Нетрадиционно универсальные

Антон трет лицо руками, тщетно пытаясь втянуться обратно в реальность. Дождь барабанит по тонкому металлу крыши, размывает по лобовому стеклу габаритные огни впередиплетущихся машин и сигналы светофоров. Ира на переднем сиденье непривычно тихая, смотрит в окно невидящим взглядом, отвлекаясь только на предупреждающий о поворотах навигатор, чтобы проверить, в нужное ли из трех «право» они сворачивают. Дима с Катей как будто дремлют, ни звука с заднего сиденья не слышно. В машине темно, тепло и до безобразия уютно, и Антон еле заставляет себя следить за дорогой. Хочется отпустить замученную сцеплением левую ногу ― стоит ли любовь к механике таких жертв? ― развалиться на кресле, расфокусировав взгляд, и залипнуть в моменте. ― Дим? ― Организм до последнего сопротивляется намерению издавать какие-либо звуки, и оклик выходит смазанно-залипшим. ― М. Антон хмыкает мысленно ― тоже пару секунд собирался с силами. ― А ты откуда Арсения знаешь? Сзади раздается шуршание, а затем в проеме между кресел показывается Димина голова. ― Что, понравился? Посмотрите только на него, и куда делась усталость и разморенность из голоса? Хитринки так и звенят, а в зеркале заднего вида Антон ловит его прищуренный в доброй насмешке взгляд. Надеется, что в мигающем полосами фар освещении его потеплевших ушей не видно. Ему двадцать пять лет, а на Димкины подколки до сих пор реагирует как тот самый пятнадцатилетний пацан, которому только-только представили Дмитрия Темуровича как нового куратора их школьной команды по КВН. ― Да че ты... ― Пфф! Он его всю трассу фоткал, не отрываясь, хотя обещал меня, — тут же влезает ябедничать мигом взбодрившаяся Ира. ― Представляешь, говорю ему: «Сними мне видео, как я по перекладинам побегу», ― ну по тем, на высоте которые, там сетка еще внизу, и что ты думаешь? Семь секунд он снял. Зато Арсения со всех ракурсов нащелкал. А Катя вот молчит, какая хорошая Катя женщина. ― Да ты сама от меня постоянно в другой угол лезла! Сфоткай-сфоткай... Ну так встань туда, где кадр нормальный будет, ― бузит Антон, повышая неосознанно голос и расходясь под конец предложения в жестикуляции. ― Антош, ну чего ты возмущаешься? Понравился и понравился, такое случается. Каждый принц, даже самый холодный и неприступный на вид, мечтает о большой и чистой люб... ― Ой, Поз, да иди ты! Тот смеется, поглядывая на вцепившегося в руль Антона то прямо, то через зеркало, и наверняка теперь даже темнота и тряска не скрывают его румянец. Да ну как так-то? ― Ладно-ладно, ― примирительно поднимает тот ладони. ― Я его не знаю. Ну, в смысле не знал до сегодня, как и ты. С нами должна была быть Ира Мягкова, моя знакомая из стендап кафе. ― А ну, да. Иру помню, ― кивает Антон, кося глазами в левое зеркало. ― Так вот. Катя когда меня на всю эту заварушку соблазнила, то попросила найти еще людей, и я ей предложил. Сказал еще, что если кто из знакомых заинтересуется, чтобы звала, потому что у нас как раз одного в команду не хватало. Она позвала Сергея Мати?.. Как его там? Который как раз с Арсением приехал. ― Матвиенко. ― Да, его. И вот мы должны были таким составом и бежать, но Ира вчера ночью написала, что чем-то отравилась, и чтобы деньги не пропадали, попросила свой билет перепродать кому-нибудь знакомому, кто согласится на эту дичь. Вот твой Арсений и согласился. «Да не мой он», ― бухтит мысленно Антон, не решаясь высказывать недовольство вслух. Не буди лихо, пока затихло и снова отвернулось к окну и навигатору. ― М, понятно. ― А чего спрашивал? ― еще сильнее высовывается из-за спинки кресла Дима. ― Да просто было интересно. ― Лааадно, ― соглашается заговорщическим тоном тот, откидываясь обратно на свое сиденье. «Прохладно, блять». ― Через шестьсот метров поверните направо. ― Перестройся сейчас лучше, тут только с крайней. Щелкают поворотники, клацает послушно кнопка аварийки ― Антон по себе знает, что эти три секунды перемигиваний в негласном «спасибо» снижают градус возмущения тому, что влезли прямо перед носом, до приемлемого «ладно, лезь, раз поморгал». ― Как думаешь, Поз, он кто? ― Интересно, получается ли у него звучать хоть наполовину так непринужденно и скучающе, как он задумывал? С заднего сиденья слышатся цоканье и недовольный длинный вздох. ― Антох, ты опять? ― Ну что опять? Ты же знаешь, зачем мне, ― тут же ощетинивается Антон. ― Шаст, ну когда это было? Ты вот хоть раз пробовал с альфами, чтобы что-то там утверждать? ― Поз, мы сто раз уже на эту тему говорили, че ты начинаешь опять. Не надо мне с ними пробовать ничего, там сразу все понятно. Дима снова высовывается между кресел, и Антон кидает на него быстрый недовольный взгляд, поджимает губы. Опять все та же шарманка. Он уже даже знает следующую фразу. «Да что тебе понятно?» ― Да что тебе понятно? ― Бинго! ― Ты знаешь, что именно, Поз, нахера спрашиваешь каждый раз? Хотел ведь промолчать, и почти промолчал, но слишком уж ярко стоит перед глазами картинка того, как Арсений сжимал обеими ладонями ремень сумки, утопая плечами в его толстовке. ― Потому что ты каждый раз ничего внятного не отвечаешь. ― Да блять, я... ― вскипает Антон, набирая воздуха в грудь рваным вздохом. ― Не, ладно, закрыли тему, ― машет головой Дима и укладывает ладонь ему на плечо, слегка сжимая. ― Не знаю я, кто он. На вид непонятный какой-то, нюхать я его, уж извини, не нюхал. Антон угрюмо кивает, выруливая на съезд на МКАД. «Вот уж точно ― непонятный».

***

А теперь понятный. Определенный, четкий, строго классифицированный. Арсений Попов: тридцать три года, бинарный пол мужской, животный ― альфа. Антон сидит на крышке унитаза, гипнотизируя крутящуюся в барабане стиралки толстовку. Ткань истекает мыльными потеками ― для одной вещи стандартного количества воды на «Хлопок 40» многовато, ― металлические эглеты капюшонных шнурков клацают звонко по вогнутому стеклу, утробно гудят механические внутренности. То, что он крутит в руках телефон, Антон замечает только когда тот вибрирует очередным входящим сообщением. «А, все, у Дарины нашлась, сорри» Антон отправляет Ире в ответ быстрое «))», мьютит диалог с Арсением, который до сих пор что-то печатает в ответ на «Да почему ты считаешь, что фотки еды или природы ничего не говорят о человеке? Это же про его видение» и свайпает окно телеграма вверх, закрывая. Благо, Дима до сих пор попеременно сидит то ВК, то в телеге, и поймать его равновероятно что там, что там. Last seen 7 minutes ago. Не отлично, но и не ужасно. «Дим, он альфа» Щелк-щелк металлом по стеклу, и статус сокращается сначала до короткого «online», а затем и до обнадеживающего «typing». «Сексист», ― обзывается экран словами Димы. Антон хмурится, печатает зло, вдавливая пальцы в стекло явно сильнее, чем требуется. «Ничего я не сексист» Крошечный кружочек Диминой аватарки появляется на сообщении, оповещая о том, что собеседник его прочитал, но больше никакой реакции не следует. Антон перебирается в комнату и плюхается спиной на разобранную постель ― если уж он завтракал буквально сквозь сон, то какая вообще может идти речь про запихивание постельного в ящик и возню с покрывалом. Клацает пальцами по задней панели телефона, рассматривая белоснежность потолка. Он ведь, ну, не со зла и не из принципа. Он не считает их поголовно неуправляемыми насильниками, ведомыми инстинктами. В конце концов он прекрасно знает на примере собственных друзей ― Поза, Иры, той же Дарины, Оксаниного мужа, да и кучи других знакомых ― это не так. Он знает, что инстинкты у альф развиты не сильнее, чем у омег, и раз он не кидается в течку на первого попавшегося на глаза альфу, то и они в гон вполне вменяемы. С некоторой поправкой на ментальное здоровье, конечно. Он знает. А его тело нет. Его тело все еще помнит те два отвратительных школьных дня ― Антон до сих пор недолюбливает утреннюю темноту ноября. К школе у него всегда было много вопросов. Нафига форма? В чем смысл каникул, если вам все равно приходится почти каждый день ходить на «дополнительные занятия»? Почему девочкам на уроках технологии нельзя строгать табуретки, а мальчикам жарить картошку? На эти дурацкие требования он в моменте бесился, но сейчас, по прошествии времени, лишь вспоминал с недоумением. А вот над «обучающим фильмом» он тогда вместе с одноклассниками сначала хихикал, а потом в ужасе притих. Кто-то в классе плакал ― сейчас Антон уже и не вспомнит, кто именно, ― кто-то, как и он, опускал невидящий взгляд широко раскрытых глаз на покарябанное дерево парт, лишь изредка поглядывая на экран ― в основном когда среди надтреснутых, сначала просто тихих, а под конец рассказов задыхающихся во всхлипах голосов слышался новый тембр. Но хуже всего были отчеканенные, холодно-осуждающие слова диктора между: «Девушка вызывающе одевалась и подчеркивала свой естественный течный запах парфюмом». «Молодого омегу неоднократно предупреждали родители, что не стоит в течку оставаться наедине с нетрезвыми альфами». Говорят, были какие-то разборки после ― приходили возмущенные родители, проводились собрания. Мама даже спрашивала у двенадцатилетнего Антона, что именно им показывали и как он себя чувствует, не хочет ли поговорить. Антон сказал правду ― вроде нормально, говорить не хочет. Он и правда не хотел. Он просто хотел забыть. И забыл бы, если бы буквально через неделю не началась его первая течка. Он сначала даже обрадовался, побежал сразу к маме рассказать. Та улыбалась счастливо, обнимала, поздравляла, напомнила еще раз про гигиену и выдала торжественно стопку боксеров с плотной ластовицей. Антон, натянув после утреннего душа одни, не удержался и снова повторил эксперимент, который они устраивали полтора года назад ― включил тонкой струйкой воду, подставил вторую пару под кран. Ткань послушно впитывала ― работала магия современных технологий. Он радовался своему маленькому секрету первые два урока, а потом они всем классом пошли переодеваться на физкультуру. Почему он замешкался, и как они с Данилом, который постоянно дразнил его «Глистой» и воровал из пенала карандаши, остались в душной, пахнущей носками и немного сыростью комнате, он не помнил. А вот как тот схватил его за бока, разворачивая к себе и вжимая в стену, помнил покадрово. Как и руку, больно сжимающую волосы за затылке, вжатое в шею лицо и свист втягиваемого с силой воздуха, чужой язык во рту. Чужую ладонь, сминающую голую ягодицу и ползущую медленно и неотвратимо к ложбинке между. Как оттянутая новенькая и тугая резинка боксеров врезалась в живот. Как Данил рычал почти ему рот, и как резко и остро от него пахло, и как от этого запаха сводило внизу живота и пульсировал непривычно анус, пачкая смазкой плотное белье. Свою реакцию помнил до сих пор слишком отчетливо и до сих пор себя за нее ругал. То, как он стоял неподвижно и позволял с собой все это делать. И как Данил шикнул на него злобно, отшатываясь: «Скажешь кому ― убью», стоило заскрипеть дверной ручке и пробиться в спертый воздух звучным крикам из-за приоткрытой двери. Вибрация уведомления заставляет дернуться и больно, самым уголком, уронить телефон на грудь. Антон шипит, потирая пострадавшее место, и крутит лицом перед экраном, снимая блокировку. «Ну, тогда сворачивай с ним общение, если ты ссышь. Но честно, Антох, ты прям светился. И Арсений не выглядит ебарем-террористом, не понимаю, чего ты на него сразу ярлыки вешаешь. Но дело твое, конечно, так что решай сам» ― Охуенно помогаешь, Поз, ― ворчит себе под нос Антон, блокируя телефон и откидывая его к стенке. Трет глаза устало, рычит на выдохе. ― Я не хочу сворачивать с ним общение, я хочу, чтобы он не был альфой! ― жалуется он безучастной к его горю дверце духовки. Могла бы и посочувствовать, им еще спать в одной комнате вместе ― в двадцать пять пока что приходится выбирать между крошечной студией со стильным ремонтом и квартирой побольше с дизайнерскими решениями прямиком из всратых двухтысячных, если хочешь жить относительно близко к центру. Антон дискутирует сам собой секунд тридцать, стоит ли вставать ради того, чтобы выключить в ванной свет и прикрыть дверь, спасая себя из будущего от повизгивания и дребезжания отжима и трехчасового гудения сушки, и все-таки сдается здравому смыслу, сползая с кровати. Одинокая худи все так же полощется в мыльной воде, и Антон цепляется взглядом за белый прямоугольник бирки ― ткань перекрутило так, что в стекло теперь вжимается внутренняя часть ворота. Фантомно свербит в носу ощущением запаха ― иголочками хвойно-пряного, вяжущей солью, острой свежестью перца. Антон сглатывает собравшуюся мгновенно по бокам языка слюну, резкими движениями закрывая дверь и шлепая ладонью по выключателю. Почему Арсений пахнет так вкусно? Подбирает телефон, нашаривая рукой провод зарядки, и проверяет уведомления, заранее зная, что не найдет там то, что ищет. ― Так, нахуй. ― Откладывает экраном вниз подальше от себя. Чем меньше соблазнов, тем спокойнее жизнь. Антон готовится мысленно перекатываться в поисках удобной позы и сонливости ― обычно если он лезет в эти воспоминания, то не может потом подолгу уснуть, ― но на удивление проваливается в бессознанку почти сразу же, как заканчивает подворачивать одеяло под все конечности, чтобы не дай бог не захолодило ночным воздухом из приоткрытого окна. Ему снится Арсений, закутанный в его толстовку. Он мягко улыбается, и сквозь его разомкнутые в самых уголках рта губы видны трогательные розовые полоски десен. Он протягивает ладонь к Антону и, стоит тому боязливо вложить в нее свои пальцы, притягивает к себе, обнимая за талию и укладывая голову ему на плечо. Его руки теплые и нежные, поглаживают мягко сквозь ткань футболки и никуда не лезут. Голова приятно-тяжело лежит на плече, щекоча темными вихрами волос шею. Грудь мерно покачивается в такт тихому дыханию, едва-едва касаясь его собственной на вершинах вдохов. Антону не страшно.