По влажной густой траве неспешно ступает пара босых ног. Вокруг никого. Глухо, словно под стеклянным куполом. Слышно только себя, сравнить хотя бы с положением мухи в банке. Так тихо, что дух захватывает, что в ушах, потрескивая, начинает гулять ветер, рождая писк помех. Рассветное солнце мертвенно бледным светом играет меж капелек утреннего тумана. На уверенном и несколько хозяйском настрое проходятся шагов так десять вглубь луга, прежде чем обладательница узеньких и аккуратных голеней остановится. Скромно потупив голову, словно находясь под пристальным взором кого-то со стороны, неизвестная звучно и глубоко вдыхает носом свежий, с кислинкой, запах зарева, пропуская через себя некоторую решимость и спокойствие. Словно под наваждением, с некоторым трепетом зарывается она пальцами глубже в изумрудный ворс лживо бескрайнего поля. Молодая девушка тихонько хихикает, когда по грязным от почвы ножкам пробегает щекочущая дрожь. С видом знающей каждую деталь данного места наизусть, так и с неподдельным интересом она разглядывает окружающие детали растительного покрова. Достаточно родное место, чтобы снова и снова находить в нём что-то новое. Единственным признаком того, что время ещё, к сожалению, не остановилось окончательно, становится еле уловимая нотка гари. Разрушающая идиллию искра, которая прожорливо подползает к центральному изображению с уголка, превращая всё на своём пути в черноту.
“- Анка, догоняй! Скорее, капуша, чего ты ждёшь?”- Слышится до боли знакомый голос и заливистый смех целой компании молодых людей, достаточно иллюзорный, чтобы тут же усомниться в подлинности. Как будто являющийся проделкой собственного сознания. Зов выпархивает откуда-то за спиной испуганной до хрипоты птицей. По девичьей спине от испуга пробегает неприятный холодок, заставляющий в момент вздрогнуть всем телом, машинально вздёрнуть плечи, безнадёжно спрятать открытую шею. Но не обернуться. Уж слишком велик был шанс встретиться глазами с причиной своей гибели и упасть в обморок от шока, прежде чем тело столкнётся с реальной угрозой. Эхо звука хлопающих крыльев прокатывается по открытому пространству, волной подкидывая душу из пяток, возвращая на положенное место. Этот импульс подталкивает к тому, чтобы сдвинуться, а затем и вовсе перейти на бег. Невпопад перебирая ногами, на этот раз уже обутыми в рабочие сапоги, на два размера больше нужного, девушка целенаправленно бежит в сторону ощетинившейся чащи. С каждым прихрамывающим рывком, травы бралась пятнами, залысинами, уступая территориальное господство каменным глыбам, земляным порогам и грязному снегу. Не брезгая собственным спасением, всеми конечностями хватается за корни, чуть ли не вгрызается в землю зубами, чтобы с не дюжим усилием поднять вес тела на следующую гряду. Тонкие бледные пальцы с тряской прямо на ходу отряхиваются о полы шерстяной просыревшей насквозь юбки. Ранее девушке уже довелось переправляться почти вплавь: старый детский дощатый мостик-порт для прыжков прямиком в воду, которые она и её товарищи закрепляли у речной долины за участком семейного особняка Беневьенто, к глубочайшему сожалению, не могли похвастаться долговечностью. Но зато напоминали о прекрасно проведённых деньках. Уже заранее протоптанные тропы и изобретённые маршруты детских развлечений специально для такого места. С каждым сезоном менялась природа вокруг, лес претерпевал свой оборот, но для неё он оставался тем же самым. Как такой же отдельный человек, носитель воспоминаний, мечт и секретов. Само по себе тихое и миролюбивое место, оттуда не хотелось стремглав убегать навстречу возможностям и перспективам. Иногда ранней осенью мы даже могли ощутить в воздухе приторные цветочные нотки, от которых голова шла кругом. От чего Юстис, сын садовника при Донне, всякий раз с гордостью напоминал окружающим, что именно он показал нам это чудесное место. И скорее всего, запах, доносимый до нас душными днями,– результат усердной и честной работы его отца.
“В этом и состоит призвание! Чтобы ВСЕ могли ощутить прелесть его стараний. Не только же хозяйке любоваться и нюхать цветочки. Так бы всё наше село уже давным-давно заиграло новыми красками, зуб даю”
Чёрные сучья облысевших кустарников лупят по открытым участкам тела, цепляются за комично несочитаемые предметы одежды. Но и сама девушка припадает и отталкивается от стволов многовековых елей, чтобы хоть как-то прибавить ходу. Ритм её бега похож на зацикленную плёнку: то выравнивается, то спустя пару метров снова спотыкается о преграду дикого ландшафта, либо о собственные ноги.
“ - Когда я вырасту…”- шептал Михай подружке, одной из беззаботных летних ночей. “-… я собираюсь работать вооон там”. Он бессовестно тычет пальцем туда, где край заводской трубы возвышается над панорамой хвойных великанов. А уж потом, налюбовавшись, хоть и издалека, на помеченную цель, заботливо заправил прядь длинных тёмных волос своей спутнице за ушко. “Я помню это так явственно, будто это было совсем недавно”- вклинивается в череду воспоминаний её нынешний голос с отдышкой. Усталая улыбка проглядывает на чумазом вспотевшем лице. Настолько нелепым казалось ей это громогласное заявление тогда. “- Увидишь, я ворвусь туда и стану самым искусным литейщиком, или нет-нет, сразу начальником цеха! ”. Влюблённые сидели вплотную, что позволило девушке запомнить каждый выдох, каждое прикосновение, каждую интонацию. Несложно было догадаться, что глаза юноши в тот момент так и блестели, отнюдь не от лунного света, а от воодушевления. Чувствуется, что именно так же настойчиво он смотрел на неё, предлагая обручиться. Именно так он смотрел ей вслед, отправляясь покорять вершины будущей профессии.
Всего двумя днями ранее девушка суетливо заколачивала ставни в доме Луизы, стены которого были сравнимы по прочности разве что с карточным домиком. Малый опыт столярной практики давал о себе знать попаданием молотка мимо шляпки гвоздя, прямо по женским дёргающимся от страха пальцам. От такой халтурной работы самой становилось жутко, потому что в дальнейшем от её оплошности могла зависеть жизнь ближних. Не самых приятных людей, что могла уберечь судьба, но всё же тех, кого она знала в лицо, кто является оставшейся частью её “стаи”. Тесно, словно в склепе, но зато рядом с огнём и, пока что, живыми душами. Несмотря на то, что тела их оставались обыкновенными, прежними по своей сути, внутри уже скалились дикие звери, жаждущие плоти и крови. Облупливающаяся штукатурка стен, отсыревшие деревянные балки, подпирающие потолок, маленькие, низко посаженные оконные рамы, по сути своей бесполезные – всё на месте, погром сводится к минимуму, чтобы уберечь остаток рассудка. Порядок, как и сохранение рассудка, - понятия близкие - являются исключительно женскими занятиями. Неуместным кажутся нетронутые столовые приборы и белые занавески в технике макраме – иронично успокаивающие элементы декора, оставшиеся от обычной жизни, вне опасности, нетронутые этим вихрем перемен. Анка даже было подметила, что точно такая же тарелка с цветочным орнаментом когда-то была и в её родном доме. Это белое пятно приковывает к себе взгляд, заставляет сфокусироваться. Приходила даже мысль утащить и спрятать эту несчастную тарелку от греха подальше, чтобы успокаивать себя по ночам. Неизвестно, сколько ещё пришлось бы сидеть в стенах импровизированной баррикады. Глядя на всё остальное серое окружение, воображение рисует самые изощрённые картины того каким образом все будут похоронены именно тут. На удивление цивилизованным образом. Почему именно так? Дьяволу не писаны их законы и обряды.
Переоборудование знатнейшего из беднейших зданий во всей деревне заняло приличное количество времени, просто потому что никто из присутствующих не хотел соглашаться с суровой действительностью. Время утекало сквозь пальцы, шло на беспричинные истерики, ссоры, оплакивание пропавших и погибших близких.
Всеми жителями деревни овладел некий бес. Чертовщина взяла в прислужники единицы, но разнеслась одержимость со скоростью лесного пожара. Кто бы знал, что дом-музей почтенных супругов, мирно доживающих свой век, в один ненастный день послужит Ноевым ковчегом для горстки безродных выживших.
На “общем совете”, если можно было так выразиться, хотя бы из приличия принимались самые абсурдные решения: периодические обходы в дневное время, смена караула в ночное, керосиновая баня для чудищ, которые могли притаиться в высохших посевах, и обязательно регулярная молитва во славу хранительницы наших грешных душ – Матери Миранды. “Благополучная жизнь в ложбинке живописных Румынских гор, как у Бога за пазухой”, казалось, именно такой девиз всегда держал нас в упряжи. Похоже на заголовок туристического буклета. Поездка в один конец для тех, кому выпал шанс здесь родиться.
На воскресное слушание ходили в основном люди старшего поколения, жители в летах. Остальные же вне зависимости от дня недели не могли отказаться от имеющегося объема работы, количества житейских проблем. Потому как портрет Святой Матери можно было найти в любом жилище, сомнений в верности ни у кого даже не возникало – одной верой сыт не будешь. Фигура женщины всегда облачена в чёрное с золотом. Окружена она жертвенным огнём своей праведной кары, либо держит мирно спящего агнца на руках – она всегда величаво спокойна. Но если дело касалось благодарности за посылаемые чудеса мирского спокойствия и покровительства, то за этим не постоит. Скот, рабочие, бесконечные проповеди… фанатизм ли? На памяти родные называли это “Свободой вероисповедания”.
“Что мы сделали не так?”. Среди первых и последних уцелевших, несмотря на немногочисленность, было невероятно душно. Словно грешникам в аду. Оно и не удивительно, почему тогда ОНА от нас отвернулась?
Упадническое настроение сменилось лающей бранью, стоило на пороге заявиться чужаку. Мужики, до этого топившие панику в спирте, отличном горючем для розжига самодовольства, как будто учуяли прибывшего ещё за несколько вёрст. Возможно, по рёву оцепления в противовес. Уж слишком долго на горизонте было чисто, не появись кто-то посторонний. Кредитом доверия, хоть и весьма хрупким, стало то, что этот мужчина привёл Елену и её раненого отца.
- Да кто он, блять, такой?! Разгуливает тут, видите ли по рассаднику заразы. Ты глянь, чуть ли не нагишом. – по очереди стали реветь слабо различимые в тенях каминного пламени пасти. – Ты этих тварей собрался голыми руками спать укладывать? С чего мы должны верить тому, что ты не перегрызешь нам ночью глотки?
Декларировали чётко по кругу, косясь на замотанный в грязную тряпицу обрубок того, что осталось от пятипалой конечности.
Буквально слившись по тону бледности с плохо отштукатуренной стеной, Анка тихо стояла с краю, теребила собственные пальцы, наблюдая за разворачивающейся каруселью тщеславия из тени, прислушиваясь к стадному голосу. В голове, как и на языке, крутилось одно и то же, как на старом проигрывателе, который зажевал плёнку.
- Я всего лишь ищу свою дочь! – отчеканил гость, назвавшийся при входе Итаном. Так его представила нам и хозяйка. Видимо это показалось ему достаточно весомым аргументом супротив пьяной деревенщины.
- Да мы все здесь кого-то, может быть, ищем,… чем ты лучше, а!? – Тут же саркастично перебил его особо говорливый Антон, которого под действием спиртного потянуло на нравоучения, и сплюнул светловолосому мужчине прямо в ноги. – Мож жену мне приволочёшь, если от неё чё нить да осталось?
В этот, не самый подходящий, момент девушка думала было подойти ближе: чтобы расслышать то, что бормочет себе под нос тот самый горе папаша, потому что ноги, будто сами пришли к такому решению, или она просто понадеялась стать голосом здравого смысла. Что-то явно кольнуло внутри. Но стоило подойти достаточно близко, чтобы встать перед агрессивно настроенным Антоном, как тут же прозвучала звонкая пощёчина. Кожу обожгло рассеянной болью. Такое свойственно только людям. Жечь кожу кожей. Предательство было обозначено и пресечено сразу же. Жест защиты по отношению к чужому человеку в порыве страстей был тут же очерчен гробовой тишиной. Панический вдох Елены и Луизы, грохот упавшего на пол тела, громкая одышка пьяного Антона, мучительное кряхтение Леонарда, цоканье собственнических мужских языков. Но, похоже, это была крайняя точка, после чего температура пошла на спад.
Постепенно приподнимаясь с трясущихся коленей, опрокинутая ощутила на себе прикосновение сверху. Уцелевшей рукой пришелец осторожно, еле шевелясь, чтобы обойтись без лишних жертв, хотел было взять девушку подмышкой, помогая подняться. Можно сказать, что от непредсказуемости, чего ещё можно ожидать от местных жителей? Даже от тех, кто на первый взгляд выглядит безобидно. Не подняв головы, следовательно, и взгляда, будто скрывая лицо за занавесом тёмных волос, она неожиданно подёргала мужчину за край куртки, давая секундный знак следовать за ней. В полусогнутом положении они выскользнули в место, которое раньше можно было назвать кухней. Впопыхах, как будто сопровождающий её мужчина уже давно истекал кровью стоя в общем зале, женские руки нервно закопошились с рваными лоскутами выстиранной ткани, специально заготовленной уцелевшими женщинами в целях оказания первой помощи. Всё же была в их умах какая-то слепая надежда выживать после укусов посланников Ада. Насытившись по горло тем, как небрежно роняется один и тот же кусок материи на пол трижды, Итан не выдерживает и хлопает целой рукой по столу, призывая самопровозглашённую Мать Терезу прийти в себя. Это отрезвляюще действует на них обоих. Девчонка замерла напротив, держа руки перед собой в жесте “сдаюсь!”. В глазах, сидящего напротив, читался немой вопрос, который в последующем обретает форму доходчивого шепота:
- Что тут, чёрт возьми, происходит? – Уинтерс уже догадывается, что ответа может и не последовать. Одичавшие люди, почти не отличающиеся от тех, что бродят снаружи. Только поязыкатее, по красноречивее поливают из словесного ведра с помойной бранью.
С трясущихся, от приступа плача, губ не сходит ни звука. Она молча прикладывает к ним указательный палец, прося помолчать, открыто смотрит в лицо сквозь спадающие пряди волос. А затем указывает обратно, в место сбора. Краем глаза мужчина замечает, что попытки на этом не прекратились: Анка умудрилась стянуть с места ранения старую импровизированную перевязку. Остаётся только поверить молчаливой собеседнице, которая, хоть и сквозь солёную пелену слёз, с нескрываемым ощущением рвотного позыва, но уже более собрано уменьшает шанс загрязнения этой проклятой раны.
***
Живая…?
***
Тревожность не берёт пленников. Особо дёрганые и резкие, обычно, долго не живут, падают сразу жертвами обстоятельств. Откуда ей было знать, что настоящее пекло только впереди. Об этом всякий раз напомнит редкий снегопад, опускающийся пеплом снежинок на девичий кончик носа. Позади нечего искать, даже фаянсовые тарелки, и те, потрескались во всём этом хаосе. Девушка держала за руку вестника гибели, все присутствующие там приложили частицу своей веры ради общего спасения, даже в пользу того человека, которого не знали. Всё пришло и ушло по вине одного. Зарывая руки в песок не отмыться теперь от следов прикосновения к несущему одни только разрушения. Истерически смеясь и плача девочка не знает как принять этот грубый подарок судьбы, которая буквально выплюнула её искрой из этой мясорубки. Кем бы ни был светловолосый мужчина без пары пальцев, он увёл за собой если не всех, то большинство вурдалаков. Путь в никуда теперь открыт?
Какими бы ни были воспоминания, теперь она бежит в единственное доступное убежище, возведённое с милостью самой Матери. Всё остальное – просто жалкая пародия на спасательный круг. Нет иного бастиона. Если Михаил и вправду был настолько дальновиден, то Анка явно недооценивала умственных способностей своего суженного. Вперёд через лес из чёрных костяных стволов. Трусливым зверем от незримого бедствия или партизаном подальше от основного поля битвы.
