Epilogue
Свет искрится под веками чем-то слишком ярким, неестественным, одурманивающим. Настолько светло бывает только если долго смотреть на солнце или всматриваться в лампу на потолке, вызывающую белые пятна перед глазами. Хочется закрыть их, избавиться от этой тяжести, пролежать в мягкой темноте еще немного, не возвращаться в реальность. Однако его глаза двигаются, выхватывают яркий свет даже сквозь закрытые веки, зашторивающие черные зрачки. Чонгук пытается понять, что случилось, какого черта что-то его настолько слепит, ведь он все еще спит, или же рассудок вновь играет с ним, обманывая зрение. Не выдерживая, он пытается раскрыть глаза, сказать кому-нибудь, чтобы выключили этот чертов прожектор, но ничего не может сделать. Дыхание все еще слишком спокойное, идеально ровное, медленное. Чонгуку без конца слышатся чужие голоса, мерещатся черные тени, вытянутые силуэты людей, но даже их не разобрать, ведь через закрытые веки ничего не увидеть. Необычное, слишком странное чувство. Совсем как в сказках, только без ярких красок и музыки. Каждый звук напоминает скорее что-то электрическое, исключая голоса. Монотонный писк отбивает его сердечный ритм раздражающим высоким звуком. Кардиомонитор, как подсказывает мозг, прежде чем сознание вновь отступает немного назад. Чонгук теряется в пространстве и времени, заплывая за пределы реальности куда-то намного глубже, чем способен обычный человек. И никто его больше не вытащит. Раньше времени, по крайней мере. Сейчас Чонгуку действительно лучше поспать. — Спи сладко, раптор, — звучит приглушенный голос, едва похожий на что-то знакомое, но Чонгук не уверен, звучит он из реального мира или из его собственных фантазий. И мрак вновь наступает, затягивая на дно.***
На следующий раз свет не настолько невыносимый. Даже приглушенный слегка, словно кто-то снизил яркость освещения из жалости или сострадания. Чонгуку гораздо легче это выдержать. Вновь начиная чувствовать свое тело, он прежде всего понимает, что лежит на спине. Память подсказывает, что он никогда не спит в таком положении, потому что везде, где засыпал раньше, всегда было чертовски холодно. Это заставляло сжиматься, корчиться под одеялом или пледом, прижимать ноги едва не к груди или впиваться пальцами в подушки во время кошмаров. Чонгук с подозрением понимает, что кто-то заставил его заснуть на спине, пока не набирается достаточно сил, чтобы наконец приоткрыть глаза. Помещение выглядит слишком просторным, непривычно светлым для любой комнаты, где он просыпался в предыдущий раз. Больничная палата, догадывается он, медленно скользя взглядом по стенам, выкрашенным в приятные голубые оттенки. Кардиомонитор продолжает пищать где-то над головой, оповещая о ритме сердцебиения. Чонгук прищуривается, когда звук становится почти раздражающим, но забывает о нем, как только замечает человека в кресле возле двери. — Наконец-то, — звучит весело и пренебрежительно. Чонгук мысленно хмыкает, вспоминая, что только один человек может сочетать в себе такие противоречия. — Выспался? Сехун подается вперед в кресле, позволяет рассмотреть свое лицо, зацепиться взглядом за знакомые черты, искаженные в привычной ухмылке. Каждый раз, когда он улыбается, это может значить что угодно. Как что-нибудь хорошее, так и грядущий конец света. Чонгук раскрывает рот для ответа, но даже это простое действие дается с большим трудом, как если бы отнимало чертовски много сил за один раз. Ощущение слабости не исчезает, намертво вцепившись в живот и затылок, и приходится сделать глубокий вдох, чтобы все же заставить язык двигаться. — Где я? — спрашивает Чонгук, но голос кажется чужим, словно он десять лет его не слышал. — Частная клиника под контролем Корса, — отвечает Сехун, склоняя голову немного набок, будто забавляется его сонным состоянием. — Донгону принадлежит весь четвертый этаж. Члены банды нередко калечатся, знаешь. Осознавая его слова, насколько это возможно сейчас, Чонгук закрывает глаза в попытках прийти в себя окончательно, но ничего не получается. Картинки в голове оказываются размыты, словно кто-то специально приглушил их яркость и очертания, позволяя затеряться среди неясных образов. Вдали что-то мерцает, переливается неоновыми красками, и Чонгук напрягается, пытаясь ухватиться, но память отказывается работать. Прежде чем оказаться здесь, он сделал что-то очень важное. Родители? Команда рапторов? Чонгук вновь закрывает глаза, не сразу вспоминая, что все они мертвы. Что-то в его голове слишком перевернуто. Джин рывком вспыхивает перед глазами, заставляя Чонгука рвано выдохнуть. — Что с Джином? — резко спрашивает он. На мгновение лицо Сехуна окрашивается мрачным выражением, как если бы заданный вопрос вызвал плохие воспоминания, которые на самом деле ему не свойственны. Чонгук хмурится, ожидая наихудшей правды. Растерзать его здесь может что угодно сейчас. — Правда хочешь знать? — спрашивает Сехун, прищуривая темные глаза. — Ты же только пришел в себя. — Да, — выдыхает Чонгук и подбирается, пытаясь сесть, но ватное тело едва слушается, заставляя его морщить лицо, ненавидя моменты бессилия. — Все нормально. Что с ним? — Не знаю, как он выжил после всего этого дерьма, но сейчас он стабилен, — отвечает Сехун. — Недавно его перевели из отделения интенсивной терапии, как я слышал. Врачи сказали, что он не доедал, возможно, даже голодал. Люди неплохо поиздевались над ним, но ты и сам все видел. Чонгук медленно закрывает глаза в попытке осознать каждое слово. Мозг не помнит, как выглядел Джин, когда Чонгук нашел его, но что-то внутри подсказывает, что картина была отвратительной. После всего этого сонбэ просто не может выглядеть нормально. Сердце Чонгука в очередной раз сжимается, едва он пытается представить, насколько тяжело будет вернуть его к нормальной жизни. — Что еще врачи сказали? — Что ты нашел его очень вовремя, — хмыкает Сехун, скрещивая пальцы перед лицом, будто собирается быть серьезным. — Врачи не знают, что с ним делали, но если эти скоты пытались затрахать его до смерти, то почти получилось. Я думал, что его просто сильно избили, как только увидел, но все намного хуже. Иммунитет у него дерьмовый, причем давно. Выпадают волосы, серая кожа, гниют зубы. Недостаток солнечного света выглядит именно так. Джина держали в подвале. Несколько месяцев, если не дольше. Катакомбы вновь появляются в памяти, как позабытый кошмар, который решил вернуться. Чонгук был уверен, что сонбэ именно там, но после всего произошедшего он думает, что господин Ро мог держать проституток в собственном доме. Особняк был действительно большим, и его отдаление от остальных домов поблизости было бы идеальным вариантом, чтобы никто не заметил ничего подозрительного. Кости сводит от наступающей ярости, но он всеми силами пытается сохранять контроль, концентрируясь на мысли, что ничего этого больше не повторится. Все твари мертвы. — Я хочу увидеть его, — слышит Чонгук собственный голос. — Сейчас. Мгновение Сехун выглядит удивленным, затем его выражение сменяется на недоумение и почти раздражение. Очевидно, состояние Чонгука оставляет желать лучшего, и вставать ему сейчас нельзя, но ведь никто не может остановить его, когда дело доходит до этого человека. — Для начала я привезу кресло, — нехотя говорит Сехун и поднимается, чтобы выйти. — На своих ногах ты не дойдешь. Чонгук провожает его мрачным взглядом до двери, но отворачивается через мгновение после того, как она закрывается. Кататься на инвалидном кресле не входило в его планы, и он пытается пошевелиться, чтобы понять, насколько способен идти сам, но чертово тело отказывается выполнять команды. Чонгук приглушенно рычит, пытаясь приподняться на руках. Обезболивающее продолжает действовать. Чувства слишком приглушены, особенно в районе живота. Чонгук стряхивает одеяло и медленно задирает край больничной футболки, чтобы заметить толстые повязки. В попытках представить ножевое ранение он вновь морщится. Выжить после всего этого удалось только благодаря слепой вере, которая подталкивала его вперед, не жалея, но и не позволяя остановиться. Гон Ю всегда говорил, что быть беспомощным означает быть мертвым. Чонгук с подозрением косится на инвалидное кресло, когда Сехун наконец возвращается. Гон Ю всегда говорил, что любой человек может вонзить нож в спину, как только почувствует запах его крови и слабости. Чонгуку невероятно тяжело избавиться от этих мыслей даже сейчас, после того, как Сехун оказался не совсем подонком в тяжелый для него момент. — Я не собираюсь толкать тебя под автобус, давай садись, — игриво усмехается Сехун, словно читая мысли, и подвозит кресло еще ближе к кровати. — Только аккуратно, чтобы швы не разошлись. Я люблю фонтаны крови, но не настолько же. Цепляясь взглядом за большие колёса, разведенные немного в стороны, Чонгук нервно облизывается и привстает на кровати, чтобы осторожно забраться в кресло. Чувствовать себя настолько слабым действительно неприятно, но желание наконец увидеть Джина гораздо сильнее его гордости. Чонгук сжимает ладонями колени, выпирающие из-под больничных штанов, пока Сехун везет его вдоль коридора на четвертом этаже. Бледно-голубые стены выглядят почти успокаивающе. Большие окна впускают много света, и кажется, что впервые за долгое время день по-настоящему солнечный. Что-то в груди теплеет после этой мысли. Наверное, Чонгуку прежде казалось, что он проведет остаток жизни в невыносимом холоде и темноте, потеряв Джина навсегда, однако мрак наконец рассеивается, впуская немного света. Остановившись напротив одной из дверей, Сехун кивает вооруженной охране, выставленной здесь в идеальный ряд, как солдатики из коллекции игрушек. Чонгук замечает оружие, пытаясь поверить, что Донгон действительно распорядился охранять Джина любой ценой. Мужчины расступаются в стороны, дверь открывается, но для Чонгука секунды растягиваются на целую вечность, прежде чем он заезжает в полумрак одноместной палаты. Джин лежит под капельницей на большой кровати. Чонгук замирает, вшитый в чертово кресло без возможности двигаться. Видеть сонбэ настолько близко кажется издевательским сном. Смертельно боясь пошевелиться, чтобы не проснуться, Чонгук разве что делает глубокий вдох. Тысячи мыслей разрывают мозги на части, но он рывком разгоняет их все до единой и медленно поднимается, используя все силы, чтобы подойти немного ближе. Прозрачный провод тянется к высокой стойке около кровати, другим концом скрываясь на нежной коже его локтевого сгиба, изуродованного синяками и следами инъекций. Чонгук медленно дышит, сдерживая все чувства до единого, когда замечает небольшие ранки, которые всегда появляются из-за уколов. Джина заставили колоться всякой дрянью, прекрасно понимает он, но даже не хочет знать, сколько времени потребуется, чтобы избавиться от зависимости. Чонгук отлично помнит ломки, разрывающие его изнутри в мотеле, его болезненный вид и обрывистое дыхание, сквозь хрипы которого Джин пытался сказать, что ему поможет только новая доза. Чонгук на мгновение закрывает глаза, ненавидя всех людей настолько сильно, насколько может, но затем резко распахивает вновь, словно сонбэ может запросто исчезнуть. Чонгук медленно поднимает взгляд выше, пытаясь заметить каждую деталь. Осознать, что разница чудовищна по сравнению с человеком, который стоял перед ним в последний раз. И она действительно чудовищна. Джин сейчас совершенно другой. Мрачные синяки, заживающие ссадины, мелкие царапины повсюду, расползающиеся не только по рукам, но и лицу, которое прежде было самым прекрасным из всех, которые он когда-либо видел. Сейчас же оно напоминает преступление, жестокое и безжалостное, отвратительное. Чонгук смотрит на него с бешеным пульсом и едва может узнать: кожа выглядит почти серой, контуры челюсти стали еще более острыми, щеки впали, под глазами залегли темные пятна. Некогда красивые и полные губы теперь разорваны в уголках: заживающие раны обработаны лекарством, но им еще чертовски далеко до прежнего вида. Чонгук медленно выдыхает, обводя взглядом каждую деталь, каждый пыточный след, каждое унижение и боль, запечатленное в сантиметрах израненного тела. И не может даже думать, что Джин испытывает, выживший после бесчеловечного обращения, но наконец оказавшийся в безопасности. Желание дотронуться выламывает кости, но Чонгук всеми силами сохраняет контроль, запрещая себе любые действия. Джин похож на сплошной измученный ком, потому любые прикосновения сейчас непозволительны. Любое из них запросто испугает сонбэ. Чонгук на миг закрывает глаза, делает шумный вдох, запирая все эгоистичные желания как можно глубже в груди. Люди должны прикасаться к нему только после разрешения, и никак иначе. Сердце обливается кровью, но Чонгук вновь смотрит на сонбэ, смертельно счастливый от мысли, что Джин действительно рядом. И теперь он в безопасности. — Я немного сидел с ним, когда тебя зашивали, — негромко говорит Сехун за спиной. Чонгук напрягается от неожиданного обращения, едва вспоминая, что не один здесь. — И должен сказать, что он боится мужчин. Кардиомонитор пищит как бешеный. — Значит, никаких мужчин больше, — мрачно отзывается Чонгук, но шепотом, боясь разбудить спящего сонбэ. — Пристрели любого из них, кто захочет войти сюда. И любого, кто захочет принести что-нибудь розовое. Я не хочу, чтобы он видел этот цвет. «Код розовый» вспыхивает в голове настолько резко, что Чонгук морщит лицо. Джин должен был кричать эти слова тысячи раз, но каждый был бессмысленным. Сехун низко мычит, что означает согласие. Чонгук размышляет, что это будет действительно правильно, продолжая осматривать обломки человека на кровати, как вдруг Джин делает более шумный вдох и медленно открывает глаза. Чонгук цепенеет, чувствуя, как его омывает ледяной водой, когда их взгляды встречаются. Тысячи воплей о помощи, оставшиеся неозвученными до последнего звука — вот что заметно в его глазах. Джин медленно моргает, словно пытаясь приглядеться к обстановке, обводит плывущим взглядом Чонгука, но наверняка не может разглядеть черты. Чонгук не двигается, напряженный настолько, что едва дышит, ожидая какой угодно реакции. Сейчас возможно все на свете. Пульс прошибает кожу изнутри, заходится на невероятной скорости, и кажется, что весь мир остановился. Джин смотрит чудовищно долго: стеклянные глаза буравят Чонгука насквозь и наверняка замечают дверь за ним. Чонгук мечтает, чтобы сонбэ сказал что-нибудь и вместе с тем не говорил ничего. — ДжейКей?.. Едва слышимый шепот звучит для Чонгука громче взорвавшейся ракеты. — ДжейКей, — в отчаянии повторяет Джин, впившись в парня взглядом настолько неверящим и испуганным, что чертово сердце Чонгука выламывает кости и выбрасывается на пол уродливым куском плоти. — Ты… это ты? Невероятный ком сдавливает горло, перекрывает всякий доступ кислорода к легким. Чонгук лишь чудом сглатывает, заставляя язык двигаться. — Да, — выдыхает Чонгук, пытаясь сражаться с сожалением, давящим на сердце с ужасающей силой. — Я здесь. Теперь все будет в порядке, слышишь? Джин сильно морщится, цепляясь взглядом за знакомые черты, прежде чем его собственное лицо прекращает быть похожим на человеческое. Зажмурившись настолько сильно, до белых пятен перед глазами, он резко выдыхает, выпуская из груди низкий протяжный звук, похожий на рыдание. Кардиомонитор пищит еще сильнее, считая удары израненного сердца. Чонгук сжимает челюсти, сохраняет контроль всеми силами, пытаясь не реагировать, даже когда Джин распахивает рот и начинает рыдать настолько сильно и отчаянно, захлебываясь истерикой, что невозможно слушать. Каждый душераздирающий вопль выламывает кости. Каждый резкий выдох слышится хриплым, отвратительным, рваным звуком. И Чонгук не выдерживает. Рывком сдвинувшись с места, отбросив все оцепенение и даже боль, Чонгук подлетает к Джину и сгребает в сильные, жадные объятия. Дрожащее тело сильнее всего напоминает сплошной ком боли. Чонгук обнимает настолько крепко, что может почувствовать каждую выпирающую кость на исхудалом теле даже через одеяло. Джин должен поправиться, обязательно, мысленно повторяет себе Чонгук, слыша всхлипы один за другим, но не пытаясь его успокоить. Джин слишком долго терпел. Нельзя больше давить свои чувства. Чонгук зажмуривается еще сильнее, ни на миг не отпуская его, и позволяет сонбэ выплеснуть хотя бы часть эмоций, которые прежде разъедали его изнутри кислотой. — Все хорошо, — шепчет Чонгук единственное, что позволяет себе, чувствуя пальцы Джина на спине, которые жадно сжимают ткань его футболки, почти разрывая ее на куски. — Все будет хорошо, тише. — Я звал тебя, — вдруг признается Джин, из-за эмоций его голос искажается, дрожит. Чонгук открывает глаза, пытаясь осознать его слова. — Тысячи раз. Я верил, что… ты придешь за мной. «ДжейКей!» «ДжейКей, пожалуйста!» Чонгук тяжело выдыхает, едва контролируя эмоции, смешивающиеся внутри него в смертоносное торнадо. Иногда он действительно слышал, как Джин зовет его. Больше на инстинктивном уровне, чем в реальности, но все же слышал. Чувствовал, насколько сильно сонбэ нуждается в нем. Именно из-за этого не мог остановиться даже на секунду, чтобы прекратить искать его. — И я пришел, — отвечает Чонгук, немного отстранившись, чтобы заглянуть в его лицо. Заплаканные глаза выглядят красными, широко распахнутые в надежде поверить, что человек перед ним настоящий. Чонгук нежно проводит пальцами по его впалой щеке, пытаясь молча убедить его в этом. — Я здесь, ты видишь? Я больше никогда не отпущу тебя. Джин рывками кивает несколько раз, жадно смотря в его глаза напротив, и сжимает пальцами за одежду еще сильнее, словно какая-то его часть все еще боится, что Чонгук окажется иллюзией в последний момент. Однако Чонгук не позволяет думать об этом. Поглаживая щеку медленно и нежно, насколько вообще способен, он выдавливает жалкую улыбку, пытаясь приободрить сонбэ всеми силами. Джин все еще слишком дрожит, слишком напуган и почти не верит, но из-за близости с Чонгуком его пульс становится более ровным. Кардиомонитор отсчитывает бешеные удары, свидетельствует об его истерике, но теперь не так сильно, как в первые секунды. Чонгук действительно хочет немного успокоить его. Заставить поверить, что ничего ужасного больше не случится. Никогда, пока Чонгук рядом. — Тише, хён, — шепотом продолжает Чонгук, вытаскивая из сердца всю нежность, на которую способен, чтобы подарить сонбэ. — Не волнуйся. Ты поправишься. Я сделаю все, чтобы тебе стало лучше, слышишь? Кристальные слезы продолжают катиться по щекам, но Джин вновь кивает несколько раз, смотря на Чонгука с такой сильной благодарностью, что сжимается сердце. Дверь негромко открывается, впуская медсестру в белоснежном халате, которая быстро огибает стоящего Сехуна и подходит к капельнице. Чонгук поворачивает голову, чтобы заметить, как она вытаскивает шприц. И понимает, что Джин не должен настолько волноваться сейчас. Для его состояния это разрушительно. — Я ее вызвал, Чонгук, — слышится обращение Сехуна из-за спины. — Идем, оставь его поспать немного. Здравый смысл подсказывает, что сейчас это будет правильно, однако Джин вдруг впивается в его одежду еще сильнее. Взгляд настолько умоляющий, что Чонгук задерживает дыхание, не в состоянии это вынести. Оставить сонбэ даже на минуту кажется наихудшим преступлением, которое он никогда себе не простит. — Не оставляй меня, — дрожащим голосом просит Джин, словно его смертельно испуганного взгляда недостаточно. — Нет, пожалуйста, ДжейКей, я… они… — Все хорошо, не оставлю, — быстро отвечает Чонгук и вновь склоняется над ним. — Засыпай и ничего не бойся. Я буду здесь, пока ты не заснешь, обещаю. — Спасибо, — вырывается из Джина на выдохе, но взгляд он не отводит, продолжая цепляться за Чонгука всеми силами. — ДжейКей… они ведь могут вернуться, ты понимаешь? — Нет, — мягко отвечает Чонгук. — Не бойся, никто не вернется. Ты доверяешь мне? Каждая следующая слеза вырывает из Чонгука огромные куски, но он вновь мягко улыбается, прежде чем вытереть одну из них пальцем. Настолько ласково, чтобы едва прикасаться, потому что сейчас Джин меньше всего на свете должен чувствовать давление. Чонгук снова качает головой, убеждая, что все в порядке, что он не должен бояться или благодарить. Чонгук в любом случае пришел бы за ним. Однако старший продолжает шептать «спасибо» раз за разом, пока успокоительное не начинает действовать. Все еще смотря на Чонгука напротив, старший не разрывает зрительный контакт, но дышит немного спокойнее, избавляясь от оставшейся истерики. Лекарства должны быть действительно сильными, чтобы подавить все, что он сейчас чувствует. Чонгук наблюдает за тем, как его веки тяжелеют и медленно закрываются. Мысленно обещает себе не выходить, пока сонбэ не заснет полностью, и продолжает ощущать давление его пальцев, сжимающих одежду, прежде чем они ослабевают полностью. Джин должен выспаться. Просто заснуть и не бояться, что проснется в аду. Рассматривая его лицо в полутьме, наконец полностью расслабленное, Чонгук поднимает руку, чтобы аккуратно поправить выбившиеся из челки волосы. Розовый цвет кажется выцветшим, снова наводит на ужасные воспоминания. Чонгук немного хмурится, заново привыкая к близости сонбэ, и мысленно обещает себе постараться, чтобы он вновь стал похож на человека, которым был когда-то. Невыносимо давно. — Сказал бы мне кто-нибудь, что Чонгук умеет быть таким нежным, не поверил бы, — негромко произносит Сехун, наблюдая за ними возле двери. — Невероятно. Какой-то другой Чонгук резал людей на прошлой неделе? Чонгук тяжело выдыхает и швыряет взгляд на мониторы за кроватью, показывающие биение сердца. Наконец оно бьется спокойно. — Не умеет, — мрачно отзывается Чонгук, прекрасно зная, что даже этой нежности недостаточно. Сейчас Джин настолько хрупкий, что запросто развалится. — Я должен быть лучше. Вместо ответа Сехун лишь вскидывает брови, продолжая наблюдать за тем, как медленно Чонгук поглаживает бледную ладонь, лежащую на одеяле. И проходит еще немного времени, прежде чем он наконец отстраняется, чтобы оставить сонбэ отдыхать. Даже если оторваться от него сейчас невероятно тяжело. Выходя обратно в коридор, Чонгук хватается за инвалидное кресло, чувствуя слабость, навалившуюся на плечи. Тяжелые эмоции истощают сильнее любой раны, размышляет он, ощупывая ладонью бок и чувствуя повязки. Ничто не болит сильнее его сердца, которое изнывает от того, насколько плохо сонбэ выглядит. Люди просто чудовища. Сехун цокает языком, замечая его действия, разворачивает коляску и позволяет парню забраться в нее. — Донгон тоже хотел тебя видеть, — говорит Сехун, прежде чем двинуться обратно к палате Чонгука. — Я напишу ему, чтобы приехал позже. Вы должны обсудить дальнейшие действия, раз ты привел этого парня. Чонгук выдыхает, закрывает глаза, затем открывает вновь. Решение Донгона может быть любым. Используя Джина в качестве рычага давления, он непременно заставит делать что угодно, чтобы сонбэ оставался под защитой банды. Чонгук сильно потирает глаза в надежде избавиться от ужасающих мыслей, однако дороги назад нет в любом случае. Пожертвовав своей свободой ради его безопасности, он ощущает готовность делать это и дальше. Просто ради того, чтобы сохранить то жалкое, что осталось от прекрасного парня, которого он однажды увидел. И в которого невыносимо влюбился. — Хорошо.***
Донгон приезжает ближе к концу недели, слишком занятый возвращением контроля над Йонсангу, чтобы приходить в больницы. Кортеж останавливается напротив главного входа, чертовски выделяясь среди прочих автомобилей, припаркованных возле главных зданий клиники. Чонгук выдыхает сизый дым и засовывает руку в карман теплой куртки, замечая несколько вооруженных громил, которые выходят вместе с Донгоном из машины. Чувства слишком неоднозначные, чтобы объяснить: Чонгук не представляет, что прикажет сделать глава, чтобы отплатить за помощь, но старается держаться спокойно и выглядеть решительным. Никто из гангстеров не должен быть слишком эмоциональным. Благо, для Чонгука оставаться каменным довольно легко. Донгон подходит ближе и вытаскивает сигареты из кармана, жестом отпуская часть охраны пройтись по территории. Чонгук встречает его мрачным, но благодарным взглядом. Корса действительно многое сделали, чтобы Джин в конечном итоге оказался здесь. — Как себя чувствуешь? — спрашивает Донгон, выдыхая тяжелый дым. Чонгук следит за ним и приходит к мысли, что без привычных очков его почти не узнать. — Нормально, — отвечает Чонгук, как ответил бы даже с отрезанной ногой, потому что не привык жаловаться, тем более что Донгон спрашивает просто из вежливости. — Сехун говорил, что ты хотел меня видеть. — Да, — выдыхает Донгон, слегка облизывая губы. — Корса обеспечит безопасность твоего парня, насколько потребуется, но наш договор должен действовать. Ты не имеешь права покидать город без моего разрешения, убегать или скрываться. Корса рассчитывает на тебя и на долгое сотрудничество. Выживший раптор слишком ценный для нас, чтобы я делал исключения даже на твое состояние здоровья, потому ты вернешься к работе сразу же, как только поправишься. Чонгуку нечего ответить, потому он просто кивает, соглашаясь со всеми словами. Несмотря ни на что, он прекрасно знал, на что подписывался. Быть в составе банды означает быть преданным до конца, особенно после всех его обещаний. Чонгук и не собирался выпрашивать свободу. Сейчас она ничего не значит для него. Донгон прищуривается, явно довольный ответом, но и слегка удивленный его покорности. Вероятно, в какой-то момент времени Корса кишила предателями, как было с Хивоном, однако Чонгук не такой и давно дал понять это. Гон Ю всегда учил рапторов преданности и повиновению. Машина для убийств должна работать на заказчика без единого возражения. Никакие эмоции или желания не имеют значения. Чонгук действительно смирился с этим. — Джин немного придет в себя, затем мы перевезем его в реабилитационный центр, — продолжает Донгон, вновь затягиваясь сигаретой. Чонгук поднимает взгляд. — Его накачивали героином, а с этим дерьмом нужно бороться основательно. Но все будет в порядке. Сехун несколько раз лечился в нашем центре. Все проходит на высшем уровне. Картины предыдущей ломки Джина вспоминаются криками и приглушенным рыданием, и Чонгуку приходится приложить все силы, чтобы не реагировать на мерзкие покалывания в груди. — Сехун тоже лечился? — мрачно спрашивает он. — Ясное дело, ведь он не мог нормально работать, — качает головой Донгон, окидывая взглядом кортеж, словно Сехун может находиться в одной из машин. — Люди с зависимостью это настоящая проблема в банде, потому что они начинают думать только о том, чтобы закрыться где-нибудь и словить приход. Он вечно блевал и кидался на людей, меня это бесило, но выгнать его я не мог. Приходилось запирать его в клинике на несколько недель, иногда и дольше, чтобы привести в чувства. Но все будет намного легче, если Джин сам осознает, что должен бороться за свою жизнь. За мрачной ухмылкой Чонгук прячет километры сочувствия. Джин как никто умеет бороться за свою жизнь. Принимая наркотики еще в «Красном граните», он уже тогда был зависим, вспоминает Чонгук, вновь погружаясь в воспоминания из прошлого. Мысль, что придется вновь ограничить его четырьмя стенами клиники Чонгуку не нравится, но это все равно будет лучше, чем подарить свободу сразу же, но ничего не сделать со всеми его проблемами. Джин должен пройти курс лечения, это просто не обсуждается. Психологическая зависимость гораздо хуже физической. Чонгук тяжело выдыхает, раздумывая, насколько тяжелой окажется эта борьба. Однако это правильное решение. Чонгук обещает себе быть рядом в самые тяжелые для него моменты, прежде чем снова поднимает взгляд. — Что насчет Йонсангу? — спрашивает Чонгук, надеясь отвлечься от мрачных размышлений. — Дело движется, — хмыкает Донгон и стряхивает пепел на землю. Дымящийся бычок горит еще немного, прежде чем он раздавливает его ботинком. — Йонсангу это стратегически важная точка, и теперь бороться против Гуросан Па станет намного легче. Вскоре весь город может перейти под контроль Корса, чего мы и добивались последние годы, но нам в любом случае нужен раптор. И знаешь, я мог бы угрожать тебе, чтобы ты остался навсегда, но вместо этого хочу подарить кое-что. Внезапно он засовывает пальцы в карман и вытаскивает ключи. Чонгук опускает взгляд. Металлические кончики выглядят слишком зазубренными, похожие больше на оружие, чем на обычные ключи, и на секунду он теряется в догадках, не представляя, что это значит. — Небольшая студия в жилом комплексе на окраине Кансогу, — объясняет Донгон совершенно спокойным голосом. — Недалеко от базы, потому ты сможешь приезжать на задания в любое время. Некоторые из наших людей уже давно живут там. Безопасность на высшем уровне. Никакой пидорас с оружием никогда не проникнет на территорию, в этом не сомневайся. Вместо ответа Чонгук в изумлении смотрит на ключи, пытаясь поверить в их реальность. — Личная благодарность и инвестиция в твою преданность, — объясняет Донгон, не улыбаясь, однако чувствуется, что собственные слова приносят ему удовольствие. — Раз я имею личного раптора, он должен жить как человек, да и сбежать ты не захочешь. Иногда подарки привязывают людей сильнее, чем угрозы. И для Джина нужно место, верно? Держать его на базе среди бандитов будет не лучшей идеей. Тысячи мыслей проносятся в голове, позволяя слышать его через слово, но Чонгук старается быть внимательным всеми силами, чтобы не упустить ничего важного. Все еще не веря, что это правда, он сильнее сжимает пальцами ключи. Настолько сильно, что металл больно врезается в ладонь и едва не режет ее. Мыслей действительно чертовски много. Начиная с той, насколько сильно Чонгук привык жить среди головорезов и почти есть из одной миски, заканчивая той, насколько спокойнее будет Джину в адекватной обстановке, не похожей на его личный ад, в котором его насильно держат, не позволяя сбежать. Именно из-за него Чонгук не может отказаться. Без сонбэ он мог бы ночевать даже в коробке, выставленной во двор, потому что наставник готовил каждого раптора к наихудшим условиям, которые иногда могли бы быть во время их заданий. Однако спокойствие Джина — это абсолютно другой разговор. Чонгук медленно поднимает взгляд, не представляя, что сказать. — Внутри все обустроено, — добавляет Донгон, замечая неоднозначную реакцию на его лице. — После выписки можешь переехать. Выздоравливай, ты скоро нам понадобишься. Сердце грохочет как бешеное. Чонгук хочет что-нибудь сказать, однако Донгон рывком разворачивается и кивает головорезам, прежде чем вернуться к машине. Чонгук наблюдает за ним долгим взглядом, слышит взревевшие двигатели, замечает клубы пыли, которые вырываются из-под жирных колёс, когда кортеж медленно выезжает за пределы клиники. И вновь смотрит на ключи. Чонгук не помнит, когда в последний раз жил в нормальной квартире. Все детство прошло в доме родителей, затем на базе рапторов, на полигоне и площадках для тренировок. Выбравшись из тюрьмы, он вернулся в жалкую квартиру с ободранными обоями и запахом плесени, которую никогда не назвал бы своим домом. Чонгук хмурится, с болью в сердце разглядывая ключи. И понимает, что именно квартира, разделенная с Джином, сможет стать настоящим домом для него. Из-за этих мыслей становится еще больнее. «Настоящим домом».***
Дикая потребность находиться рядом с сонбэ становится почти одержимостью для него. Избавившись от болезненных ощущений из-за раны почти полностью, Чонгук выписался из больницы несколько дней назад, но продолжает приезжать сюда каждый день, чтобы провести с ним немного времени. Джин выглядит все еще слабым даже для того, чтобы подняться, но Чонгук искренне верит, что однажды все образуется. Принося для него немного вкусной еды и теплые вещи, которые нужны из-за приближающихся холодов, Чонгук замечает, насколько сильно старший распахивает глаза, словно не верит, что кто-нибудь может заботиться о нем всерьез. Сердце почти разрывается, едва Чонгук сталкивается с этой мыслью, и оно же заставляет быть еще более нежным и ласковым. Темные шторы в помещении плотно задернуты, и палата тонет в полумраке, разбавляемым лишь легким освещением из дальнего светильника на потолке. Чонгук наблюдает за тем, как спокойно поднимается и опускается грудная клетка Джина, слышит, как мерно работает кардиомонитор, извещая о спокойствии спящего парня. Капельницы всегда заставляют его быть сонным, и в конечном итоге Джин засыпает около семи вечера. Чонгук не разжимает пальцы еще около часа, находясь рядом на случай, если сонбэ проснется посреди ночи. Желание защищать его всеми силами становится сильнее с каждым следующим днем, который он проводит в больнице, надеясь, что никакая опасность не будет поджидать их в будущем. Иногда Чонгук позволяет себе немного больше, чем обычно, но лишь в редкие моменты неожиданной смелости. Например, как сейчас. Негромко приподнявшись с кресла, он склоняется над ним чуть ниже и невесомо целует в висок, вкладывая в это столько нежности, сколько способен из себя вытащить. Аккуратно, едва касаясь, чтобы ни в коем случае не разбудить. Чонгука действительно разрывает от чувств каждый раз, когда он находится здесь, но позволять себе большее он не намерен. Максимум — скользнуть кончиком носа вдоль линии его волос, поцеловать их, негромко вдохнуть запах шампуня, почти не ощутимый, прикрыть на мгновение глаза, напоминая себе, что Джин правда настоящий. И вновь отстраниться. Чонгуку этого достаточно. Вновь присаживаясь немного поодаль, скрываясь в полутьме помещения, Чонгук продолжает молча следить за Джином, просто наслаждаясь долгожданным спокойствием. И знает, что впереди еще сотни тяжелых дней, но они обязательно справятся со всем этим. Любой ценой.***
Черный ягуар с перебитыми номерами останавливается перед клиникой около полудня. Сехун высовывает руку в приоткрытое водительское окно, чтобы стряхнуть пепел с зажженной сигареты, переводит взгляд на Чонгука и просит не задерживаться. Через почти месяц нахождения в больнице Джин наконец готов выписаться. Чонгук кивает и выбирается на воздух. Выписавшись намного раньше, он начал жить в студии, предварительно проверив все системы безопасности и убедившись, что сонбэ не будет опасно находиться там. И не ошибся. Время наконец забрать его домой. С волнением вытирая ладони о джинсы, Чонгук проходит регистрацию на первом этаже. Медсестры и врачи мелькают повсюду белыми силуэтами, напоминающие больше призраков, чем людей. Чонгук движется дальше, игнорируя бешеное сердцебиение, поднимается на четвертый этаж и замечает знакомую дверь. Выписавшись, он продолжал приезжать сюда ради него, но ни разу не набрался смелости, чтобы рассказать, что после выписки Джин может начать жить с ним в одном доме. Реакция могла быть любой, но сонбэ все еще не должен волноваться. Чонгук с мрачным выражением облизывает губы, медлит возле двери, оглядывая секьюрити, и искренне боится войти. Ничто не заставит Джина жить с человеком, с которым он не хочет, но младший пытается надеяться, что он согласится хотя бы ради собственной безопасности. Приоткрыв дверь, он медленно заходит в полумрак помещения. На этот раз Джин находится возле окна. Рядом на широком подоконнике лежат сочные апельсины в стеклянной вазе, заполненной до краев. Врачи рекомендовали есть больше фруктов, и первым делом Чонгук принес целый пакет на прошлой неделе. Джин выглядывает во двор больницы с интересом, но осторожностью, словно что-то может прятаться внизу, поджидающее его на расстоянии. Черные шторы почти задернуты, и он смотрит вниз через небольшой просвет. Чонгук негромко подходит ближе, давая распознать свое присутствие, и смертельно хочет вновь дотронуться, как в прошлый раз, нежно проведя ладонью по волосам, однако сдерживается на этот раз. Нельзя давить на него, даже если это забота. Джин слышит его присутствие и медленно поворачивает голову, но здоровается настолько тихо, что Чонгук никогда не услышал бы, если бы не стоял настолько близко. Негромкий голос сонбэ стал еще тише за последние недели, словно каждую секунду Джин переживает о том, что кто-нибудь может его найти. Неважно, каким образом, неважно, что опасности нет поблизости: израненное сердце продолжает искать угрозы даже в моменты спокойствия. Чонгук не может винить его в этих подозрениях. Джин едва начал приходить в себя за весь месяц, и понадобится еще тысяча дней, как этот, чтобы забыть обо всех ужасах прошлого. Не выдерживая мягкого, но встревоженного взгляда, младший поднимает руку и осторожно проводит пальцами по впалой щеке. Реагируя на прикосновение и близость, Джин слегка прикрывает глаза, но не двигается, позволяя прикасаться к себе. Чонгук задерживает дыхание против воли, пораженный тем, что этот человек все еще способен доверять людям. Даже с лицом своего спасителя. Джин не обязан ему верить, но все же делает это вопреки всему. — Сегодня я могу забрать тебя домой, если ты не против, — негромко говорит Чонгук, наконец обретая голос, но пальцы не разжимает, смертельно желающие прикасаться к сонбэ еще несколько лишних секунд. Немного совсем, хотя бы еще одно жалкое мгновение. — Хочешь? Джин не сводит внимательный взгляд, наблюдая за мимикой на лице парня, и выглядит немного озадаченным. Сильные лекарства и успокоительное все еще продолжает действовать, притупляя его эмоции, чтобы они просто не разорвали его пополам. — Домой? — переспрашивает Джин с заметным опозданием, когда Чонгук отходит немного назад и раскрывает молнию спортивной сумки, чтобы начать складывать в нее вещи, лежащие на кровати. — Ты сказал… домой? Слыша неподдельное волнение, смешанное с ощутимым ужасом в ослабевшем голосе, Чонгук замирает с теплым свитером в руках, который складывал. Надо было рассказать раньше, чтобы не шокировать, но чертово сердце младшего все еще слишком пугливое, когда дело касается вещей, которые могут расстроить сонбэ. — Да, — не слишком решительно отвечает Чонгук и поднимает взгляд. — Не волнуйся, я все проверил. Это очень безопасное место. Не знаю, насколько скоро ты сможешь считать его своим настоящим домом, но я бы хотел, чтобы ты попробовал. Я буду рядом на случай, чтобы помочь тебе, хорошо? Испуганный неизвестным, ощущениями опасности, Джин отводит взгляд, и борьба на его лице слишком заметна, но все же доверие к человеку напротив берет верх над тяжелыми страхами. — Хорошо, — отвечает Джин почти неслышно, настолько неуверенный, что выглядит потерявшимся. — Я… не ожидал. Ты же серьезно? Чонгук слегка улыбается, прекрасно понимая, что он может чувствовать. Вновь подойдя ближе, он поднимает ладонь, чтобы нежно пригладить его волосы. Медленно и аккуратно, стараясь ни в коем случае не испугать неожиданностью. Какая-то часть Чонгука действительно хочет вызвать в нем еще немного доверия, в то время как другая чудовищно боится оттолкнуть старшего. Джин не закрывает глаза на этот раз, но и не смотрит на Чонгука: все внимание сосредоточено на спортивной сумке, оставленной возле кровати, которая наверняка кажется ему очередной иллюзией, вещью, которая откроет новый дивный мир, непохожий на предыдущий, и именно поэтому быть наркотическим бредом для нее не стало бы неожиданностью. — Все будет хорошо, ты веришь мне? — спрашивает Чонгук, заглядывая в глаза сонбэ, которые старший вновь поднимает, оглядывая парня напротив, словно все еще боясь обнаружить на его месте кого-нибудь другого. И достаточно лишь сделать еще один вдох, чтобы вновь очнуться в закрытой камере. В лагере смертников. — Джин? Со мной ты в безопасности, слышишь? На мгновение старший закрывает глаза, словно растерявшись, но затем кивает головой несколько раз, стараясь выглядеть решительным. Чонгук заслуживает доверие сильнее любого мужчины в его жизни, размышляет он, поднявшись с подоконника, чтобы собрать вещи. И неважно, что случится дальше. Сердце подсказывает, что самое ужасное должно быть позади. И Чонгук невероятно гордится его смелостью. Идя по коридорам клиники чудовищно медленно, Джин рывками оглядывается всякий раз, как слышит малейший шорох или посторонний звук, доносящийся из-за спины. Нервно сглатывая и перебирая пальцами, он косится на чужих людей снова и снова, чувствуя опасность со всех сторон и стараясь держаться ближе к Чонгуку. И младший замечает каждую деталь, но не хочет, чтобы сонбэ настолько боялся, потому решает осторожно обхватить его ладонь, сжимая крепко, обещая, что все будет в порядке и его никто не тронет. Улица встречает их ярким светом и просторной территорией напротив клиники, где припаркован черный ягуар. Чонгук доводит старшего до машины и распахивает двери, чтобы забраться вместе с ним на заднее сиденье. Прекрасно понимая, что нельзя сейчас оставлять его в одиночестве, он не собирается отходить даже на метр, чтобы ни в коем случае не позволить мрачным мыслям захватить над ним контроль. Чонгук уверен, что они все до единой кишат в его голове и только ждут момента, чтобы накинуться. Сехун оборачивается с водительского сиденья и подмигивает Джину, растягивая губы в привычной ухмылке, которая на этот раз всеми силами пытается не выглядеть отвратительно, как выглядит всегда. Чонгук швыряет на него мрачный взгляд, но ничего не говорит. Ничто не отменит того, что Сехун тоже многое сделал для него. — Давно не виделись, красавчик, — протягивает Сехун, продолжая усмехаться, однако заметно старается не переходить границы. Чонгук отлично помнит, как этот человек караулил возле двери Джина вместе с охраной и пинал мужчин-врачей, защищая сонбэ лишь по его просьбе. И это кое-что говорит о нем, без сомнений. — Направляемся домой, да? Джин едва заметно кивает, переводя на Чонгука еще один неуверенный взгляд, но и этого достаточно. Несмотря на все, в нем осталось еще немного доверия к людям, и он набирается смелости показать это прямо сейчас, не пытаясь сбежать из машины. Чонгук действительно гордится им. Оказавшись еще немного ближе, он вновь позволяет себе прикоснуться, осторожно поднимая руку, чтобы приобнять старшего. Слегка прижать к своей груди, показывая, что сейчас он в безопасности. Джин снова немного напрягается, но не делает ничего, чтобы отстраниться. Чонгук задерживает дыхание на миг, ощущая его запах, непривычный, мягкий, и просто наслаждается близостью с ним. — Друзья раптора и мои друзья, не забывай, — напевает Сехун, возвращаясь на главное шоссе, чтобы двинуться в пригород. Никто не собирается отвечать, потому он рывком включает радио, начиная ритмично дергать головой под какой-то известный хит. — Вы мои любимчики, я же сказал. Усмехнувшись совсем немного, Чонгук возвращает внимание на старшего, чтобы подарить еще немного спокойствия. Мягко проводит пальцами по волосам, слегка запутывая их, поглаживает со всеми своими чувствами, как никто и никогда к нему не прикасался. Бешеное сердце больше не бьется так быстро, как прежде. Джин неосознанно прикрывает глаза, несмотря на радио, и его дыхание выравнивается окончательно. Чонгук без мыслей наблюдает за ним и не может поверить, что это не чертов сон, который закончится с началом следующей песни. Однако звонкий голос вокалиста вскоре сменяется на более мягкий, но ничего ужасного не происходит. Чонгук прислушивается и едва дышит, способный прочувствовать каждое слово, которое тот произносит тягучим красивым голосом, похожим на сказочный.Раненое сердце, спи спокойно. Здесь ты будешь в безопасности. Когда свет исчезает, Когда никто не слышит твой крик. Я буду кричать с тобой. В моих объятиях, посреди холодной ночи. Здесь ты будешь в безопасности.
Каждое слово отзывается чем-то колючим в груди, болезненно знакомым. Чонгук слишком долго мечтал освободить его, прижать к себе, как сейчас, и просто насладиться моментом, зная, что теперь ничто не причинит ему боли. Это действительно непередаваемое чувство. Чонгук закрывает глаза на мгновение, слыша размеренный шум двигателя, и обнимает еще сильнее. Сехун привозит их к самому дому, минуя высокие металлические ворота и секьюрити, охраняющие территорию жилого комплекса. К этому времени Джин настолько расслабился, что почти заснул на чужих коленях, и Чонгук боялся сделать лишний вдох, чтобы не испугать его. Вытаскивая из багажника немного фруктов и передав парню, Сехун предупреждает, чтобы он не засиживался дома слишком долго, потому что банда продолжает нуждаться в его присутствии. Чонгук благодарит, кивает с напряженным видом, пытаясь держать в голове то, что расслабляться нельзя, однако один взгляд на вышедшего из машины Джина забирает все мысли до единой. Месяц назад, когда его нашли, он выглядел ужасно, но сейчас ему наконец немного лучше. Чонгук не улыбается, глядя на сонбэ, но изнутри все рвется на части из-за тепла, которое распространяется по всем венам и органам, разогревающее сердце, дающее понять, что Джин действительно здесь. Всеми силами пытаясь не отвлекаться, Чонгук закидывает сумку с вещами на плечо и вновь оборачивается. — Идем домой.***
Тысячи мыслей накидываются со всех сторон, когда они преодолевают чужие квартиры и останавливаются напротив бронированной двери. Безопасность, отличный вид из окна, показывающий густой лес и горы вдали, спокойствие — вот что действительно необходимо сейчас. Однако младший все равно чудовищно нервничает, открывая дверь металлическим ключом, потому что не представляет, какой может быть реакция. За несколько недель он почти привык жить здесь, здороваться с охраной каждое утро и подниматься по лестнице вместо утренней пробежки, но любая деталь может испугать Джина, потому сердце грохочет как бешеное, когда дверь распахивается. Изнутри виден широкий холл и небольшая совмещенная кухня с синими шкафчиками для посуды и серой плиткой. Джин заинтересованно заглядывает внутрь, но медлит возле двери, словно боясь сделать первый шаг навстречу новой жизни. Длинные пальцы разжимаются и сжимаются вновь, колени немного дрожат. Чонгук терпеливо ждет, стоит рядом и ни капли не торопит, позволяя сонбэ собраться с мыслями, прежде чем он наконец заходит в студию. — Давай все осмотрим, чтобы тебе было спокойнее здесь, — предлагает Чонгук, закрывая дверь на замок. На лице старшего заметно волнение и немного недоверия, однако видно, как он борется с собой, мысленно повторяя себе, что опасности быть не может. Ведь это Чонгук привел его сюда. Избавившись от кроссовок, Джин медленно движется вдоль холла, принюхивается, осматривает темный диван с квадратными подушками и небольшой столик с газетой недельной давности. Чонгук забрал ее из ящика и просматривал всего один раз, когда слишком сильно нервничал из-за реабилитации Джина, на которую его придется отправить в ближайшее время. Раскрытая на странице с кроссвордом, она привлекает внимание старшего, но всего на мгновение. Развернувшись, он медленно проходит на кухню, замечает небольшой черный чайник и пакет с молоком, забытый возле холодильника. Чонгук неосознанно задерживает дыхание, когда видит, как Джин обхватывает его пальцами и читает, что написано на упаковке, с таким видом, словно ни капли не верит, что все это настоящее. На лице отражается непонятное выражение, сильнее всего похожее на «еще секунда и я проснусь в подвале, где не будет ни молока, ни газеты, ни тебя». Оставив пакет молока, Джин вдруг срывается обратно в холл, быстрее двигая ногами, минует ванную комнату и оказывается в последнем помещении, где находится спальня. Огороженная перегородкой и книжным шкафом вместо стены, она довольно небольшая, но вмещает кровать, высокое растение в большом вазоне и серый шкаф для вещей с приоткрытой дверцей, на которой висит кожаная куртка. Джин цепляется за нее взглядом, застывший почти в изумлении, но все же сдвигается с места и подходит ближе, чтобы медленно провести пальцами по черной ткани. Чонгук следит за ним без единого слова, пока молчание не затягивается слишком сильно. — Я сплю на диване, — предупреждает Чонгук заранее, и его голос заставляет Джина медленно обернуться. — Не переживай, сонбэ, эта комната вся твоя. Я не зайду сюда, если ты не захочешь. Черные глаза немного прищуриваются, осматривающие Чонгука, прежде чем старший вновь выходит обратно в холл. Напротив дивана лежит пушистый светлый ковер, и Джин медленно проходится по нему, чувствуя мягкие ворсинки, щекочущие ступни. — На диване, — задумчиво повторяет он, но все еще не смотрит на младшего, словно это выбило его из колеи. — Ты… на нем удобно, ДжейКей? Внутри Чонгука все сжимается из-за знакомого обращения, но он заставляет себя решительно кивнуть, чтобы не смущать сонбэ. По правде говоря, в этом нет совершенно никакой проблемы, ведь Чонгук никогда не спал на нормальной кровати. Джин заслуживает этого гораздо больше, размышляет он, отвлекаясь на мысли о будущем, в которых застелит кровать чистой постелью для старшего. Прежде чем снова смотрит на него и видит, как дрожат худые плечи. — Джин? — осторожно спрашивает Чонгук, судорожно пытаясь понять, что случилось. Вместо ответа Джин опускается на колени и зарывается пальцами в мягкий пушистый ковер. Дрожащие губы поджимаются сильнее, прежде чем начинают напоминать белую полоску напряжения и сожалений, разрывающих его грудь смертоносной гранатой чувств, которых он никогда не испытывал. Горячие слезы прожигают щеки, скапливаются на подбородке, срываются вниз. Чонгук мрачнеет, не зная, что должен сказать, но понимает, что понадобится огромное количество времени, прежде чем этот человек примет то, что именно здесь начинается его новая жизнь. Настоящая. — Извини, — рвано выдыхает Джин, рывком вытирая щеки, но продолжая смотреть на диван рассредоточенным взглядом, едва замечая его перед собой. — Я просто… я… даже не мечтал, что… черт возьми. Чонгук с сожалением поджимает губы, ненавидя то, что люди сделали с ним, но позволяя выплеснуть немного эмоций, чтобы они не разорвали его изнутри. Даже если из-за слёз старшего его собственное сердце рвется на части. Видеть их сейчас слишком болезненно. — Здесь очень красиво, — дрожащим голосом продолжает Джин, не в состоянии остановить слёзы, даже когда заметно, как он искренне хочет успокоиться. — Я… просто никогда не имел такого дома. И людей, которые хотели заботиться обо мне, как ты. — Я понимаю, — мягко отвечает Чонгук и подходит ближе, чтобы опуститься на пол рядом с ним. Джин стеснительно отворачивается, не хочет казаться слабым или уязвимым, ненавидит собственные слёзы и чувства. Но Чонгук и без этого знает, какой он сильный. На самом деле самый сильный человек из всех, кого он встречал, и слёзы не делают его и каплю слабым. — Я тоже никогда не имел настоящего дома. Из-за этого мне тоже немного непривычно, но я рад, что мы здесь. И что именно ты сейчас со мной, хён. Джин выпускает тяжелый выдох вместо ответа и наконец оборачивается. Худощавое лицо красное из-за слёз. Блестящие глаза смотрят на Чонгука чувственно и по-особенному, как никогда прежде не смотрели. Джин одним взглядом благодарит за все на свете, чего Чонгук совсем не обязан был делать ради него. За безграничную преданность, решительность, уверенность в лучшем будущем, которое приготовлено для них. И за все решения, которые Чонгук принял, чтобы он сейчас был здесь. — Спасибо, ДжейКей, — вновь благодарит Джин совсем тихо, дрожа из-за отступающей истерики, которая еще не готова разжать пальцы и выпустить его горло. — Я очень… благодарен. Не представляешь, как сильно. Все это… для меня… — Все в порядке, — нежно отвечает Чонгук, отлично понимая, что Джин имеет в виду. — Я делал это не ради благодарности. Я просто хотел, чтобы ты был в порядке. Никакая скотина не должна и пальцем тебя трогать. Я знал это с первого дня и не забывал до сегодняшнего. И впредь я сделаю все необходимое, чтобы ты поправился. Снова почувствовал себя человеком. — Но из-за чего? — с легким сомнением спрашивает Джин, однако Чонгук не обижается, потому что его подозрения по поводу людей оправданы до единого. «Из-за моей любви к тебе». Чонгук произносит это только мысленно. — Ты ничем мне не обязан и никогда не будешь. Давай просто попробуем все исправить. Я не представляю, насколько тяжело это будет, но мы… сделали первый шаг. Начинать всегда сложнее всего, но все же мы это сделали. И я верю, что все было не зря. Ты же доверяешь мне? Растерянно моргая несколько раз и шмыгая носом, Джин решительно кивает вместо ответа. Красивые глаза все еще слегка блестят, влажные из-за откровений, но теперь в них почти не виден страх. Джин все еще боится, и это тоже оправдано, но Чонгук не может сдержать мягкой улыбки, ведь сонбэ не только позволяет ему быть рядом, но и соглашается попробовать жить заново. Вместе с ним. Чонгук действительно не мечтал об этом. — Иди ко мне, — негромко предлагает он, желая подарить еще немного тепла, которое переполняет его изнутри. Джин останавливает взгляд на его распахнутых руках, медлит совсем немного, прежде чем придвинуться ближе. Застывшие слёзы на щеках похожи на дорожки из кристальной пыли. Оказавшись еще ближе, он неуверенно льнет к нему, все еще стеснительный и немного испуганный, но доверяющий себя его нежным рукам. Чонгук шепчет, что все нормально, и позволяет себе обхватить его крепче. Только после этого старший закрывает глаза. Прижавшись к груди Чонгука, зарывается лицом в его одежду, негромко втягивает непривычный запах, обнимает, словно делает шаг в пропасть, но доверяет, полагаясь на то, что Чонгук не позволит ему разбиться о землю. Джин всегда заслуживал дом, размышляет Чонгук, нежно приглаживая розовые волосы. Лучший и самый любящий на свете дом. — Спасибо, — вновь повторяет Джин, но на этот раз голос приглушается футболкой Чонгука, впитывающей его последние слёзы. — ДжейКей… — Все хорошо, тише, — обещает Чонгук, прежде чем наклониться и поцеловать его висок, как никто и никогда не целовал. — Я буду рядом, несмотря ни на что.***
Ближе к концу недели Чонгук решает пригласить Хосока вместе с Тэхёном, как только сонбэ начинает немного привыкать к новой обстановке. Чонгук думает, что встретиться со знакомыми людьми, которым он доверяет, будет хорошей идеей, и оказывается прав. Джин позволяет себе даже слегка улыбнуться, чего ни разу не делал за все время, как только видит Тэхёна на пороге их студии. Чонгук догадывался, что между ними существует особая связь, непонятная для него, но действительно сильная. И что-то в груди немного теплеет при виде их объятий: мягких, но крепких, чувственных. Чонгук склоняет голову немного набок, наблюдая за ними издали, и здоровается с Хосоком, пожимая его ладонь. Определенно, эта идея была хорошей. Пытаться начать нормальную жизнь, безусловно, оказывается нелегко, но никто ведь не обещал ничего подобного. Чонгуку нравится следить за тем, как Джин преображается, расслабляется еще немного больше в знакомой компании, продолжает обнимать Тэхёна, никуда не отпуская от себя, и впервые не выглядит подавленным. Однажды прошлое должно отпустить его, размышляет Чонгук, заваривая чай, прежде чем вернуться в холл. Решение включить кино кажется глупым, нелепым, но ведь именно этим занимаются нормальные люди. И именно этого Чонгуку хотелось для сонбэ. Человеческой обстановки без капли напряжения или волнения. Сердце подсказывает, что это правильно. Джин засыпает вместе с Тэхёном в тепле, не дождавшись титров, но никто не винит их за это. Накопленная месяцами усталость сильно сказывается на общем состоянии каждого из них. Чонгук замечает, как сильно они завернулись в теплый плед, укрывшись почти с головой, и его лицо трогает мягкая улыбка. Невероятно, насколько домашним и спокойным выглядит Джин сейчас. Из-под пледа выглядывают худощавые ноги, завернутые в высокие носки с динозаврами. Чонгук бесшумно подходит ближе, аккуратно цепляет пальцами плед и накрывает его сильнее. Никакой холод не должен больше заставить его замерзнуть. Оставив их спать в тишине, Чонгук выходит на балкон немного подышать. Насладиться долгожданным спокойствием, которого и он давно не испытывал. Хосок выходит следом, вытаскивает сигареты из кармана, швыряет взгляд вдаль, осматривая ближайшие дома. Жилой комплекс расположен на возвышенности, и отсюда хорошо виден засыпающий город, раскинувшийся между лесов и скалистых гор, как на картинке. Чонгук тоже прикуривает, зажимая сигарету губами, и чувствует, как здесь легко дышать. Осенний воздух довольно прохладный, шуршащий в листве ближайших деревьев, скрипящий качелями на детской площадке. Несмотря на то, что они находятся на четвертом этаже, многое можно заметить. Несколько детей возвращаются домой с родителями, перепрыгивают лужи на асфальте после дождя, поправляют цветастые шапочки. Чонгук прищуривается, замечает дежурных секьюрити, расхаживающих вдоль высоких ограждений на территории. Замечать подобное является скорее привычкой, чем волнением, однако и оно присутствует. Несмотря на спокойствие, Чонгука все еще не отпускает боязнь опасности. Джин слишком ценный для него, чтобы не волноваться об этом даже сейчас. — Я хотел поблагодарить тебя, — негромко говорит Хосок, привлекая внимание. Чонгук переводит на него взгляд, замечает, как он нервно поправляет наручные часы и стряхивает пепел вниз. — Честно говоря, сначала ты мне не нравился, но ты и сам знаешь это. Я никогда тебе не верил, но ты доказал, что на тебя можно положиться. Ты правда многое сделал для нас. Не только для сонбэ и Тэхёна, но и для меня. Без тебя я бы… ничего не смог. Холодный ветер нежно проходится по щеке, ворошит черные волосы, рассеивает все мысли. Чонгук хмыкает, вновь затягиваясь, и выпускает дым вверх. Хосок выглядит искренним, каким никогда не был, и это согревает что-то внутри Чонгука, запертое на десятки замков, о чем даже он сам едва догадывался. Возможно, из-за того, что никто раньше не говорил ему таких вещей. Все рапторы работали ради конкретной цели, ради своего будущего в этой преступной стране, воняющей насилием и несправедливостью, и никто не собирался благодарить их за подвиги, к которым каждый стремился. Чонгук тоже не ждал благодарности. Дисциплина, порядок в мыслях и действиях. Чонгуку нечего было испытывать чувства. Некогда. Сейчас же это ощущается чем-то совершенно другим, словно Чонгук действительно сделал что-то хорошее. И ведь не ради себя. На самом деле ради этих людей. Прежде всего ради Джина, человека, которого просто использовали, как расходный материал. Чонгук никогда не хотел мириться с этим. Именно боль Джина подталкивала его вперед, несмотря ни на что. — Не благодари, — мрачно отвечает Чонгук, не зная, как еще реагировать. Хосок раскрывается перед ним, доверяет свои чувства и пережитые страхи, однако напротив него не тот, кто может сделать то же самое в ответ. Может быть, когда-нибудь Чонгук тоже поделится своими чувствами. Не сейчас. Чонгук никогда не был открытым человеком. Именно эта жизнь сделала его таким, но, размышляет он, возможно, Джин станет тем, кто поможет ему измениться. Стать немного лучше, научиться делиться личным. — Я всегда этого хотел, как только его увидел. Наверное, именно в этом причина. Немного поворачивая голову, Хосок оглядывает его с мрачным выражением и вновь затягивается. Очевидно, он не слишком согласен с этими словами. — Это уже многое говорит о тебе, знаешь, — хмыкает он. — Я видел много кураторов Джина, но никто не был похож на тебя. Каждый снаружи был таким же, но не внутри. Что-то под твоими ребрами работает иначе, чем у всех нас. Чонгук не знает, что ответить, потому что не знает даже, что чувствует по этому поводу. Наверное, он просто не до конца понимает, что все это на самом деле произошло. Иногда все события воспринимаются как сон, и нужно только царапнуть себя по щеке, чтобы проснуться. Вновь проснуться в тюрьме. Однако теперь Чонгук ни за что не хочет просыпаться. — Еще ничего не закончено, в любом случае, — мрачно говорит Чонгук, прежде чем швырнуть дымящийся бычок вниз. — Как для сонбэ, так и для Тэхёна, мы должны это понимать. Я собираюсь отправить Джина в реабилитационный центр. Как только он немного отдохнет, мы поедем, но мне придется вернуться в Корса, чтобы продолжить работать. Не знаю, насколько затянется его лечение, но я не всегда смогу приезжать к нему. И я хотел, чтобы ты тоже иногда делал это. Вместо меня. Выбросив сигарету, Хосок оглядывается, замечает спящих парней на диване и задумчиво поджимает губы. — Реабилитация, — медленно повторяет он, словно требуется время, чтобы привыкнуть к этой мысли. — Он еще… не просил дозы? Чонгук отводит взгляд. Нестабильное состояние Джина становится более ровным, особенно благодаря капельницам из клиники с поддерживающими лекарствами, но этого все равно недостаточно. Врач сказал, что ломки быть не должно, однако психологическая зависимость остается. Чонгук прекрасно видел следы уколов на его теле. Множественные раны, которые заживают гораздо медленнее, чем обычные порезы или синяки. Чонгуку это не нравится. Мысль, что его посадили на тяжелые наркотики, заставили употреблять проклятый героин, не отпускает. Они просто обязаны разобраться с этим. Чонгук не будет ждать момента, когда Джин скажет прямо, что ему нужна доза. Нельзя доводить до этого. — Нет, но может, — выдыхает Чонгук, прежде чем развернуться к двери, чтобы вернуться в холл. — Я не допущу этого. Хосок окидывает его понимающим взглядом, немного даже сочувственным, но медлит, словно хочет еще что-то сказать. Чонгук оглядывается через плечо. Никто не обязан нянчиться со взрослым парнем, но что-то в его груди продолжает верить, что Джин не последний человек для него. — Я всегда присматривал за ним, — наконец говорит Хосок, выдыхая с заметной тяжестью, и решительно кивает. — Обещаю присмотреть и сейчас. Все же я видел, что люди делали с ним, и всегда хотел, чтобы это закончилось. Джин должен поправиться. Я верю, что он справится с этим. Чонгук медленно кивает в знак благодарности. Хосок может отвернуться в любой момент, как и все предыдущие, но что-то удерживает его здесь. И Чонгук на самом деле рад это знать. — И еще кое-что, — вдруг продолжает Хосок, вновь поджимая губы с менее решительным видом, но младший готов его выслушать. — Когда клуб сгорел, я был чертовски рад, что эти твари больше никого не тронут. Но тогда же я лишился работы. Не знаю, насколько правильно спрашивать, но… ты же работаешь на тех людей. Я решил, что ты можешь знать, требуется ли им еще один человек. Разумеется, я не могу бегать, как ты, но я не настолько бесполезен, как может показаться. Взгляд сам собой опускается ниже, чтобы зацепиться за черную трость, на которую он опирается. Чонгук напрочь перестал замечать ее, потому что настолько привык, что начал считать частью этого парня в какой-то момент. — Я спрошу Донгона, — кивает Чонгук. В конечном итоге, если он действительно хочет, никто не запретит попробовать. — Они не доверяют людям, которые работали на территориях Гуросан Па, но доверяют мне. Я постараюсь что-нибудь придумать. На этот раз Хосок слегка улыбается, достаточно сдержанно, но с большой благодарностью. И Чонгуку вдруг приятна мысль, что он может помочь людям, которые занимают не последнее место в его жизни.***
Лунный свет пробивается в помещение через широкие окна, открывающие вид на звездное ночное небо. Чонгук задумчиво смотрит вверх, лежа на диване в холле. Оказавшись среди тишины и спокойствия, намного сложнее размышлять о плохом. Чонгук старается просто отпустить мысли, даже если их невероятно много в голове. Например, Джин за всю прошедшую неделю ни разу не сказал, что не может спать. Внимательность давно стала для Чонгука привычкой, и даже не прислушиваясь он слышит, как старший ворочается на кровати, пытается занять удобное положение и наконец расслабиться, но никак не может. Квадратные часы в холле показывают полночь, затем половину первого, час или даже два. Иногда старший не спит почти до четырех. Каждый раз Чонгук ловит себя на мысли, что должен подняться, прийти к нему и сказать, что все в порядке и это нормально, ведь его нервная система чертовски напряжена до сих пор, но не может. Джин отчетливо дает понять, что жалости здесь не место. И даже если Чонгук не собирается его жалеть, сонбэ все равно воспримет это именно таким образом. Чонгук закрывает глаза, когда слышит очередное копошение издали, как слышит каждую ночь, однако тело вновь каменеет под пледом, не позволяя встать. Джин не должен чувствовать себя еще более немощным, чем сейчас. Чонгуку невероятно трудно просто игнорировать это, но здравый смысл подсказывает, что сейчас это правильно. И приходится забивать свои чувства до смерти, мысленно повторяя себе это раз за разом, пока тошнить не начинает, ведь это действительно правильно. Чонгук прежде всего хочет уважать его личный выбор. Джин не жалуется, молчит о своей бессоннице, значит, не хочет разговаривать о ней. Значит, все еще доверяет ему не до конца. Как вдруг шуршащие звуки слышатся немного ближе, чем раньше. Не выдерживая, Чонгук вновь открывает глаза и немного приподнимает голову, чтобы вдруг заметить Джина, выглядывающего из-за высокой перегородки, разграничивающей зал и его спальню. Завернутый в одеяло с головы до ног, он выглядит гораздо больше в полутьме. Чонгук замирает просто на инстинктах, не в состоянии поверить, что минуту назад сражался с желанием встать, чтобы увидеть его, как он пришел к нему по собственному желанию. — ДжейКей, ты не мог бы… — начинает Джин, но вдруг осекается, словно любое проявление слабости считает непростительным. Горечь написана на его лице черными красками, въедающимися в кожу, как нестираемые чернила. Чонгук все еще не дышит, смотря на него. — Извини. Я не мог заснуть. Раздражает, но я просто… пожалуйста, помоги мне. Боязнь одиночества и любой опасности остается неозвученной, но ясно читается в темных глазах, которые Джин слишком быстро отводит в сторону, не желая встречаться взглядами. Чонгук и без этого все понимает. Наверное, именно этого он ждал все это время. Джин должен был сам принять решение позвать его на помощь. Иногда просто нельзя иначе. Чонгук вытащил его из бездны, о чем его не просили, и сделал это всего раз, но впредь не может забывать о том, насколько важны его собственные решения. Этот человек заслуживает, чтобы его уважали. Решительно кивнув несколько раз, Чонгук скидывает одеяло и поднимается с дивана. — Идем, я посижу с тобой немного. Бешеное сердце бьется в глубине горла, как застрявший кит среди его костей. Выстанывает и воет, выпускает низкие вибрации вдоль всего позвоночника. Внешне Чонгук остается спокойным, но изнутри разрывается на части. Наконец сонбэ действительно позволяет помочь себе. Медленно забравшись на большую кровать, Джин отворачивается лицом к стене, но оставляет достаточно места для еще одного человека. Чонгук осторожно присаживается, оглядывает его очертания в полутьме, скрытые пышным одеялом, слышит неровное дыхание, но не прикасается, давая немного времени на то, чтобы Джин привык к его присутствию в этой комнате. Иногда даже такие мелочи важны, особенно в его случае. Доверие не появляется за секунду, потому Чонгук не может торопиться. — Бессонница? — негромко спрашивает Чонгук, размышляя, расскажет ли он сейчас. Тяжелый выдох слышится даже слишком громким для этой тишины. — Каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу их лица, — отвечает Джин совсем тихо, шепчет, словно на самом деле не хочет, чтобы Чонгук знал. — Иногда я… почти… Чонгук напрягается, ожидая продолжения, но Джин не продолжает. «Иногда я почти чувствую, как они прикасаются ко мне». — Никогда, слышишь? — медленно и решительно произносит Чонгук, немного нависая над его телом, но не дотрагиваясь даже через одеяло. — Никто из них больше никогда не встретит тебя и не обидит. Пожалуйста, запомни это. Здесь ты в полной безопасности, сонбэ, ты слышишь? Очередной шумный выдох слышится еще громче, но Джин вновь молчит, даже если слышал эти слова от Чонгука десятки раз за прошедшие недели. Каждая деталь кричит о том, что он нуждается в профессиональной помощи, и на этот раз Чонгук отчетливо понимает, что должен начать этот разговор. Джин действительно выглядит лучше, но этого даже близко недостаточно. — Недавно я звонил в центр помощи, — осторожно начинает Чонгук, ощущая напряжение, но игнорируя его всеми силами. — Я разговаривал с врачами. И ты должен знать, что я не хочу этого сейчас, но так будет лучше для тебя. Но ты должен довериться мне. — Это сумасшедший дом? — вдруг спрашивает Джин с таким отчаянием, что на мгновение Чонгук забывает все слова на свете. — Нет, конечно же нет, — решительно отвечает Чонгук, поджимая губы, не зная, какими словами описать это, но хочет постараться. Джин не должен нервничать из-за этого. — Можно сказать, что это реабилитационный центр. Люди, которые пережили ужасные вещи, находятся под присмотром врачей и получают помощь. Не волнуйся, пожалуйста. Я буду рядом, как только ты захочешь. И если тебе не понравится или еще что-нибудь, я сразу же заберу тебя домой. Клянусь, хён. Никто не заставит тебя находиться там против твоей воли. «Потому что уважение твоих границ смертельно важно для меня». — Обещаешь? — шепотом спрашивает Джин, все еще не оборачиваясь, но сейчас сильнее всего напоминает маленького мальчика, которому вновь говорят, что ничего страшного не случится, прежде чем вывезти в детский бордель. Чонгук закрывает глаза на миг, вырывая с корнями отвратительные мысли. — Да, я обещаю. — Хорошо, — еще тише отвечает Джин, немного помедлив, затем приподнимается и оборачивается, чтобы оказаться к нему лицом. В кромешном мраке почти ничего не разглядеть, видны только едва блестящие глаза, смотрящие на Чонгука с невероятной благодарностью, такой, которой он никогда в жизни не видел. И Чонгук на самом деле чувствует себя настоящим героем для него. — Я согласен. Я правда доверяю тебе, ДжейКей. Чонгук мягко улыбается, насколько может, прежде чем наконец поднять ладонь и прикоснуться. Волосы жесткие на ощупь, совсем не шелковые, потому что организм старшего нуждается в витаминах и поддержке гораздо большей, чем получает сейчас, принимая выписанные врачом лекарства, но Чонгук все равно поглаживает его. Нежно, медленно, вкладывая в это все свои чувства, которые не может сейчас озвучить, но позволяет почувствовать. И знает, что Джин действительно чувствует их. Несмотря на то, что никто из них не произносит ни слова, не кричит о том, насколько другой важен для него. Иногда прикосновением и взглядом заменяются тысячи бесполезных слов. — Засыпай и ничего не бойся, — негромко просит Чонгук. Джин слегка улыбается, даже если в темноте этого не разглядеть. Прикрывая глаза, ложится еще немного ближе, придвигается, пока не оказывается достаточно близко, чтобы уткнуться лицом в чужую грудь. Дыхание немного щекочет кожу, но Чонгук не произносит ни слова, продолжая с нежностью поглаживать его по голове. Проходит еще какое-то время, прежде чем он полностью расслабляется. Чонгук скорее чувствует, чем слышит, как его дыхание выравнивается и становится совсем спокойным. Джин засыпает. Прижавшись к нему, позволяет охранять свой сон. И Чонгуку невероятно приятны эти моменты. Находиться настолько близко, прикасаться, дарить столько любви, сколько может найти в себе, стараться ради него еще больше. Знать, что этот человек обязательно будет в порядке однажды. Даже если понадобится тысяча лет, чтобы вновь почувствовать себя настоящим человеком. Чонгук продолжит делать для этого все. И будет защищать его до конца, яростно и преданно, потому что именно этого Джин всегда заслуживал. — Я люблю тебя, — негромко произносит Чонгук, выдыхая слова в его волосы и прекрасно зная, что Джин не слышит, но это не имеет значения. Когда-нибудь он скажет это, смотря ему прямо в глаза. Через время, возможно, когда сердце Джина полностью затянется, готовое к новым человеческим чувствам. Обязательно скажет, но не сегодня. Джин должен просто отдыхать сейчас и не беспокоиться о будущем. Чонгук знает, что его любовь бесконечна. И он может ждать все эти тысячи лет, если понадобится, прежде чем Джин захочет ответить ему взаимностью. Сейчас достаточно того, что он просто рядом.