just breathe (don't drown your heart)

Ты даже не успеваешь допить чай. Он врывается шумно, резко, без стука и разрешения — дышит загнанно и спёрто, будто бежал целый квартал. Ты не успеваешь осознать, не успеваешь вскочить или крикнуть — как сова моргаешь; знаешь наверняка, что видишь его впервые, но он пялится в упор — точно не ошибся номером. А потом делает навстречу размашистый шаг. У него нет бейджика, и у тебя дыхание перехватывает от страха; ты подорвалась бы с места, швырнула чайную ложку через всю комнату, но оцепенение по рукам-ногам сковало — только глазами-блюдцами смотришь на незнакомца и мёртвой хваткой за кружку держишься. Ещё момент — он оказывается рядом, хватает за предплечье твёрдо и убедительно, а ты затаиваешь дыхание. Сердце пропускает удар. — Бери щётку и пойдём, — говорит он строго. Вкрадчиво. Не стягивает со стула за волосы, не тычет острым под ребро — просто ждёт и крепко держит, чтоб наверняка. Значит, не душить пришёл: слишком громко дверью хлопнул. Ты пытаешься осмыслить своё положение, боязливо переспрашиваешь: — Пойдём куда…? В ответ получаешь вздох такой вымученный, словно сказала самую глупую на свете вещь. — Домой, т/и. Ты — домой. Имя с губ срывается будто случайно, для тебя совершенно оглушительно, и виснет в воздухе тайною раскрытой; ты чувствуешь, как пальцы на твоей руке смыкаются чуть крепче. Жест нервный, неосознанный — это удивляет, доходит не сразу: поднимаешь взгляд ошеломлённо, на автомате — незнакомец так же строго смотрит в ответ, губы в тонкую линию сжав. Неудивительно: парень себя только что раскрыл. И глаза у него пронзительно-синие. Нет бороды, нет дурацкой шапки, волосы не рыжие — ты подозрительно щуришься, не веришь. В голове сотня вариантов, один сумасшедшее другого, и лишь один о человеке, который мог бы тебя найти, прямо в ухо по имени назвать. Из груди рваный вздох вырывается. Ты не веришь. Джейк замечает узнавание в твоих глазах и безбожно теряется; терпит, конечно — взгляд не уводит, — но ты видишь, как тяжело ему это даётся, и другого подтверждения не нужно. Точно Джейк. Он слегка отстраняется, раздувает ноздри — всё ещё стоит на своём, хотя уже мягче. — Вся полиция в курсе, что ты здесь. Информация совсем не вяжется. Ты сипишь: — О себе бы беспокоился, — невпопад, потрясённо до смешного. Сказать, что тебя это не волнует — всё равно что соврать, но один-единственный вопрос на языке вертится, и ты уже рот открываешь — Джейк вдруг догадывается. Перебивает. — Т/и, пожалуйста. Тебе нельзя быть в Дасквуде, ты сама знаешь. — Тебе тоже, — не в бровь, а в глаз. Он почти болезненно морщится. — Мне тоже. Поэтому собирайся скорее. Я объясню в машине. Его глаза лучатся такой измотанной надеждой, с такой тоской глядят из-под полуприкрытых ресниц, что ты инстинктивно дёргаешься — искренний порыв, однако делаешь над собой усилие в последний момент и замираешь на месте. Решение спонтанное, быстрое — Джейк непроизвольно вскидывает брови от удивления. Рисковый ультиматум. Вместо слов рассматриваешь его всего и не можешь поверить, что первая встреча начинается с какого-то бардака; вместо смеха заливистого — растерянность с досадой в горле комом стоят, и ты позволяешь времени течь, чтобы Джейк понял: сначала вы поговорите посреди горящей комнаты. Даже если обожжёт. — Джейк, ты… — запинаешься, теряешь мысль и кружку на место ставишь с негромким звоном. — Ты умеешь удивлять. Он виновато закусывает щёку. У тебя самой эмоции от волнения путаются, жгут язык — ты тут же жалеешь, что нечем занять руки. Начинаешь издалека: — Все эти серенады о доверии — к чему? Я писала тебе, что собираюсь ехать. Да, ты не мог прочитать по уважительной причине; да, мне всё же стоило дождаться тебя и обсудить этот вопрос, но смысл в том, что я приняла самостоятельное решение, и бум! — ты уже здесь, потому что оно тебе не кажется разумным. Смотришь на дверь, которую минутами ранее чуть с петель не снесло. Чего уж там до разумности. Обратно в глаза ему, ищешь понимания — Джейк слушает, с нечитаемым выражением внимает каждому слову. Совесть больно колет, и ты договариваешь, не с таким пылом: — Я уже вложилась. У меня просто не вяжется, чтобы приехать и сразу же отчалить обратно, понимаешь? — последние карты, честно и уязвимо. — Я не собираюсь переворачивать лес или сдаваться в участок, у меня есть-- — Как ты собираешься избегать их? — перебивает он. Вопрос — риторический. Сердце снова заходится ритмом неровным, и ты вмиг осознаёшь, к чему была эта маска непроницаемости: Джейк нервничает, хмурится, вот-вот сорвётся. — Т/и, я не могу смотреть, как ты ввязываешься в проблемы, которые тебе не по плечу. Одно дело, когда ты дома, другое — когда сама в руки к маньяку лезешь и хвост федералов собираешь. — Это опасно, я поняла, — поднимаешь ладони в примирительном жесте. — Настолько, что ты можешь себе позволить врываться в мотели. — Т/и, — цедит он, наклоняется ещё ближе. — Твоя жертвенность Ханне не поможет. На тебя ФБР сделали чёртов запрос, вот почему я здесь. У тебя мурашки по спине табуном проносятся, запал окончательно гаснет: могла бы догадаться, что дела настолько плохи. Джейк закрывает глаза и шумно выдыхает носом. Не злится. — Посмотри в окно, — просит он, осторожно разжимая пальцы. Ты из оцепенения — в замешательство, но поднимаешься на негнущихся ногах и спешно отдёргиваешь штору. За окном — та же полупустая парковка, ничего нового. Украдкой замечаешь красные следы на своей руке — поджимаешь губы. Джейк тоже смотрит, ты уверена. — Два часа назад от транспортной компании поступило уведомление, — тихо, тщательно выбирая слова пересказывает он. — Какой-то клерк нашёл твоё имя и вспомнил, что оно было в списках. Сообщил об этом полиции, а полиция — ФБР, которые совсем недавно интересовались. Теперь ты догадываешься почему; хочешь услышать подтверждение — вместо него получаешь вердикт. — Я слушал линию. Они будут прямо здесь через двадцать минут. Ты чувствуешь, как Джейк нависает сзади; как всё ещё неровно дышит тебе в затылок, оперевшись на подоконник по обе стороны, словно это знание камнем на него давит. — Не имеет значения, что ты хотела здесь найти и как хорошо собиралась прятаться, — всё тем же низким полушёпотом, с едва различимым разочарованием сквозь стиснутые зубы. — Тебя возьмут под наблюдение и заставят сотрудничать со следствием. — Ты не договариваешь, — одними губами — и сразу же жалеешь: кожей чувствуешь, что это не то, о чём Джейк хочет рассказывать. Только вот стоит он прямо за спиной, а не убеждает буквами по треснутому экрану — вверяет тебе новую головоломку, просит-умоляет разгадать его. — Дело Ханны — не ФБРовский уровень. Джейк замолкает на секунду, даже дышать перестаёт. Ты смотришь на полупустую парковку, на его ладони, сжимающие края подоконника, и ощущаешь ту же звенящую пустоту в голове, когда он признаёт: — Моё дело, т/и.

***

В итоге ты берёшь чуть больше, чем одну зубную щётку. Привычка откладывать на потом, которую так ругала мама, вдруг оказывается полезной — вы с Джейком перекидываете сумки в багажник, и ты, стоя на пыльной дороге у чёрного хода мотеля, снова удивляешься своей везучести. В этот раз без иронии. Да и вообще удивляешься, что до этого дошло: до тебя, Джейка и его аппаратуры, которую он спешно перетаскивает на заднее сиденье, то и дело поглядывая на наручные часы. Чёрные, матовые, — ты бы их и не заметила, если бы он не закатил рукава; ты бы ещё много чего не заметила, если б он не позволил увидеть — в этом весь Джейк. В покере сколотил бы карьеру. Будто спиной чувствуя, как у тебя там шестерёнки крутятся, он на секунду останавливается. Оборачивается, окидывает взглядом прищуренным — ни то от солнца, ни то сам из головы выкинуть не может. Ты кисло улыбаешься в ответ — он запоздало уводит взгляд, рваным движением захлопывая крышку багажника. Значит, второе. Камешек с обочины удобно подворачивается под ногу. — Не знала, что ты водишь, — пытаешься привлечь его внимание, снова заглянуть в беспокойную синеву. Не уверена только, что хочешь там найти, но Джейк не даёт повода замечтаться — упорно избегает зрительного контакта. — Пришлось научиться, — отвечает он без намёка на гордость. Обходит автомобиль, открывает для тебя дверь — каков джентльмен. Ты с усталым вздохом плюхаешься на переднее сиденье. Остаёшься одна. Кожа неприятно липнет к обивке, солнце будто в насмешку слепит через лобовое стекло — заслужила. Наугад протягиваешь руку, выкручиваешь кондиционер посильнее — только и гадаешь, убирая волосы назад, на что Джейк рассчитывал, оставляя ключи в зажигании: уехать с тобой или без тебя? Он тоже не задерживается — сухо прочищает горло, когда щёлкает ремнём, усевшись за руль. Его руки работают быстро, на автомате — ты невольно засматриваешься. Джейк плавно выворачивает на дорогу, что-то переключает, шарит по приборной панели — ты забываешь, что хотела спросить. Слышишь только тихое потрескивание и потому косишь взгляд, еле различая цвета, — как раз вовремя, чтобы заметить пластину таблеток на полпути к бардачку. — Это от чего? — интересуешься как бы между делом. — Что? — выныривает из ваккуума мыслей Джейк. Следит за твоим взглядом, секунду тупит — потом понимающе акает. Всё-таки перепрятывает. — От горла. Ты сдвигаешь брови к переносице. — Как умудрился? Он снова делает это — закусывает щёку изнутри. — Можно сказать, — комично осторожничает, — что с моим образом жизни не разгуляешься. Буквально. Краешком губ улыбается тебе, едва заметно — ты хлопаешь глазами, чуть не укатываясь на коврик от смеха. Кому расскажешь — не поверят, что у Джейка такая самоирония. — Поправляйся давай, — пихаешь его в плечо несильно, хихикаешь сдавленно в кулак. Даёшь понять: «надседать не буду, но лечись». — Спасибо, — выдыхает он расслабленно. Как кот доверившийся. Комфортная тишина укутывает, словно одеяло. А потом вдруг радио оживает, начинает змеёй шипеть. Ты вздрагиваешь, ёжишься: как вилкой по тарелке для твоих ушей, но Джейк не выглядит нисколько удивлённым — наоборот: выпрямляется, всё своё внимание заостряет на этом шуме, ледяной взгляд с дороги не сводя. «Блумгейт, мы на месте. Приём». Ты только и успеваешь поймать отвисшую от удивления челюсть. Незнакомая фамилия, незнакомый голос — на Джейка не оглядываешься, чтоб не отвлекать тупым выражением лица; и без того доходит: это — полицейская частота. А в багажнике, дай бог, не огромная установка для взлома Пентагона. Чем он вместо сна занимался? Прослушивание длится ещё бесконечно долгих полчаса: переговоры о том, что тебя не оказалось на месте; о твоём недопитом чае и о парне с ключами, который ничего не знает, только хлопок двери слышал. Всё время ты чувствуешь себя жутко неуютно, от каждого включения в эфир вздрагиваешь — будто схватили за шкирку и не отпускают. К такому сложно привыкнуть. Ты надеешься, что не придётся. В какой-то момент Джейк решает, что, видимо, услышал достаточно — выкручивает громкость до нуля и вдавливает педаль газа до красной отметки. Ты тоже решаешь, что с тебя достаточно. — Есть смысл спрашивать, как нашёл меня? — поворачиваешься к нему всем корпусом, насколько это вообще возможно. Джейк кидает на тебя быстрый, резкий взгляд: мыслями ещё далеко, только возвращается на землю. — Ты же понимаешь, с кем говоришь? — с намёком на усмешку уточняет он. Ах, дежавю. Умиленная улыбка сама расцветает на губах, и ты хочешь опять вместе с ним посмеяться, но усталость сдавливает горло без жалости. В итоге не находишься, чем ответить. Всё не то. — Они резко отстали от меня через неделю, — сам заговаривает Джейк, удерживая тебя от залипания в одну точку. Убеждается через зеркало, что ты слушаешь, и продолжает: — Просто взяли и испарились. Очень подозрительный финт, но тогда я расслабился, раз подвернулся шанс. Первым делом решил проверить тебя. Прочёл сообщения. — Не оценил, да? — Мягко говоря. Ты складываешь руки на груди. — Что потом? — Потом я запаниковал, — признаётся с досадой явно на самого себя, — и понял, что у меня всё это время была дыра в шифровании, а они этим даже не воспользовались. — И? — И я сложил два и два. — То есть, они переключились на меня, потому что… — Это моя вина, т/и, — выпаливает на одном дыхании Джейк. Его слова — хуже ледяной воды поутру; ты по-рыбьи открываешь-закрываешь рот, смотришь на него неверяще, с возмущением и беспокойством — хочешь то ли треснуть посильнее, то ли сдавить в объятиях до хруста. Джейк себя изнутри жрёт, за все грехи на плечи взваливет крест, а ты просто смотришь: на стыдливо поджатые губы и слишком холодный взгляд. Это неправильно. Это беспомощно. — Не говори так, — с тяжёлым сердцем просишь, тянешься за руку взять, хотя бы за рукав уцепиться, — вдруг останавливаешься. Джейк — тикающая бомба, и ему нужно пространство. — Всякое дерьмо случается, понимаешь? — Всякое дерьмо могло не случаться, если бы я-- Дело пахнет жареным. — «Бы» мешает, Джейк! — прикрикиваешь, для убедительности всплеснув руками. — Сюрприз, мы не можем изменить прошлое, но ты только что, не знаю. Спас меня? Так что кончай с самокопанием. Мы вывезем. Он вздыхает: тяжко, медленно и полной грудью. — Я не был в Дасквуде всё это время, если ты хотела знать. Тебя обижает смена темы. — Джейк… — Т/и, я тебя понял, — говорит — как режет, с жалостью в глазах. — Правда. Но давай потом договорим. Это сложно. Ты только тогда замечаешь, как крепко он сжимает руль: словно за остатки самообладания цепляется, до побелевших костяшек. Впереди долгая дорога.