Мирная тишина — не что иное, как угодливый обман, призрачный остров среди океана ужасов.
— Вот чертовщина,- восклицает Сергей, а у Александры сжимается сердце от внезапного вскрика,- зарядка кончилась. Я не знаю, успело письмо удалиться или нет. Он кидает телефон Сухова на заднее сиденье, не глядя. Тряпку мучала совесть из-за того, что они оставили человека в том здании, но Леманн заверила Сергея, что они анонимно позвонят в полицию, как только доберутся до какого-нибудь пристанища. — Прости меня,- шепчет девушка и ловит на себе удивлённый взгляд, но ответа она так и не получает. Они в дороге уже несколько часов, и в пределах видимости наконец-то появился мотель, вероятно очень дешевый, потому что построен в богом забытой дыре. Такие здания обычно показывают в фильмах ужасов, но они свои роли отработали за трое суток отсутствия связи с внешним миром. На стойке регистрации из карманов выгребают мятые купюры, ведь карту, которую они стащили у Суханова, в этом месте не принимают, и еле-еле расплачиваются за один номер до конца следующей недели, но с двумя односпальными кроватями. По пути, на заправке, Леманн исполнила своё обещание позвонить в полицию и назвала примерные координаты расположения здания, а так же купила сигареты. Молодые люди, не помня себя, засыпают на кроватях прямо в одежде, как только голова успевает коснуться подушки.***
Следующие пару дней всё попрежнему неясно: удалилось ли письмо или нет. Телевизора нет, средств связи нет, никаких знаков свыше тоже. Поэтому они принимают решение остаться в мотеле, пока что-нибудь не прояснится. Они питаются батончиками из автомата, всё ещё стреляют друг в друга настороженными взглядами и очень мало разговаривают. В один из вечеров, Леманн усаживается на широкий подоконник перед открытым окном с сигаретой в зубах. Снег идти перестал, но ветер периодически свистел. — Что тебя заставило пойти в полицию?- хрипло спрашивает Сергей, садясь рядом с ней и смотря на пустоты за окном. — В детстве хотела быть балериной, а потом, уже в сознательном возрасте, психотерапевтом, помогать людям, ни в коем случае не хотела провести остаток дней за бумагами,- призналась девушка,- Но, когда мне почти исполнилось восемь,- она прерывисто вздохнула, давая себе секундный перерыв,- К нам в квартиру вломились люди, пока нас с отцом не было дома,- она морщится,- Мама умерла на месте. Они назвали это неудачным ограблением,- отрывисто произносит детектив, погружаясь в воспоминания,- У меня была прекрасная семья,- девушка печально приподнимает уголки губ, заглядывая куда-то на небо. Леманн не привыкла пускать слезу, даже будучи одной дома, а не то чтобы при малознакомых людях,- Такая своеобразно любящая. Мы жили бедно, в плохом районе, этакая маленькая группа против всего мира, без помощи, денег и одобрения. Отец работал без остановки, чтобы прокормить нас, мама иногда подрабатывала, но старалась всё-таки следить за мной. Боялась оставлять одну. Странно, что даже в таких условиях они надевали мне розовые очки на глаза и я наивно предполагала, что мир вокруг не так уж и плох, а некоторые люди могут просто...-она жмёт плечами, подбирая слова,- Запутаться. А потом всё пошло на перекосяк,- Александра качает головой,- Мама умерла, а отец перестал справляться, поэтому отдал меня на воспитание своим родителям. Там я росла, как трава в поле, цепляясь за каждую крошку хлеба, поэтому детство у меня оборвалось довольно рано. — Это не справедливо, что он решил жить только для себя,- возразил Сергей. Леманн поморщилась, ведь мужчина совсем не понял, что она имела в виду. — Другие варианты были невозможны. В любом случае, я запомнила его, как мудрого, храброго и сильного человека. Она обратила на него свой печальный взгляд, возвращаясь в реальность, где её отец был слабым и потерянным. — А знаешь, если бы он тебя узнал, ты бы ему понравился. Любил он неординарных людей,- задумчиво заканчивает Леманн и закусывает губу. «Если бы он не знал, что такое телевизор, средства связи и никогда бы не выходил на улицу»,- невысказанное повисло в воздухе. — Тогда познакомишь меня с ним?- определенно странный порыв. Сергею было искренне интересно послушать о жизни этой скрытной девушки. Учились ли они доверять друг другу или это было больше похоже на исповедь перед смертью? Никто из них сейчас не мог найти ответ на этот вопрос. — Конечно,- слишком легко сообщает Александра, из-за чего Разумовский начинает сомневаться, что эта идея хорошая. — Но ты так и не ответила про полицию,- он внимательно изучает её профиль. Независимость в физической оболочке. Прикосновения не допустимы, манипуляции не выигрышны. — А,- она замялась,- Поняла, что принимаю всё слишком близко к сердцу, пропускаю все чужие проблемы через себя,- она ведёт плечом, доставая из пачки ещё одну сигарету. Девушка купила Чапман, поэтому запах сигарет Сергея не так сильно раздражает, ведь теперь в воздухе ощущается лишь химическая вишня,- Да и в целом людей не очень люблю,- она запрокидывает ногу на ногу и делает глубокую затяжку, блаженно прикрывая глаза. Они были не такими крепкими, как Мальборо, но в голову давало даже быстрее,- Переучилась в академии, и вот я тут. Вроде и с людьми только по делу общаться можно, а вроде и с бумагами нет постоянной работы. Девушка тянет к нему пачку сигарет, предлагая одну и приподнимая брови. — Нет, спасибо, не курю,- на автомате отвечает молодой человек, хотя это и так было понятно за всё время, которое они знакомы. — И никогда не пробовал?- скептически спрашивает Александра, покосившись на мужчину, когда тот отрицательно помотал головой. — Нет, но у нас в детдоме многие задиры курили,- объясняет он,- мне никогда не нравился запах, а Олег, друг мой, пристрастился, когда нам было лет по четырнадцать,- он задумался,- Вот ветер подует в твою сторону, когда ты один, и ты почувствуешь запах этот горький, а понять не можешь: тебя сейчас бить неприятели идут или Олег защищать. Олег... был моей семьёй, тоже помогал надевать розовые очки, огораживал от всех тревог, как мог,- он чуть улыбнулся своим мыслям,- Ты бы тоже ему понравилась, мне кажется. Ему нравилась сила в людях. «Если опустить тот факт, что ты записывала каждый наш диалог и могла сдать меня полиции»,- Сергей тоже решил опустить. Александра улыбается, а в мыслях ураганом проносится «Как ты понять не можешь, что это не сила, а защитные механизмы, из-за которых всё хочется брать под контроль? Птица был прав в тот вечер, когда впервые проявил себя. Дело не в альтруизме, а в эгоизме». Девушка привыкла, что волею судьбы она может оказаться безнаказанной, когда совершает не совсем законные поступки, когда копается в чужих мозгах, не оставляя живого места, когда манипулирует, чтобы в угоду ей информацию добывали. Но ведь неправильно это всё, совсем-совсем неправильно. И только глядя на бледное лицо, четкие скулы и орлиный нос, она наконец-то это понимает. На Разумовского смотрит и всё ещё не может поверить, как он на костях чужих танцевать мог, тот синими глазами сверкает, глядя в ответ, и понимает, что не такие они и разные. Побитые жизненными передрягами, покусанные животными проявлениями людей, оставшиеся одни. И вот сошлись два одиночества, два антигероя, две потерянные души, поступки которых можно расценить с нескольких точек зрения, и ни одна из них не будет до конца верна. — Хочешь научу?- тихонько спрашивает Леманн, выкидывая окурок и поворачиваясь к собеседнику всем корпусом. — Тётя Саша будет учить плохому,- посмеиваясь, произносит Сергей и тоже поворачивается к Александре. — Какой кошмар!- восклицает девушка, искренне смеясь и в всплескивая руками,- «Тётя Саша» звучит ужасно! Я младше тебя на целых пол года,- детектив вздергивает подбородок, пытаясь посмотреть на него сверху вниз, но у неё это совсем не получается. Леманн поближе садится к нему, потому что замерзла уже, и голову на плечо аккуратно прикладывает, да так невесомо, боясь, что Сергей, испугавшись, отползёт подальше. Тот тоже от холода хохлится, как голубь, и вдыхает морозный воздух вместе с запахом химической вишни, которая внезапно не такой уж и неприятной стала. Наш мозг часто работает на ассоциациях. И вот теперь у Сергея Разумовского с сигаретным дымом ассоциировались не синяки и шишки, а тёмные волнистые волосы и откровения. — А давай,- произносит он куда-то ей в макушку. Девушка в недоумении приподнимает голову, уже забыв, что они обсуждали,- Научи меня курить. Она резко отползает, торопливо доставая две сигареты: одну - ему, вторую - для себя. Для неё это игра, развлечение, хоть какие-то положительные эмоции, для него - новое открытие, вызов самому себе. Александра протягивает ему тонкий предмет, мужчина принимает и неуверенно крутит его в руках. Сигарета девушки уже давно в зубах и она оглядывается в поисках зажигалки. — Тут ветрено, поэтому придётся затянуться, когда я буду подносить зажигалку к концу,- словно по-настоящему плохая «тетя Саша» объясняет она Сергею. Огонь вспыхивает прямо под нужным местом, когда продолговатый предмет оказывается меж губ мужчины. Он затягивается и сразу же закашливается, утирая слезы из-за едкого привкуса во рту и жжения в носу с непривычки. Леманн, усмехаясь, себя вспоминает, глядя на это, и сама прикуривает, выпуская клуб дыма куда-то вверх. — Попробуй, по-ребячьи,- ведёт плечом Александра, жалея молодого человека,- Вдохни в щеки, не пропуская дальше, подержи немного и выдыхай. Сергей повинуется, делает всё, как по инструкции, и как-то в раж входит. Играючи дым выпускает, улыбаясь до морщинок в уголках глаз, на Леманн поглядывает в поисках одобрения того, как быстро обучился детскому способу. А Александра, смешки сдерживая, головой качает. Ребёнок без детства, взрослый человек без осознания мира вокруг себя, печально. Они тушат вишнёвую палочку, не доходя до фильтра. А сейчас любимый момент Леманн после этих сигарет, она аж улыбаться немного начинает. — А теперь оближи губы, они сладкие-сладкие,- обещает Александра, а он и облизывает. Облизывает губы Александры, прислоняясь сначала совсем легонько своими губами к её, практически невинно, пытаясь осознать её реакцию, оттолкнёт ли или притянет ближе. А девушка не двигается, не дышит и глаза закрыла, лишь сердце гулко бьётся и пульсацией в кончиках пальцев отдаётся. Сергей сам прикрывает глаза и чуть настойчивее приникает к Леманн, притягивая её за тонкую шею, а та поддаётся на все его авантюры, ближе наконец двигается, невесомо дотрагиваясь заледеневшими кончиками пальцев к его щеке. Поцелуй выходит хоть и чувственным, но абсолютно не пошлым. Они будто продолжают свой диалог, продолжают делиться своими откровениями, только молчаливо, через действия, зажмуренные глаза и сбившееся дыхание, через эмоциональные покусывания губ и зацеловование ранок. Первая с прерывистыми вздохами отстраняется Александра, с широко распахнутыми глазами в сочетании с шокированным выражением лица и мысленным вопросом «и что я натворила?». То ли наконец контроль отпустила и расслабилась, то ли облажалась по полной. А Разумовский не может перестать касаться её щеки, аккуратно поглаживая. Они прижимаются лоб ко лбу, размышляя о правильности и неправильности своего поступка, не находя верного ответа. — И вправду сладкими оказались,- шепчет Сергей, улыбаясь незаметно для Леманн. А та, отключая мозги совсем, прерывает его, снова целуя, жадно так, будто несколько десятков лет к людям не касалась. — У меня нет...- начинает Сергей, целуя её, куда достанет. — Я на таблетках,- кратко бросает она, прерывая Разумовского. Он тянет её на себя, былая легкость и невинность движений пропадает и кажется такой далёкой-далёкой. Она упирается коленями, расставленными по обе стороны от его согнутых ног, в достаточно широкий для подобных действий подоконник, а руками в его плечи, оказываясь будто на своём законном месте. Рванными движениями, дополняя друг друга, перебираются на кровать. В голове мужчины идёт целая борьба за ощущения: Птица прикусывает её губы до крови, кусает шею, сжимает бедра до красных следов от пальцев, Сергей бережно слизывает кровь, зацеловывает проявляющиеся синячки и гладит по спине. Всё это работает на таких контрастах, что с каждой сменой власти по всему телу Александры бегут мелкие мурашки. Удовольствие на грани с болью. Добро на грани со злом. Уделяет трепетное внимание круглому шраму на предплечье, проводя по нему большим пальцем и всматриваясь в лицо Александры. Не отрывая взгляда от её острых скул, он аккуратно касается губами увековеченной отметины. Они оба ловят каждый её тихий вздох и глухой стон, которые считаются для Разумовского целой наградой и достижением, ведь девушка под ним привыкла к тишине и сейчас то рукой сожмёт ткань простыни, то царапнет мужчину по спине, то плечо прикусит совсем не нежно. Зацеловывает её закрытые трепещущие веки. «Высшее ли это доверие?» Сергей Разумовский берёт контроль над собой, над ней, но не над ситуацией. А Леманн совсем плавится от тепла и всего его внимания, от тихого приятного шёпота, будто они в первый раз любить учатся. За шею тянет к себе, хочет ближе, ближе, ближе. А ближе они будут, только если души друг друга поглотят, и будет у них одна грязно-серая масса на двоих. Они вкладывают в свои жесты всё остервенение, всю свою истерику и горечь от безысходности, пытаясь обменять на тепло друг друга, пытаясь понять друг друга, уловить желания. Когда уже кажется, что ножка хлипкой, до ужаса скрипучей кровати вот-вот подкосится и молодые люди рухнут на пол, запутавшись в простыне, собственных руках и ногах, они перестают молчать, совсем перестают сдерживаться. Сергей смотрит на самого до отчаянного упёртого и своенравного человека в своей жизни, наблюдает за каждым изменением в лице, за тем, как глаза закрываются, а губы, наоборот, приоткрываются, как на переносице между бровями появляется едва заметная морщинка. Она трясущимися ногами обхватывает его корпус, пока мужчина не промычит что-то невнятное и не навалится сверху, но так чтобы не придавить, упираясь руками по обе стороны, и целует, целует, целует. Полыхающее желание, остервенение и резкость ушли, на смену им пришли ленивые прикосновения руками и легкое касание губ друг друга. Жар тоже ушёл, теперь в воздухе витает мнимое ощущение нужности и собственной важности для другого человека. Они лежат в тишине, тяжело дыша, прикрываясь простыней и смотря в потолок, даже не касаясь друг друга. Тишина эта не кажется умиротворяющей и приятной, она звенящая, оглушающая и давящая. Она возвращающая в окружающую действительность, у неё пустые глаза, хмурые брови и холодные руки. Сергей нащупывает руку девушки под тканью покрывала, чуть сжимая, Александра повторяет его жест. Они осознают и принимают свою ошибку, откладывая самокопание и все размышления на завтрашний день. Леманн едва слышно цокает языком, двигается ближе и кладёт голову на его твердую грудь, а тот обнимает её за плечо, всё ещё отрешенно смотря в потолок, рисует какие-то произвольные узоры на её оголенном участке кожи и, перед тем как окончательно засыпает, улавливает почти выветрившийся аромат духов, которыми пропиталась вся одежда, кожа и волосы Александры.