Назови меня по имени

— Глянь, Чандра опять замечтался! — Дхумкету толкнул в бок Индраджалика, старательно очищавшего от навоза сандалии Лубдхака. Вчера вечером их господин, засмотревшись вдаль, спрыгнул с лошади в свежую кучу, оставленную другим конём. Долго и сочно ругался, потом швырнул сандалии у порога, приказав Индре отчистить их к утру. Поскольку Индра руководствовался чётким правилом никогда не делать сегодня того, что можно отложить на завтра, он снова так и поступил — запинал грязную обувь в заросли кустов, а вспомнил про них лишь теперь, когда рассвет следующего дня уже наступил. Навоз успел присохнуть к сандалиям, размачивать его заново Индре не хотелось, поэтому чистка проходила медленно и с трудом. Индра ненадолго поднял глаза и удивлённо застыл, не отрывая глаз от своего друга. Чандрагупта стоял с метлой посреди двора и сиял счастливой улыбкой, с нежностью разглядывая высокую магнолию, растущую под окнами их дома. — Чего это он? — Стхул тоже заметил, что с Чандрой не всё в порядке, но направить свой вопрос по назначению побоялся, вместо этого приблизился с расспросами к Индре и Дхуму. — Стоит вон… И не шевелится. И на дерево зачем-то таращится. — А кто его знает? — пожал плечами Дхум. — В прошлый раз стоял столбом, потому что страдал из-за чего-то, а теперь рожа довольная, словно сливок нажрался. А, может, напился бханга? Я и сам хочу узнать, в чём дело. Но разве он скажет? — Не скажет, — подтвердил Индра. — В последнее время не доверяет нам совсем. Скрытный стал. Слова не вытянешь! — Плохи дела, — подытожил Стхул. — Ага, — согласились Индра и Дхум. Мудрые размышления троицы «дармоедов» нарушил Лубдхак. Вылетев стрелой во двор, он молниесносно раздал всем, кого встретил по пути, увесистые затрещины, крича что-то о праздности и лени, топоча босыми ногами и брызжа слюной. Чандрагупте, медитировавшему на магнолию, влетело в последнюю очередь. — Ты когда уже работать начнёшь, раб?! — заорал Лубдхак, влепив улыбающемуся слуге звонкий подзатыльник. — Долго мне ждать чистоты во дворе?! Скоро покупатели придут, а тут мусор валяется! Мети, давай! Живее!!! Чандра потёр ушибленный затылок и повернулся к Лубдхаку всё с той же мечтательной, блаженной улыбкой. — Я подмету. Непременно, о мой господин, не извольте беспокоиться! — и принялся усердно мести пыль, что-то напевая себе под нос. — Совсем плохо дело, — округлив глаза, протянул Индраджалик. — Никуда не годится. Чандра точно не в себе. — Возможно, сошёл с ума из-за одиночества? — предположил Дхумкету. — Да. Лучше б он не отселялся в отдельную комнату. На него это скверно повлияло, — покачал головой Стхул и отправился дальше промывать чечевицу для обеденной похлёбки. Чандрагупта продолжал воодушевлённо мести двор и радостно напевать, словно Лубдхак наградил его мешком золота, а не подзатыльником. *** Ожидать ночи стало вдвойне труднее. Весь день Чандрагупта исполнял приказы Лубдхака и не обращал внимания на обиженных его странным поведением друзей. Душу грела мысль о том, что как только солнце уйдёт за горизонт, через окно явится Раджа. Его поцелуи и ласки вспоминались потом отчётливо и ярко весь день. Каждое прикосновение пламенело на коже так, словно Раджа не просто обласкал его, а оставил на теле огненную печать, источавшую одновременно жар, сладость и блаженство. Голос прекрасного вайшьи постоянно звучал в ушах: «Прие… Сокровище моё». Душа полнилась счастьем. Он больше не ходил по земле, он летал над ней, не касаясь её стопами! Если это и было безумием, то настолько прекрасным, что Чандра с лёгкостью позволил себе упасть в божественную бездну сумасшествия. Он видел, что и с Раджой происходит то же самое. Молодой мужчина сгорал от желания к нему, и его страсть воспламеняла огонь внутри Чандрагупты. Они оба попали в кольцо вечного наслаждения, разжигаемого и поддерживаемого взаимно и нескончаемо. Прежде Раджа говорил, что не может приходить каждую ночь, так как у него много обязанностей во дворце, но теперь, когда между ними случилась близость, он не пропускал ни единой ночи. Правда, давалось ему это нелегко. Чандра видел, что с каждым следующим визитом его возлюбленный выглядит всё более усталым и исхудавшим. Однако стоило молодому вайшье коснуться Чандрагупты, и румянец заливал его щёки, объятия сжимались так крепко, что юноша едва мог вздохнуть, стиснутый в могучих руках. Дыхание перехватывало, когда губы Раджи настойчиво и жарко впивались в его губы, заставляя их раскрываться и отвечать с не меньшим жаром и любовью. Ничто уже не имело значения… Только этот миг, только эта ночь. Тела сплетались со страстью, нетерпением, с горячностью юности, и никакие тюки шёлка не мешали любовным играм в тесной комнатушке с магнолией под окном. Довольно скоро от прикосновений и ласк губами Чандра сам пожелал перейти к большему, и Раджа, поначалу отговаривавший его от проникновений, не утерпел под натиском и сдался. На другой день он принёс масло и заживляющее снадобье, и в ту ночь впервые Чандрагупта, отдавшись во власть ярких ощущений, не сдержался, разжал зубы, выронил на пол пахнущий сандалом шёлковый платок, и закричал на самом пике невыносимого, острейшего наслаждения. Его пронзал болезненный огонь, сладостная нега, невозможное счастье. Никогда ничего подобного он и близко не испытывал. — Раджа!!! — громко закричал Чандра, тяжело падая на своё незамысловатое тряпичное ложе. Крик перешёл в протяжный стон удовольствия. Руки и ноги не держали его. Он ослабел, вздрагивая всем телом, пропускавшим через себя отголоски испытанного блаженства. Раджа тяжело рухнул рядом и обнял Чандру за талию. Он тоже не владел собой, дышал часто и громко, но, быстро опомнившись, сгрёб юношу в охапку и стал покрывать поцелуями его лицо, шепча торопливо: — Больно? Я причинил тебе боль? Скажи, прие, не молчи! Чандрагупта не успел ответить. — Что происходит?!! — донёсся до них громоподобный рёв Лубдхака. Судя по звуку шагов, хозяин дома уже приблизился к занавеси, отделявшей комнату Чандры от коридора. — Что за шум посреди ночи?! — Прячься, — только и успел в панике шепнуть Чандрагупта, но Раджа уже сам догадался, что надо делать. Вылезти в окно он бы не успел. Оставалось одно — быстро перекатиться за шёлковые тюки, ухватив в охапку собственные дхоти, пояс и уттарью, замереть и затаить дыхание. А сердце, будто нарочно, не желало успокаиваться и оглушительно стучало. Худо будет, если Лубдхак решит проверить комнату. Тогда пиши пропало. Лубдхак ведь не успокоится, узнав, что его раб осмелился таскать неизвестных мужчин в свою постель! Он запорет парня насмерть, а значит, чтобы такого не случилось, беднягу «рабовладельца» придётся казнить. В процессе исполнения приговора неизбежно всплывёт истина о том, что Раджа — царь, Чандра его мгновенно возненавидит, и вся эта романтическая история мигом окончится… А Раджа так не желал, чтобы она заканчивалась! Он встряхнул головой и решил не думать заранее о дурном исходе. Занавесь откинулась, вспыхнула лампада в руке хозяина. Злющий Лубдхак, проснувшийся от внезапного крика Чандры, осматривал помещение. Чандрагупта сидел посреди тюков — разгорячённый, всклокоченный. В воздухе пахло розовым маслом, мятой и лавандой. К огромному счастью, аромат растений почти перебивал пряную нотку семени и терпкую, мускусную — мужского пота. Всё-таки Лубдхак что-то заподозрил, даже не обнаружив и тени чужого присутствия. — Чего орёшь? — гневно спросил он, глядя на своего взлохмаченного раба, сидящего посреди куч непроданного товара. — Да не орал я. Почему ты всегда на меня вину валишь?! Может, кто-то другой под окнами вопил. — Дерзкий нахал! У меня под окнами никто по ночам не шляется, — веско заметил Лубдхак. — И за стеной, кроме тебя, никого нет. Я слышал, как ты звал какого-то Раджу. Это кто? — Никого я не звал, — Чандра развёл руками. — Молчал вообще. — А чего мокрый, как рыба? — Лубдхак прищурившись рассматривал влажную кожу Чандрагупты, блестящую, словно смазанную маслом. — Вспотел. Жарко тут, дышать нечем. Всю комнату тканями забил! Когда продашь уже? Я потею из-за них. Кошмары снятся от духоты. Может, я и орал что-то от плохого самочувствия, а потом проснулся и забыл… Встал, а тут твоя рожа впотьмах. Чуть сердце не остановилось! — Да как ты со мной разговариваешь, щенок?! — не вытерпел такого неуважения к себе Лубдхак. — Как хочу, так и разговариваю. Тем более, это не я в чужую комнату посреди ночи вломился, — на глазах наглел Чандрагупта. — А если я не высплюсь, то завтра вообще работать не смогу! — и он обвиняюще воззрился на Лубдхака. Тот ещё некоторое время смотрел на наглого раба с неким молчаливым недоумением, потом приподнял лампаду и осмотрел издалека все углы спальни. Заметив снятую с окна решётку, выругался и приказал немедленно поставить на место. Боясь разозлить Лубдхака ещё больше и понимая, что дальше перегибать палку не стоит, Чандра подхватил решётку и вернул в оконный проём, примирительно пояснив, что всего лишь проветривал комнату. Лубдхак ещё немного потоптался на пороге, но не решился пробираться с лампадой внутрь, боясь ненароком поджечь собственный шёлк. Наконец, он ушёл, а Чандра выдохнул с облегчением. — Можешь выходить, — тихо позвал он Раджу, когда шаги окончательно стихли. — Рабовладелец спать отправился. Несколько мгновений царила тишина. Затем из-за самого увесистого тюка выполз на четвереньках Раджа. Усевшись в позу лотоса возле Чандры, философски заметил: — Нельзя нам больше тут встречаться, прие. Опасно стало. — Сам вижу, — вздохнул Чандрагупта. — Но что делать? Расставаться с тобой только из-за того, что Лубдхак нас застукать может, я не стану. — А если встречаться на окраине леса или на опушке у реки? — предложил Раджа. — Сумеешь туда приходить рано утром или поздно вечером? — Тоже опасно, — уныло ответил Чандра. — Мне придётся прятаться не только от Лубдхака, но и от друзей, которым станет любопытно, куда я бегаю. А если они заподозрят, что я с кем-то встречаюсь, то непременно выследят нас. — Ясно, — Раджа призадумался. — Сложно всё. Однако если кто-то нас выследит, можно сказать, что я учу тебя обращаться с оружием, и это даже не будет ложью. Я давно хотел научить тебя стрелять из лука, управляться с дротиками, мечом и кинжалом. Вот и приступим. — Ты умеешь это делать?! — восхитился Чандрагупта. — Умею, — Радже явно польстил восторг, который он прочёл в глазах любимого. — И тебя научу. Я с кшатрием одним во дворце подружился. Он меня выучил. — Но как тренироваться? Нож, возможно, я найду. Кухонный. Палки какие-нибудь, дубины… Ну и всё. Ни мечей, ни луков у Лубдхака точно нет. — Зато у царя в хранилищах есть. Потери пары мечей, луков и двух кинжалов он и не заметит, — хладнокровно промолвил Раджа. — Ещё и доспехи добуду. — Ты собираешься красть царское оружие и воинские доспехи?! — теперь Чандрагупта смотрел на Раджу, словно на материализовавшегося перед ним Индру. — А почему нет? Монеты брал, браслет брал… Вот и оружие заберу. Оно ведь, как и запасы зерна, народное, а значит и моё. Глаза Чандры оживлённо засверкали. — Можно я с тобой пойду? Помогу украсть побольше оружия у гнусного негодяя, мучающего невинных людей? Поверь, я совершу такое с огромной радостью! Давно мечтал насолить чем-нибудь тирану проклятому. Вот и случай подвернулся. — Нет, — Раджа побледнел, но в темноте комнаты Чандра этого не заметил. — Нельзя, прие. Случись что, тебя схватят и казнят. Я-то сумею выкрутиться, ибо давно во дворце работаю, моё присутствие никого не удивит. А тебя могут принять за шпиона и убить. — А ты боишься меня потерять? — спросил юноша, заглядывая Радже в лицо. — Да, — только и сумел выдавить тот. — Выходит, я дорог тебе? — сердце билось всё скорее. — Очень, — и вдруг добавил с поразительной откровенностью. — Поначалу я думал, что ограничусь дружбой, но не смог… Я слаб, прие. Мои чувства полностью подчинили меня. То, что я чувствую к тебе, я прежде не испытывал ни к мужчине, ни к женщине. — И много таковых у тебя было? — ревниво полюбопытствовал Чандра, особенно не рассчитывая на честный ответ. Он уже спрашивал некогда о том же самом, и Раджа тогда отделался незначащими словами, но внезапно молодой вайшья заговорил откровенно: — Увы, много. Девушкам я нравился, но то были девушки, чья основная задача — отдаться кому-то, удовлетворить страсть. За тёплый угол, за красивые украшения, дорогую одежду и сытную пищу они ласкали меня, а я в ответ ласкал их. Ты уже взрослый и знаешь: желудок просит пищи, глаза — сна, ноги — отдыха после трудного дня, а лингам требует удовольствий. Теряя одних, неравнодушных ко мне, меняя их на других, я не ощущал потери. Мне было всё равно, кто придёт следующей ночью, чтобы ублажить меня за награду. Это не любовь, Чандра, просто вожделение… Желудку безразлично, та или иная лепёшка насытит его, та или иная чаша вина утихомирит жажду, так и чреслам моим было безразлично, которая из женщин уймёт горящий огонь. Мне стыдно сейчас перед тобой за годы бессмысленного разврата, ведь мои непотребства продолжались вплоть до дня нашего знакомства, — он нежно коснулся пальцем тугого локона юноши. — Но теперь мне не всё равно, кто дарит мне ласки и получает мои. Я хочу, чтобы отныне моего тела касался ты, а больше никто. Всё иное я желаю забыть, будто дурной сон. Если получится забыть… Чандрагупта во все глаза смотрел на Раджу и не смел перебивать, а тот продолжал, и слова его звучали с болью и раскаянием: — Ты чист и невинен, не касался ни мужчин, ни женщин, не познал любви до встречи со мной. А я, развращённый многими мимолётными связями, не имевшими для меня ценности, грязный, пресытившийся утехами, пришёл и осквернил тебя. Такого греха простить нельзя. И даже среди юношей ты у меня не первый. Из любопытства некогда я попробовал мужские ласки. Охладев к женщинам, чтобы снова вернуть угасшую от пресыщения страсть, я позволил одному — какое счастье, что лишь одному! — мужчине лечь в мою постель. Набравшись до встречи со мной опыта с себе подобными, он научил меня всему, что я сейчас умею. Но как же гадко вспоминать это! Он предложил, а я согласился, ибо устал от женщин. Других причин не было. Я поменял один кусок роти на другой, более румяный, как мне казалось. Видишь, сколько грязи в моём уме? — горько вопросил он, и Чандрагупта не выдержал — крепко обнял Раджу, а тот не умолкал, гладя его по волосам. — Если бы я мог предвидеть встречу с тобой, клянусь, я бы ждал вечно, хороший мой! Я бы пришёл к тебе неумелым, невинным, чистым. Мы бы вместе учились ласкать друг друга. Неловко, ошибаясь, не достигая порой вершины, не зная, как правильно перейти к проникновению, страшась этого, отдаляли бы из страха и невежества желанный миг. Наш путь к взаимному блаженству занял бы гораздо больше времени, чем сейчас, когда я до отвращения опытен, но это был бы только наш путь с начала и до конца. Увы, этого теперь не случится. Я искушённый, испорченный. Я совратил тебя, прие. Сразу увлёк туда, куда сам спускался долго и постепенно. Свою невинность я отдал другим, ибо не понимал её ценности. Ты сможешь простить мне грязь моего ума и тела? Сможешь принять меня таким, какой я есть сейчас, и не начать презирать, узнав правду? Чандрагупта молчал. Слёзы готовы были политься из его глаз, но он сдерживался, а потом смял губы любимого своими губами, набросившись на них, словно умирающий на источник вечной жизни. — Прекрати, — зашептал он на ухо Радже. — Не называй себя грязным! Ты лучший на свете. И сегодня ты вовсе не сделал мне больно, а подарил величайшее наслаждение. Не вини себя ни в чём, потому что… я люблю тебя, — последние слова вырвались внезапно, хлынули потоком воды, сверкнули молнией над чёрным лесом. Раджа пошатнулся, но тюки шёлка не дали завалиться на бок ослабевшему телу, не знавшему полноценного сна вот уже десять дней. На мгновение сознание пропало, а когда вернулось, Раджа увидел, что Чандра полулежит на нём, приникнув к его груди, обнимая за шею, покрывая лицо поцелуями и повторяя: — Обещай, что никогда не бросишь меня! Если бросишь — я умру. Точно умру. Ты мне дороже всех. Я клянусь, что всё тебе прощу! Любое предательство, ложь… Только будь со мной. Это было слишком. Дхана Нанд закрыл глаза и застонал. Только сейчас он осознал, что на самом деле натворил, вторгнувшись в жизнь невинного юноши с чистым сердцем.