Уроки любви и ярости от Старейшины Илина

На небе кучковались облака. Адепты собрались у выхода. Некоторые перепроверяли, а все ли у них на случай дождя на месте? Вещи собраны, путь намечен. — А я говорю — нет! — А я говорю — да! Цзинь Лин переругивался о чем-то с Цзинъи. Вряд ли они могли вспомнить причину ссоры. Аргументы у обоих давно закончились, личности они друг друга обсудили, и даже этап соревнования остроумия уже был пройден. Оставалось лишь чистое наслаждение абсолютно бессмысленным спором, где они перекидывались уже откровенно детскими фразами. Сычжуй посмеивался в стороне, не торопясь их мирить. Знает, что таких мирных деньков у Цзинь Лина всё меньше и меньше. — Я — мужчина и честно признаюсь, что мне снились курганы, — вдруг громко раздался голос адепта из Не. — А ты чего из себя строишь? Небось несколько штанов себе поменял, пока мы этот лес чистили! — Я и не говорю, что не страшно! — возразил адепт из Яо. — Я просто не знаю, как к этому относиться. — Бред несешь. Как можно не понимать, что ты чувствуешь? — Ну смотри. Мы вернемся и будем смотреть в глаза тем людям, которые это допустили. Может, кто-то из них тоже мечтает о такой же силе и захотят повторить… — Я тебя понимаю, — кивнул Оуян. — Но мы не можем изменить прошлого и лучшее, что мы можем сделать — это не повторять ошибки. — А если кто-то повторит? Вопрос повис в воздухе. Никто не знал будущего. С чем им придется столкнуться? Чем придется пожертвовать? — Сегодня не предугадаешь завтрашнего утра, — произнес Лань Сычжуй. — И правда, что об этом думать? — фыркнул Лань Цзинъи. — Лучше думай не как не совершить ошибку, а как какое-нибудь добро сотворить. Все обернулись на него, отчего Цзинъи даже отступил и растерянно приподнял брови. — Что? — Мысль недурная, — отозвался Цзинь Лин и посмотрел на Сычжуя. — Ты подсказал? — Эй! Я и сам додуматься могу! — Нет, не говорил, — покачал головой Лань Сычжуй. Дверь отворилась. На пороге стояли Ханьгуан-цзюнь и Вэй Усянь. Всё ещё в своем посмертном облике. На нем был серый плащ и почему-то зеленые одежды. — Как? Готовы? — спросил он. И его низкий голос воскресил память о том жутком сне. Цзинь Лин раздраженно вздернул плечи, отвернулся. — Да, только вас и ждем. *** Путь до города был устлан шутками и насмешками, но обратный же путь совсем напротив, тих и напряжен. Старейшина Илин на осле выглядел нелепо, но что-то при взгляде на него всё равно заставляло вздрагивать и чувствовать смятение души. — Неужели он таким навсегда останется? — тихо спросил Цзинь Лин у Сычжуя. Тот, помедлив и тщательно процедив мысли, ответил: — Это часть его души, и она его никогда не покинет. Но возвращение облика связано с проклятием и темными силами, так что, его попытаются снять. После этого облик вряд ли останется. — Даже жаль, — пробормотал Оуян. — Но если это проклятие ему помешает, то лучше его, конечно, снять. — Но может они смешаются и получится совсем другой облик. Над этим проклятием работали много лет. Сложно сказать. — Меня больше беспокоит то, как устало он говорит. И что молчит, — поделился адепт из Яо. — Да. Я же помру в такой тишине идти! — громким шепотом возмутился Цзинъи. — Ты же в самом тихом ордене, — усмехнулся Цзинь Лин. Тот отмахнулся в ответ. — И Ханьгуан-цзюнь тоже не в духе, — заметил Сычжуй. — Как ты это понял? — удивился адепт из Яо. Глава Цзинь посмотрел на второго нефрита. Лань Ванцзи и в самом деле выглядел немного более отстраненным, чем обычно.  — Наверное, неприятные воспоминания. Война, трупы, темная энергия. Кроме того, учитель Вэй не спал несколько ночей и первым имел дело с проклятьем. Пусть даже он и темный заклинатель, остаточный эффект имеет место быть. — Еще Ханьгуан-цзюнь впервые за долгое время оказался ранен. — И глава ордена Цзинь мог пострадать. — Да, похоже на правду, — тихо шептались между собой адепты. Однако перешептывания ни к чему не привели. — Учитель Вэй, — громко начал Цзинъи. — Ты что?! — взволновались адепты, принявшись переглядываться. Вэй Усянь обернулся к ним, взгляд его был не озорным, а спокойным, по большей части уставшим. Когда всегда веселый человек глядит на тебя таким взглядом, то становится очень не по себе. Вот и Цзинь Лин поежился. — Что? Все с напряжением ждали, что же придумал Лань Цзинъи. Нечувствительный, вечно раздраженный, озорной — да какой из него душеспаситель? Как же он поможет их учителю? Тот же, словно только сейчас поняв, что наделал, сказал: — Ну… Тут у господина Цзычжэня просьба. И нагло пихнул главу ордена вперёд. Вэй Ин перевёл взгляд на несчастного юношу. Оуян помялся, помолчал, трижды его лицо сменило цвет, прежде чем он выдал: — Разрешите взять поводья? Вэй Усянь помолчал и ответил: — Сам хочешь поехать? Уж не знаю, понравишься ли ты Яблочку. А главное понравится ли мне, что ты на моем месте. — Нет-нет, вы сидите, я поведу! И, подтверждая свои слова, стал справа от учителя и взял поводья. Яблочко напряженно поглядел на главу, но позволил себя повести, пусть и фыркал. Адепты переглянулись и двинулись, как и прежде следом, не совсем понимая, что происходит. — Допустим, — отозвался Вэй Ин. Ханьгуан-цзюнь же поглядел на Оуяна с легким подозрением, но потом кивнул головой, словно одобряя. Это воодушевило остальных. — Учитель Вэй, — начал Цзинъи. — А вы так здорово тех мертвецов призвали! Я даже тот музыкальный ужас на горе Дафань забыл! — А как вы быстро придумали печать! — восхитился следом адепт из Яо. — Учитель Вэй, как всегда, на высоте! — поддакнул адепт из Не. Каждый нашел добрые слова для учителя. Он их безусловно заслуживал, ведь добрые слова для него рождались на языке сами, над ними не надо было думать, как над благодарственной нудной речью, ведь они сами легко прокладывали дорогу из сердца. Вэй Усянь не сразу обернулся и у него было такое удивленное выражение лица, словно его никогда в жизни не хвалили, и он только сейчас узнал, что бывает по-другому. Невольно глава Цзинь заметил, что и лицо Лань Ванцзи расслабляется, теряя воинственную отрешенность. Подумалось, что ведь и он страшно переживал за душу Вэй Усяня всё это время, тихо и сильно, как умеет только он. Ханьгуан-цзюнь, верующий и любящий, тоже заслужил добрых слов. Потому, когда все уже высказались и пришла очередь Цзинь Лина, тот посмотрел на второго нефрита и… — … На этой мысли всё и закончилось. Цзинь Лин совершенно не умел хвалить никого, кроме своей собаки. Не говорить ведь «Ханьгуан-цзюнь, вы и учитель Вэй хорошие мальчики и просто умницы». — Спасибо, что… разрешили пойти с вами, — выдавил он. Целый фэнь (секунду) он страшно собой гордился, прежде чем покраснел до корней волос. Хотел убежать, но адепты плотным кольцом окружили его и одобрительно заулюлюкали. — Молодец! Вы отлично постарались, глава! — И ведь он прав! Ханьгуан-цзюнь, от всей души благодарим за подаренную вами возможность! — Мы не забудем ваш урок! И вашу любовь! Тот будто смутился и опустил взгляд. Вэй Усянь тихо рассмеялся. И это был первый раз за долгие дни, когда они услышали его смех, лишенный всякой холодности и злости. Он показался блаженной музыкой. Не данностью, к которой они привыкли, а солнцем после долгого града и грозы. «И в самом деле. Не хотелось бы жить в мире, где учитель Вэй не смеется». — А-ха-ха! А я-то думал, что вы придумаете! — глаза Вэй Усяня заблестели. И хотя он упорно пытался сделать вид, что грусть — это напускное — они ясно видели, что учитель грустил, и их нелепая похвала заставила его улыбнуться. — Уважь их старания, Ханьгуан-цзюнь, они усвоили самый сложный урок! И даже тебе добрые слова сказали, несмотря на твой ледяной лик. И Лань Ванцзи едва заметно им улыбнулся, благодарно кивнув. Вспыхнувший дикий восторг Цзинь Лин умудрился скрыть. А вот кто-то воплей не сдерживал. — Теперь-то мы наверняка усвоили ваш урок, учитель Вэй? — хвастливо сказал Цзинъи. — Вполне, — усмехнулся Вэй Ин. — Мы будем помнить ваш урок любви, — тепло улыбнулся Оуян. — И урок ярости, — тихо сказал Сычжуй, опустив взгляд. Голос его звучал несколько пусто и глухо. Его в самом деле никто не услышал, кроме Цзинь Лина. Разумеется, помимо очевидного урока того, как можно любить и сострадать, старательный Сычжуй вынес для себя ещё одну истину. Урок ярости… Был ли это урок того, как следует расправляться с врагами? Или как ярость расправляется с тобой, если позволить ей царить в душе? Или как остатки её преследуют тебя сквозь годы? Цзинь Лин тряхнул головой. Слишком много сложных уроков. «Урок любви и урок ярости… Все эти чувства всё равно будут во мне». Он поглядел на учителя Вэя. Яблочко боднул Оуяна, они начали забавно переругиваться, пока Вэй Усянь и остальные от души хохотали. — Нет, ну ты погляди, что за строптивость! — смеялся адепт из Не. — А на уроках как орет! — вздохнул Цзинъи. — Ай! — Оуян едва увернулся от ослиных зубов. — Она ест мои рукава! — Потому что там яблоки, — усмехнулся учитель Вэй. — Но они мои! — Для Яблочка не существует чужих яблок, — рассмеялся тот. — Поделись! — вступился кто-то за животное. Вэй Ин с наслаждением смотрел на их перепалку и хохотал. Тихим умиротворением светилось лицо Ханьгуан-цзюня. И хотя собирались тучи, Цзинь Лину впервые за долгое время казалось, что солнце вернулось в его жизнь.