And no one's gonna save you from the beast about to strike (Because you live with them)

Чонин уставился на свои онемевшие руки. Он сидит в своей кровати, отрешенно глядя на то, как его большие руки лежат на мягком одеяле. Он не знает, что делает. Не знает, что ему сейчас делать. Он еще не совсем привык к своей новой спальне и ее содержимому. Его глаза метнулись к черному прямоугольнику на его... как там называется эта деревянная штука? Ах да, столик. Матовый черный ящик имеет яркие, постоянно меняющиеся цифры на нем; по-видимому, это называется часами, и именно так люди определяют время. Он находит этот предмет совершенно ненужным, так как он вырос, определяя время через различные положения солнца в небе. Но сейчас он не может оторвать от часов глаз, ошеломленно глядя, как тикают перед ним минуты. 15:28 15:33 15:39 Чан и Уджин сказали, что вернутся к 16:30 — к счастью, осталось совсем немного времени до их возвращения. Он умолял Чана и Уджина позволить ему сопровождать их в их поручениях, но они настояли, чтобы Чонин остался дома и отдохнул. Румянец смущенного жара все еще был на его щеках, оставшийся от его пограничного истерического припадка на предложение пары остаться дома. Он старался быть зрелым и спокойным перед лицом своего самого страшного кошмара. Но он не мог сдержать слез, когда два самых старших члена ковена умоляли его отдохнуть в постели, а не тащиться вместе с ними. Он такой ребенок. Он не может прожить и дня без слез, когда Чан и Уджин покидают его, даже на несколько минут. Он хочет ударить себя, хочет усилить и без того рубиновый оттенок щек тяжелой пощетиной. Он не хочет обременять пару, но ничего не может с собой поделать. Он пришел к оцепенелому принятию того факта, что он, вероятно, никогда не будет чувствовать себя в полной безопасности, если только не будет с вампиром и духом природы. Боже, он такая обуза. В такие моменты Чонин мечтает, чтобы тот охотник просто убил его, как и всю его стаю. По крайней мере, он не будет чувствовать вину, по крайней мере, тогда невероятно доброй паре не придется постоянно беспокоиться о том, чтобы угодить его чрезмерно хрупким эмоциям. Он перевел взгляд с часов на шкаф. Очевидно, именно там люди хранят свою одежду, которая, как и большинство их "предметов первой необходимости", кажется совершенно ненужной Чонину. Дверь оставлена слегка приоткрытой, позволяя полоске чернильной тьмы приветствовать его. Он вздрогнул, по спине пробежали ледяные мурашки. Чан каждую ночь проверяет крошечную комнату на наличие монстров, а также небольшое пространство между каркасом кровати и деревянным полом. Он никогда их не находит. Чонин все еще боится, что они там, что они просто эксперты по уклонению от любопытных глаз вампиров, и они скоро выползут из темноты, чтобы выстрелить единственной серебряной пулей между его грудной клеткой. Чонин, можно с уверенностью сказать, терпеть не может спать один. Когда он еще жил в лесу со своей стаей —когда они были еще живы — они все спали вместе в одной большой, любящей куче. Конечно, иногда там пахло мокрой собакой и пьянящим ароматом мокрого мха, но всегда было тепло и безопасно, и это был дом. Но человеческие мальчики его возраста спят сами по себе, в своих собственных спальнях. В комнате с кроватью. Без кого-либо еще. Чонин скучает по знакомым пещерам, которые он раньше называл домом, он отдал бы все, чтобы вдохнуть этот запах, который, вероятно, перевернул бы желудок любого другого. Но все это исчезло, вырванное у него, как и у членов его семьи, превратившись в мимолетные воспоминания и извращенные кошмары. Неудивительно, что мальчик-волк проводит больше времени, уютно спя между Чаном и Уджином. Иногда, когда действительно тревожный ночной ужас вспыхивает за его веками, он не спит до рассвета, шепчась с Чаном. Поскольку вампир не спит, ему нечем заняться. Они говорят обо всем и ни о чем, стараясь, чтобы их приглушенные голоса не были слышны тихо спящему Уджину. Чонин понимает, с небольшим электрическим толчком, что он действительно должен поблагодарить Чана за то, что тот составил ему компанию в течение всей этой мрачной ночи. Он не знает, что бы он сделал, чтобы побороться с кошмарами, которые преследуют его. Человеческий мир так странен. Конечно, Чонин не был полностью невежественен в бесконечных хитросплетениях городской жизни – он рискнул отправиться в город со своей матерью один или два раза, но это было только ненадолго, чтобы купить одежду для стаи. Они никогда не покупали человеческую еду или питье; это казалось извращенным и совершенно неправильным для оборотня не жить полностью за счет леса, который вы называете домом. Чонин вспоминает свою первую полную ночь в ковене, и как он неловко сидел за обеденным столом, тупо глядя на свой первый в жизни человеческий ужин. Он привык к сырым ягодам и равным образом к висцеральному оленьему мясу, поэтому был совершенно ошеломлен приготовленным и от души приправленным разложенным на столе. Чан выжидающе посмотрел на него, рассеянно вертя в руках бокал с густой рубиново-красной кровью. Чонин глотнул воздух, едва не подавившись слюной, потому что чувствовал себя чертовски не в своей тарелке. Он осторожно схватил металлическую вилку, аккуратно положенную рядом с полной тарелкой, и тут же отшатнулся в агонии. Посуда была сделана из серебра. Он должен был знать лучше. Кожа на ладони Чонина мгновенно вспыхнула болезненной сыпью гневных рубцов — его рука выглядела так, будто ее облили кислотой. Другие парни в ужасе смотрели, как Чонин бессознательно отбросил вилку со стола, как будто она могла ударить его насмерть— что, учитывая более длительный контакт, вполне могло случиться – сжимая свою жалящую руку, когда слезы начали покалывать его глаза. Чан вскочил и мгновенно вернулся, держа наготове антисептик и холодный компресс из их аптечки. Он легко очистил и обработал раны, прежде чем завернуть руку в плотный защитный слой марли. Чонин просто беспомощно смотрел; именно так он испортил их первый совместный ужин из-за своих волчьих качеств. — Извините, я не очень голоден, — сказал Чонин, слегка всхлипнув, когда ядовитый ожог, покрывавший его ладонь, наконец утих. Чан сочувственно кивнул и отправил Чонина в постель со стаканом теплого молока и меда. На следующий день Чан купил три пакета всякой пластиковой утвари, какую только можно себе представить. Через четыре дня после этого они с Чонином выбрали несколько искусно вырезанных бамбуковых ножей и вилок. Будучи родом из самого сердца природы, неудивительно, что Чонин больше склоняется к мягкому дереву, а не к сверхъестественному мерцанию пластика. После того несчастного случая с проклятой серебряной вилкой, Чонин действительно наслаждался их ночными ужинами. Он любит разговаривать со своими товарищами по ковену, с удовольствием жуя вкусные обеды, приготовленные Уджином и Чаном. Приготовленная еда намного лучше, чем игривый вкус сырой оленины. Бесконечные новые вкусы – это один из аспектов человеческого общества, на который Чонин никогда не будет жаловаться. Он смеется над глупыми шутками Джисона, внимательно слушает, когда Минхо жалуется на то, что у местного аптекаря нет определенной травы, необходимой ему для зелья. Однако ясно, как божий день, что Чонин еще не привык к другим членам ковена. Во время разговора с Чанбином его улыбка натянута и полна опасений, несмотря на все его усилия создать видимость нормального взаимодействия. Чонин не может винить себя за то, что был слегка напуган жнецом. Детская личность Джисона позволяет Чонину бессознательно ослабить свою бдительность, и никто не является истинно способный противостоять глупой, буйной личности демона – даже такому замкнутому, как Чонину. Но он знает, что все будет становиться для него все более странным. Чан усадил Чонина два дня назад и объяснил ему, что ему, вероятно, придется записываться в школу. В конце концов, он уже почти подросток и, по общему признанию, не имеет никаких полезных знаний о том, как жить в человеческом мире. Мысль о посещении человеческой школы заставила его желудок скрутить тугой узел беспокойства, но он знал, что вампир, вероятно, прав. Теперь он член человеческого общества, и он не может себе представить, как далеко он продвинется, когда его единственное практическое знание на выживание, – это убийство оленя и вытаскивание его органов менее чем за пять минут. Неизбежное зло. Вот что Чонин думает о предложении пойти в человеческую школу. Но ковен устроил Чонина в школу, и он пойдет туда в середине осеннего семестра, а это значит, что у него, к счастью, есть достаточно времени, чтобы акклиматизироваться, прежде чем его отправят на первый год обучения. Его кожу начало покалывать от безошибочно узнаваемого холодка мурашек. Ему так холодно, несмотря на то, что он полностью закутан в свое толстое одеяло. Он скучает по Чану и Уджину, понял он с тяжелым вздохом. Это не удивительно, поскольку он обнаруживает, что жаждет их знакомых объятий и утешительных личностей после всего лишь нескольких минут отсутствия. Чонин невольно оторвал взгляд от шкафа и перевел его на неоновые цифры на часах. 15:48 Скоро. Они вернутся достаточно скоро, но Чонин готов считать каждую секунду, пока часы не пробьют то магическое число, к которому они обещали вернуться. Дрожащий вздох сорвался с его губ, прежде чем он пошевелил гибким телом под одеялом, чтобы немного облегчить изолированное тепло, которое, казалось, намеренно игнорировало его холодную плоть. Он уже собирался снова посмотреть на часы, как вдруг услышал за дверью два голоса.

‹›‹›‹›

— Мы должны что-то сделать, Минхо! Мы же не можем оставить бедного ребенка на весь день в его комнате! — прошептал Чанбин темному магу, нахмурившись. Два парня неловко стоят за закрытой дверью Чонина, храбро стараясь, чтобы их приглушенные голоса были как можно незаметнее для мальчика-волка в комнате. — Я знаю, Бин, но что мы можем сделать?! Ты видел, как он был в истерике, когда Чан и Уджин ушли, как мы можем заставить его чувствовать себя лучше? — возразил Минхо, и в его острых глазах промелькнуло такое же беспомощное разочарование. — Вот именно! Они еще не скоро вернутся, так что у нас еще есть время хотя бы попытаться его подбодрить! — ответил Чанбин, сжимая свои изящные руки вместе и умоляя Минхо сдаться. Сдаться чему именно? На этот вопрос сами парни хотели бы получить ответ. Эти двое, надо признать, в полной растерянности. Они, конечно, не такие заботливые и утешительные, как Чан и Уджин, но они не могут с чистой совестью оставить Чонина одного в его комнате – особенно после его более чем расстроенного поведения во время временного отъезда других парней. У них еще не было взаимодействия с их новым членом ковена, поскольку он либо молча изолирован себя в своей спальне, либо находится всегда рядом с Чаном или Уджином, как будто он хирургически прикреплен к ним. Но они так сильно заботятся о мальчике, даже если их отношения не получили самого... непосредственного начала. Но что более важно, они обязаны показать ему, что всегда будут рядом с ним – даже если он предпочитает компанию старших членов ковена. Они любят его, и ему придется с этим смириться. Нравится ему это или нет. Юный мальчик-волк, кажется, находится в почти постоянном состоянии отчаяния. Теперь кульминацией стал приступ серьезного беспокойства о разлуке с Чаном и Уджином. Конечно, они не могут винить бедного ребенка. Минхо, в конце концов, проворчал в знак согласия, несмотря на то, что беспокойство все еще сжимало его живот. Он... не очень хорош в этом. Он не самый искусный в утешении тех, кто страдает, и его саркастическое остроумие и сухой юмор чаще всего заставляют людей чувствовать себя хуже. Последнее, что он хочет сделать, это расстроить Чонина больше, чем он уже расстроен. Теперь Джисон. Джисон очень хорош в этом. Почему этот демон не рядом, когда он так нужен Чонину? Словно почувствовав его опасения, Чанбин положил руку на плечо Минхо, и легкая улыбка тронула его полные губы. — Ты будешь великолепен, Минхо. Помни! Главное – это мысль, — прошептал он, тихонько похлопывая Минхо по руке, как будто его собирались отправить в зону боевых действий. Чанбин слишком хорошо знает Минхо; он смог заглянуть прямо в психею, осознав его глубочайший страх, просто бросив быстрый взгляд на тревожный блеск в его глазах. Минхо попытался сдержать смущенный румянец. Да, мысль, которая имеет значение. Сейчас главное-не травмировать ребенка, — подумал Минхо, судорожно сглотнув и бессознательно заламывая пальцы. Затем до парней дошло, что на самом деле они не знают, что делать дальше. Они все еще за дверью Чонина, но с таким же успехом могли бы окаменеть на месте; ни один из них не мог набраться смелости повернуть дверную ручку. Ни у кого из них не хватило духу даже постучать. — Ну, гм, я думаю, что должен... — начал было слабо говорить Чанбин, но тут его прервал предательский скрип поворачивающейся дверной ручки. Изнутри. Дверь приоткрылась, и на них настороженно уставился не кто иной, как Чонин. Его едва можно было разглядеть сквозь щель, которую он приоткрыл, но этого было достаточно, чтобы увидеть повреждения, нанесенные мальчику изнутри. Глаза мальчика-волка все еще слегка покраснели и выглядят почти тошнотворно измученными для его возраста. Под глазами у него были фиолетовые пятна, как будто на коже были синяки. Его бледно-розовые губы потрескались и покрылись запекшейся кровью от того, что он нервно кусал их. Он выглядит так, словно прошел через Ад и вернулся обратно. — О-о, Чонин! — нетерпеливо воскликнул Чанбин, пытаясь (и потерпев неудачу) выглядеть как обычно – не так, когда они трусливо стояли за его дверью в течение последних пятнадцати минут. — Привет... Э-э... Я слышал вас, ребята, — пробормотал Чонин, рассеянно трогая свои шоколадно-коричневые волосы. Минхо почувствовал, как его кровь превратилась в ледяные реки в его венах от этого простого заявления. — Т-ты слышал?! Как! — Чанбин не мог удержаться от хныканья, преувеличенно топая ногой, как ребенок. Его детские действия вызвали крошечную улыбку у Чонина – она ненадолго мелькнула на его бледных губах, прежде чем исчезнуть, но она все равно была. Оборотень пожал плечами, его непостижимо темные глаза смягчились. — У оборотней очень хороший слух, — произнес он, и еще одна крошечная улыбка тронула его губы. — К тому же вы, ребята, довольно шумные, — продолжил он с озорным смешком, в его глазах появился новый лукавый блеск. Чанбину нравится этот блеск игривости, несмотря на застенчивый румянец на собственных щеках. Он хочет видеть больше этого, а не блеск печали, который обычно застилает глаза ребенка. Он с радостью справится с ударами, нанесенными его эго. Чанбин и Минхо все еще издевались в унисон, возмущенно скрестив руки на груди в притворном оскорблении. К их огромному облегчению, с губ Чонина сорвалось еще больше воздушных смешков. Значит, все, что им нужно сделать, это вести себя как идиоты, чтобы заставить Чонина смеяться? Достаточно легко – в любом случае, это их постоянное состояние. — Ну, мы просто подумали, не могли бы мы немного поболтать с тобой, если ты не против? Пока не вернутся Чан и Уджин? — Минхо взял на себя смелость задать вопрос так невинно, как только мог, чтобы дать понять, что это полностью решение Чонина. Оборотень, казалось, был слегка озадачен внезапной просьбой, его глаза слегка расширились, прежде чем сфокусироваться на том месте, где стены встречались с деревянным полом. Теперь настала очередь Чонина позволить лихорадочному оттенку окрасить его щеки, пока его бледная кожа не стала выглядеть так, словно ее поцеловали летние вишни. — К-конечно, входите.

‹›‹›‹›

Не будь неловким. Не будь таким странным. По крайней мере, не больше, чем ты уже есть, — мысленно повторял Минхо, как мантру, когда они с Чанбином вошли, чтобы плюхнуться на кровать Чонина вместе с ним. Они сидели на краю кровати, а мальчик-волк нырнул под одеяло и, прислонившись к спинке, смерил их непроницаемым взглядом. — Ну, Чонни, как дела? — Чанбин – слава богу – начал первым, позволив Минхо, как мог, отогнать комок нервов, гудевших в его теле. Чонин молча обдумывал этот вопрос. — Я в порядке, — в итоге ответил он. Однако Минхо и Чанбин знают, что это далеко от истины. Чонин не в порядке. Но они не будут настаивать на обратном, довольствуясь безмолвным кивком, когда их губы приподнимаются в самых не угрожающих улыбках. Минхо и Чанбин постарались сохранить последовавшее за этим молчание как можно любезнее. Но это было сложно, учитывая, как Чонин практически сжимается в себе с каждой проходящей секундой. Бедный ребенок выглядит таким смущенным, его большие руки нервно перебирают свободные нити на краю одеяла, в то время как его острые глаза сосредоточены исключительно на чем-то, кроме двух парней на его кровати. Минхо больше всего на свете хочется, чтобы Чонин снова улыбнулся. Он покусал нижнюю губу между зубами и послал Чанбину беспомощный взгляд, который переводился как "это действительно плохо, и я хотел бы, чтобы это одеяло поглотило меня целиком прямо сейчас". Чанбин, кажется, понял задумчивый блеск в глазах Минхо и послал ему сочувственную, хотя и напряженную, улыбку. Минхо должен что-то сделать, должен что-то сказать. Но он просто не знает, что именно, и это не может не расстраивать. Он просто хочет сделать все лучше, но не знает, как сделать такую, казалось бы, простую вещь. Но тут его осенило. Своего рода откровение. Это может быть рискованно, но почему он не подумал об этом раньше? Он сделал резкий вдох, готовясь. — Знаешь, Чонин, — начал Минхо, протягивая руку, чтобы сжать одну из рук Чонина в своих– эффективно встряхивая мальчика-волка от его беспокойного ковыряния в ткани одеяла. Чонин напрягся от неожиданного контакта, его губы приоткрылись в удивлении, а глаза поднялись в восторженном внимании. — Мы с Чанбин тоже потеряли наши семьи, — заявил Минхо с почти болезненной простотой. Брови Чанбина в ответ поднялись до самой бахромы густых черных волос, прежде чем одним плавным движением сбросить шок с лица. Он встретил Минхо утвердительным кивком; это хорошо. Это то, что им нужно, чтобы сломать невозможно толстый лед. Бледно-розовые губы Чонина приоткрылись от этих слов, его глаза вылезли из орбит, когда они быстро метались между двумя парнями, сидящими перед ним. — П-правда?! — удивлённо спросил Чонин. Минхо кивнул в подтверждение, его темные глаза сверкали, как будто каждый квадратный дюйм его радужки был украшен драгоценными камнями. По правде говоря, все никогда не бывает так просто. За прямым утверждением лежат непостижимые слои сложных нюансов. Все никогда не бывает так просто, особенно когда речь идет о сверхъестественном. Чанбин может только предполагать, что большинство, если не все, из его семьи все еще живы и здоровы в каком-то неизвестном уголке страны. Но они были начисто стерты из его мозга, полностью вырваны из его воспоминаний вместе с любыми другими остатками его человеческой жизни. Он мог бы пройти мимо дома своего детства на праздной прогулке и даже не догадаться. Можно сказать, Чанбин сирота. Ситуация Минхо смутно похожа, хотя и с менее преобладающей темой смерти. Мать Минхо, конечно, все еще брыкается в царстве живых. Он не видел ее с того дня, как она вышвырнула его из дома, не удостоив даже сочувственным взглядом. Он не помнит, когда видел ее в последний раз, и надеется, что больше не увидит. Его мать для него больше чем мертва, так что во всех отношениях Минхо тоже сирота. Но они нашли свою семью вместе с ковеном. И парни могут только пожелать падающей звезде, чтобы Чонин в конце концов позволил найти и себя. — Совершенно верно. Конечно, мы были в совершенно других обстоятельствах, чем ты, но и у меня, и у Чанбина больше нет собственных биологических семей, — несмотря на ужасающее содержание слов Минхо, каждый слог звучал пропитанным сладким клеверным медом. Чонин просто сидел, явно ошеломленный. Минхо не удивился бы, если бы с его губ потекли струйки слюны, учитывая, что его рот все еще висит открытым в оцепенении. За ошеломленными глазами Чонина можно было практически видеть, как бешено крутятся шестеренки; его синапсы работали сверхурочно, пытаясь собрать воедино головоломку, быстро обретающую перед ним форму. Минхо не удивился бы, если бы пар начал вырываться из покрасневших ушей Чонина, от чистой силы его шатающихся мыслей, бьющихся о его череп. Бедный ребенок сейчас больше похож на глючащую компьютерную программу, чем на что-либо другое. Ошибка 404: Чонин перестал работать. Пожалуйста, выключите его и снова включите, чтобы решить эту проблему. Теперь настала очередь Чанбина кивнуть в знак согласия, встретив Чонина с явно понимающей улыбкой. — Мы знаем, через что ты проходишь, мы знаем, как тяжело потерять единственную семью, которая у тебя была, — пробормотал Чанбин, слова смутно заглушались его пухлыми губами. Чонин продолжал сидеть молча, разинув рот и глаза. Он выглядит так, будто хочет что-то сказать, но ничего не произносит. Чанбин прищурился, и, кажется, он увидел слезы, собирающиеся в глазах Чонина. К счастью, младший смог отвести взгляд прежде, чем это зрелище увидел жнец. Он должен как-то соблюдать приличия. — Так что мы действительно можем сказать, что знаем, как все ужасно сейчас, но мы обещаем, что все станет лучше. Ты же знаешь, как говорят: "время лечит все раны", и все такое дурацкое дерьмо... ай! — небрежно продолжил Чанбин, пока громкий шлепок Минхо по плечу не разнесся по комнате, вызвав визг жнеца. — Не ругайся при ребенке! — прошипел Минхо, обвиняюще тыча пальцем в лицо Чанбина. Жнец съежился под пронзительным взглядом друга, пробормотав небрежное "Прости, прости!" и смущенно потирая затылок. Минхо уже собирался возобновить свою утешительную тираду, когда новый звук остановил любые слова, вылетающие из его рта. Смех. Чонин согнулся пополам от смеха, схватившись за бока, поскольку приступы мелодичного хихиканья постоянно срывались с его губ. Улыбка, непринужденная и ослепительная, растянулась на его лице; он поднял изящный палец, чтобы стереть слезу из уголка глаза. О боже! Они сломали его. Молодец, Минхо. — Чонин? Ты в порядке? — взял на себя смелость спросить Минхо, отчасти потому, что он начал этот беспорядок. — О-о, да! Вы, ребята, смешные! — радостно воскликнул Чонин, откидывая голову назад в чистом восторге. — Нам надо бы почаще проводить время вместе! — радость переполняла каждое его слово. Несмотря на то, что смех Чонина звучал сладко и гармонично, он звучал немного маниакально. Но, возможно, его дикое хихиканье – побочный эффект того, что Чонин наконец-то освободился от своих остаточных запретов вокруг Чанбина и Минхо. Минхо так и будет считать, пока не докажет обратное. Радостный смех Чонина действительно поразил парней, и Чанбин и Минхо могли только смотреть друг на друга широко раскрытыми глазами. Похоже, они все-таки не сломали ребенка. Чонин явно не обращал внимания на то, что они – несмотря на сверхъестественные формальности – сироты. Возможно, его беззастенчивый смех – это способ признать их общее прошлое, ужасы, которые пронизывали все их совершенно разные жизни. Добро пожаловать в клуб – вот что, казалось, говорил Минхо его свободный смех. Одинаковые довольные улыбки вспыхнули на их губах, а в глазах – искорки. Они хотели дать друг другу пять за хорошо выполненную работу, но это могло быть немного отталкивающим, учитывая текущую ситуацию. Поэтому они охотно кивнули в ответ, а Минхо любовно взъерошил блестящие каштановые волосы Чонина. — Конечно, Чонин! Ты знаешь, где нас найти, — сказал он с явным обожанием в голосе. Чонин не извивался и не отшатывался от его прикосновения. Вместо этого он наклонился и накрыл ладонью руку Минхо, чтобы продлить контакт. Чонину нравится физическая ласка, она помогает ему успокоиться. Минхо теперь остро помнит набор указаний Чана о том, как правильно ухаживать за Чонином, бархатистый тембр вампира звучал в его ушах как эхо шепота. Минхо подвинулся вперед на кровати, не обращая внимания на то, как одеяло неловко обернулось вокруг его колен, продолжая перебирать пальцами волосы Чонина. Мальчик-волк застонал от усилившегося прикосновения, уткнувшись носом в кожу ладони Минхо, как будто его рука принадлежала этому месту. Остатки стресса заметно оттаяли от Чонина, его глаза мягко закрылись, когда он позволил себе растаять под успокаивающими поглаживаниями. Он действительно похож на маленького щенка, — блаженно размышлял про себя Минхо, его глаза горели братской любовью. Чанбин выглядел так, будто собирался что-то сказать, когда звук закрывающейся входной двери привлек их общее внимание. Чонин оживился, но все еще держал руку Минхо в своих густых волосах. — О, похоже, Чан и Уджин вернулись! — радостно объявил Чанбин, уже готовясь к тому, что Чонин уведет их прочь, чтобы освободить место для пары, по которой он так сильно скучал. Чанбин мог только молиться, чтобы никто не услышал, как он тяжело сглотнул. Оставалось только надеяться, что вспышка грусти в его глазах не была такой явной, как казалось. Чонин, казалось, рассматривал металлический лязг входной двери, запирающейся на первом этаже, а затем послышались два голоса, кричащие "Чонин, мы дома!". Его взгляд непроницаем, его некогда глупая улыбка теперь сжата в твердую линию. Глаза Чонина бессознательно посмотрели на прикроватные часы; неоновые зеленые цифры показывали 16:34. Это ожидание было не так уж плохо, беззаботно подумал про себя Чонин. На самом деле, он был полностью доволен, если Чан и Уджин потратили еще час, чтобы вернуться домой. После нескольких секунд молчаливого созерцания, его губы начали растягиваться в другой поразительно озорной улыбке. Чонин пожал плечами с притворной невинностью, убирая пальцы темного мага со своих волос – теперь он сжимал руку Минхо в своей и переплетал их пальцы, прежде чем сделать то же самое с рукой Чанбина. — Я зайду к ним позже. Я хочу проводить с вами больше времени, ребята, — заявил он, как будто ответ должен был быть за гранью очевидности. Счастье, теплее и ярче, чем летнее солнце, озарило сердце Минхо, тепло разлилось по всему его телу. Минхо и Чанбин крепче сжали руку Чонина. Минхо обменялся еще одним взглядом с Чанбином; в их мерцающих глазах безошибочно угадывается – миссия выполнена. Прогресс. Это прогресс.