: — Тебя необходимо эвакуировать, как гражданского. — Нет. Крис опешивает. — Нет? — Нет, — жёстко повторяет Итан, вставая с ящика на гудящие от усталости ноги и впритык смотря Рэдфилду в лицо, подсознательно пытаясь ментально задавить. — У меня есть здесь одно важное дело. — Ты не понимаешь, Итан! — взрывается злостью Крис, тянется рукой к пистолету в кобуре. — Объект заминирован, тут скоро всё взлетит на воздух! Поднимает пистолет Итан быстрее, берёт тут же застывшего Рэдфилда на мушку, в густой тишине раздаётся щелчок взведённого курка. — Так не взрывай, — по-простому жмёт плечами, исподлобья пристально следя за каждым движением военного. Тот лишь агрессивно сопит, уставившись на чёрное дуло: поймали, не вывернешься, и по остекленевшим усталым глазам видно, что Итан серьёзен. Пейджер на поясе протяжно пищит ещё пару раз, нарушая заискрившую напряжением тишину. — Хорошо, — выдыхает Рэдфилд в итоге, показательно медленно поднимает руку с часами и тыкает в циферблат, сверяясь. — Ладно, Итан. Взрывчатка уже заложена, у тебя двадцать минут. Не больше. *** Осознание накрывает лишь в глубине петляющих коридоров. Итан в панике рвётся наверх, нервно вдавливает кнопки грузового лифта, летит по ступеням, глотая тяжёлый пропитанный ржавым металлом воздух и давясь недостатком кислорода, лёгкие жжёт и от бега страшно дерёт пересушенное горло. Впервые проклинает своё неумение управлять железом подстать Карлу — сейчас было бы очень кстати вскрыть потолок, как консервную банку, и заскочить наверх по левитирующим ступеням из металлолома. Он понятия не имеет, где вообще сейчас шляется Карл, успеет ли он сказать ему, что грёбаный спецназ уже давно проник на фабрику и превратил безопасную железную крепость в их общий свинцовый гроб. Отбрасывает мысль о том, что не успеет, что не повезёт. Важнейшее сейчас — забрать колбы из лаборатории на верхнем этаже. Стальная дверь с размаху бьётся о кирпичную стену, и от грохота и всплеска адреналина сердце подскакивает в глотку, рискуя выскочить из тела прямо через рот. Не глядя залетает в лабораторию и врезается в широкую грудь. — Итан! — Карл тут же скалит до излишнего радостную улыбку, тянется к полям потрёпанной шляпы в смешливом приветственном жесте, но, замечая в светлых глазах неприкрытую панику, мгновенно становится серьёзным. — Нужно уходить, — хрипит Итан в ответ на немой вопрос в белёсых глазах, тут же тянется трясущейся рукой к четырём колбам на столе под лампой, стоящим точно там, где он их оставил. Карл понимает, не переспрашивает, не просит объяснить — крепко хватает Итана с колбами за плечо, рукой в перчатке притягивая ближе к себе, защищая. Ему хватает одного взгляда, одного блика тёмных круглых очков, чтобы ржавая металлическая пластина со скрежетом проломила кирпичную стену, открывая путь наружу, а скрипящие старым железом тяжёлые обломки выстроились неаккуратной парящей лестницей — никаких коридоров, на которые уже очевидно не хватит времени. Они едва ли, но успевают: утопают в подтаявшем снегу ботинками, и сзади раздаётся взрыв, окативший их пугающе горячей волной со спины. Итан, не устояв на подкосившихся от стресса ногах, падает в мокрый сугроб на острые грани прижимаемых к груди колб, стонет болезненно, морщится, отплёвывая холодный снег, хрустящий на зубах стылой грязью. — Блядь! — отчаянно орёт рядом Карл, агрессия бесконтрольно закипает внутри. В порыве злости сминает и отшвыривает покорёженную взрывом стальную пластину, выступившую щитом и не позволившую огню опалить их спины, пинает носком ботинка кирпичный обломок стены. Его руки трясутся в гневе, ладони нервно сжаты в кулаки — Итан чувствует, как бесконтрольно ведёт от чужих эмоций его стальные протезы. Зарево сильного пожара освещает низкие тёмные тучи ярко-алым, превращая поздний вечер в светлый день. В нос с порывом промозглого влажного ветра ударяет кислая гарь, Итан закашливается, машинально прикрывая замасленным рукавом нос. В панике слепо пересчитывает стеклянные колбы, утопшие в грязном мокром снегу: все четыре. Нервно выдыхает. Тянется дрожащей рукой к пистолету, недалеко отлетевшему после не слишком удачного приземления с выскользнувшей из-под ног левитирующей ступени, поднимается. Карл с отчаянием дико воет, срывая голос, мечется из стороны в сторону, как загнанный в угол зверь, панически хватаясь за голову. Итан неосознанно подмечает, что горячий огонь лизнул сзади подол плаща, окрасив по кромке заляпанную бежевую ткань в чёрный уголь. — Жди здесь! Итан не успевает даже ответить: Карл кидается прямо в огонь, раскидывая в стороны горящие обломки своей паранормальной силой, пытается поднять большую гаражную дверь у чудом уцелевшего главного входа на фабрику. Но механизм заело — агрессивно вырывает и отшвыривает за спину часть двери, зло скалясь и помогая себе рукой, ныряет в горящее пламенем нутро здания. Итан не понимает: ему кинуться следом? Чего Карл добивается? Очевидно же, что фабрика, особенно её подземная часть, разрушена: взрыв был слишком мощным, чтобы там уцелело хоть что-то! К ужасу побледневшего вмиг Итана, под землёй раздаётся ещё один взрыв, и столб пламени вырывается в тёмное небо с дальней стороны горящего здания. Со страшным грохотом гаражный потолок обрушивается, ржавый металл звенит — нет, это звенит у него в ушах. Проходит долгая минута, прежде чем треснувшая пополам бетонная плита молниеносно отлетает, и на фоне пламени появляется Карл, держащий в руках свой огромный стальной молот. В круглых очках яростно бликует горячий огонь, плащ кое-где потемнел, покрывшись копотью — но без видимых увечий. У Итана от облегчения темнеет в глазах. — Итан! — гортанный окрик из-за накрывающих с головой эмоций срывается на звериный рык. Карл огромным молотом указывает в направлении деревни. Два темнеющих на фоне ясного пожара силуэта быстрой рысью пересекают каменный мост над узкой горной рекой, скрываясь в сумерках позднего вечера. Только сейчас они замечают впереди кровавое зарево, лижущее тёмные низкие тучи: деревня горит. Мелкий дождь неприятно моросит, заливая глаза и вымачивая волосы, отстукивая ритм по деревянным проломленным крышам и погнутым уличным подоконникам. Февральский ветер задувает под тонкую отсыревшую одежду, вызывая бесконтрольную дрожь под рёбрами, холод на коже мурашками контрастирует с жаром адреналина, бьющего в голову от темпа бега и премерзкого ощущения, что вот-вот всё опять разрушится, что снова придётся драться, рвать зубами за свою жизнь. Между хлипкими домами мелькают искажённые, извращённые тени, воют и стонут болезненно. Карл ныряет за угол, тянет прижимающего к груди колбы Итана за собой, без малейшего усилия отшвыривает молотом одного из худощавых скулящих ликанов в грязных лохмотьях, не успевшего скрыться в безопасной темноте вслед за стаей. Зверьё поскальзывается на грязном снегу деревенской дороги и, впечатавшись мордой в хлипкий частокол, с визгом скрывается в чернеющем проёме окна. У ощетинившегося Карла выступили клыки, и весь его взъерошенно-напряжённый вид страшно нервирует Итана, до бесконтрольной дрожи, в которой определённо виноват лишь февральский холод. Вдалеке раздаются выстрелы, за автоматной очередью следует истошный звериный вой. Громкий взрыв, хруст старых деревянных досок, и кажется, что обломки умудряются долететь аж до них. Карл плечом приминает Итана к частоколу, прикрывая собой, по-звериному ведёт носом, словно способен что-то учуять помимо заполнившей воздух сырой гари — или уже учуял, и вся его поза такая нервно-пружинящая, взвинченная, что Итан не знает, куда себя деть. Его бьёт дрожь от адреналина и дикого холода, начавшего пробирать до самых костей, делает шаг назад — едва ли не падает, успев ухватиться за чужое плечо и подавившись хриплым криком. — Что это!? — в голосе — отвращение пополам со страхом, Итан в панике дёргает протезированной ногой, то ли застрявшей, то ли захваченной подозрительно знакомой чёрной жижей, которая двигается и пульсирует в попытке подняться выше, дорваться по металлу до живой плоти. У Итана за поясом заряженный пистолет — ладони заняты колбами, никак не ухватить все четыре одной рукой. Но хватка на протезе исчезает так же быстро, как и появилась — воздух и чёрную плоть со свистом разрезает появившийся из ниоткуда стальной кухонный нож. — Порядок? — хрипит Карл, и горькое табачное дыхание облизывает лицо горячим контрастом на фоне холода. Руки в перчатках крепко держат за плечи, не давая упасть, пристальный взгляд из-за круглых стёкол впивается в бледное лицо. Итан рвано кивает, стряхивая с ноги вмиг окаменевшее щупальце, осыпающееся в грязь серым пеплом. Мгновение спустя Карл накидывает ему на плечи свой потрёпанный пожаром плащ, слишком тонкий для сырой холодной погоды начала февраля, но лучше, чем ничего, и осторожно забирает две колбы из оледеневших рук. Итан благодарно улыбается в ответ — пытается улыбнуться, но получается криво и слишком нервно. Карл на это лишь весело хмыкает, швыряя кухонный нож в притаившуюся на ближайшей крыше облезлую ворону. Невдалеке снова раздаётся оглушающая автоматная очередь. — Держись меня, Итан. В полнолуние вечно вся деревня с ума сходит, — и скалится весело, а в глазах за стёклами пляшут бесенята, словно сам на волне адреналина вот-вот готов потерять человеческий рассудок. И тянет его за собой, рвётся куда-то со звериной прытью, но Итан останавливает. — Куда? — в светлых глазах слишком много неприкрытой паники и непонимания того, что вообще происходит. — Спасать Роуз, разумеется, — Карл фыркает, словно ответ абсолютно очевиден. — Волчья луна, Итан. Ночь ритуала. — Волчья? — горькая слюна застревает комком в горле. — Полнолуние, — указывает тяжёлым молотом на чёрное ночное небо, где проредившиеся низкие тучи скрывают полный диск луны, снова излишне резким и оттого болезненным движением тянет на себя, заставляя сделать ещё шаг. — Давай, Итан. Военные крысы пустили по пизде все мои планы с армией и восстанием, но хотя бы твою дочь мы обязаны спасти. Итан безмолвно кивает: он не понял всего плана, не знает, о каком ритуале речь, едва ли догадывается, почему полная луна — волчья, но всё равно готов довериться Карлу и по пятам следовать за ним — особенно если это поможет спасти его Роуз. Сосредоточенно отстреливает ещё одно чёрное щупальце, нагло потянувшееся уже к ноге Карла. Холодная шершавая тяжесть в руке постепенно отрезвляет, приводя в порядок рассудок. Деревня низвергнута в хаос. Звериный вой, выстрелы, взрывы. Чёрные живые наросты пульсирующе липнут к заборам и стенам хлипких покинутых домов, тянут свои щупальца ко всему живому, пытаясь ухватить, урвать кусок сладкой плоти. Пламя съедает всё деревянное, вьётся, кажется, до самого неба, чернеющего низкими дождевыми тучами. Мерзкий моросящий дождь размыл землю, превратив заснеженные деревенские тропинки в топкую жидкую грязь, в которой утопают ноги, бежать тяжело. Ликаны рычат, воют безмозгло, одно из сошедших с ума существ кидается из-за угла на Итана, сбивает с ног — Карл реагирует молниеносно, подхватывает визжащее тело рукой за горло, сильными пальцами глубоко утопая в синюшной мягкой плоти, швыряет об стену с гортанным звериным рыком, замахивается молотом. Секунда, и визг замолкает, прерванный оглушающим хрустом костей, чёрные блестящие пятна заляпывают крошащийся кирпич, грязь мешается с густой кровью. Итан загнанно кивает — снова — замечает тяжёлое хрипящее дыхание и болезненно сгорбленную позу. — Карл?.. — осторожно тянется рукой. Тот вскидывается, словно вырвался из оцепенения, закашливается тяжело, ладонью в перчатке неаккуратно растирая по покрытой поседевшей щетиной щеке каплю чужой давно свернувшейся чёрной крови. Левитирующий рядом молот неровно кренит к земле, металл утопает в грязи, словно Карлу вдруг стало сложно управлять своей паранормальной силой — промаргивается и подхватывает широкую рукоять оружия, вновь ставшего для него пушинкой. — Давай, meine besondere, — тянет шальную клыкастую улыбку, — у нас мало времени. Они бегут между домами, поскальзываясь по грязи на поворотах, Итан нервно выстреливает в извивающиеся чёрные щупальца весь магазин, патроны ещё есть в карманах — для перезарядки не хватает рук, колбы мешаются. Оказавшись в тупике одного из узких деревенских дворов, Карл с размаху сносит молотом хлипкий деревянный забор, ему осточертело петлять среди покорёженных неутихающим пожаром домиков. Совсем рядом раздаётся автоматная очередь. — Итан! — Крис!? Карл тут же загораживает собой застывшего в проёме разбитого забора Итана, с размаху отшвыривая попавшего под молот ликана. От людей в тактических военных жилетах, касках с тяжёлыми ПНВ и лоснящимися смазанной сталью автоматами наперевес их отделяет огромный чёрный нарост, пульсирующий и вьющийся, похожий на одичавшее искорёженное дерево. Крис с остервенением отстреливается от нападающих на него живой лавиной рычащих ликанов, одному сносит голову тяжёлым прикладом и из темноты дверного проёма хлипкого сарая тянет кого-то за собой. Крик Итана тонет в огненном взрыве, и случайную встречу окончательно прерывает взбесившееся чёрное нечто, взмывающее, тянущееся вверх, выше крыш покосившихся горящих домов, загораживая собой дорогу. — Там... Мия! — никак не угомонится Итан, его трясёт и ломает, разряженный пистолет чуть не выпадает из рук. — Карл, там..! — Она мертва! — злые рычащие слова бьют оглушающей пощёчиной. — Нет времени, Итан! Его силком тащат дальше, в сторону чёрного замка, мёртвой тенью возвышающегося над горящей деревней, и нет сил даже обернуться — нужно смотреть под ноги. Автоматная очередь гулким звоном стоит в ушах, утопая во всеобщем хаосе и зверином вое, но всё остаётся позади, за спиной. Они добираются до круглой площадки между низкими отвесными скалами. Шаг на каменную резную плиту — и весь звук позади, из беснующейся деревни, словно отрезает нависшим куполом паранормальной тишины. Итан едва не падает с ног, сердце от бега, от случайной встречи заходится в самой глотке, в висках стучит горячая кровь, а стылый воздух обжигает лёгкие. Карл, дёргано озираясь по сторонам, тянет его в самый центр плиты, к странному резному столбу, в густой темноте напоминающему большую чашу — Итан почти ничего не видит, зрение с ума сходит от чёрных и ярких, контрастных пятен тьмы ночи и горячего пламени, оставшегося позади. Раздаётся странный щелчок. — Что ты делаешь?! — Итан в ужасе отшатывается, видя, как Карл достаёт из жёлтой колбы большой узкий кристалл, сверкающий в тусклом свете луны. Он открыл колбу! — Спокойнее, Итан, — Карл сосредоточенно, едва ли не высунув язык от усердия, кладёт кристалл на дно большой каменной чаши и выливает туда же прозрачную жидкость из открытой колбы. — Эти кристаллы куда прочнее, чем кажутся. У Итана панически трясутся руки — эти колбы столько времени были самым хрупким сокровищем в его глазах. Взмокшая ладонь безрезультатно скользит по тиснёной крышке, заледеневшие пальцы отказываются подчиняться, норовя и вовсе выронить одну из колб. В конце концов, он сдаётся, передавая стеклянную ёмкость удивительно спокойному и сосредоточенному Карлу, который уже справился с обеими своими колбами. Последнюю Итан крутит в руках слишком нервно, всматриваясь в расплавленный и теперь едва угадывающийся рисунок на крышке — даже крепкое толстое стекло оказалось здорово поедено слизью Моро. Карл мучается с ней долго, несколько растянутых до бесконечности минут, в попытках подхватить вплавленный край крепкими ногтями и провернуть по повреждённой резбе. Не получается. Давит в себе глухой агрессивный рык, не выдерживая. Напряжение нарастает. Резкое движение, и у Итана обрывается всё внутри: Карл зло швыряет повреждённой колбой о каменную плиту под ногами. Острый угол стекла звонко выбивает из плиты крошащийся кусок, отскакивая — и оставаясь целёхоньким. С размаху Карл бьёт по колбе железным молотом, впечатывая её в камень, разламывая часть плиты под ногами на куски. Колба разбилась. Что-то происходит. Карл с металлическим грохотом роняет молот из рук и падает на колени, воет и рычит болезненно, до хрипоты, уткнувшись лицом в треснувший камень. Его скручивает и выворачивает, вырывая из лёгких отчаянный хриплый крик. Итан, вырвавшись из ледяного оцепенения, кидается к нему в попытке помочь, что бы это ни было, касается сгорбленной спины — его с размаху отшвыривает сильная покрывшаяся чёрными жёсткими волосками рука. Раздаётся треск ткани. — Ах, Итан, — от знакомого голоса кровь стынет в жилах. Панически оборачивается, в миг забывая о тупой боли в ушибленном о камень локте. Мия. В домашних штанах и любимом светлом пуловере. Она откидывает вьющиеся волосы за спину до боли знакомым жестом и улыбается мягко, но глаза выдают — взгляд пустой и острый. — Не правда ли наша дочь особенная? — тёплая усмешка, до странного выверенный жест рукой — и только-только затихшего Карла вновь скручивает до волчьего стона, швыряет о плиту до хруста костей, ткань на нём громко трескается и опадает лоскутами, открывая широкую покрывшуюся тёмной шкурой спину. — Неудивительно, что ты так стараешься её спасти. Руки и всё тело бьёт бесконтрольная дрожь, патроны выскальзывают из грязных заледеневших пальцев, замедляя перезарядку пистолета. Мия в домашних тапочках делает несколько мягких едва слышных шагов вперёд. Итан давится вздохом, когда из-под разбитой плиты показывается пульсирующая чёрная жижа, сжимающая в ложных вьющихся пальцах последний бликующий в свете луны кристалл. Влажные блестящие щупальца покорно передают кристалл в руки Мии, которая осматривает его на свет, как какой-то ювелирный камень, и затем без раздумий кидает в чашу. Характерно булькает жидкость. — Как жаль, Итан Уинтерс, — приторно-сладкий елейный голос переходит в агрессивное шипение, не сдерживаясь, морщится, — что тебя пустили по ложному следу. Слова звонким эхом отражаются в голове. Мия оборачивается, движение руки — и огромный чёрный волк, пошатываясь, встаёт из обрывков ткани на сильные лапы, медленно покачивая тяжёлым хвостом, длинные когти скребут по камню, из ощерившейся пасти капает блестящая слюна. В волчьей глотке закипает булькающий рык, и зверь словно через силу делает несколько тяжёлых нетвёрдых шагов. Миранда, принявшая свой истинный облик: чёрный балахон с железным ободом под нимб святой позади — протягивает к нему бледные тонкие руки: — Ну же, mein Werwolf, — на фарфоровом кукольном лице улыбка, но в голосе звенит сталь. — Ты так прекрасно исполнил мой план. Точёные пальчики касаются волчьего лба, осторожно — показательно, без капли любви — гладят вдоль роста по вздыбленной густой шерсти между прижатыми ушами, и зверь покорно опускает голову, прикрывая белёсые глаза. Итан нервно забивает ладонью в пустой разъём с трудом заполненный патронами магазин и трясущейся рукой отводит затвор. Миранда смотрит на это с хитрой снисходительной улыбкой, словно ей абсолютно плевать и перед ней не более чем несмышлёный ребёнок с игрушкой в руках. Медленно тянется к волчьему уху, шепчет, словно по секрету, но Итан всё слышит: — Остался только последний пункт, — безумная усмешка. — Фас! Мгновенно волк срывается с места, прыгает на Итана, тот едва успевает увернуться — пугающе рядом с лицом клацают крепкие зубы. Итан вскидывает на Миранду пистолет, успевает прицелиться, но зверь с гортанным глубоким рыком впивается клыками в протез руки. Рывок, Итан падает, его остервенело возят по холодному грязному камню, он замахивается и бьёт тяжёлым прикладом по морде. Волк скулит, отпрыгивает, смотрит озлобленно и по-звериному, в белёсых глазах ни капли осознанности, человечности, только непомерное обжигающее желание рвать живую плоть. Еле заметное движение тонких бледных пальцев вынуждает его снова и снова безрезультатно наскакивать на Итана, который не хочет, совсем не хочет стрелять. Грязная пасть клацает у ноги, захватывая подол плаща и с хрустом разрывая старую ткань — Итан, не удержавшись, отлетает, больно ударяясь головой о каменный выступ разломанной плиты. По корню языка прокатывается тошнотворный комок, в глазах темнеет. Волк огромной чёрной тенью вырастает над ним, хватает за шкирку, мотает из стороны в сторону, как безвольную игрушку. Ткань трескается, Итан падает лицом в грязный снег, чудом нащупывает под собой улетевший ранее пистолет. С огромным трудом пытается проморгаться, глаза заливает горячая кровь, во рту премерзкий металлический привкус. Слепо вскидывает пистолет. Зверь, озлобленно воя и нетерпеливо царапая лапами камень, снова наскакивает. Выстрел отдаётся оглушающим звоном в ушах. Болезненный скулёж резко смолкает. — Ах, какая жалость, — раздаётся ледяное откуда-то сбоку, Итан едва ли может открыть глаза. — Ты был хорошей собакой, Хайзенберг. Итану больно. Он не хочет верить — но слова режут, ввинчиваются в сознание. Лицо заливает кровь, тошнота подкатывает к горлу, острой болью отдаётся затылок. Что-то неприятно подхватывает его за руки, поднимая их над головой, мерзко липнет к предплечьям, тяжесть тела тут же отдаёт в сросшийся намертво стык протеза и обломанной кости. Кидает в жар, словно вот-вот потеряет сознание — его медленно поднимают за руки над землёй. — Не переживай, Итан Уинтерс, — голос шипит змеёй, тонкая рука проходит ледяными пальцами по щеке. — Я буду для Роуз лучшей матерью, чем Мия. После этих слов его отшвыривают в снег. *** Голова раскалывается, в мыслях глухо. Горло дерёт жажда, Итан хрипло стонет, пытаясь повернуться на бок. От движения неприятно скрипят пружины под ноющей спиной, отдавая мерзким звуком в пульсирующие виски. Горит и ноет левая рука на стыке железа и кости, словно кто-то долго и тщательно дёргал его за стальной протез. С трудом разлепляет пересушенные глаза. Темно, лишь угадываются некоторые силуэты: три пустые кровати в ряд, пара стальных медицинских этажёрок на колёсиках. Несколько длинных стоек для капельниц, от одной из которых тянется прозрачная трубочка к его правой руке. Тонкая полоска света просачивается через тканевые двери, за которыми иногда мелькают людские тени. Неожиданно за ними возникает ясный чёрный силуэт, который стоит, мнётся несколько долгих минут на пороге, но в итоге распахивает ткань и тихо заходит. Итан давится вздохом. Мия. На ней тяжёлая явно военного образца куртка размера на два-три больше положенного, заляпанные грязью и кое-где порванные совсем не в угоду моде джинсы. На голове не классическая небрежная укладка, а собранные в неаккуратный пучок грязные волосы. Бледная кожа, впалые щёки, тёмные мешки под глазами и кровавый синяк над лопнувшей сухой губой. Итан ужасается нечаянному сравнению: она выглядит совсем как после Бейкеров. — Итан? — голос хриплый и тихий. Мия делает несколько неуверенных шагов в сторону его кровати, дёргается от случайной боли, закусив губу с подсохшей кровавой корочкой. Итан осторожно поднимает над тонким покрывалом правую — живую — руку, показывая, что не спит. — М-Мия... — хрипло пытается Итан, не получается, от сухого скрежета в горле болезненно закашливается. Она быстро подходит, смотрит взволнованно, влажные глаза блестят в темноте. Протягивает ему открытую военную фляжку, взятую с медицинского столика рядом у кровати. Итан, не думая, лязгающе хватает ёмкость с водой механическими пальцами, припадает потрескавшимися от холода губами к узкому горлышку. Ледяная вода болезненно большими глотками стекает по пищеводу, и он закашливается, ненароком подавившись. Мия лишь растерянно смотрит на чужую стальную руку. Между ними висит неловкая тяжёлая тишина, никто не хочет начинать разговор. У обоих есть незаданные волнующие их вопросы, и оба едва ли хотят знать на них ответы. Спасают появившиеся вовремя военный медик и Рэдфилд. — Итан, — Крис, щёлкнув выключателем высокой лампы на ножках, хмуро кивает в приветственном жесте, тот в ответ щурится и прикрывает глаза, неприятно резанувшие тёплым жёлтым светом. — Как себя чувствуете, мистер Уинтерс? — сухо интересуется молодой парень в халате, кладя прохладную узкую ладонь пациенту на лоб. — Сносно, — хрипит Итан, с трудом выговаривая слова, отбитые лёгкие горят болезненным огнём. Медик не отвечает, с профессиональным интересом занявшись отработавшей капельницей. Итана теперь сверлят две пары знакомых глаз с едва ли читаемыми эмоциями, и на секунду ему хочется с головой нырнуть под белое покрывало, спрятаться и там же, пожалуй, умереть. Наконец, Крис прокашливается: — Что это было, Итан? Итан хмуро отводит взгляд. Странный вопрос, на который находятся только не менее странные ответы. «Я заручился поддержкой опасного биооружия и пошёл воскрешать свою расчленённую дочь»? «Ты не понимаешь, один из лордов деревни тоже человек, пусть и со странностями»? «Моя цель "убить Миранду" совпадала с целью одного из местных, вот мы и спелись»? — Я думала... — практически шёпотом говорит Мия. — Я думала, ты мёртв. — Ну, был там пару раз. — Итан хмыкает излишне весело, показательно клацая стальными пальцами, и она вздрагивает от металлического звука. — Что с твоими... конечностями? — в лоб спрашивает Крис, и от неказистых слов всё неприятно сжимается внутри. Тёмный отполированный металл блестит в жёлтом свете лампы, Итан крутит перед своим лицом протезом, словно впервые его видит, рассматривает каждую шестерёнку, мягко отзывающуюся на зов прикипевших к железу мышц, каждый крепко затянутый болт, смотрит на смазанные поршни и натянутые спирали предохранителей. Крис хмурится всё сильнее, наблюдая, насколько покорен Итану до неправильного странный механизм, насколько нечеловечески это выглядит и работает. — Это сделал... один из лордов, — пытаясь правильно подобрать слова, выговаривает Итан. — Оторвал тебе руку и ногу? — уточняет Крис. — Поставил протезы, — Итан фыркает. — Ну, руку тоже он оторвал. Случайно типа. — Случайно!? — взрывается Мия, делая шаг из-за спины Рэдфилда, тянется к механической ладони, но потом одёргивает себя, несдержанно кривясь от отвращения. В её голосе смесь ужаса, тревоги и гнева. Итан устало вздыхает и, дождавшись, когда военный медик наконец-то вытащит из его правой руки катетер и скроется за тканью выхода, с трудом садится на скрипучей медицинской кровати. По спине пробегают мурашки от лизнувшей голую кожу прохлады, хотя в большой палатке-госпитале явно установлены воздушные обогреватели. — Это неважно сейчас, — уверенно отрезает он, задерживая дыхание от резкой боли, прострелившей голову, и тупого нытья мышц от ушибов под рёбрами. — Неважно!? — возмущённо задыхается Мия. — Посмотри, что эти уроды с тобой сделали! Это ведь был тот ублюдок в шляпе и очках, да? Металлокинетик? У Итана всё застывает внутри. — Откуда... — голос резко осип, и он кашляет в живую ладонь, — откуда ты его знаешь? Мия чересчур резко стягивает военную куртку, оставаясь лишь в грязной синеватой майке с тонкими лямками, зло кидает её на соседнюю заправленную кровать. Взору предстают покрытые яркими цветущими синяками худые руки со следами множества болезненных уколов на предплечьях, у каких-то дырочек запеклась тёмная кровь. — Миранда ставила на мне какие-то эксперименты, — её тихий, но резкий голос дрожит от неприятных воспоминаний, переполненных болью. — Этот... в шляпе появлялся не так часто, как огромная трёхметровая вампирша, но всегда, когда приходил он, мне что-то вкалывали, и меня потом часами выворачивало, — Мия вздрагивает и с отвращением морщится. — Он всегда был очень злой, кидался на меня, как бешеный зверь какой-то, швырял металлические предметы и клялся, что однажды снесёт мне голову своим молотом. Больное чудовище. Последние слова она выплёвывает с таким ядом, что у Итана обрывается болезненно что-то внутри. — С ним... — он нервно запинается, опускает затравленный взгляд на свой протез, облизывает вмиг пересохшие губы, но заканчивает: — с ним можно договориться. Мия отшатывается. — Договориться? С ним!? — в её словах столько болезненного недоумения и злой ярости, что Итан не решается поднять глаза. — А может, тебе стоило договориться с Лукасом три года назад, как думаешь?! — слова впиваются в сознание, режут тупым ножом по тонкой коже. — Да все эти ублюдки снятся мне теперь в кошмарах! Итан хочет закрыть своей же рукой себе рот и прекратить этот скандал — он снова, снова вывел её — но что-то дикое и озлобленное, колючее внутри заставляет тихо прошептать: — В моих кошмарах всегда была ты. Мия давится вздохом, в немом возмущении хлопает ртом, не в состоянии подобрать слова. Она хочет высказать Итану многое — и обязательно выскажет, он знает, — но лишь кидает обжигающе ледяной взгляд на молчаливого Криса рядом, сложившего на груди руки, и, порывисто схватив с соседней кровати куртку, исчезает за тканевыми дверьми. Лишь когда исчезает её силуэт, Итан медленно тяжело выдыхает. — Знаешь, Итан... — медленно начинает Крис, натужно подбирая слова для фразы. Он не слушает, только смотрит хмуро на тканевый выход. — Её здоровье?.. — В пределах человеческой нормы, на удивление, — хмыкает Крис, и продолжает: — и всё-таки, Итан... Но тот отрицательно качает головой и перебивает его: — Мы должны спасти Роуз! Рэдфилд опешивает от эмоционального напора, недоумённо хмурится. — Роуз? — переспрашивает он. — Но ты ведь сказал, что её... — Да, сказал, — кивает Итан, попутно вытаскивая из-под покрывала ноги и опуская их на деревянный пол с намерением встать. — Но это не так. Точнее, так, но Миранда... — вздыхает, пытаясь поэлегантнее подобрать слова. Крис кладёт тяжёлую руку ему на плечо, не давая подняться с кровати, и тот безмолвно подчиняется за неимением сил. — Миранда знает, как её... восстановить. Она сейчас это делает. Делала, — хмурится, уточняет: — сколько я был в отключке? — Не больше часа, — Крис тяжело вздыхает, смотрит с каким-то практически отцовским сочувствием. — Итан, прости, но ты несёшь какой-то... Его прерывает громкий и требовательный треск рации, приклеенной на липучке к плечу. Он отворачивается недоумённо и даже немного раздражённо, делает несколько шагов от кровати, словно в попытке скрыть от Итана то, что ему могут передать подчинённые. «Альфа, вызывает Сероглазый, приём» — прорывается сквозь скрипучие помехи. — Альфа слушает, приём. «Альфа, засекли объект Розмари У., как слышно, приём». Крис опешивает, поворачивается к хмурому серьёзному Итану, сгорбленно сидящему на кровати. Нетерпеливо щёлкает рация. — Сероглазый, ты уверен? Приём, — в жёстком голосе скользит что-то шаткое, прокашливается. «Так точно, Альфа. Это Розмари Уинтерс, приём». Крис тяжело вздыхает, хмурится, массирует тяжёлыми ладонями виски, словно откровенно устал уже от всего этого дерьма. — Принято, Сероглазый, — командным тоном передаёт в рацию. — Выдвигаюсь на позицию, жди сигнала, приём. Оборачивается на хрусткий скрип пружин. Не успевает сказать и слова, как его перебивают: — Я иду с тобой, Крис, — в светлых глазах ясно горит решительность. — Это моя дочь, даже не пытайся меня переубедить. Разрушенная деревня дотлевает, пропахшая гарью и вонью. Ликаны воют, скулят и ноют, мелькая чёрными тенями у покосившихся стен и в чёрных провалах разбитых окон, но не нападают, лишь носятся бесцельно и безмозгло, ведомые запахом свежей крови тех, кому не посчастливится уже застать рассвет. Липкие чёрные щупальца стелятся по обвалившимся крышам, тянутся через силу к чёрному небу, обжигаются тлеющим в деревянных досках огнём и серым пеплом осыпаются в топкую грязь дороги. За собственной безопасностью даже не нужно уже следить: вся деревня, окончательно растеряв свой рассудок, пожирает саму себя, не обращая внимания на незваных вторженцев. Итан уверенно идёт вперёд, сжимая в руках лоснящуюся сталь военного автомата, ведёт недоумевающего Криса за собой. Тяжёлые типовые берцы неприятно вязнут в грязи, форменная военная куртка совсем немного велика. Они тёмными размытыми силуэтами приближаются к месту ритуала, Крис, кладя тяжёлую руку в перчатке на худое плечо Итана, искренне просит того быть осторожнее. В низине между скалами — Итан только сейчас замечает, что из скал кропотливо выбиты четыре массивные статуи сидящих на тронах людей — словно всё застыло в моменте, когда он отключился. Красная лазерная точка прицела с оружия Криса застывает на чёрном большом пятне, и внутри у Итана что-то сжимается тянуще-болезненно. Что-то бессознательное тянет вперёд, заставляет присесть и коснуться пальцами. Грязная холодная шерсть всё такая же жёсткая на ощупь. Крис застывает у резной каменной чаши и чёрного неровного силуэта перед ней, опускает автомат. Тихий писк, а затем мягкий детский смех заставляет Итана вздрогнуть. Всё внутри ощущается до предела натянутой ледяной струной, которая вот-вот норовит лопнуть под напором эмоционального. Делает неровный шаг вперёд, к чаше — его останавливает волчья пасть, аккуратно схватившая за штанину. — Н-не п-подходи, — тихий обессиленный волчий скулёж похож на металлический скрежет. Застывший силуэт расправившей вороные крылья Миранды медленно по кусочкам осыпается на разбитую каменную плиту. Роуз в руках Криса довольно смеётся. *** Кипенно-белые длинные коридоры заставляют нервно скрипеть зубы. Химически пахнет хлоркой почти до головокружения, в чистейшем кафеле пола можно увидеть своё отражение. Яркий белый свет электрических ламп заливает каждый угол, каждый неприметный тупик, ни грамма скрывающей тени. Шмыгающие из двери в дверь безликие люди в медицинских масках облачены в такие же белые халаты, и вся эта белизна жжёт глаза до болезненной сухости. Настоящей отрадой становится вычищенное чёрное пальто Криса — тоже скрытое под накинутым на плечи халатом для посетителей. Сложив на груди руки и неприветливо нахмурившись, он нетерпеливо ёрзает на широком приваренном к полу белом стуле и тут же подскакивает с него, как только замечает идущего в конце коридора Итана. Они привычно и безмолвно здороваются короткими кивками, и Рэдфилд ведёт их обоих дальше, вглубь подземного лабораторного комплекса без единого окна и, соответственно, лучика дневного света. Прикладывает белую карточку к считывающему датчику, и дверь автоматически с тихим шелестом отъезжает. — Как рука? — пытается прогнать неловкую тишину между ними Крис. Итан задумчиво поднимает к глазам правую руку, крепко замотанную в толстый слой бинта. Кожа под ним болезненно ноет, но за последнюю неделю это стало чем-то настолько привычным, что практически не замечает, как с пальцев отслаивается, кусочками осыпается неторопливо сереющее мясо. — Ме́ньшая цена за то, что я смог коснуться своей живой дочери, — хмыкает устало, и в голосе ни капли раздражения, словно его всё более чем устраивает. Крис хмурится, в который раз поражаясь терпеливости Уинтерса, то ли до крепости вольфрама закалённого в выпавших на его долю боях, то ли наглухо уже этими боями отбитого. Они в тишине спускаются по лестнице до минус пятого этажа. Неприятно мигает длинный и узкий светильник, на доли секунды погружая их в кромешную темноту — наверное, перегрузка на электросети. На массивной обитой шершавым белым металлом двери висит табличка: «Внимание! Доступ только B и выше». Крис в неуверенности мнётся перед датчиком. — Зачем тебе это, Итан? — он оборачивается, хмурится, кажется каким-то слишком взволнованным. Низкий голос эхом отражается от голых стен на пустующей лестничной площадке. — Хочу... увидеть, — голос неожиданно хрипнет, и приходится прочистить горло. — Убедиться, что с ним всё в порядке. Крис кривится, как от неожиданно прострелившей зубной боли. — Ты ведь осознаёшь, что у B.S.A.A. своё понятие «порядка»? — честная фраза получается излишне резкой. Итан вздрагивает и отводит взгляд, пряча забинтованную руку в широкий карман толстовки. Молчит практически с минуту, прежде чем уверенно смотрит Крису в глаза и твёрдо произносит: — Мне нужно, Крис. Они выходят в абсолютно идентичный белый коридор, крепко пропахший хлоркой, но что-то здесь кажется неуловимо другим. Нет широким шагом бегающих из двери в дверь лаборантов в халатах, нет абсолютной пугающей белизны кафеля, в который, если хорошо приглядеться, кое-где в промежутках намертво въелись нестираемые тёмно-бордовые пятна. Удвоилось количество камер, мигающих раздражающими красными точками под потолком. Нужная дверь оказывается закрыта, и даже белая карточка Криса не помогает. Он громко — излишне громко — стучит по крепкому стальному покрытию. Проходит пара минут в оглушающей тишине, прежде чем магнитный механизм срабатывает с характерным писком. Безликий работник в маске и халате пропускает их в куда более тёмную, чем белый коридор, комнату с выкрашенными чёрной краской стенами и скудным жёлтым освещением. Несколько столов в ряд заставлены мониторами компьютеров, массивные системники натужно гудят, и вентиляция едва справляется с обилием людей и работающей техники — душновато. А возможно, Итана бросило в холодный пот совсем по другой причине. Широкая стена напротив тяжёлой входной двери стеклянная от пола до потолка, и именно оттуда в чёрную комнату льётся бо́льшая часть белого электрического света. Полностью просматриваемое соседнее помещение похоже на какую-то каморку: бетонные пол и стены грязные, заляпаны чем-то тёмно-бордовым, застарелым, испещрены глубокими пересекающимися бороздами от когтей, словно заточённый там зверь готов был выцарапать, выгрызть путь к побегу прямо сквозь толстый укреплённый бетон. Но не смог, и теперь лежит большим чёрным пятном посреди некогда белой камеры спиной к стеклу и даже хвостом не шевелит. — Объект W-146, — со странным удовольствием в звонком голосе вещает один из безликих в очках с тонкой оправой, спрятав руки за спину. Кажется, это он их сюда и пустил. — Нам чрезвычайно повезло заполучить такой экземпляр живым. Итан, кинув на учёного тяжёлый нечитаемый взгляд, едва сдерживает дрожь в руках. — Вы его хоть кормите? — хмуро уточняет Крис, с неприязнью смотря на угловатую спину зверя, покрытую свалявшейся в колтуны шерстью. — Разумеется! — возмущённо восклицает мужчина в халате. — Ну, не то чтобы он ест. С разумными объектами, понимаете ли, тяжело в этом плане. — Он человек, — слишком резко говорит Итан, исподлобья смотря на испугавшегося такого порыва учёного. — Вы не имеете права держать его в таких условиях. — Он биологическое оружие, Итан, — отрезает Крис, сложив руки на груди. Слова бьют больно — и отрезвляют. Как бы ни было тяжело это признать, но Рэдфилд прав. Карл Хайзенберг, лорд безымянной деревни, управляющий металлом и способный перекидываться в волка — не более, чем очередной эксперимент Миранды над очередной жертвой. В человеческом — обычном — мире такого не бывает, это не норма, и подобному существу там, наверху, совсем не место. Не место рядом с Итаном. И это чертовски несправедливо. — Он не менял форму с того момента, как его сюда доставили, — задумчиво тянет пугливый учёный. — И очень жаль, это так затормаживает мои исследования... — Как к нему зайти? — Вы шутите?! — ужасается тот, кладя руку на сердце. Крис раздражённо закатывает глаза. — Это же опасно! — Я... — Итан старательно соображает. — Допустим, я знаю, как заставить его перекинуться в человека. В глазах за стеклом с диоптриями сверкают искры заинтересованности. Тяжёлая обитая шершавыми белыми пластинами дверь имеет целых три ступени защиты: приложить к магнитному датчику белую карточку, посмотреть в камеру для считывания сетчатки глаза и щёлкнуть в механической замочной скважине обычным литым ключом. Дверь с узким окошком у пола открывается со скрипом, натужно, словно ею очень редко кто пользуется. Острые уши ведёт на разрезавший тишину звук. За спиной громко хлопает, и Итан остаётся один на один с лежащим у стены волком. В стылом воздухе душной каморки стоит солёный металлический запах старой засохшей крови и мочи, бьёт по рецепторам так резко, что Итан прикрывает нос рукавом и щурится. В горле тут же свербит, тихо закашливается, не сдерживаясь — зверь мгновенно подскакивает, взведённой пружиной отпрыгивая в противоположный угол, прижимает к голове уши и скалит жёлтые острые клыки, рыча. Итан машинально отшатывается назад, упираясь спиной в закрытую дверь — никто не выпустит. Смотрит испуганно в знакомые белёсые глаза. — Х-Хайзенберг, — хрипло пытается он, в горле пересохло от удушающего запаха и страха, впрыснувшего в кровь адреналин. А волк смотрит болезненно, загнанно, понимающе. В белых звериных глазах читается простое человеческое отчаяние, и у Итана сжимается всё внутри. Он тянет вперёд руки, делает осторожный шаг. Волк молчит, всё так же оставаясь у стены и прижимая уши, крутит кончиком прижатого грязного хвоста у лап, вздыблена свалявшаяся седая шерсть на загривке. Взгляд недоверчиво мечется от человека к чёрному непрозрачному стеклу. — Карл... — одними губами шепчет Итан, делая ещё несколько шагов вперёд. Болезненно худой волк, всё так же в стрессе медленно водя кончиком хвоста, позволяет себя коснуться. Забинтованные пальцы невесомо гладят по грязной шерсти между прижатыми к голове ушами, мягко и знакомо. Зверь успокаивается. — M-meine... b-besondere, — в хриплом стылом рычании едва ли можно разобрать слова, но Итан понимает. От осознания их смысла по спине пробегают мурашки. Волк осторожно, недоверчиво тянется к ласковым пальцам, делает неровный шаткий шаг вперёд и утыкается лбом ему в грудь. Итан ведёт по мягким ушам, зарывается пальцами в тёплый слипшийся от грязи подшёрсток — немного мешают вмиг испачкавшиеся бинты. Чувствует, видит, как под ладонью чёрная шкура начинает редеть. Теперь перед ним на коленях сидит Карл Хайзенберг, голый, кошмарно исхудавший, заляпанный присохшими к коже кровавыми пятнами по всему телу. Под левой ключицей запеклась его тёмная густая кровь — место, куда Итан выстрелил. В белёсых глазах на худом лице с острыми скулами и впалыми обросшими сединой щеками плещется жидкое отчаяние. — Итан, meine besondere, — хриплый голос дрожит. — Я никогда не напал бы на тебя, ich würde dich niemals angreifen, Итан... — Тише, — шепчет в ответ, мягко водя рукой по грязным седым волосам, свалявшимся в колтуны. — Я знаю. Он медленно гладит застывшего на коленях Карла по голове, затем опускает забинтованную руку ему на плечо, с серьёзностью во взгляде заглядывает в белёсые глаза. — Я пришёл попрощаться, — тяжёлая фраза, жёсткий голос. В протянутой металлической руке, тихо лязгнувшей стальными пальцами — затёртый военный жетон на тонкой крепкой цепочке. Его, тот самый, случайно сорванный с волчьей шеи в последней драке. И маленькая чуть поеденная ржавчиной на резьбе гайка. Кладёт в трясущуюся ладонь осторожно, старательно незаметно для наблюдателей за стеклом — металл приятной подконтрольной вибрацией отдаёт под кожу. Когда Итан громко хлопает тяжёлой дверью, гайка знакомо левитирует, прыгает послушно в шершавой мозолистой ладони.