Gregory Alan Isakov – Second Chances I'm a shot through the dark I'm a black sinkhole If it weren't for second chances, we'd all be alone
— Будь вежлив с учителями. И не забудь... — Написать, когда приеду, поня-я-ял, — Тедди тоненьким голоском передразнил Джинни. Его крестная была одной из лучших женщин на планете, но иногда такой тревожной. Свист отъезжающего Хогвартс Экспресса усилил гул на платформе, и все студенты заторопились в вагоны. — Подожди, — Гарри крепко сжал Тедди в объятия и наклонился ближе, понизив голос. — Я оставил в твоём чемодане кое-что. Нашел в вещах твоего отца, но все его – по праву твое. Люпин тихонько кивнул, но не имел ни малейшего представления, о чем говорил крестный папа. И все же… его крошечное сердце подпрыгнуло прямо к горлу. Любое упоминание, любая зацепка о его родителях будоражили кровь. — Удачи! — выкрикнула Джинни, когда голубоволосый мальчишка забежал по лесенке в вагон, следом за другими студентами. Некоторые из них были чересчур высокими, громкими и шумными. Ощущая себя крохотной рыбкой, скользящей между булыжниками, он, наконец, нашел каюту, в которой был всего один мальчик. Худой, с ярко-рыжими кудрями. Выглядел ровесником. — Привет! — Тедди попытался улыбнуться, затаскивая чемодан на полку. Дружелюбия в глазах зажатого незнакомца совсем не проскальзывало. — Первый курс? Рыжий мальчишка приподнял голову и слабо помахал трясущейся рукой. Он выглядел очень взволнованным. — Да, а ты? Тедди бодро кивнул и присел напротив. — Я Тедди, а ты? — поинтересовался он, но без особого энтузиазма. — Леопольд Кларк, — фамилия прозвучала незнакомой и мало что давала Люпину. — Или… п-просто Лео. Некоторое время они просидели в неловком молчании, наблюдая за проносящимися мимо пейзажами Англии. И так как голубоволосый парнишка ненавидел сидеть на месте ровно и ничего не делать, он довольно быстро раскрыл сумку и вытащил книгу. — Пошел ты, Харрис! Засунь желатиновых червяков в задницу! С громким толчком дверь в каюту отворилась, и ворвались двое мальчиков, задыхаясь от смеха. Тот, кто много и неприлично ругался – голубоглазый, низенький и с копной золотистых волос до плеч. Тот, кому стоило засунуть червячков в задницу, – темнокожий, с кудрявыми, взъерошенными волосами. — Тут занято? — первый огляделся, проверяя, не мешают ли они своим внезапным вторжением. — Нет, — Тедди пожал плечами и сосредоточил все свое внимание на книге. Мерлин, эти парни были шумными. — Ни в коем случае, чувак, только не на Слизерин, — продолжил свою тираду блондин. — Мама говорит, что после войны факультет должны были снести к чертям. Тедди вопросительно приподнял бровь и отложил книгу в сторону. — Это довольно несправедливо. То, что Волдеморт был на Слизерине, не делает весь факультет злым, — фыркнул Тедди, с пренебрежением разглядывая парней. — Многие великие люди закончили факультет. Например, Северус Снейп. Двое друзей переглянулись между собой, а затем громко расхохотались. — Ни хрена подобного, чувак, наши мамы учились с ним, — темнокожий замотал головой в знак несогласия. — Гребаный придурок. Тедди уже всем сердцем ненавидел этих заносчивых идиотов. — Ну, мой крестный папа был его учеником. И он говорит, что Снейп был одним из самых храбрых волшебников. — Кто твой крестный? Небось со Слизерина, — блондин скрестил руки на груди и плюхнулся на сиденье напротив. — Гарри Поттер, — проговорил Люпин со спокойствием в голосе, но на самом деле... Губы его поджались в улыбке. Не было ничего лучше выражений лица тех, кто узнавал о происхождении Тедди. — Ни хрена себе! — завопил кудрявый. — Тот самый Гарри Поттер? Гарри-Гарри Поттер? — Да, я Тедди Люпин, — мальчик гордо вздернул подбородок. Он не хотел хвастаться своим крёстным в первый же день, но эти говнюки не оставили ему особого выбора. — Наши мамы знали его! Люпина! Твоего отца! — на лице блондина засияла счастливая улыбка, и ямочки украсили щеки. Тедди никогда прежде не видел ямочек у мальчиков, и это было довольно... мило? Может быть, в следующий раз ему стоит изменить свой внешний вид на что-то подобное. Длинные волосы мальчика, его голубые глаза... он был милым. — Они вместе ходили в школу! — Кто ваши мамы? — Тедди ощутил, как ладони немного вспотели. Всегда было приятно слышать что-то новое о родителях. — Я Рэйф Мартин, а это Дэвид Харрис*, — представился светловолосый и протянул ладонь для рукопожатия. — Мы были соседями всю жизнь, буквально братьями. Мамы – лучшие подруги, и мы слышали так много историй! Твой отец казался невероятно крутым! Тедди залился бордовой краской от смущения, но ничего не ответил. Потому что это была правда. Лучшие друзья обменялись приветствиями с притихшим Лео, который наблюдал за видами из окна все это время. — Куда вы, ребята, хотите попасть? — рыжий мальчик наконец поинтересовался. — Держу пари, я в Пуффендуе. Пять поколений моей семьи учились там… Пять поколений! — темнокожий мальчик приподнял руку, чтобы все могли разглядеть, сколько пальцев он показывал. — По правде, мне все равно, — пожал плечами Тедди. — Мой папа был Гриффиндорец, а мама… мама в Пуффендуе. Буду рад любому исходу. — О-о, твой отец был одним из Мародеров, верно? — Дэвид прищурил взгляд, хитро улыбнувшись. — Моя мама рассказывала столько забавных вещей о них! — Только не моя, — Рейф Мартин усмехнулся и взмахнул золотистыми волосами. — Однажды она растрепала, что Блэк в школьные годы убежал от нее на свидание с Люпином. Тедди замер, а глаза расширились в ужасе. — Ч-что? — прошептал он, слова застряли в горле. — С-свидание? Вагон погрузился в напряженную тишину. И Люпин ощутил, как тревожно и громко забилось сердце. — Ты не знал? — блондин приподнял бровь, а затем Дэвид пихнул его в ребра, и светловолосый жалобно пискнул. — Извини, должно быть, все напутал. Тедди ничего не ответил, но внутренности болезненно сжались. Он так многого не знал о папе, ему всегда казалось, что Гарри не знал Римуса Джона Люпина по-настоящему, никто не знал. Поэтому все истории были неполноценными, сжатыми, словно упускалось так много важных деталей. Но, возможно, Тедди боялся услышать их… все. Путь в Хогвартс оказался намного длиннее, чем мальчик предполагал. Зелёные долины, холмы и сгущающиеся облака. Под конец дороги Тедди начало казаться, что с тремя ребятами они провели вместе целую вечность.***
Все четверо попали на факультет Пуффендуя, чему Люпин был несказанно счастлив. Они заняли одну комнату и принялись распаковывать вещи. Весь этот шум, смех и болтовня нравились ему, но ближе к ночи Тедди ощутил себя измотанным. Поэтому решил пораньше забраться в постель и задернуть шторы, погрузиться в свой собственный кокон уединения и спокойствия. Крестный папа всегда говорил, что мальчик унаследовал энергию, эксцентричный характер и дерзость от матери, Доры, а любовь к книгам и спокойствию – от отца. Когда Тедди открыл свой чемоданчик в поисках пижамы. Наконец-то он догадался, о чем говорил Поттер... Стопка писем. Она была небольшой, но перевязана ленточкой. Липкая записка сверху: «Письма, которые никогда не найдут тебя. Р.Л.» Все конверты выглядели так, словно их никто прежде и не открывал. Видимо, Гарри не смог прикоснуться к наследию Люпина без разрешения Тедди. И тот факт, что это было чем-то личным для папы, заставило сердце ребенка забиться быстрее. Дрожащие пальцы потянулись к ленточке, нашли первый конверт. И он выглядел так, словно пережил наводнение, пожар и несколько войн. Настолько потрёпанной и старой была бумага. Тедди рухнул на мягкую подушку, внимательно сосредоточившись на каждом слове.«Дорогой Сириус,»
«Помнишь, как на седьмом курсе я написал тебе письма? Мадам Помфри говорила, это – лучший способ избавиться от боли. Я писал их тогда с мыслями, что ты никогда не прочтёшь, не узнаешь правды. Ирония в том, что ты их увидел… Но в этот раз. Я бы хотел отправить тебе настоящее письмо, я хотел бы вручить его тебе лично в руки, но знаю точно… Ты никогда его не прочтёшь. Потому что там, где ты сейчас, почтовые совы погибают от холода. А дементоры убивают живое. Никакие слова не дойдут до тебя. Ты ушёл из моей жизни. Навсегда. И прошло два года с момента твоего заключения, а я все еще не знаю, почему? Почему это произошло? Я все время возвращаюсь к нашему последнему разговору. Это было за два дня до страшной ночи, до того, как все рухнуло. И ты обнимал меня, плакал, попросил быть честным, говорил, что не можешь потерять, просил одуматься. Но я не понимал, о чем ты говорил. Я ревел, удерживая тебя в своих руках, и мы целовались всю ночь. А на утро ты ушёл, оставив на своём месте холодные простыни. И я отправился в поход со стаей. Это была наша последняя ночь. Ты плакал, потому что знал, что собираешься сделать? В какое чудовище, в какое жестокое существо ты превратился? Я не видел никаких признаков безумия, я не верю, что ты сошел с ума. Единственное, что я знаю точно, это то, что ты был напуган. До смерти. Как мог страх подтолкнуть тебя к тому ужасу, что ты натворил? Почему ты убил Питера? Как ты мог так поступить с Джеймсом, Гарри и Лили? Как, Сириус? Как? Какого черта!? И почему ты сохранил мне жизнь? Почему? Ты должен был убить меня со всеми. Я должен был умереть. Сколько раз я бы не возвращался к нашим воспоминаниям, я не верю, что твоя любовь была фальшивой. Я просто не верю. Мой психотерапевт продолжает утверждать, что это защитный механизм. Что я раскрасил все свои воспоминания в яркие цвета, чтобы оправдать тот факт, что я все ещё не могу отпустить тебя. Но это не защитный механизм... Мы были счастливы. И это было реально. Это заставляет меня думать, что причина, по которой я единственный, кто выжил… Кроется в том, что ты не мог убить меня. Но разве ты недостаточно боли собирался мне причинить? Почему ты не мог убить меня вместе с остальными? Почему, Сириус, почему… Соленые капли продолжают капать на пергамент. А прошло уже два года. И до сих пор не было и дня, чтобы я мог услышать твое имя без адской боли в грудной клетке. В той холодной дыре тебе, должно быть, так одиноко, тебя не кормят, забирают лучшие воспоминания… Ты совсем один, и я не знаю почему, но я все ещё боюсь за тебя. Хотя должен ненавидеть… И я пытаюсь, я правда пытаюсь. Но… Как ты мог бросить меня? Как ты мог бросить меня, котенок? Ты обещал быть рядом со мной вечно. Почему, котёнок? Почему? — Больше не твой, Лунатик»
«Сириус, Не могу поверить, что я делаю это снова… Я пообещал себе и психиатру, что отпущу тебя навсегда. Но у меня случился срыв. Я отлично уживался со своими лекарствами, посттравматическим расстройством, депрессией и паническими атаками... Последние пять лет дела правда становились лучше. Я путешествовал по Европе с Вайолет и ее девушкой, навестил Тисовую улицу, чтобы взглянуть на Гарри хотя бы издалека, и даже… побывал на могиле Поттеров. Я отпустил тебя с миром и попытался простить. Но сегодня я услышал по радио «Vienna» Билли Джоела, и все обрушилось на меня смертельной лавиной. Я не видел тебя почти семь лет, но твой образ, твое имя, вещи в нашей квартире… они не перестали причинять боли. Я так сильно тебя ненавижу, так сильно, Сириус, ты испортил всю мою гребаную жизнь. Оставил бродить по улицам живым призраком, не способным доверять людям. Я не хочу влюбляться, я никого не хочу... Вчера я снова напился до беспамятства, и мне стало намного лучше. Я не могу снова начать пить. Я просто не могу. Но больше нет ничего, что стоило бы жизни или смерти. Нам, блять, следовало подумать о будущем, Сириус. Те гребаные слова о том, что мы «герои на один день» были сраной чушью. Мы должны были думать о том, как жить дальше. Я должен был сказать, что «больше не люблю тебя» и поставить на этом точку, а не слушаться гребанного сердца. Мы были безрассудны и молоды. Но ошибки нашего прошлого создали то дерьмо, в котором мы оба задыхаемся прямо сейчас. И я даже не знаю, жив ты еще или мертв. Азкабан – это то, о чем рассказывают детям в страшных сказках. И мне иногда кажется, что я застрял там вместе с тобой. Ты должен был, блять, убить меня, гребанный трус. — Надеюсь тебя больше нет на этом свете, Римус»
«Сириус, Я больше не могу. Так не может продолжаться. Почему я не могу перестать видеть тебя в каждом прохожем? В каждом «люблю» и «ненавижу»? Когда ты отпустишь меня? Я так потерян, Сириус. Так зол. Ты предал меня. Джеймс и Лили преследуют меня каждую ночь, но я мог бы жить с этим, если бы рядом был ты. Но ты ушел и... Я так зол. Не только на тебя, Сириус, но и на себя тоже. Как я могу все еще любить тебя после всего, что ты натворил? Ты предал меня. Ты обещал, что никогда не отпустишь меня, а потом бросил. Ты сломал меня и бросил, а я все еще люблю тебя… — Римус»
«Дорогой Сириус, Прошло уже... сколько? Тринадцать лет? И вот я снова маленькое дитя, жадно хватающееся за прошлое. Вчера я наконец-то увидел тебя. И я не чувствовал себя более живым за последние тринадцать лет. Боже, ты изменился. Тощий, костлявый, потерянный и такой... крошечный. Я никогда в жизни не видел ничего более ужасающего и прекрасного одновременно. Дамблдор сообщил, что ты приедешь пожить со мной в ближайшие недели. Но что я могу сказать тебе? Что я могу сделать, чтобы облегчить твою или мою боль? Ты обнял меня, и я снова почувствовал себя целым. Как хрупкий сосуд, осколки которого собрали твои прикосновения. Ты был таким реальным. Таким… живым. И я не могу перестать дрожать, лежа на постели, желая всем сердцем возвратиться в прошлое. Не верить Министерству, не оставлять тебя одного в той дыре… Бороться за тебя. Теперь ты чужой. И мы никто друг для друга. Я даже не уверен, есть ли нам о чем поговорить. Но ты все еще мой Бродяга, и я обещаю защищать тебя. Потому что… я люблю тебя. Конечно, я люблю тебя. Даже если бы ты стал инвалидом, даже если бы ты вернулся парализованным, слепым, без способности говорить и слышать... Я все равно забрал бы тебя к себе домой. Сидел бы возле тебя на кресле-качалке и читал книги. Просто был бы рядом. Потому что я проклят любить тебя до конца своей жизни. Потому что ты моя родственная душа, мой котенок, мой единственный смысл и свет в этой жизни. С той секунды, как мы встретились в поезде. Ты спас меня, и теперь моя очередь спасать тебя. Даже если ты оттолкнешь меня и не захочешь видеть… Тебя всегда будет ждать тёплое место в нашем доме. Ты можешь тихо постучаться всякий раз, когда захочешь уснуть в собачьей форме на мягком диване, покричать от отчаяния или разреветься. Моя любовь к тебе так сильна, что двенадцать лет ненависти не смогли ее разрушить. Потому что по правде? Под всеми теми слоями горя, обиды, злости и потерянности… Всегда была любовь. И когда правда вышла наружу. Когда я узнал ответ на вопрос «почему?». Все слои исчезли. Оставляя в моем сердце только тебя. Навеки твой, Лунатик»
«Дорогой, мой самый драгоценный Бродяга, Где ты сейчас, котенок? Это счастливое место? Ты с Джеймсом? Он хорошо к тебе относится или издевается над морщинками? Надеюсь, ты наконец обрел покой, мой Бродяга. Эти два года возродили мою душу и тело. И я никогда не чувствовал себя более живым. Видеть тебя снова, прикасаться, целовать, обнимать руками твое худенькое тело... Наблюдать, как ты поправляешься, а розовый румянец возрождается на тощих щеках. Танцевать пьяными на балконе, смеяться и запирать дверь в спальню, как только заканчивается очередная встреча Ордена. Слышать снова и снова твой голос и признания в любви… Это все, чего я ждал тринадцать лет. И все, о чем я мог попросить у Господа. Я не хочу жить в этом мире без тебя, я не хочу просыпаться рядом с пустой подушкой. Без твоего запаха или прикосновений. Но я должен. Ты научил меня одной важной вещи, когда вернулся домой. Любовь побеждает время, зло и расстояние. И жизнь намного прекраснее, чем можно себе вообразить. Когда я грелся в твоих объятиях перед походом в Министерство, я пообещал любить тебя до бесконечности. «Ты весь мой мир, котёнок». И ты ответил: «Луни – ты и есть свой собственный мир. Живи в первую очередь ради себя». Словно ты знал, что должно было произойти через пару часов. Так что я буду продолжать жить, я буду сражаться на войне. Я должен отомстить Волдеморту за всю принесенную нам с тобой боль. И тогда я мирно умру, вместе с тобой, мой котенок. И мы воссоединимся на золотых полях и начнем все сначала. С Джеймсом и Лили, бегущими навстречу. Помнишь, что мы обещали при прочтении «Илиады» на седьмом курсе? Война, может, и разлучила Ахиллеса и Патрокла, но они нашли друг друга в царствии Аида. Я найду тебя, обещаю. Навечно и даже больше, Твой Лунатик»
«Мой самый драгоценный Бродяга, Помнишь, как сильно мы хотели семью и… ребенка? Я чувствую это сейчас так сильно, быть может, действительно старею. Однополые браки все еще запрещены законом, и мы не смогли бы усыновить дитя. И это так чертовски несправедливо... Ты, наверное, уже обо всем знаешь, наблюдаешь с небес. Но я жду ребенка. Я правда не знаю, как так вышло, но Дора стала моим самым близким другом, единственным человеком, которому удалось вызвать на моих губах улыбку, рассмешить и помочь двигаться дальше, перестать засыпать пьяным на твоей могиле. Она умывала меня, выкидывала бутылки, заботилась, готовила, разговаривала со мной и выслушивала все страдания до самого утра. Она принесла так много света в мою жизнь, что я ощутил, будто снова могу быть человеком. Мне так не хватало прикосновений, твоих прикосновений, что я позволил ей любить меня. Молясь Господу, что я смогу полюбить ее в ответ. И это произошло. Я так сильно люблю эту девушку. Конечно, ты не просыпаешь однажды утром и магическим образом не меняешь сексуальные предпочтения... Она все ещё остается женщиной. И, конечно, я не могу быть тем мужем, которого она заслуживает. Но она понимает и не давит на меня… Я так сильно хочу, чтобы меня любили, что вновь чувствую себя маленьким изголодавшимся ребенком... Когда я выбрал Тоби, помнишь? Оглядываясь назад, я теперь точно знаю, что любил его за то, сколько заботы он мне дарил. Я ощущал себя менее одиноким. Дора даёт мне то же самое. Но я знаю, что такое настоящая любовь... благодаря тебе. И то, что я ощущал рядом с тобой, каждый раз, когда видел твои глаза. Это было совсем другим. Безусловным, болезненным и бесконечным. Я скучаю по тебе каждый день и молюсь, чтобы ты спал спокойно, свободный и счастливый. Прежде, я боялся разрушить твою жизнь. Хотел отпустить, наблюдать со стороны, как ты стареешь, седеешь и заводишь семью. Со смеющимся ребенком и любящей женой по твою сторону. Почему все перевернулось с ног на голову? Как я мог украсть это у тебя? В другой вселенной, я знаю, мы счастливые, седые и старые, а рядом с нами любимые дети. И там я безгранично и полноценно счастлив. Я буду любить тебя до конца жизни, котенок. Даже в этой жестокой вселенной. И в каждой последующей. Навсегда и до бесконечности твой, Лунатик»
Тедди не смог закончить остальные письма. Это было слишком больно, слишком лично, слишком… обидно. Ему не следовало видеть подобных откровений. Они не предназначались для него. Все, что, как ему казалось, он знал о своих родителях, развалилось в одно мгновение. И его маленькое детское сердечко не могло с этим справиться. Он начал тяжело дышать и плакать, задыхаясь от злости. — Люпин, ты в порядке? — взволнованный шепот прервал его всхлипы. Мальчишка вытер рукавом рубашки свои опухшие щеки и поднёс свет к занавескам. Из темноты появился голова Рейфа. — Я в порядке, — проворчал Люпин, отодвигая письма в сторону. — Отвали. — Ты не выглядишь так, словно ты в порядке, — кровать прогнулась, и длинноволосый мальчик присел на краешек, изучая его лицо. — Что случилось? — Что ты знаешь о Сириусе и моем отце? — выпалил Тедди, глядя в голубые испуганные глаза. — Ты сказал в поезде, что твоя мама упоминала их… Рейф заметно сглотнул, а затем протер слипшиеся веки. — Не так уж и много, я лишь спросил ее однажды о мародерах. Мама говорит, что они были очень близки, и что Сириус и Риму... твой отец, они были действительно... — Рейф сделал многозначительную паузу, с беспокойством глядя на Тедди. — По-настоящему влюблены. Вся школа видела это. Тедди зажмурился, болезненный комок отравлял лёгкие. — Я не знал... — он всхлипнул, злясь на себя, что не мог остановить истерику перед новым знакомым. — Он оставил письма, все там… И это… — Он оставил тебе письма? Это так круто! — Рейф подпрыгнул на кровати, его светлые волосы выпали из пучка. — Нет, это не круто! — Тедди возразил своим все еще таким тоненьким голоском. — Представь, что все твои представления об отце рухнули в один миг! Я думал… Я думал, он любил маму! — Конечно, он любил, — Рейф схватил его за трясущееся плечо. — Слушай, у меня есть старший брат, и я раньше так ревновал! Я был уверен, мама любила его больше. Но однажды она сказала мне... — мальчик сделал глубокий вдох. — Ты любишь всех своих детей одинаково. Никого не меньше или больше. Потому что это твоя семья. И я уверен, твой папа очень любил тебя и твою маму. Он наверняка очень гордится тобой, — Рейф ласково взглянул на голубоволосого, а затем усмехнулся. — Мой брат, правда, кретин. Не знаю, за что она его любит. Тедди тихонько рассмеялся, глядя в эти большие ярко-голубые глаза. И ямочки на щеках… Казалось, словно Рейфа освещало солнце. — Ты думаешь, он гордится мной? — прошептал Люпин. — Конечно! — воскликнул Мартин. — И ты должен гордиться им. Гордись, — светловолосый указал пальцем на письма. — Что теперь ты знаешь о нем чуть больше. Что у тебя есть память о таком герое, как твой отец. Конечно, это отстой, когда взрослые перестают быть идеальными, но кто идеален? Глупо верить, что кто-то будет таким, как ты выдумал в голове. И иногда, когда ты даешь шанс, человек оказывается даже лучше. Другим, но лучше. — Рейф казался таким спокойным и чересчур мудрым для своего возраста. — Думай об этом так… Тебя любят на одного человека больше! Сириус Блэк, наверняка, смотрит на тебя сверху вниз и любит, как собственного сына! Судя по письмам... Вероятно, оно так и было. Блэк очень любил отца. И они хотели ребенка. — Спасибо, — прошептал Тедди и потянулся, чтобы обнять мальчика. Он обхватил Рэйфа крошечными ручонками, вдыхая этот свежий, мыльный запах. И когда Мартин крепко обнял его в ответ... Тедди показалось, словно кто-то укутал его теплым пледом. Все стало таким тихим, спокойным и умиротворенным. Будто солнечные лучи согревают кожу. — А теперь умойся и иди спать, — разорвал объятие Рейф, широко улыбнувшись. — Ты всегда можешь заползти ко мне в кровать, если нужно поговорить. Вот для чего нужны друзья. Люпин усмехнулся и откашлялся, с трудом переводя дыхание. — Тебе не понравится дружить со мной. Голубые глаза хитро уставились на него, и нежная улыбка расплылась на губах. — Это мы еще посмотрим.Конец.