In the cat's castle.

ноябрь. двадцать шестой день. часом позже. кухня встречает вернувшихся из хранилища парней прохладой, застоявшимся воздухом, привычным беспорядком и выделяющейся своей чудесной необычайностью подвеской, оставленной часом ранее на столе. подвеска чарует своим таинственным свечением красных и чёрных переливов, приковывая взгляд к своему покрытию из ювелирной эпоксидной смолы, а чанбин сопротивляться этому не может вовсе, дрожащей рукой несмело тянется к ней, желая взять её на руки и получше рассмотреть каждую деталь. когда со стороны хёнджина слышится снисходительное «можешь взять», он действует решительнее. — это ключ от карманного пространства, — объясняет хван и, поймав на себе бинов заинтересованный взгляд, кивает на свисающую с его рук серебряную цепочку, — мне его чанни-хён подарил лет пять назад. вещь не хитрая, но делать её долго и муторно, если верить словам хёна. тут главное найти бездонный кармашек, потому что мало кому захочется делать его самостоятельно, а если найдёшь, тогда… … тогда дело останется за малым, как выясняет со, слушая рассказы хёнджина о процессе создания карманного пространства. маг жестикулирует активно, губы поджимает всякий раз, когда из головы сбегают нужные слова или когда теряет мысль, заменяет забытые слова матными и делает короткие паузы, вероятно, чтобы припомнить, что ему говорил хён и что написано в каком-нибудь из старинных магических фолиантов. оказывается, для создания карманного пространства нужно не так много: бездонный кармашек, который «на самом деле далеко не бездонный» и «имеет конкретный размер, равный площади трёх колизеев», заклинание по привязке одной вещи к другой, дверь, ведущая во всё равно какую комнату, а также любая удобная для будущего пользователя вещичка, которая позже станет ключом для выбранной двери. — с помощью заклинания связываешь кармашек и дверь, а потом дверь и ключ, — продолжает хван, — кармашек становится полноценной комнатой, в которую можно войти. и всё. на самом деле, я не знаю точно, в чём заключается муторность, наверное, в запоминании заклинаний. вслушиваясь в хёнджиновы рассказы о пространстве, дверях и ключах, чанбин о ходе времени забывает вовсе. он, видимо, с ролью заинтересованного слушателя справляется на отлично, по крайней мере, рассказчик на своего слушателя не жалуется. со не перебивает, кивает или поддакивает в нужных местах, ловит каждое сказанное хёнджином слово и старается запечатлеть этот момент в памяти навсегда. когда-нибудь хван хёнджин уйдёт, забрав с собой всё самое чудесное и магическое из жизни чанбина, и выбросит из головы все произошедшие двадцать шестого ноября две тысячи двадцать четвёртого года события, забыв о них, как о страшном сне, а чанбин потом ещё не единожды обратится к воспоминаниям об этом дне, раз за разом грезя о мире, частью которого он не является. когда-нибудь хван хёнджин уйдёт. мысль эта неожиданно неприятна и сбивает с толку. — такая подвеска есть у всех из нашей банды, — хван сменяет активную жестикуляцию на приготовление целебной заварочной смеси. смешав листочки клеолипика и обычного чёрного чая, найденного на одной из кухонных полок, парень в заварочный чайник полученную заварку высыпает и обращает своё внимание на круглые плоды неизвестного чанбину дерева. нарезав их кривовато, отправляет к заготовленным заранее листочкам будущего чая. — ах, точно. кроме лино-хёна. так-то я не видел, чтобы у него были хоть какие-нибудь — да хоть бы даже одежда, — свои вещи в замке, пускай он и живёт в нём намного дольше меня. позже хёнджин пускается в долгий, не очень интересный рассказ о подвесках их банды и о том, что они связаны с комнатами замка, и объясняет, что попасть в замок через двери хранилища всё равно невозможно, ведь «выйти можно только из той двери, в которую зашёл». бин абстрагируется от хёнджинова рассказа, наконец-то позволив себе отвлечься от его голоса. перед глазами у него образ невысокого паренька, вставшего рано утром, на рассвете. паренёк стоит на балконе ходячего замка. одет он в тёплый — наверняка чужой, — махровый халат пастельно-голубого цвета, на ногах у него носки и домашние тапочки, одолженные у чанни-хёна (или джисона, или ёнбока, или хёнджина — не важно). в левой руке у парня большая кружка горячего кофе — непременно горького и без единого намёка на молоко или сахар, — а в правой дешёвенькая книжонка бульварного романа. взгляд парня скучающе скользит по строчкам с предсказуемыми, обязательно излишне драматичными диалогами, лишь изредка он опускает карие глаза на постоянно сменяющиеся, но всё равно однообразные пейзажи, уже успевшие надоесть. он наверняка давно разочарован в мире и его ценностях, в материальных вещах, а потому не питает ко всему этому особых чувств, одни лишь посредственно-написанные женские романы с гиперболизированными драмами помогают ему что-либо чувствовать — да хоть те же злость и негодование из-за глупых действий персонажей, выдуманных кем-то безликим, — кроме желания прекратить наконец своё серое, как заволочённое тучами небо, существование. невольно чанбин проникается симпатией к этому образу лино, у которого в целом замке нет ни одной своей вещи, ведь они для него не имеют никакого значения. — ты будешь обычный чай или?.. — такой же, как у тебя, хёнджин. — понял. хван хозяйничает на кухне со так, будто находится в собственном доме: заливает в заварочный чайник кипяток, некоторое время ждёт, а позже разливает чай в две заранее подготовленные им чашки. хван успокаивается и садится на место только после того, как выуживает откуда-то сахарницу, потерянную чанбином несколько месяцев назад, и ставит её перед своим новым знакомым. чанбин ловит себя засмотревшимся на действия хёнджина с глупой полуулыбкой. сладкий травяной аромат чая стоит по всему дому, но хёнджину, кажется, этого недостаточно: едва подрагивающими пальцами он обхватывает чашку с горячим напитком, подносит её к носу и глубоко вдыхает исходящий от неё запах. глаза прикрывая, наконец расслабляется и телом, и духом, только сейчас временно позабыв обо всех взвалившихся на него проблемах, делает первые несколько глотков. чанбин следует примеру хёнджина. вдыхая бодрящий чайный аромат, парень чувствует, как по всему телу табун мурашек проходит, становится легче дышать и быть. опьянённый облегчённым состоянием, он делает глоток обжигающего напитка, давится из-за резкого болезненного ощущения — чашка отправляется обратно на стол. саднящая полость рта ещё долго не даёт о себе забыть, а обиженный на свою неосторожность бин руки на груди скрещивает недовольно. хван вновь без смятения и неловкости ведёт себя как главная хозяюшка, будто живёт в этом доме всю жизнь: споласкивает под краном найденные им чайную ложку и стакан, наливает в стакан холодной воды и растворяет в ней пол-ложки соли. он взволнован из-за чужого состояния, старается действовать быстро, а от того неуклюж и в самую малость забавен. роняя со стола всё, что лежит не на своём месте, он прохладную кружку в руки чанбину суёт, попутно объясняя, что полоскание этим солевым раствором должно помочь с болью. чанбин слушается хёнджина и исполняет то, что ему сказали сделать. хёнджин, оказывается, очень заботливый и беспокойный. — в книгах и сериалах после знакомства с непонятно откуда взявшимся магом обычно жизнь главного героя переворачивается с ног на голову, а моя… — со не улыбается, хотя слова эти вызывают иррациональное желание громко рассмеяться, — всё так же полна бытовых вещей, вроде «случайно обжёг язык» или «пора собираться на работу». — мне правда жаль, что из меня получился такой никудышный сюжетный поворот, — хёнджин не улыбается тоже. он на своё место садится, одной рукой поднимает свою чашку поближе к лицу и рассеяно рассматривает её дно, будто по заварочной гуще гадать собрался, а пятерню свободной руки зарывает в спадающие на глаза тёмные волосы. спустя время обратив внимание на лежащую не далеко цепочку, парень возвращает её на законное место на груди, скрыв от чужих глаз за воротом найденной в хранилище голубой поло. — да забей, я не должен был это говорить. реальная жизнь не книга и не фильм, поэтому отличается от всяких выдумок, — чанбин горло прочищает, пряча секундную вспышку зависти за закрытыми глазами. он не чувствует злобы или обиды на хёнджина, но зависть к людям, могущим облегчить себе быт одним лишь щелчком пальцев, душу скребёт, не давая остыть к мысли о переменах в жизни, связанных с появлением в ней магии. в глубине души чанбин всё равно надеется хоть на что-нибудь. — ты, кажется, что-то говорил про работу? — хёнджин некоторое время после слов чанбина молчит, не желая продолжать тему, а когда в голову приходит новая, немедля её озвучивает, — кем работаешь? — говорил, — соглашается со, устремляя взгляд карих глаз на собеседника, — работаю в одном баре. «лунная дорога», может, знаешь. не помню, кем я там записан по бумагам, но выполняю работу… хм, наверное, всё-таки официанта. если клиентов много, разношу им выпивку и закуску. в обычное время присматриваю за чистотой в зале, за теликом и музыкой, если её включают. такое редко бывает, всем подавай какие-нибудь матчи, поэтому за музыкой я, можно сказать, и не слежу вовсе. кстати говоря… под заинтересованным взглядом хвана чанбин суетливо оглядываться начинает, выискивая на всех ближайших поверхностях старенький побитый смартфон, и за одно ладошками по карманам похлопывает, чтобы проверить и их тоже. не сумев отыскать поблизости искомую вещь, он глубоко вздыхает — придётся искать по всему дому. — мне сегодня на работу к трём часам, — осведомляет чанбин и покидает кухню. — мне подождать на улице? — к большому удивлению со, хёнджин не остаётся на кухне, а тихим аккуратным шагом идёт следом за ним, — я всё понимаю и не осуждаю. оставлять дома незнакомца опасно и… — нет-нет, всё нормально, — перебивает чанбин, стоя по среди комнаты и почёсывая затылок, — я ведь сам предложил тебе остаться. хотя это, конечно, абсолютное безрассудство. со не в силах произнести эту мысль вслух. — мне хватит, если ты просто пообещаешь никогда не исчезать так же внезапно, как появился, — пока он цепким взглядом скользит по запыленной тумбочке, с уст срывается ещё одно крайнее безрассудство, — ну или можешь оставить мне какие-нибудь ценные документы для общего спокойствия. у тебя есть, к примеру, паспорт? — подожди, — хёнджин руки по карманам прячет, тонкими пальцами цепляется за нечто в них, когда чанбин наконец прекращает поиски телефона, обратив на его руки прищуренных очей заинтересованный взгляд, видит, как хёнджин перебирает картонные карточки, а ещё читает вслух их названия: удостоверение магической личности, права на вождение легковых автомобилей, акции компании «кками энд ккоми интертеймент» на имя хван хёнджина, права на вождение ездовых императорских пингвинов и синих китов, обычный человеческий паспорт гражданина корейской республики — и суёт каждую картонку чанбину, молясь богам всех трёх миров, чтобы у него не возникло желания расспросить подробнее о таком странном выборе средств для передвижения. у хёнджина нет ответа на этот вопрос. — я всё понимаю, но… — у хёнджина на лице мелькает разочарование во всём божественном, но чанбин этого не замечает, — ты реально умеешь ездить на пингвинах? и на китах? боюсь спросить, на кой чёрт тебе это понадобилось. хёнджин тяжело вздыхает. — пингвины, машины, киты… какая разница? ты думаешь, на северном полюсе есть асфальтовые дороги? — ты был на северном полюсе? — в глазах застывает удивление, которое за последние несколько часов стало вполне привычным, а голосе слышится неподдельное уважение. хван на это лишь таинственно кивает. продолжая доверенные ему документы рассматривать, чанбин особое внимание уделяет паспорту, считывает из него: — двадцатое февраля, две тысячи первый год. мы одногодки, но ты старше, хён. на вкус новое обращение похоже на лакрицу, или колу с лаймом, или burn с яблоком и киви, а цвет у него неприятный жёлтый. чанбиново «хён» странное, как будто бы совсем неуместное между ними двумя — забывшими о нормах приличия и формальностях с первого же дня. — давай без этого, — хёнджину это обращение, кажется, тоже совсем не нравится. он отмахивается от формальности, как от назойливой мухи, разрешает младшему обращаться к нему, как к хорошему другу, без всяких суффиксов и окончаний. — хорошо, — кивает согласно, радость свою скрыть не стараясь, — у тебя много документов для того, кто скрывается от правительства. зачем тебе все эти бумажки? — некоторые остались после той — оставшейся далеко позади — понимает чанбин, — жизни, другие понадобились позже, вот и ношу их с собой, на всякий. — значит, раньше ты был обычным человеком? — конечно, был. — а потом просто обучился у мага? — ничто на этом свете не бывает просто, — хёнджин почему-то резкий и колкий. чанбину непонятна резкая перемена в чужом настроении, но он не испуган ею и ни капли не обижен. он решает временно прекратить задавать вопросы, чтобы дать отдохнуть своему гостю, а заодно хорошенько обдумать огромное количество свалившейся на него совершенно неожиданно, как гром среди ясного неба, информации. улыбнувшись хёнджину и негромко бросив: «мне пора собираться» — наконец находит потерянный ранее телефон. сверившись со временем, шепчет под нос: «и вправду пора» — и принимается наспех собирать рюкзак. телефон, зарядное устройство, блокнот с ручкой, антисептик и чёрная маска — всё это отправляется в основной отсек, а хёнджиновы документы он кладёт в отдельный карман. он переодевается в одежду на выход, накидывает кожаную куртку и обматывается длинным тёплым шарфом, а застряв на шнуровке кроссовок — будь она неладна, — тратит на неё добрые пару минут, потом всё-таки встаёт, глубоко выдохнув, хлопает себя по карманам, ключи разыскивая. — уходишь? — хёнджин в небольшом коридоре стоит, чуть склонив голову и прислонившись спиной к стене. — угу. — а вернёшься когда? — ближе к двенадцати ночи. — я буду ждать.