Пообещай мне место в твоих воспоминаниях

– Слышали о том, что он когда-то был «Воином Марли»? – произнесла на одном дыхании последние слова темноволосая девчушка лет тринадцати, с интересом поглядывая на Леви, объясняющего принципы заваривания хорошего чая. В кабинете прорицаний было прохладно – профессор ненавидел жару, так что окна в нём закрывались только зимой (и то, лишь из-за того, что ненависть к беспорядку перевешивала в нём нелюбовь к духоте, а убирать каждые полчаса снег, упавший через открытые окна, он не горел желанием). Это не был первый для третьекурсников урок по этому предмету, что, однако, не заставляло потухнуть интерес к Аккерману, и, как это обычно бывало, чем нелюдимее человек, тем больше о нём было слухов и домыслов. Из уст в уста передавались рассказы о том, что Ханна слышала, как Марко сказал Армину, что Энни видела, как Хитч секретничает с Марло, что кто-то из старшекурсников Когтеврана видел профессора Аккермана гуляющим по Хогсмиду вместе с профессором Смитом; что профессор на самом деле имеет в родственниках гоблинов, по этому и ростом не вышел; что однажды он предсказал смерть завхозу, и тот действительно помер от драконьей оспы всего через месяц... Ни сам Аккерман, ни другие профессора не пытались никак подтвердить или опровергнуть эти слухи, понимая, что так настырные ученики легко догадаются, какие из этих историй вполне себе правдивы или, как минимум, малость приукрашены либо вырваны из контекста. Взять хоть последнюю – тот завхоз был стар, несчастен, а потому и зол на весь мир, так что ему только ленивый не пожелал поскорее отойти в мир иной. Однажды у него и Аккермана случилась перепалка, и профессор, зная о суеверности завхоза, начал нести чушь про то, что «я на картах гадал сегодня, и на втором раскладе выпал символ болезни, а то это значит что ты, старый болван, умрёшь скоро». Через пару недель старик действительно подхватил болезнь, и мог бы спокойно перенести её, но был не на шутку испуган словами профессора, да и возраст сыграл свою роль – сгорел на глазах. – Да, – утвердительно закивал в ответ на вопрос девочки её друг, отгородившись от внимательного взгляда профессора учебником по прорицанию, – мне тётя сказала, она в отделе магического правопорядка работает. – Да врёшь всё, – хмыкнул другой, светловолосый и высокий мальчишка, подсевший к ним уже после начала урока, несмотря на приказ профессора сидеть по двое, – спорим, нет у тебя никакой тёти? – На лакричные леденцы, – стукнул по столу тот и протянул руку другу, за которую он тут же взялся, – Саша, разбей! – Только если поделитесь леденцами, – безапелляционно заявила девочка, как бы поставив их перед фактом, после чего легко ударила по их скрещенным ладоням своею. – Да вообще без вопросов! – ответил мальчик и продолжил: – так вот, прихожу я однажды домой, мне тогда лет семь было, а там тётка Кэрол сидит, чаи гоняет с родителями и обсуждает с ними, мол Смит – тот, который профессор – смог Воина на свою сторону переманить, – тут он понизил голос, так, что его друзья были вынуждены ближе наклониться к нему и чуть не столкнулись лбами, – сказала, мол он во время облавы в такой ярости был, что чуть всех там не порешал, а тут профессор Смит подошёл и увёл его поговорить в стороне. Ну и так договорился, что Аккерман пошёл с ним. – Бре-е-е-ехня, – протянул мальчик и скучающе подпёр голову рукой, – ты реально думаешь, что его пустили бы в Хогвартс, будь он Воином? Да и как бы Воин перешёл на другую сторону? Его бы раз! – он хлопнул по столу, – и прихлопнули бы сразу свои. – Если не веришь, то подойди к нему и попроси закатать рукав мантии на левой руке, – хмыкнул другой, явно задетый за живое таким откровенным скептицизмом, – голову даю на отсечение, у него там метка. – Дурак что ли? Делать мне больше нечего. – Струсил? – Нет! – Кирштейн, Спрингер, я закрыл глаза на то, что вы сели втроём, думая, что вам хватит ума сидеть тихо и не орать, – профессор Аккерман прислонился к шкафу, крепко держа в руке небольшой чайничек и с пугающим спокойствием глядя на побледневших учеников, – минус пятнадцать очков гриффиндору за болтовню на уроке. Каждому. – П-простите, – пробормотал Спрингер и незаметно стукнул смеющуюся Сашу, зло зашептав, – смешно тебе, да?! – Ага, – так же тихо ответила девочка, хихикая. – Да иди ты знаешь куда?! – Куда, Спрингер? – невозмутимо поинтересовался профессор. По классу пробежали смешки. – Никуда, – пробормотал Конни. Жан и Саша задыхались от едва сдерживаемого смеха. – Ещё одно слово и вы трое покинете кабинет. Два слова – через окно. – А можно? Я всегда мечтала полететь с башни на мет... – начала было Саша, но осеклась, заметив очень красноречивый взгляд профессора, напомнивший об уже снятых с факультета балах. Вчера вечером уставший донельзя староста пообещал оставить её без добавки на ужине, если по её вине факультет потеряет ещё хотя бы двадцать балов, что было очень серьёзной угрозой – пришлось подтянуть дисциплину. *** «Воины Марли» – широко известное название последователей Тёмного Лорда, произошедшее от огромного эссе неизвестного автора «Трактат о истории становления и упадка Марлийской Империи», в котором рассказывалось о якобы существовавшей когда-то стране Марли, где и появились первые волшебники. «Трактат» был издан в начале двадцатого века, не встретил никакого внимания и канул бы в лету, если бы на него не наткнулись последователи Тёмного Лорда, решившие, что на этом можно построить неплохую идеологию. Фанаты этого эссе, для которых он важен так же сильно, как Библия для магглов-христиан, верили, что волшебники это высшая раса и смешение волшебной крови и крови магловской порождает не иначе как опасных для общества уродов, от которых надо избавляться. В конце шестидесятых всё больше и больше людей стали узнавать о «Трактате», а к середине семидесятых популярность этой идеологии получила характер эпидемии – сыграли свою роль недавно пережитые конфликты и войны, выкосившие много талантливых волшебников и вызвавших у оставшихся в живых (особенно у проигравших сторон) потребность обвинить в неудачах хоть кого-то, только бы не признавать собственную неудачу. В какой-то момент популярность и влияние недавно малочисленной группки фанатиков выросла до таких масштабов, что к ним стали примыкать даже те, кто не разделяли их взгляды – чаще всего ими были дети уже вступивших туда, бедняки, пытающиеся урвать себе хоть немного денег и те, кто поверил в скорую победу «Марли» и, гонимый страхом за свою же шкуру, стал перебежчиком. *** Ужин в большом зале, спустя несколько недель после приезда Ханджи, был в самом разгаре – звенели тарелки и столовые приборы, то в одном, то в другом концах помещения раздавался звонкий смех, а голоса трёх сотен человек сходились в один монотонный гул. Моблит, сидящий за учительским столом, вдруг отвлёкся от еды и выпрямился, пытаясь рассмотреть людей, сидящих на другом его конце – как правило, там сидели профессора астрономии, нумерологии и ухода за магическими существами. Последнее из них, — место Ханджи, — пустовало с самого начала, что навевало очень нехорошее предчувствие. Зоэ могла пропускать завтрак, особенно когда она работала до поздней ночи, пользуясь возможностью подольше поспать из-за отсутствия лекций с утра; частенько забывала про обед, отвлекаясь на всю ту же работу или учеников, которым она всегда с огромным энтузиазмом объясняла темы, которые они не поняли, или на кого-то из своих питомцев; но ужин не пропускала никогда. До этого дня. «Надо сходить и узнать, что с ней случилось», – твёрдо решил он и чуть встревоженно вернулся к поеданию картошки. В голове пронеслись воспоминания о том, как на четвёртом курсе она сама ходила к нему в гостиную, чтобы проведать – им обоим тогда назначили кучу отработок за прогулки по замку после отбоя. Гуляли они в ту ночь по инициативе Ханджи, а Моблит пытался её остановить, убеждая вернуться в гостиные факультетов и не нарываться на неприятности, за чем их и застал внимательный завхоз. Прилетело им тогда знатно – у завхоза был зуб на вечно выводящую его из себя Зое, а Моблит просто попал под раздачу, – но опечаленный мальчик был словно статуя во время оглашения «приговора», так что Зоэ, почувствовавшая уколы чего-то, что у обычных людей называется совестью, заявилась прямо в гостиную пуффендуя, подсмотрев пароль у заходящих в неё пуффендуйцев. Там, совершенно не скрываясь от шокированных учеников, она отыскала Моблита и попросила у него прощения, протянув несколько взятых на кухне пирожных в качестве извинения. Бернер зла на неё не держал (он ведь сам решил пойти за ней, да и не в его характере было долго злиться на близких), о чём он сразу оповестил его, но девочка не поверила и ещё пять минут отказывалась покидать гостиную, пока её, кричащую извинения, не вытащил оттуда в самом прямом смысле слова кто-то из старост, сняв сорок баллов с её факультета и пригрозив снять ещё, а потом отвести к декану. Не сказать, что её это напугало (если посчитать баллы, которые сняли с когтеврана из-за проделок Ханджи, то вышло бы крупное и очень пугающее число. Если бы она не зарабатывала своими успехами в учёбе достаточно очков, то точно стала бы изгоем и загнала факультет в самое дно таблицы), но пришлось повиноваться и угрюмо пойти в свою гостиную. Моблит против воли улыбнулся и покачал головой, поднимаясь из-за стола когда ужин подошёл к концу, и пошёл в сторону кухни – стоит на всякий случай захватить ей сандвичей и что-нибудь сладкое для того довольно милого на вид, но пугающего своим поведением существа, название вида которого он упорно не мог запомнить, но о котором он знал со слов Ханджи, что он любит «сахар и всё, что содержит его». Ох, ещё надо спрятать подальше браслет, сделанный и подаренный Молли . Другое существо, которое, кажется, именуется ниф... нер... Нюхлем! Точно, нюхль по имени Джерри в прошлый раз отчаянно пытался стащить браслет с руки и чуть не порвал леску, на которую крепились бусины в виде букв «М», «О», «Б», «И» и «Т» – девочка усердно пыталась составить его имя, но уже потратила букву «Л» на браслет для бабушки, что, впрочем, не делало подарок хуже. Иногда ему казалось, что проще было надеть защитный костюм, который надевают колдомедики при работе с очень заразными вирусами, чем запомнить все условия по безопасному контактированию с питомцами Ханджи. А ведь он ещё даже не спустился в её чемодан! «Все они хотят тебя убить, просто не все это могут», – однажды пошутила Зоэ, что ещё больше испугало Моблита, пытавшегося в тот момент найти общий язык с каким-то похожим на обезьяну существом, угрожающе прыгающим по направлению к нему. Как она только справлялась с ними?! Нет, она воистину была рождена для этого – вызывающая отторжение у многих людей своим взрывным характером и, чего греха таить, порою довольно грубым поведением, она при этом легко находила общий язык с любыми волшебными существами, искренне любила своё дело и не потеряла к нему интерес даже сейчас, спустя более чем двадцать лет их изучения. Сам Моблит пытался представить, каково это – гореть одним делом такое долгое время и до сих не перегореть, пытался сопоставить это с опытом собственных увлечений, и лишь больше удивлялся – иногда, особенно в первый год на посту профессора травологии, он впадал в апатию и не мог даже думать о растениях, заставляя себя подниматься и идти готовиться к предстоящим лекциям, осознавая всю степень положенной на него ответственности и очень сильно боясь потерять работу, которая, кажется, действительно подходит ему. Ещё он любил рисовать, но назвать себя художником никак не мог, да и бросил это увлечение давным-давно, в тяжёлый период жизни, и вспоминал о нём в совсем уж редкие моменты. Интересно, а Ханджи чувствовала нечто подобное? То острое желание покончить с тем, что раньше приносило огромное количество счастья, сравнимого с чувством эйфорией от «феликс фелицис», убрать из жизни все следы того, что раньше был готов делать сутки напролёт, а теперь буквально заставляешь себя хотя бы закончить начатое, только бы не разочаровать других, ведь самого себя ты уже давно разочаровал? Моблит не мог представить выгоревшую к волшебным существам Ханджи, даже в теории, хоть и понимал, что она всё ещё живой человек и не застрахована от такого. В таких раздумьях он дошёл до кабинета Ханджи, чувствуя тяжесть от лежащих в карманах мантии сандвичей и леденцов, взятых на кухне у уж очень услужливых эльфов (ему всегда, ещё со школьной скамьи, было до жути неловко от такого раболепного отношения домовиков к ученикам и преподавателям), постучался в дверь и, только сейчас вспомнив про браслет, торопливо снял его с руки и закинул его в карман брюк. — Ханджи! — громко позвал он её, когда ему не ответили, и постучался ещё раз, — Ханджи, это я, Моблит. Что-то случилось? Ты не появилась на ужине и я подумал, что... Его реплику прервал скрип открывающейся двери. В короткой щели между ней и порогом стало видно один глаз Зое – покрасневший и опухший.