***
Прошло три года после войны. Три чёртовых года. А она никак не могла смириться со смертью змееподобного существа. Ей снилось, будто Пожиратели сейчас врываются в её комнату и кидают в неё зелёный луч. А она умирает. Закрывает глаза и не чувствует ничего. Потом просыпается. Тяжело дышит. И ложится вновь, но уже боясь закрывать глаза, потому что страх оковывал её тело, но спать так предательски хотелось, ведь сон — это обычная человеческая потребность. Вообще Гермиона никогда не придавала особого значения снам. Она считала что это просто подсознание человека выдаёт ему либо воспоминания, либо его самые сильные желания. А иногда она считала, что это лишь мысли человека перед сном. Но чем чаще она об этом думала, тем больше вариантов у неё появлялось, поэтому она говорила себе, что это ужасно глупо — думать о подобном. Но в последнее время ее стали одолевать тяжелые мысли все сильнее. Ей снилось одно и тоже. Пытки Беллатрисы. Во сне она говорила ей, какая она жалкая и мерзкая, как она ненавидит её и таких как она, грязнокровок. И она повторяла какие-то непонятные Гермионе слова. Словно заклинание, которым их учил Крауч-младший на четвёртом курсе. Но что это за заклинание ей пока что понять не удавалось и сколько бы она не пыталась об этом думать и вспоминать все книги, перечитанные ей из запретной секции, то на её памяти такого в них не было совсем. А дальше она вновь просыпалась и ощущала чьё-то присутствие рядом. Будто кто-то наблюдает за ней. Дверь щёлкнула и вошли Джин и Эдвард. — Гермиона, всё… нормально? — спросила Джин. Нормально. Как она смеет произнести это слово. В их жизни никогда ничего не было нормально. Нормальные люди не выпивают каждый день, жестко обращаясь со своей родной дочерью. Нормальные люди — это все, кто угодно, но не Джин и Эдвард Грейнджеры. — Да, мама, — сухо ответила Гермиона. «Нет» — кричало ей сознание. Ложь во благо. Как же знакомо. Лгать зачастую полезнее, чем говорить правду. Потому, что так мы морально убиваем и себя и человека, которому мы лжём. — Так, это не может продолжаться вечно, мы абсолютно ничего не знаем о твоём этом… магическом мире и знаешь ли порой это пугает, когда твоя дочь кричит, как резанная и ты не можешь нормально спать. Знаешь, нам с мамой порой кажется… что ты психически не здорова. — С чего ты… — Да с того, что ты даже выглядишь, как… психобольные, только у них ещё белая одежда и… в общем, принимай какие-то меры или… их примем мы с твоим отцом, — сказала Джин холодно глядя на дочь. Гермиона действительно выглядела не очень. Тёмные круги залегли под глазами, нездорово худощавое лицо, на котором четко были видны скулы. Волосы она конечно расчёсывала, но сейчас они были похожи на гнездо, как на её первом курсе в Хогвартсе. Наверное маглы бы решили, что она заболела болезнью часто встречающейся у них, называемой «анорексией». А девушку абсолютно не заботил её внешний вид. Она часто глубоко уходила в себя и конечно же много читала. Она даже задумывалась пойти к магловским психологам, куда часто направляли её родители. И она всё время думала, что дело было в ней. Гермиона постоянно повторяла себе, что лишь она виновата во всех своих истериках, в ссорах с родителями и упорно старалась сдерживать эмоции. Но как только мама и папа кричали на неё, она вновь уходила к себе, закрывала рот ладонью и плакала. Беззвучно. Но внутри у девушки будто ломалось всё. Каждый раз она, будто уходила на дно Марианской впадины и размещалась там, пока все слёзы и рыдания не выйдут наружу. Вот тогда на чувствовала себя ненужной, выкинутой в мусорку куклу, которую сломали, предварительно достав все конечности изнутри. Почему она не ставила заглушающее? Ответ довольно прост. Родители «потеряли» её палочку. И сколько бы раз она не призывала её с помощью стандартного «Акцио» не срабатывало никак. Как же так вышло, что родители «потеряли» её палочку? Вопрос остается открытым. Вопрос этот непосредственно к Джин Грейнджер. Однажды Гермиона пришла домой и не смогла найти свою палочку, а спросив у матери где она, услышала в ответ, что та не в курсе, просто прибирается в квартире и не видела её. Тогда у Гермионы началась паника. А как приходить к Гарри? К Рону? К Джинни? Они же были единственным её спасательным кругом от родительских мук. Да, они её прекрасно понимали, давали ей советы и отвлекали её, обсуждая старые школьные времена. Часто к ним приходил и Драко Малфой. Правда он ни разу не видел Гермиону расстроенной и холодно с ней здоровался, а потом они все вместе беседовали по-дружески. Гарри, Гермиона и Рон оправдали Нарциссу и Драко Малфоя на суде. Конечно, они оба были им безмерно благодарны, так они остались в дружеских отношениях. Люциуса же приговорили к 10 годам Азкабана. Нарцисса поначалу грустила из-за этого, но затем она вновь улыбалась и разговаривала с ребятами на самые разные темы. На самом деле, Нарцисса была действительно интересным собеседником. Когда её спросили про мужа, она лишь ответила, что «он испортил жизнь моему сыну», но всё же она призналась, что до сих пор любит его. Но Гермиона мало знала о любви, поэтому, когда Нарцисса говорила об этом, она лишь отворачивалась к окну, стараясь не выглядеть подозрительно. За долгие годы она научилась управлять своими эмоциями, скрывать их от окружающих, даже от друзей, поэтому и в разговорах с миссис Малфой это не оказалось проблемой. В такие моменты Гермиона ощущала на себе взгляд Драко, игнорируя его. Малфой в свою очередь пытался понять почему она закрывается от всех, хотя ему были предельно ясны мотивы этой маски, но это же Гермиона Грейнджер, неужели Гриффиндор умеет прятать эмоции? В любом случае, предаваясь этим воспоминаниям сейчас, она осознала, что уже ровно год не видела друзей. По всей видимости, её родители заблокировали все виды почты и она никак не могла связаться с мальчиками и Нарциссой. Гермиона очень тосковала по ним. По всем ним, особенно по Нарциссе Малфой. Она была прекрасной и её общение с Гермионой было точно таким же. Они обсудили множество интересных тем. У Нарциссы, как заметила Гермиона, было очень интересное мировоззрение. Их точки зрения во многом расходились, но они в большинстве случаев находили компромисс, а в конце их беседы они неловко обнимались и Гермиону грело это чувство. Проанализировав, все их разговоры она поняла, что Нарцисса лучшая женщина из рода Малфоев. Нарцисса Малфой очень много рассказывала Гермионе о Драко. И в её рассказах она не узнавала того напыщенного юного Слизеринца с чрезмерным эго. Она очень любила своего сына; это Гермиона поняла сразу. Но на её отношения с Малфоем это никак не повлияло. Она лишь несколько раз ловила на себе его взгляды, да и сама иногда поглядывала на него, не понимая что за человек перед ней сидит? Сейчас же сидя в комнате она размышляла над тем, что ужасно скучала по своим друзьям, а тем более по Нарциссе и, возможно, даже по Малфою. Хотя нет, это уже слишком. Ещё чего, гордая Гриффиндорка скучает по эгоистичному хорьку? Но по остальным она скучала очень сильно. Ведь никто не может заменить ей старых друзей.***
На дворе была середина августа, Гермиона готовилась ко сну. Она сидела у окна и смотрела на звёзды. Она любила разглядывать их, ведь каждая ей напоминала кого-то. Невольно она вспоминала все славные моменты с людьми, которых сейчас заменяли звезды. Она увидела три ярких звезды и сразу подумала о Золотом Трио. Они сияли ярко, словно держались друг за друга. Следом за ними были две звезды одна маленькая, а другая побольше, будто мама, оберегающая своего сына. Эти две звезды напоминали ей Нарциссу и Драко. Шатенка зевнула и поняла, что пора отправляться в постель.***
Гермиона лежала на полу Малфой Менора и кричала. — Ты чёртова грязнокровка, —послышался голос над ухом. Беллатриса. В её глазах читалось безумие и отвращение. — Как же я ненавижу подобных тебе. Ты, жалкая, маленькая дрянь, чёртова подружка Поттера, ты будешь умирать медленно и в муках, а если нет, то пусть этот день запомнится на всю твою никчёмную жизнь, — сказала Лестрейндж. — Пожалуйста, не надо, — умоляла Гермиона, зажмурившись, стараясь не видеть лица безумной женщины. — Ооо, ну же где твоя Гриффиндорская храбрость? Правильно она сдохла вместе с тобой. Где же твой Поттер или рыжий ублюдок? Ты никому не нужна, Грейнджер. Тебя ненавидят все. Твои друзья забыли и о тебе, а твои родители презирают тебя и сейчас ты кричишь здесь, но ты беспомощная тварь, тебя никто и никогда не полюбит, все лишь пользуются тобой. И ты довольна такой жизнью, — кричала в лицо шатенке Беллатриса. — Прошу отпу… — Nunc anima mea vobiscum dividentur vitae. Mudblood Granger sit pars animae et mori in corde meo. Et non erit. — Неее…***
Гермиона проснулась и тяжело дышала. Голос охрип. Значит кричала громко. Опять. Родители спят, это её радовало. Надоело. Почему судьба распорядилась именно так? Где же друзья с которыми было хорошо и спокойно? Она была уверена, что Гарри на Гриммо, потому что он говорил всем, что однозначно останется там. Он планировал растить детей, жениться и просто жить на Гриммо. Мерлин, как она скучала по нему. По ним. По всем ним. Они были необходимы сейчас ей, как глоток воздуха для человека который тонет, потому что не умеет плавать. Прожить год в одиночку находясь с двумя демонами в отчем доме было настоящим адом для девушки. Ее персональный котел на последнем кругу ада. Ей порой так хотелось ощутить хоть немного любви. Даже дружеская уже потихоньку забывалась. Гермиона отдышалась, тяжело вздохнула и вновь провалилась в царство Морфея. Одно было точно ясно: ей было тяжело. Морально тяжело.***
Следующим утром Гермиона достаточно поздно проснулась и спустилась вниз. Есть не хотелось совсем. — Ну что ты, как чучело, плетёшься иди есть уже, — строго сказал Эдвард Грейнджер. — Не хочу, папа. — Дерзить будешь своему очкастому недоумку. Сил спорить не было совсем, потому что сны поглощали её энергию. И вроде бы всё должно быть наоборот, во сне мы обычно отдыхаем, но видимо жизнь Гермионы Грейнджер была антитезой. Она-лишнее звено в цепочке магического мира, по мнению всех аристократов. Да кто она там и кому нужна например сейчас. Но за своих друзей она заступится всегда, как например сейчас за Гарри: — А ты бы рот свой держал на замке, отец, ты лишил меня всего! И да будь добр отвали от меня хоть сегодня. Эдвард хмуро посмотрел на дочь, но на удивление промолчал. — Дочь, мы с твоим отцом уезжаем завтра днём, но не надейся… — Мама, ты думаешь я так плохо вас изучила за этот год? Думаешь не знаю на что вы способны? Я потеряла надежду и веру в себя, собственные силы. Я поняла мне опять стоит быть тише воды ниже травы. Всё. Урок усвоила. Всем доброго утра, кстати. Желаю, чтоб ваш рабочий день прошёл отвратительно. — Мы тебя не так воспитывали, Гермиона, — отозвался Эдвард. — Да? А мне плевать, папочка, как вы меня там воспитывали, чтоб вообще подобное воспитание горело в аду в самом адском пламени вместе с вами двумя. Ненормальными. Чокнутыми. Идиотами, больными на всю голову. И с этими словами она рванула в комнату, оставив родителей наедине. Она слышала какие-то оскорбления в свой адрес, но уже было плевать, честно. Бывшая гриффиндорка села у окна и задумалась. Уезжают. Прекрасно. Внутри неё возникло какое-то странное, давно забытое чувство. Надежда. Вот что это было. Надежда сбежать отсюда хоть куда-нибудь. Пожалуйста. Итак, впервые за год она вспомнила, что когда-то являлась самой умной ведьмой столетия. «Что ж пора проявить свой блестящий ум в действиях», — подумала Грейнджер и погрузилась в свои мысли вновь. Может всё-таки что-то вернёт прежнюю Гермиону Грейнджер к жизни обычного человека, а не узника ада, то есть дома семьи Грейнджеров.