Golden Heart, Golden Ring

Нет на свете места пустее, чем гостиничный номер после выезда из него постояльцев. Незаправленная кровать, халат и полотенца, брошенные в угол, закрытое окно, разбросанные тут и там записки из блокнота, упавшая на пол шариковая ручка, запах мыла, утекающего пеной в трубу… Совсем недавно здесь были люди. Теперь же их нет, и в комнате парят лишь незаметные следы их былого в ней пребывания. Девушка находилась как раз в такой опустевшей комнате. Она открыла окно, после чего каждая щель была залита ярким полуденным светом. Небо было прозрачного лазурного цвета. Море, которое можно было увидеть ниже, тянулось от зелёного до бирюзового, и до самой синевы, настолько глубокой, что казалось, будто она затягивает тебя внутрь, оно было усыпано белыми точками; в смеси этих цветов море сверкало, словно драгоценный камень. Белые точки те были крошечными островками Адриатики. Теперь, когда из распахнутого настежь окна доносится гул снующих перед отелем людей, комната наконец-то может снова задышать. Старый шкаф и комод, бледные, словно трупы, оживают в отражённом от моря свете. Девушка завязала волосы платком, надела поверх бледно-зелёной униформы уборщицы фартук и пару больших перчаток, после чего, наконец, приступила к работе. Отойдя от окна и подойдя к кровати, она стянула светло-оранжевое одеяло и в пару движений сложила его, а затем положила его на ближайшую поверхность. Она стянула мятые простыни и бросила их в льняной мешок, который был установлен на металлической уборочной тележке. В мешке уже лежала куча из более дюжины простыней, и при внимательном их осмотре можно было заметить, что некоторые из них были запачканы томатным соком, пролитым постояльцем ликёром или даже кровью. Если она подносила лицо ближе, то могла учуять запах пота, крови и слюны, даже запах чуть ли не животного жира, от которого её тошнило. Говорят, что человек – мыслящая тростинка, но в её случае утверждение это далеко от истины[1]. В её случае определённо было уместнее сравнивать человека не с растением, а с животным. Не то чтобы её это волновало в целом. Для себя она решила, что то, что произошло вчера в этой комнате, её не касается, и, в конце концов, знать ей этого не хотелось. Может, тот толстяк, зализывающий гелем последние из оставшихся на голове волосков, словом, типичный мужчина среднего возраста, привёл сюда свою молодую любовницу для каких-то грязных непотребств… Или может молодой турист из Японии, наверное, студент, провёл праздную романтическую ночь, попивая дешёвое вино над горою морепродуктов… Это её не касается, снова решила она, возвращаясь к работе. Из другого мешка тележки она вытащила свежевымытое бельё и разложила его на кровати. Сначала она заправила простыню под матрас с левой стороны, затем у изножья кровати и возле подушек, и затем уже с правой. В надлежащем тому порядке. Разобравшись с кроватью, она поспешила стереть со столика и комода пыль, после чего направилась в ванную. Быстрая уборка пылесосом, и вот в одно движение она выбросила волосы, пустые фантики от конфет, журналы, газеты и ненужные больше туристические карты в мусорное ведро. Готово. А далее снова, и снова. Моя работа – чистить эту комнату, как и вчера, и позавчера, и на прошлой неделе, подумала девушка. Только это. Ни больше, ни меньше. То, как Конильо, которой в декабре исполнилось восемнадцать, стала горничной в отеле, произошло не без обстоятельств. Всего два месяца до этого её бабушка, жившая здесь, в Венеции, стала жертвой автокатастрофы. Было ей где-то за шестьдесят. В расплывчатых воспоминаниях Конильо это была загорелая женщина с оливковым цветом лица, высунувшая голову из окна своего дома. Пожилой дамой она была крепкой, прямо-таки образец здоровья. Её пухлые губы и роскошная, чуть ли не соблазнительная, не смотря на её возраст, фигура, передавали в ней абсолютную женственность. Прямо как если бы Кармен стала старее – вероятно, она была бы на неё очень похожа. Именно такое впечатление она создавала. После смерти мужа, иначе говоря, дедушки Конильо, которая произошла пару годами ранее, она начала новую жизнь в качестве холостой венецианки, работая в роскошном отеле Мондо Ария, самом известном в городе. Очень близко к собору Святого Марка и набережной Рива дельи Скьявони, прямо у моря. По крайней мере, так она слышала от матери, или от каких-то дальних родственников, которых она, может, даже и не встретила бы, если б не несчастный случай с её бабушкой. Конильо встречалась с ней всего пару раз, ещё в раннем детстве, и, честно говоря, мало её знала. Всё началось тогда, когда они внезапно потеряли с бабушкой связь. Без какого-либо предупреждения она перестала появляться на работе. Её взволнованные коллеги отправились искать её к ней домой, дабы убедиться, что ничего плохого с ней не случилось. Обнаружили они пустой дом, и за неимением других способов связаться с ней в конечном итоге они позвонили матери Конильо. Из Рима в Венецию. Они без промедлений ринулись на её поиски, но выяснить, что произошло, они оказались неспособны. От полиции, как и всегда, не оказалось никакого толку. Единственный клочок информации, который им удалось заполучить, пришёл из недобрых сплетен болтливых соседей, согласно которым недавно у неё появился новый мужчина и бла бла бла… Вспоминая бабушкину любовь к жизни и телу, практически переполненному женственностью, невозможно было не подумать, что было это недалеко от правды. Какое-то время Конильо занималась утешением своей матери, которая, из-за волненья, дни напролёт рыдала, заперевшись дома, или принимала родственников, стекавшихся к ней, как только получали новость об исчезновении. Так продолжалось, пока однажды к ней не постучалась одна женщина и не сказала, что является менеджером по персоналу в Мондо Ария, отеле, в котором работала бабушка. Она объяснила, что они столкнулись с нехваткой персонала, и, по сути, попросила её поработать на бабушкином месте. Не зная, когда вернётся бабушка и вернётся ли она вообще, Конильо приняла это предложение как альтернативу нескончаемой беспомощной тоске, которую выбрала её мать. Так она согласилась работать на её месте «пока она не вернётся». Когда она начала работать, она осознала кое-что неожиданное. Застилать кровати, чистить пылесосом и тряпкой мебель, возвращать забытые постояльцами в комнатах вещи на ресепшен и многие другие маленькие повторяющиеся действия, составлявшие её повседневность… Нет ничего, что подходило бы ей больше, в заключение решила она. Она быстро усвоила основные правила хорошей и быстрой работы, и вскоре даже начальству не было в чём её упрекнуть. Она пришла к выводу, что даже если она вернётся в Рим, всё, что её ждёт, это неполный рабочий день в фаст-фуде, помощь по дому и времяпрепровождение вместе с друзьями. Не без оснований она стала думать, что оставаться в Венеции могло быть для неё хорошим решением. Так прошёл месяц, а затем и два, началось всё бабушкиным домом, а закончилось работой в отеле, и только она начала привыкать к своей новой жизни, как пришло известие, что бабушка её попала в аварию. В неё врезались на автомобиле и скрылись, не став ей помогать. Авария и бегство произошли на острове Лидо ди Венеция, известном своим международным кинофестивалем. Бабушка находилась в машине, когда автомобиль сзади врезался в неё и скрылся. Как оказалось, она ударилась головой с такой силой, что, вероятно, умерла на месте. Однако никто так и не узнал ни, в первую очередь, почему женщина оказалась в Лидо, ни почему она заселилась в отеле, где временно проживала с ‘Мистером и Миссис Браун’. Легко было догадаться, что был это псевдоним. Но чем больше она спрашивала деталей, тем больше всё казалось окутанным тайной. Значит, тот мужчина действительно существовал. Недобрые слухи болтливых соседей возникли не на пустом месте. Проблема заключалась в том, что подозреваемого мужчину, несмотря на проведённое полицией расследование, так нигде и не нашли. Тот факт, что он не объявился, не смотря на случившееся с его партнёршей, делал возможным вариант, что он являлся преступником или кем-то в этом роде, и люди заподозрили его в некой причастности, как в каком-то паршивом криминальном романе. Единственное, что можно было сказать наверняка – так это то, что ничего о нём никому не было известно. Быть может, его и вовсе не существовало. В конечном итоге останки бабушки перевезли обратно домой, в Венецию, и провели ей простенькую погребальную церемонию. Мать Конильо ни разу не переставала плакать, а её братья, сестры и другие родственники, между то одним, то другим глотком вина, обменивались между собой самыми драгоценными воспоминаниями об усопшей. Для Конильо, во всё той же рутине, похороны закончились в мгновение ока. Своей матери, которая после печальной процедуры готова была возвратиться в Рим, девушка сказала просто: «У меня работа в отеле», ̶ и осталась в Венеции. Из-за мыслей о том, как она, одна, вдали от Рима, полного друзей, заправляет кровать в гостиничном номере незнакомца, иногда у неё возникало чувство незащищённости; странное ощущение. Удалилась от родного города, чтобы из-за своей пассивности продолжить бабушкину работу… Нерешительность у меня и впрямь в крови, подумала она. Она сказала себе, что, возможно, ей стоило благодарить бабушку за то, что ей удалось вырваться из Рима, где у неё была тонна хороших воспоминаний, однако столько же было и плохих. Через окно комнаты, имевшее вид на Рива дельи Скьвони, она смотрела на море. Море и его запах. Это запах соли, приятно щекочущий ноздри, смешанный с запахом гнили, скапливающейся на берегах, которая, кажется, вот-вот заполнит небо до самого края. Немного прислушавшись, можно было услышать голоса толп туристов, их детей, а также тех, кто подозревает воров и мошенников. Пока она протирала туалетный столик у окна, намереваясь подслушать те отдалённые голоса, резкая боль в пальце вернула её в реальность. – Aй! Она осмотрела указательный палец своей правой руки и обнаружила, что в него вонзилась маленькая щепка древесины. Из раны просочилась капля крови. Она поспешно поднесла палец ко рту и пососала его. Приближался вечер. Может, её отвлёк тусклый свет? Она попыталась вытащить занозу, сжав палец второй рукой, но чем больше она давила, тем больше крови из него вытекало; она почувствовала, как пульсируют её виски, а лоб её покрылся потом. Именно тогда на её плече появился маленький белый кролик. Кролик настолько маленький, что мог уместиться на одной ладони… Нет, если присмотреться, возможно, на самом деле это был не кролик. Это было просто белое существо, полностью покрытое белой шерстью. По сравнению с телом оно имело непропорционально большие уши, которые постоянно дёргались, напоминая усики насекомого, и, казалось, оно исследовало Конильо, нежно касаясь ее от плеч к лицу, животу, пояснице. Что больше всего отличало его от обычного кролика, так это его глаза. Один отличался от другого. Правый глаз был красным. Тёмно-красным, словно рубин. Левый же глаз был жёлтым, цвета золота, и был слегка меньше правого. Между его глаз, в самой середине лба, находился маленький синий камень. Такой же, как и камни, которые были на тыльных сторонах его лап и на кончиках его огромных ушей. Все они ритмично сверкали каждый своим светом. – The Cure! – воскликнула девушка, а белое существо добралось до пальца, в котором застряла заноза, уткнулось в него носом и начало его лизать. За считанные секунды рана начала закрываться, и The Cure, выплюнув занозу изо рта, свернулся в клубок у ноги Конильо. Палец был полностью заживлён. Место, в котором ещё секунду назад застряла заноза, стало немного теплее. Конильо помассировала его, повернувшись к маленькому животному, словно к старому другу, с которым она давно не виделась. – А ты подрос, – прошептала она, поглаживая его по спине, и зверёк, выпрямивший уши, сделал так, чтобы они колыхались перед его мордочкой, издавая, будто в знак согласия, странный звук. Конильо присела на пол. Двигая, словно кот, своими ушами, The Cure, сидевший у неё на коленях, закрыл глаза. Когда камни, инкрустированные в его длинные уши, касались друг друга, они издавали звук, похожий на позвякивание колокольчика, который Конильо находила необычайно приятным. Внезапно, лаская спинку The Cure, Конильо почувствовала, что в комнату вот-вот кто-то войдёт, и вскочила на ноги. – Не время отлынивать от работы, Конильо, новые постояльцы уже на подходе! Это был Леони, парень, работавший на гостиничной кухне. Он работал здесь уже более десяти лет, и в последнее время ни разу не упускал случая уделить внимание Конильо. По правде говоря, особо её это не волновало. Она не могла даже сказать, что он её беспокоит. Реальность была такова, что все необходимые для отношений между людьми формулы быстро её истощали. С другой стороны она понимала, что, работая среди людей, невозможно обходиться без них, поэтому… Суть в том, что она согласилась этим вечером пойти погулять с Леони. Скорее всего, не увидев, чтобы она спускалась, он пришёл проведать её. – Знаю, знаю! Это была последняя комната. Отвезу тележку в прачечную, и на этом всё. Буду там через десять минут, жди меня... – Только будь осторожна, как бы ты хорошо ни работала, если тебя поймают за бездельем, есть риск, что кто-нибудь расскажет боссам. – Хорошо, буду знать. – Мне нужно идти готовить ужин. Я подожду тебя внизу. Конильо поспешила закинуть чистящие средства в тележку и закрыла дверь в комнату, после чего, запыхавшись, присоединилась к Леони, который освободился первым и ждал её перед лифтом. – Тогда давай сегодня в восемь. Ты ведь придёшь, да? Леони, смеясь, попросил у Конильо окончательного согласия. Ему не была видна белая фигура The Cure, сновавшая у ног девушки.

***

*** Конильо обладала этим необычным созданием ещё с самого детства. Она имела таинственную способность поглощать боль людей, до которых дотрагивалась. И сила эта исходила от The Cure. Она не помнила, когда впервые осознала присутствие этого существа. В детстве она всё время слонялась по городу, и у неё постоянно были конфликты с местными задирами и наглыми детьми, жившими по соседству, каждый раз из-за каких-то мелочей. Кто-то издевается, над кем-то издеваются, кто-то что-то у кого-то украл, и так по кругу… Короче говоря, всё, что испытывал любой ребёнок, однако, как ни странно, Конильо всегда оказывалась в центре событий. Маленькое дельце становилось гораздо большим, в ход начинали идти кулаки, и той, кто не сдавался до самого конца, всё время была она. И в бою она не проигрывала никогда. Были задиры гораздо крупнее её, но даже они бежали с кровью из носа к своим матерям, скуля о том, «какая Конильо злая». Матери Конильо постоянно приходилось извиняться перед матерями по соседству, приходившими к ней для жалоб. – Вот это ты, конечно, пацанка! Хотела бы я знать, откуда ты этому нахваталась… Конильо слышала это от своей матери постоянно. Что было странно, так это то, что она ни разу не вернулась домой с какой-либо раной, несмотря на то, что хулиганы били её по носу, дёргали за волосы или волочили её по земле так, что кожу сдирало с коленей. Однажды, когда она вернулась домой, розовое платье, которое ей подарили совсем недавно, было разодрано в клочья, и всё же ей не только ни разу не приходилось спешить в медпункт, но и царапины на ней заживали ещё до того, как она доходила до дома. Тем, что её исцеляло, был тот загадочный кролик, который всегда находился с ней рядом. Порезы на её до сих пор нетронутом лице, красные шишки, появляющиеся среди взъерошенных волос, словно яйца в птичьем гнезде, – когда крошечный рот этого кролика лизал их, боль необъяснимым образом исчезала, и любая рана испарялась, будто её никогда и не было. Так Конильо и The Cure обнаружили, что разделяют друг с другом секреты, принадлежащие только им двоим. Когда Конильо призналась красно-золотым глазам этого существа во всём, что не могла рассказать даже друзьям, она почувствовала странное облегчение. Точно у неё гора сошла с плеч, да настолько, что она убедилась в том, что существо это прекрасно всё понимает. Постепенно она начала проводить всё меньше и меньше времени со своими друзьями и, как правило, отсиживалась дома. Разумеется, она продолжала встречаться с друзьями, с которыми обычно играла в дочки-матери и другие игры или ходила закупаться в магазинчики неподалёку, точно так же, как не переставала попадать в драки с местными хулиганами; однако её лучшим другом, а в то же время и сокровищем, безусловно, стало то загадочное белое существо, которое она назвала The Cure. Местные задиры, видя, как Конильо, не смотря на все нанесённые ей удары, продолжает смотреть на них с самодовольным взглядом, стали называть её Кони ль’иммортале[2].

***

– Все уже ушли! – сказала ей, уже готовая уходить, Вайнона, когда Конильо вошла в раздевалку для гостиничного персонала. Вайнона уже второй год обучалась в одном из университетов Венеции. Она была американкой, прибывшей сюда по одной из тех студенческих программ по культурному обмену. Она, как и Конильо, тоже работала в отеле горничной. Для неё это было что-то вроде подработки, но, учитывая, что отец её по своей репутации был близким другом хозяина и управляющих отеля, она стала своего рода заведующей, отвечающей за уборку нескольких этажей. Она была на четыре года старше Конильо, однако подружилась с нею очень быстро. Её, бывшую очень замкнутой, она научила многому о работе в отеле. Если точнее, она научила её самому важному в этой работе – хорошим отношениям с коллегами. В действительности она сделала ей подробный список самых разных членов персонала – от самых скучных, до самых злопамятных, объясняя, к примеру, множество дружеских контактов, взаимосвязанных друг с другом, и тому подобное. Фактически она была ей более опытным товарищем, который мог в деталях научить её даже тем мелочам, которые, если считались не важными, в результате оказывались и в самом деле несущественными. В университете же Вайнона изучала литературу. Когда они вместе обедали, она, бывало, начинала легко и непринуждённо рассказывать о писателях и произведениях итальянской и французской литературы. Для человека, вроде Конильо, читавшего за свою жизнь лишь комиксы и журналы о музыке и кино, те имена, которые в своих речах упоминала Вайнона, были практически полностью незнакомы, или, в лучшем случае, услышаны откуда-то случайно. Однако стоило бы ей на это указать, и Вайнона переключалась на коллег, причём так, что производила впечатление ужасной сплетницы, единственным достоинством которой был её интеллект. По правде говоря, среди коллег Вайнону жаловали не особо – до такой степени, что, видя толстые очки, которые она всё время носила, за спиной люди называли её ‘очкариком’ и ‘ханжой’. Возможно, они завидовали тому, что свою работу она получила благодаря связям своего отца. И всё же в этот день, как и в остальные, обменяться с Вайноной парой слов было одной из тех вещей, которые Конильо ждала больше всего. Сплетничала ли она или рассказывала о сложной литературе, речь Вайноны, когда она говорила по-итальянски с присущим ей сильным английским акцентом, оставалась абсолютно неизменной, и слушать её было настоящее удовольствие. Из того, что она говорила, нетрудно было понять, что человеком она была умным, и за это Конильо ей немного завидовала. Короче говоря, Вайнона была Конильо очень по душе. А для человека, вроде неё, которому было сложно открыться для новых отношений, дружба с ней значила очень много. – Так, Кони… – начала говорить Вайнона, снимая очки, зацепившись пальцем за их толстую чёрную оправу. Её лицо без очков было великолепно как у голливудской актрисы. Впервые заметив это, Конильо была весьма удивлена, – ...ну и что же ты решила? – Ты про что? – ответила Конильо, снимая форму уборщицы. – Да ну, только дурочку из себя не строй… – А я и не строю. – Я говорю о Леони. У тебя ведь сегодня свидание, только вы вдвоём, разве нет? – Ничего такого… правда. – Здесь нечего скрывать. Хотя, возможно, будет лучше, если ты не будешь слишком доверять этому парню. На днях я видела его на Пьяццале Рома с другой женщиной. Клаудия сказала, что тоже. – … – Ах, все итальянцы такие одинаковые. – ...И то верно. Такой симпатичный парень, как Леони, было бы удивительно, если бы у него уже не было девушки. Интересно, действительно ли я ему нравлюсь? Да, наверное, это так, но… Несмотря на подобные мысли, Конильо не смогла убедить себя. Она прекрасно всё понимала, но… – Ты чего это так поникла? – сказала ей Вайнона, заволновавшись о том, что увидела в выражении её лица. Если тебя это так беспокоит, просто не нужно было мне ничего говорить, не могла не подумать Конильо. И всё же она ничего не сказала. – Прости, не думала, что тебе был интересен Леони… – Да брось, Леони тут ни при чём… – Правда, извини… – Тебе не за что извиняться. – Но… – Всё хорошо, правда. Всё в полном порядке. После долгого разглядывания лица Конильо, Вайнона, наконец, ответила: – Тогда, чтобы загладить вину за испорченное свидание… – начала она, опуская взгляд, – сегодня вечером плачу я. Я закажу тебе ужин! – Что? – Ш-ш, хватит болтать. Я плачу, и на этом всё. Конильо, видя, что Вайнона договаривает это с ноткой стыда, почувствовала небольшое облегчение.

***

*** Здание, в котором располагался отель Мондо Ария, было построено в шестнадцатом веке и изначально являлось летней резиденцией престижной венецианской семьи. Нынешние владельцы приобрели его и сделали из него отель ещё сто лет назад. Для того чтобы модернизировать комнаты, их много раз перестраивали, оснащая их душем, минибаром и многими другими вещами. Тем не менее, атмосфера в апартаментах была очень расслабляющей, а мебель с кроватями были хоть и старыми, но удобными. Вдобавок в номерах с видом на Рива дельи Скьявони были обустроены роскошные террасы, тогда как задняя часть отеля выходила на канал, где находился небольшой причал, с которого можно было сесть на гондолу. На первом этаже можно было найти ресторан, в котором работал Леони. Кухня его была среднего уровня, как раз такой, чтоб удовлетворить туристов, но наслаждаться там отличным венецианским вином, пока тебя ласкают лучи солнца, отражённые от глади моря, имело свое очарование. Это была атмосфера истинного расслабления, благодаря которой местечко это получило успех и во многих путеводителях было внесено в список самых рекомендуемых мест для посещения. Входя в отель с основного входа, с которого открывалась лагуна, первое, что вы замечали – это округлый потолок входного вестибюля, полученный за счёт поднятия его внутрь до третьего этажа. Стены были украшены фресками и картинами, которые принадлежали семейной коллекции, обогащавшейся на протяжении нескольких поколений, что создавало атмосферу ‘старой прекрасной Европы’. Проникнувшие снаружи лучи солнца рассекали тени, и казалось, будто они цепляются за кожу, обжигая её золотистым светом. В центре, словно вырастая из пола, возвышались мраморные колонны, которые приятно подчёркивали общий вид зала. Стоило сделать лишь два-три шага к этим колоннам, как вас приветствовали члены персонала, будто ждали вас здесь заранее. Когда багаж забирали швейцары, всё, что вам оставалось – это проследовать прямо по вестибюлю, дабы оказаться затем возле стойки регистрации: если повернуть направо, там был ресторан, а если налево – то маленькая кофейня, идеально подходящая для случая, когда вам нужно было кого-нибудь подождать. Именно там Конильо ожидала возвращения Вайноны, которая ушла к ближайшему почтовому отделению, чтобы отправить письмо. Лицо Леони, когда она сказала ему, что не пойдёт с ним вечером на свидание, было то ещё зрелище. Смесь удивления чему-то, чего он определённо не ожидал, смятения из-за того, что он не мог найти тому причины, а вместе с тем мольбы и сдержанного гнева. Увидев такие эмоции, на секунду Конильо почувствовала, будто сделала что-то неправильное, и пожалела об этом. Не смотря на то, как её подбадривала Вайнона, она почувствовала удивление от того, что совершает такой безумный поступок. В основном это было от того, как быстро она приняла меры, что обычно для её характера было немыслимо, и ещё больше она удивилась этому, когда сказала: – Прости, Леони. Кое-что наметилось на вечер, и я не могу это отложить. – А-а, да не волнуйся. Сходим в следующий раз. Следующий раз ведь будет, да? – ответил Леони, хотя слова эти его не убедили, а Конильо тем временем отослала его обратно на кухню и направилась на встречу в кафе. Сегодня я чувствую себя не так, как обычно. Что могло произойти? Это из-за присутствия The Cure? - задумалась Конильо. Единственным напитком в кофейне, который она посчитала достойным того, чтобы его выпить, был капучино. Всё остальное, будь то соки или алкоголь, было ей противно. Поднося чашку к губам, она рассеянно наблюдала за потоком постоянно приходящих клиентов. Она думала, что, скорее всего, скоро они вставят в дверь полученный ими на регистрации металлический ключ и перед открытым окном невольно задержат дыхание перед видом моря, раскинувшимся перед их взором. Затем, после захода солнца, они отправятся в город, чтобы среди студентов, веселящихся сегодня так же, как веселились вчера и будут веселиться завтра, насладиться ночной Венецией, после чего, как следует вымотавшись, вернутся назад и повалятся уставшими телами на убранные ею кровати. При этой мысли Конильо вздохнула. Быть может причина, по которой она продолжала делать эту работу, заключалась в том, что она немного завидовала всему тому шуму, который туристы производи понапрасну. Именно в этот момент она обратила внимание на странную атмосферу, которая внезапно овладела вестибюлем. Почему – она поняла не сразу. Как обычно носильщики входили и выходили туда-сюда из отеля, как обычно приезжала клиентура с тяжёлыми чемоданами, как обычно от их вспотевших тел дурно пахло. А затем она отметила фигуру молодого человека, сильно выделявшегося среди всей этой сцены. Он был на целую голову выше её. Примерно метр семьдесят пять. Он был блондином, и волосы его были уложены странным образом, как будто ветер взъерошил их прядями, после чего пряди эти с силой были собраны расчёской. Одет он был в зелёный костюм, состоящий из накинутого на кожу зелёного пиджака и брюк, вырезы на которых были словно узором в горошек, а на шее его висел синий галстук с нарисованными на нём крупными ягодами клубники. Он стоял в расслабленной позе человека, который кого-то ждёт, однако глаза на его элегантном лице блестели каким-то странным светом. Как только он почувствовал на себе взгляд девушки, он внезапно повернулся и подошёл к ней с нежной улыбкой. – Чао! – с задором поздоровался он. Конильо засмущалась. Теперь молодой человек ходил с более весёлым лицом, совершенно отличным от тревоги и осмотрительности, которые были на нём до этого. Она задумалась, кем бы он мог быть. – Я здесь жду друга, но… – начал молодой человек, и изо рта его донёсся свежий запах мяты. – Я забыл дома часы и не знаю, который час. – А… – вздрогнула Конильо и посмотрела на свои часы. – Уже почти два. – Спасибо. Он вежливо поблагодарил её лёгким кивком и вернулся туда, где стоял до этого. Вместе с ним ушёл и запах мяты. Смотря, как он уходит, Конильо невольно почувствовала, как по спине её пробегает холодная дрожь. Что происходит? Прежде всего, она не могла понять, что видит перед собой. За его спиной она увидела распространяющееся густое облако пурпурного дыма, которое вскоре начало обретать форму. Тело этого странного существа было покрыто чёрно-фиолетовым клетчатым узором, а на лице его была маска, напоминающая шлем времён Средневековья. На его кулаках находились странные капсулы цвета горчицы. Создавалось впечатление, будто этот молодой человек обладал каким-то призрачным слугой. Увидев это, Конильо почувствовала, что у неё кружится голова, и, чтобы удержать равновесие, положила руки на стол. У неё было предчувствие неминуемой опасности, как будто вот-вот произойдёт что-то ужасное. Будто полностью осознавая, что она до сих пор следит за ним, не в силах пошевельнуться, молодой человек обернулся к ней и медленно сделал широкий взмах правой рукой. – О чём замечталась? – А-а! Почувствовав, как её без предупреждения трогают за плечо, Конильо вскрикнула и так испугалась, что чуть не упала со стула. Она обернулась и увидела смеющуюся Вайнону. Наконец-то она вернулась из почты. – Прости! Не хотела тебя напугать… – Смотри! Там… – Конильо указала на молодого человека. – Кто это? Ты уже нашла Леони замену? Конильо никогда не забудет лицо Вайноны, когда та смеялась, подмигивая ей. Снизу раздался глухой шум, и почти в тот же миг в отеле погас весь свет. Где-то вдали она услышала шум разбитого стекла, гневные крики, звуки, похожие на разрывающийся шёлк… Атмосфера спокойствия, которая царила в вестибюле отеля Мондо Ария, в одно мгновенье погрузилась во тьму. – Кони! Поблизости она услышала голос Вайноны. – Вайнона! – А-а! Кони! Она протянула руку туда, откуда услышала голос, и тотчас же нашла руку Вайноны – Ты в порядке? – A! А-а! А-а-а! – Что с тобой?! Что не так, Вайнона?! Она встала со стула и стала наощупь искать Вайнону, которая сидела позади неё. – Горячо! Я вся горю! Рука Конильо дотянулась до чего-то тёплого и вязкого. – Что происходит?! Что это?! И в эту секунду свет вернулся. Конильо было трудно поверить в то, что было перед её глазами. Рука опухла, по телу разбегались чёрные полосы. Губы скривило в гримасу, лицо покрылось огромными волдырями. Ужас был так велик, что Конильо чуть было не отдернула руку. Вся мерзость эта была на Вайноне. – Я горю! Горю! Спасите! Размахивая руками, она била по волдырям на лице и лопала их, из-за чего из них выходила зеленоватая жидкость. Не обращая на это никакого внимания, Вайнона продолжила судорожно чесать всё своё тело. Каждый раз, когда ногти касались кожи, её сдирало, словно бумагу, а плоть разрывалась в клочья, источая вонь как от тухлой рыбы. – Что это?! Что с тобой такое?! Кровь, тёмная и густая, лилась из каждого кусочка её тела, но что было наиболее странным, так это то, что при контакте с воздухом она обращалась в пурпурную дымку, которая быстро редела, после чего растворялась в воздухе. Каждый сантиметр тела Вайноны был покрыт волдырями, гнойниками и истекающими кровью ранами. Перед растерянными глазами Конильо её ноги начали быстро гнить, пока не оторвались от туловища, которое, потеряв опору, медленно повалилось на пол, двигаясь словно в замедленной съёмке. Она повалилась по прямой траектории, так, будто в молитве собиралась поцеловать землю. Рука Вайноны, отчаянно пытавшаяся дотянуться до ближайшего стула, с сухим треском отвалилась на запястье. Вторая же рука продолжала дёргаться в воздухе в поисках опоры, которой для неё не было. Быть может, он ударился о стол, но, так или иначе, её палец отвалился и, отскочив в сторону, прилепился к лицу Конильо. – A-а-а! Она с криком поспешила смахнуть его. На руке, которая коснулась его, осталась тёмная студенистая субстанция, от которой шла отвратительная вонь, действие которой, как гниющие органические отходы, доходило прямо до желудка. Наверное, из-за удара, полученного при падении на землю, шея Вайноны была согнута в совершенно неестественном положении. Щека её прилипла к полу, однако голова продолжала трястись, поднимаясь вверх, словно исходила из этого самого пола. – ... Кони… Кони… Быть может из-за того, что шея её была сломана, теперь Вайнона не могла даже позвать по имени подругу, которая находилась прямо перед ней и, уставившись на неё, сидела на полу, не в состоянии что-либо сделать. Кто знает когда, но рядом с её коленями снова появился The Cure. Лицо Вайноны всё заметнее покрывалось морщинами, пока фиолетовый дым не начал выходить изо всех щелей: изо рта, из ушей, из глаз, из носа. Конильо продолжала в ужасе наблюдать за подругой, от которой, при потере клочьев мяса, оставалась одна кожа да кости. Именно тогда рука её коснулась спины The Cure. Это правда… Может быть, попытавшись использовать силу The Cure… может быть, я могу спасти Вайону! Однако… В тот миг она заколебалась. Рука, которой Вайнона отчаянно дёргала, резко замерла и, прежде чем она успела осознать это, упала на землю. Глухой, тяжёлый звук. – ... Ох… ухх… Вайнона отчаянно пыталась собрать остаток сил на то, чтобы закричать, однако тело её начало окончательно разваливаться на куски. Пурпурный дым, будто под давлением, стал выходить отовсюду, как в кино, которое крутят на большой скорости. – Ааааааааааааааа! Конильо услышала чей-то крик. То был мучительный крик гнева – гнева того, кто проклинал всех и вся. И испустила его она же сама.

***

Винить её было бы слишком просто. И всё же в тот момент она о многом знала слишком мало. Она не знала, что блондина того звали Паннакотта Фуго, или что странной фиолетовой фигурой, появление которой она заметила за его спиной, был Purple Haze. Она не знала, что это был стенд – материальное проявление особо сильной жизненной энергии, обладают которой лишь немногие избранные. Жизненная энергия, которая обрела форму. Стенд – сущность, обладающая силой и определённой формой и способная взаимодействовать с реальным миром. Конильо ещё не была в курсе о существовании подобного. Она и понятия не имела, что The Cure точно так же был стендом, а также что существует правило, по которому владельцы стендов притягиваются друг к другу. Ни о чём из этого она не знала абсолютно ничего. Однако, как бы то ни было, шестерёнки в колесе судьбы уже начали вращаться.