Oh, my heart hurts so good I love you, babe, so bad — ILYSB — LANY
Большинство фотографов утверждают, что закат или «золотой час» — самое волшебное время суток, но Леви всегда больше нравился восход. Первые лучи света, целующие тёмное небо, — потрясающее зрелище, без разницы, откуда смотреть — с вершины горы, пляжа, или даже балкона оживлённого города, сидя с чашкой чая и наблюдая, как просыпается мир. Сегодняшний день не стал исключением. Леви просыпается вскоре после восхода солнца, но всё равно слишком рано. В Нью-Йорке уже позднее утро, но здесь, в Калифорнии, день только начинается. Солнечный свет просачивается сквозь широкое окно, окрашивая гостиничный номер в тёплые пастельные тона. Леви некоторое время просто лежит на спине, наблюдая за танцующим на потолке солнечным зайчиком, но, немного подождав, поворачивается и переводит взгляд на всё ещё спящего мужчину рядом. Немного странно наблюдать за спящим человеком, но Леви хочет запомнить каждую мелочь Эрвина, от его растрёпанных волос и усеивающих щёки светлых веснушек до щетины на подбородке. Рядом с ним тепло, и сейчас Леви больше всего на свете хочется снова свернуться калачиком и заснуть. Но вместо этого он встаёт и идёт в душ, решив, что до рейса обратно можно успеть сделать несколько фотографий на пляже. Снаружи немного пасмурно, и могут получиться красивые, мрачные снимки. Минут через десять он выходит из душа и видит, что Эрвин уже проснулся и сидит в постели с телефоном в руках. — Доброе утро, — произносит Леви, выходя из ванной и вытирая волосы полотенцем. На нём только боксеры, но необходимости прикрываться перед Эрвином больше нет. Леви даже нравится, как его взгляд скользит по телу, когда он рассматривает его, лёжа на кровати. Эрвин поднимает глаза, и на его щеках появляется лёгкий розовый румянец, когда он понимает, что его поймали за разглядыванием. — Доброе утро, — бормочет он хриплым со сна голосом. — Когда ты проснулся? — Полчаса назад, — отвечает он, пожимая плечами, — наверное, по Нью-Йоркскому времени. Эрвин хмыкает. — Так даже лучше. Сегодня проведём ещё больше времени вместе. — Да, — легко соглашается Леви, но его сердце делает кульбит от этих слов. Прошлая ночь не была случайностью. Он всё ещё хочет этого. — Я хотел пойти на пляж через несколько минут, чтобы пофотографировать. Но теперь Леви понимает, что теперь хочет снимать только Эрвина. Какой к чёрту пляж, если перед ним сидит кто-то более удивительный. Мягкий утренний свет, проникающий сквозь окно, Леви бы никогда не смог воссоздать в студии, даже если бы попытался. Внезапно у него появляется идея, и он молча идёт в другой конец комнаты. — Я с тобой, — мягко улыбается Эрвин. Он наблюдает, как Леви пересекает номер, достаёт из сумки камеру и включает её. Он быстро фотографирует Эрвина на кровати. Раздаётся щелчок, и тот быстро поднимает руки, чтобы закрыть лицо. — Ну Леви, — почти скулит он, — я только проснулся. Я… — Ты выглядишь великолепно, — настаивает Леви. И он правда выглядит великолепно. Да, светлые волосы, которые Леви хочет пригладить, торчат в некоторых местах, но в этом и есть всё совершенство. Таким Эрвина сейчас видит только он, и, конечно же, не хочет забыть это зрелище. Пока тот не произнёс ни слова, Леви быстро забирается обратно в кровать, на этот раз с камерой в руке. Он садится на колени и быстро фотографирует Эрвина ещё раз, когда тот теряет бдительность, а затем ещё раз. Когда он снова закрывается, Леви протягивает руку, останавливая его, и делает ещё одну фотографию его раскрасневшегося, смеющегося лица. — Леви, это… — бормочет Эрвин, смущаясь своей внешности. — Они только для меня, — быстро бормочет Леви, не дав ему возмутиться. Он снова щёлкает камерой, на этот раз немного ближе, надеясь, что румянец на щеках Эрвина будет виден на изображении. Затем, когда тот смеётся — на этот раз по-настоящему, закрыв глаза и открыв рот, — делает ещё одну фотографию. Эта, скорее всего, станет его любимой. Эрвин тянется вперёд, касаясь пальцев Леви, покоящихся на кнопках фотоаппарата. — Можно? — Леви кивает, отдавая ему камеру. Он мало кому доверяет свою аппаратуру, но Эрвин — исключение. Кроме того, он вряд ли что-то испортит, сидя в постели. Эрвин вертит камеру в руках, глядя на циферки и кнопки, не понимая, для чего они. Камера Леви намного профессиональнее, чем любая другая, которую он держал в руках, но прежде чем он успеет спросить, Леви показывает: — Смотри, — он направляет Эрвина. — Эта кнопка сзади — для настройки фокуса, — Леви перемещает его большой палец на маленькую круглую кнопочку на задней панели корпуса камеры, — а эта, сверху, — чтобы сфотографировать. — Леви направляет его указательный палец, а затем позволяет ему продолжить самому. Улыбаясь, Эрвин отстраняется, подносит фотоаппарат к лицу и быстро фотографирует Леви несколько раз, пока тот кусает губы. — Ничего не видно будет, — ухмыляется он, как только Эрвин отводит камеру от лица. Ему даже не нужно смотреть на фотографию — он понимает это по положению камеры и фокусному расстоянию объектива. Но Леви не забирает камеру у Эрвина, а снова кладёт свои ладони на его руки, немного перемещая их. Он отпускает, когда понимает, что кадр установлен правильно и позволяет ему сделать ещё несколько снимков. Он снова прикусывает губу, и улыбается, когда раздаётся очередной щелчок. — Вот так. В любом другом случае Леви было бы некомфортно. Когда его фотографировала Петра, он несколько раз услышал, насколько напряжён, но перед Эрвином он чувствует себя непринуждённо. Он не обращает внимания на камеру, только на человека за ней. Когда Эрвин продолжает делать снимки, он даже приободряется. Леви медленно продвигается к нему на кровать, всё ближе и ближе, пока не оказывается у Эрвина на коленях. Он слышит ещё несколько щелчков. Леви наслаждается его видом в утреннем свете, подтянутым торсом, который не закрыт простынёй. Он вспоминает, как Эрвин прижимался к нему прошлой ночью, какой мягкой была его кожа, какими горячими были его руки, какими нежными, но обжигающими были его прикосновения, и облизывает губы. Он снова слышит щелчок и немного придвигается к нему. Леви понимает, что он слишком близко, и камера не сможет на нём сфокусироваться. Он седлает бёдра Эрвина и кладёт на него руки. Одна ладонь Леви мягко касается его щеки, а другая опирается на грудь. Эрвин наклоняется к нему с закрытыми глазами, забыв о камере в руке. — Леви… Требуется лишь одно мягкое, произнесённое шёпотом слово, и Леви наклоняется, сминая губы Эрвина своими. Даже сейчас не верится, что они могут касаться и целовать друг друга. Даже после прошлой ночи. Леви никогда бы не подумал, что они будут вместе, рядом, но сейчас он сидит на бёдрах Эрвина верхом и целует его, будто они делают это каждый день. Эрвин держит лицо Леви в руках, как что-то драгоценное, а тот страстно и настойчиво вылизывает его рот, целует, затаив дыхание, и наслаждается ощущением рук на своей коже. Леви проводит губами по резкой линии подбородка Эрвина, останавливается, чтобы чмокнуть нижнюю часть челюсти, и продолжает спускаться к впадинке на шее. Он улыбается, чувствуя, как Эрвин сглатывает. Он слышит глухой звук мягкого падения камеры на матрас, но не останавливается и не выключает её, а продолжает поцелуи. Одна из рук Эрвина останавливается на его пояснице, а другая запутывается в волосах. Мягко, нежно, идеально. Леви вздыхает, прижимаясь к его коже, а затем впивается поцелуем в изгиб шеи. Он понимает, что сейчас Эрвин, скорее всего, чувствует его стояк своим животом, но ему всё равно. Всё равно, потому что Леви ощущает, как тот беспокойно ёрзает под ним. Такой же возбуждённый. Такой же отчаянный. Но сегодня всё не так, как прошлой ночью. Теперь Леви не торопится, восхищаясь телом Эрвина в мягком утреннем свете, лёгкими тенями на его мышцах, его кожей, которую озаряет волшебное свечение. Да, он определённо любит восход больше, чем закат. Когда Леви снова отодвигает бёдра, чтобы поцеловать грудь и живот, обе руки Эрвина поднимаются и путаются в его всё ещё влажных волосах. — Леви… — повторяет он, на этот раз более глубоким, мягким голосом. Отчаянным, полным обожания и похоти. Леви издаёт дрожащий вздох от мягкого прикосновения пальцев к его волосам. Он отодвигает одеяла в сторону, и захватывает пальцами край боксеров Эрвина, а тот приподнимает бёдра, чтобы Леви мог снять их одним плавным движением. И насколько же сильно это отличается от прошлой ночи. Сейчас Эрвин лежит под Леви, запустив руки в его волосы, такой запыхавшийся и податливый, позволяя делать с собой всё, что заблагорассудится. И Леви за это благодарен, потому что, блять, Эрвин такой красивый с раскрасневшимся лицом, прикрытыми глазами и твёрдым членом. Очевидно, они оба одинаково сильно возбуждены всего после нескольких поцелуев, и Леви бормочет «блять», опускаясь, чтобы провести языком по нижней стороне члена Эрвина. От этого пальцы в его волосах сжимаются, но быстро ослабевают через мгновение. Эрвин боится быть слишком грубым с Леви. В ответ тот тянется назад, кладя руку на руку Эрвина. — Приятно, — бормочет он, касаясь губами члена Эрвина. — Можешь погрубее. Тот вздрагивает. Леви ухмыляется и берёт головку члена в рот. Именно тогда пальцы Эрвина снова сжимаются, а с приоткрытых губ срывается вздох. Чёрт, Эрвин хорош и на вкус, и на ощупь. Леви быстро опускается, забирая как можно больше в рот и сглатывая, когда головка прижимается к задней стенке горла, делает глубокий вдох, а затем повторяет всё заново. Медленно, зато невероятно чувственно, и, судя по всему, Эрвину тоже нравится. Из-за звуков и крепкой хватки в волосах Леви хочет отстраниться и сказать пару грязных слов — давай, Эрвин, трахни моё лицо, — но также хочет слышать мягкие вздохи и дрожащие стоны. Леви настолько погружается в звуки, которые издаёт Эрвин, что даже не замечает, как одна из рук на мгновение оставляет его волосы, чтобы снова потянуться через кровать. По крайней мере, он не замечает, пока не слышит щелчок. Он отстраняется от Эрвина, немного смущаясь своего внешнего вида — горящего лица, беспорядка на голове и скользких от слюны и смазки губ и подбородка, — но возбуждается только больше при виде камеры, направленной на него. Леви бросает взгляд на Эрвина и прикусывает губу: — Блять. Эрвину почти стыдно, что его поймали, но даже застенчивой улыбкой трудно скрыть похоть в его глазах, особенно, когда он смотрит вниз, на Леви. — Прости… — Не извиняйся, — перебивает он с ухмылкой на лице. — Уверен, что я отлично выгляжу с твоим членом в горле. — Леви… — начинает Эрвин, но отвлекается, когда тот садится и начинает стягивать с себя боксеры. Он смотрит вниз и сглатывает, но продолжает низким голосом. — Просто ты такой красивый. Леви краснеет от комплимента, но быстро садится на бёдра Эрвина, положив ладони ему на грудь. — О, заткнись, — бормочет он и забирает камеру из его рук, чтобы быстро сделать пару почти смазанных фотографий в ответ. Эрвин смотрит в прямо в объектив, и Леви знает, что когда вернётся домой, будет смотреть на эти снимки слишком долго. А сейчас Эрвин прямо перед ним, отчаянный и с твёрдым членом, и Леви полон решимости максимально использовать это, пока он здесь. Он наконец выключает камеру, кладя её в сторону на матрас, наклоняется и ловит губы Эрвина в горячем, отчаянном поцелуе. Тот быстро реагирует, обхватывая руками задницу Леви и притягивая его ближе. Через несколько мгновений он отстраняется, протягивает руку к прикроватной тумбочке, чтобы взять бутылочку смазки, и, продолжая целовать Эрвина в челюсть и шею, шепчет ему на ухо: — Я хотел прокатиться на тебе с тех пор, как ты упомянул об этом прошлой ночью, — Леви касается губами раковины уха Эрвина. — Блять, Эрвин, я так сильно тебя хочу. — Чёрт, — в ответ тот осторожно сжимает ладони, — Леви, я… — Что ты там говорил? — бормочет он, опьянённый похотью. — Что представлял, как я катаюсь на твоём члене? — Да, это… Леви не даёт ему ответить, захватывая его губы в ещё одном поцелуе. Когда он отстраняется, оба хватают ртом воздух, и Леви открывает бутылочку, покрывая пальцы смазкой. В отличие от прошлой ночи, он не тратит много времени на подготовку, быстро вводя в себя два скользких от смазки пальца, и падает на грудь Эрвина. Тот обнимает Леви одной рукой, притягивая его к себе, а другой нежно сжимает его зад. Когда Леви понимает, что готов — когда начинает тяжело дышать и почти скулить в плечо Эрвину — он тянется назад, смазывает его член, встаёт и медленно опускается на него. Это быстро и отчаянно, он даже недостаточно подготовлен, но ему всё равно. Он хочет Эрвина, и хочет его сейчас. К счастью, тот, кажется, это чувствует, и гладит руками бёдра Леви, пока тот опускается. Даже когда Эрвин неглубоко двигается Леви навстречу, он нежен и осторожен. Он шепчет ему ласковые слова — «вот так, Леви, ты идеальный, мне так приятно», — и ещё больше его раззадоривает. Когда Эрвин полностью проникает внутрь, Леви теряет контроль. Он отстранённо слышит собственные стоны — высокие и частые, — в основном просто растворяется в ощущениях Эрвина в нём и под ним. Он так близко, что это уже слишком. Он прижимается головой к плечу Эрвина, двигая бёдрами в отчаянном желании кончить. Когда Леви кончает, он теряет всё своё самообладание и громко стонет, когда пальцы Эрвина впиваются в его бёдра. Он кончает без рук, и Эрвин, чувствуя, как Леви сжимается, тоже кончает, тяжело выдыхая его имя. Как и прошлой ночью, время, кажется, останавливается, когда потный, грязный, но, тем не менее, счастливый Леви заваливается в постель. Эрвин молча притягивает его к себе, снова запуская пальцы в его волосы, но на этот раз нежно расчёсывая всё ещё влажные пряди. Леви издаёт мягкий смешок. — Что? — спрашивает Эрвин с улыбкой в голосе. — Знал бы я, что после нескольких фотографий ты так возбудишься… — он поднимает глаза. Эрвин краснеет, но быстро приходит в себя: — Я? Ты сам на меня набросился, как только я взял в руки камеру. Леви посмеивается. — Ну, в любом случае… Эрвин закатывает глаза, наклоняется и нежно целует его в лоб. — Я в душ, а потом мы можем пойти на пляж, если хочешь. Леви угукает. — Хочу. Постараюсь не трахнуть тебя на людях, когда ты будешь меня фотографировать, но обещать не могу. — Хорошо, — смеясь, отвечает Эрвин, неохотно отстраняется от Леви и встаёт с кровати. И Леви, конечно же, не фотографирует зад Эрвина, когда тот идёт в ванную.***
Леви заказывает обслуживание номеров, и когда Эрвин выходит из ванной с полотенцем на бёдрах, еда уже в комнате. Они решают поесть на террасе (просто потому что в их номере она есть). Во время завтрака Леви выносит с собой камеру и пару раз фотографирует Эрвина, пока тот ест, несмотря на его полу-протесты. Он снова поражается его красоте и мягкому утреннему свету, даже когда солнце уже встало. Они не торопясь едят и разговаривают, и именно в этот момент, когда они сидят на террасе, Леви хочет остановить время. Он не хочет, чтобы всё закончилось, не хочет оставлять Эрвина. Будто читая его мысли, Эрвин неохотно спрашивает, когда они заканчивают завтракать: — Во сколько у тебя рейс? Я не тороплю тебя, просто не хочу, чтобы ты опоздал. Слова Эрвина напоминают Леви, что это не навсегда. У него скоро самолёт до Нью-Йорка, а он не хочет улетать. Но отвечает: — Не раньше девяти вечера, — трудно не заметить облегчённый выдох Эрвина, и Леви улыбается. — Видимо, ты рад. Эрвин одаривает его тёплой улыбкой и тянется через маленький столик, чтобы взять Леви за руки. — Конечно. Это значит, что мы проведём ещё немного времени вместе, — затем, сжав руки, он добавляет. — Мне очень понравились эти выходные, Леви. Леви чувствует, как его лицо горит от искренних слов Эрвина. — Мне тоже. В конце концов, их время в отеле подходит к концу. После завтрака они не спеша собирают свои вещи и выписываются из отеля, а как только загружают всё обратно в машину Эрвина, отправляются на пляж. Когда они добираются до воды и утренний свет рассеивается, а в спину бьёт резкое послеполуденное солнце, Леви делает несколько снимков, на них в основном Эрвин на фоне пейзажей. Он знает, что когда вернётся домой, будет хранить эти фотографии. Они прогуливаются по пляжу, и Леви захлёстывает новая волна эмоций. Он смотрит на Эрвина — на его загорелую кожу, золотистые волосы и небесно-голубые глаза — и не может избавиться от ощущения, что последние несколько дней ему приснились. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. После нескольких месяцев разговоров, флирта и откровений между ними, это всё кажется лучшим сном, и Леви не хочет, чтобы он кончался. Когда они покидают пляж и направляются обратно к машине, у него внутри поселяется комочек страха. Сегодня вечером он снова оставит Эрвина. Это глупо, нельзя думать об этом сейчас, но он задаётся вопросом, а получится ли что-то вообще. Он никогда не думал об отношениях на расстоянии, но для Эрвина он попробует всё. Если Эрвин захочет, то он тоже. Но пока он не поднимает эту тему. Наслаждаясь поездкой по побережью, он не хочет говорить об отъезде. И Эрвин, судя по всему, тоже. Поэтому они говорят обо всём остальном: о предстоящих фотосессиях Леви и его планах на ближайшие несколько месяцев. О Майке и о том, как он помог им провести выходные. О том, что соседи Леви по комнате заставят его рассказать им всё про выходные. Разговор не прекращается, а если и замолкает, то повисает уютная тишина, во время которой Эрвин играет с пальцами Леви своей рукой. Во время одной из таких пауз из динамиков машины доносится знакомая песня, и пока они едут вдоль побережья, слушая поп-трек, Леви не может вспомнить, откуда он его знает, пока до него не доходит…And you need to know
You're the only one, alright alright
And you need to know
That you keep me up all night, all night
Oh, my heart hurts so good
I love you, babe, so bad, so bad
Леви тут же узнаёт песню, которую впервые услышал с задней части тускло освещённого зала вечером несколько недель назад. Леви узнаёт группу, с которой Эрвин был в Нью-Йорке по работе, группу, которую он слушал, пока она выступала на сцене. Несколько недель назад эта песня вызвала бы у Леви совершенно другие чувства — он бы немедленно выключил её, чувствуя смущение, разочарование и стыд, — но сейчас он просто переплетает свои пальцы с пальцами Эрвина. Возможно, это ещё не любовь, но это определённо что-то. Что-то хорошее. Они оказываются в аэропорте слишком рано. Дорога до дома Эрвина и до аэропорта долгая, но для них она проходит слишком быстро. Выходные пролетели в мгновение ока, и когда Эрвин провожает Леви, тот не может избавиться от чувства страха и тоски. Он сможет увидеть Эрвина только через некоторое время, несмотря на всё хорошее, что у них произошло. Эрвин чувствует то же самое, неохотно отпуская его руку. Их выходные подходят к концу, ещё до того, как садится солнце, а город оживает яркими огнями ночной жизни. Леви больше всего на свете хочет остаться, исследовать оживлённый город вместе с Эрвином и узнать всё о жизни в Калифорнии, но отъезд неизбежен. С комком в горле и сумкой в руке Леви поворачивается к нему перед контрольно-пропускным пунктом. Ну, вот и всё. Когда Эрвин крепко обнимает его, Леви роняет свою спортивную сумку и цепляется за его рубашку, плечи, руки, всё, до чего может дотянуться. Они отстраняются лишь на мгновение, а затем Эрвин наклоняется и целует его. Почему-то этот поцелуй более страстный, чем любой за все выходные. Наверное, он просто значит больше для обоих. Когда они отстраняются, Леви наклоняется вперёд, прижимаясь лбом к груди Эрвина. Тихим, неуверенным голосом он бормочет: — У меня никогда не было отношений на расстоянии. Они не обсуждали это, но Леви надеется, что он правильно оценил ситуацию и Эрвин чувствует то же самое. К счастью, Эрвин улавливает смысл его слов и, кажется, разделяет его чувства. — У меня тоже, — отвечает он, обнимая Леви за плечи. — Это в новинку для нас обоих. Они не говорили об этом. Они не говорили о том, что произойдёт, когда Леви сядет на самолёт обратно в Нью-Йорк, или об их отношениях, но, судя по словам Эрвина, они хотят одного и того же. — Намекаешь, что хочешь попробовать? — Леви отстраняется, чтобы посмотреть на него. Он боится встретиться с ним взглядом, но в то же время ищет в нём ответ. Кажется, что всё шло к этому. Шумный аэропорт затихает, когда они обнимаются, и на мгновение они вдвоём во всём мире. Эрвин улыбается в ответ. — Я думал, это очевидно, — дразнит он и, когда Леви усмехается, добавляет мягким тоном. — Я готов попробовать всё что угодно, Леви. Между нами что-то есть, и было бы глупо не… Леви не дожидается продолжения объяснений. Он приподнимается на цыпочки и затыкает его ещё одним поцелуем, полным тоски, отчаяния и нежелания отпускать. Эрвин обнимает его и целует в ответ, притягивая ближе, будто желая, чтобы он никогда не уходил. Когда они отстраняются, Эрвин кладёт руку на его щёку, и это кажется даже более интимным, чем поцелуй. Леви наклоняется к нему, бормоча: — Ты прилетишь в Нью-Йорк? — это сказано в шутку, мягко и беззаботно, но в глубине души он хочет, чтобы Эрвин сказал «да». Хочет, чтобы Эрвин тоже стал частью его жизни. — Конечно, — без колебаний отвечает тот, — Всё, что захочешь. Леви молчит, но его глаза говорят Эрвину всё, что нужно знать. Я не хочу уходить. Наконец он вздыхает. — Мне пора. Эрвин неохотно кивает, наклоняется и в последний раз целует его губы. — Я буду скучать, — признаётся он, отстраняясь. — Позвони мне, когда приземлишься. — Обязательно, — обещает Леви. Кажется, он оставляет в Калифорнии частичку себя.