Жасмин

«Всех ближе был жасмина куст, Он пожелал быть цвета солнца, Чтоб как оно себя до донца Отдать в порыве нежных чувств…» Петр Гуреев

      — И сегодня с нами один из лауреатов прошлого года, один из тех, кто привык побеждаать!       Крик возле уха оглушает, и Ван Ибо слегка морщится, инстинктивно дёргая ушами. К счастью, их движения не видно под банданой: утягивающие заколки ещё не успели ослабнуть.       — Иии встречайте — номер 85!       Хлопнув себя по бедру и поправив хвост под широкими брюками, Ибо выходит на площадку street dance, бросая взгляд на стоящего среди толпы друга. Тот подбадривающе кричит, «солит» пальцами, и Ван Ибо выдыхает.       Он не задает танцу границ и не дает лишних определений. В танце нет места рефлексии и разуму, и каждое, доведенное до автоматизма бесконечными повторениями движение, отражает музыку. Ибо не слушает её, он её проживает. И когда он выполняет последнюю волну всем телом и замирает, тяжело дыша и устремляя напряжённый взгляд поверх голов, толпа взрывается криками и аплодисментами. Ван Ибо смотрит на восторженно орущих людей и сжимает губы, не позволяя эмоциям взять над собой верх. С площадки он уходит, гордо подняв голову, уже зная, что вернётся сюда для итогового баттла за первое место. Так и происходит. И он, Си-ван-му подери, заберет своё.       Дверь туалета хлопает, и Ван Ибо раздраженно дёргает плечом, скидывая с себя руку друга, идущего следом. Сынён понятливо отстаёт, придерживая и злющего Вэньханя. Хочется как минимум помыться, а как максимум — съебаться из этой грёбанной жизни, но он просто сдёргивает с головы бандану, выдирая из причёски скрепы вместе с волосами и позволяя онемевшим ушам расправиться. Одни проблемы от них. И от него: он ловит в зеркале встревоженный взгляд Сынёна и поджимает губы.       — Я в норме, — отрывисто кидает друзьям, направляясь мимо них к ближайшему окну, чтобы забросить на него шмотки и стянуть наконец узкие лосины, не позволяющие хвосту слишком выделяться.       — Ибо, да они просто трусливые козлы, — шипит Вэньхань, и до фелина доносится глухой удар в стену за спиной. — Ты законно занял своё первое место, и если бы…       Звук, словно кого-то крепко приложили по рёбрам, тихая возня и почти сразу наигранно жизнерадостный голос Сынёна:       — А и пусть завалятся со своими принципами! Подумаешь, важные шишки — вот пройдёшь на следующий год в Полуфинал, и…       Ибо резко разворачивается, заставляя двух парней подпрыгнуть на месте, и мрачно хмыкает, засовывая в рюкзак лосины и одёргивая футболку поверх спортивок. Мечущийся из стороны в сторону хвост выдаёт раздражение хозяина, и Ибо недовольно морщится. Не дав Сынёну и слова вставить, он закидывает рюкзак за плечо и отрывисто выдаёт:       — Спасибо за помощь, мой поезд скоро, я пошёл. Пока, — и пока его не успели остановить, ломится из помещения прочь, едва не прикладывая заходящую в туалеты группку дверьми. Но Сынён знает его достаточно ещё по совместной жизни в одной комнате в Корее, пока они были юными-зелёными стажёрами известной компании, так что не даже не пытается догнать. Когда Ибо бывал в подобном состоянии, к нему рисковал приставать только его мелкий брат, даже в Корее умудряющийся закидывать его кучей мемов с рабочего компа отца. К сожалению, из-за конфликта между Китаем и Кореей многие группы распались, в том числе и их, так что год назад стажёр компании Ван Ибо вернулся домой, потеряв и так немногочисленные перспективы. А после Китай прикрыл и любые другие совместные проекты с Кореей и, соответственно, все проекты с участием кемономимов в роли большей, чем забавная игрушка.       Ван Ибо вместе с толпой зрителей и редких танцоров выносит из ангаров, и он ловко сворачивает во дворы. Сразу же возвращаться в Лоян ему совершенно не хочется, так что он бредет по узким улочкам, бездумно пялясь на яркие краски в темнеющем мире.       Когда на сердце было муторно, и кошки скребли на душе, лучшего друга, чем ночной город, было не сыскать. Он ненавязчиво присутствовал, позволяя погружаться в свои мысли без ощущения давящего одиночества. Ван Ибо плетется по Пекину, избегая ярких пятен света, невидящим взглядом уставившись перед собой. Это не первая и даже не самая болезненная не полученная победа, но она слишком сильно напоминает о прошлогодней.       Тогда его поддержкой остался лишь Сынён. Ибо останавливается на границе света и тени в конце проулка, вливающегося в огромную улицу — одну из многих в Пекине. Но он знает, что если пройти сейчас широкую площадь с фонтанами, завернуть в третий проулок и найти в нём четвёртый двор, то он попадёт в один из столичных пабов. Конечно, в прошлом году их пропустили с Сынёном лишь по знакомству, и встретил их там Исюань, который позже и дотащил вусмерть пьяных подростков до своей студии. Но и сейчас Ибо вполне бы могли туда пустить: звериные части тела являлись практически прямой меткой «падших». В конце концов, разве не так делают взрослые люди, позволяя себе расслабиться и вытрахать из головы все печали хотя бы на один вечер?       Ибо медленно проходится вдоль пустующих скамеек площади, наблюдая за подсвеченными фонтанчиками, там и тут вырывающимися из-под разноцветной плитки по всему периметру площади.       — Извини, Ван Ибо, с тобой и правда очень классно, ты весёлый и крутой, но твои уши и хвост, ты понимаешь… — Мо Сиань не думала долго, когда Сынён притащил их на эту площадь, чтобы Ибо мог отмыться от противной краски и затхлого запаха помидор. Ибо, стоя в струях воды, смотрел на брезгливо сморщившую нос девушку, и не чувствовал ровным счётом ничего, кроме вязкого недоумения. И даже когда его первая любовь, так и не получив ответа, пожала плечами и махнула рукой «Не обижайся, ничего личного, но мне нужны перспективы, а ты… Тянь-Тянь Сладкие ушки» и, помахивая сумочкой, прошла мимо сжавшего кулаки Чо Сынёна, он только заторможено подставил под струи воды белые пряди и осветленную шерсть в разноцветных пятнах.       Его первое выступление на публике в Пекине получило высший балл и ненависть толпы. Боль пришла после, когда они с Сынёном в две руки прополоскали светлые волосы от краски, и Ибо рванулся вперёд — туда, где Мо Сиань уже не было, где не было яростной толпы, зарычал сдавленно, чувствуя вновь вспыхнувшую обиду на этот мир и свою в нём судьбу. Сынён, переждавший истерику друга, потащил его через дворы, приговаривая, что таких дур, как эта его бывшая, что куриц в курятнике, и вообще, Бо-ди, не отчаивайся.       Ван Ибо треплет рукой каштановые волосы — в прошлом году он проснулся в студии Чжоу Исюаня в обнимку с Чо Сынёном и заколками для сокрытия ушей, и уже с новым оттенком волос, а также разводами косметики по всему лицу и тупой головной болью.       Сейчас он, прищурившись и прижав уши к голове, наблюдает за тем, как взлетают ввысь все столь же безразличные струи, маня своей свободой, и падают с высшей точки вниз, разлетаясь сверкающими в свете разноцветных ламп бриллиантовыми каплями. Именно они были свидетелями его обещания стать нормальным и помочь в этом своим младшеньким.       Ибо тоскливо усмехается, скидывая рюкзак на ближайшую скамейку, и уже сам прыгает в воду. Ударяющие под дых первым холодом и яркими световыми пятнами по глазам, водные потоки — неплохая замена сексу на одну ночь. И Ибо отпускает себя, изгибаясь в танце с самым совершенным танцором Подлунного мира. Вода всюду, забивается в нос и рот, заставляет судорожно ловить ртом крохи влажного воздуха, дарит свободу.       Только окончательно выдохшись и ощущая лишь опустошение, он медленно выходит из круга фонтанов и, тяжело дыша, упирается руками в колени, по кошачьи мелко встряхиваясь. Что ж, это не первая не отданная ему победа, но и не последняя. Зато потом — потом он возьмет все и сразу!       С Площади фонтанов он уходит, не оглядываясь, а потому и не замечает тонкой фигуры в тени растущего напротив высокого куста жасмина.       А утром зевающему, только сошедшему с автобуса в своём районе Ибо сыпятся уведомления в Вейбо. Он недовольно смотрит на кучку высветившихся отметок, и, закатив глаза, сует телефон в карман. Спустя пару десятков секунд тот разражается треком входящего звонка, и на сонного Ибо таращится с экрана оживлённый Сынён:       — Ну ты даёшь! Я не знаю, чем ты подкупил того художника, но тобой заинтересовался даже Ван Хань! Ты понимаешь?!       Ван Ибо не понимает, он хочет спать и не хочет больше никаких проблем. Он устал постоянно пробовать и постоянно падать — не из-за собственных ошибок, а из-за выставленных не им границ.       — Ты что, не заходил в Вейбо?! — Сынён даже не думает сбавить обороты и принимается кивать болванчиком: — Зайди-зайди-зайди, и я дал Ван Ханю твой вичат, имей в виду, он клёвый мужик, и если сказал, что заинтересован, то для тебя лучшего наставника не найти, поверь!       Ибо хмурится, заставляя сонный мозг соображать быстрее, и для начала отходит с траектории движения людей, прислоняясь к какой-то колонне. Свернув Вичат, он тычет в первое попавшееся уведомление и пару мгновений с изумлением смотрит на собственный детально выполненный портрет в разлетающихся водных брызгах вперемешку с мелкими белыми цветами. Стоящие торчком чёрные уши и небрежно закрученный вокруг ноги хвост прорисованы с каким-то особым тщанием, как и кадык, и очерченные яркими мазками губы, украшенные цветками жасмина, и ресницы на запрокинутой голове.       — Это… что? — осипшим голосом интересуется он, торопливо листая остальные уведомления и пытаясь найти художника. — Кто?       — А ты не знаешь? — с заметным разочарованием тянет Чо Сынён, и когда Ибо всё же бросает в камеру заинтересованный взгляд, грустно вздыхает: — Да оригинал практически сразу удалили, кто-то жалобу бросил на что-то там, но рисунок успел понравиться и залететь в топы, так что поздравляю — теперь ты знаменитость, и, как я уже сказал, на тебя обратил внимание Ван Хань. Конечно, тебе могут поступить и более интересные предложения, но за него мы всей командой можем поручиться: зачётный мужик, и, несмотря на сферу, честный.       Ван Ибо слегка заторможено кивает, вновь разглядывая собственное изображение и впервые за, наверное, весь год чувствуя себя… собой? Найдя фотку с фразой, он на мгновение зависает.       «龙腾虎跃». Дракон взлетает, тигр прыгает. Усмехается, качая головой, и, кинув взгляд в витрину напротив, расправляет уши, подмигивает своему отражению и быстро печатает собственный вариант.       «卧虎藏龙». Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Так-то лучше: кивает довольно и, подумав немного, добавляет краткое «Спасибо». И пусть до таинственного художника это не дойдёт — он-то знает.       Поговорив с Сынёном ещё немного, он медленно направляется с остановки к дому. Несмотря на то, что он проспал до первого рейса автобуса ещё пару часов на жёстких сиденьях вокзала, спать хотелось неимоверно. Однако даже затёкшие конечности и тяжёлая голова не в силах испортить его радость, когда перед самым его подъездом Вичат пиликает входящим сообщением от неизвестного контакта.       «Добрый день, Ван Ибо. Вас беспокоит Ван Хань, профессор Пекинской Академии танца и декан факультета современной хореографии. Судя по отзывам моих студентов, Вы обладаете даром, а пересланная Вашим другом картина показала Вас в выигрышном свете. Если Вы рассматриваете возможность поступления в Академию, буду рад предложить место в группе Чо Сынёна и участие в грантах от Академии. Если Вы заинтересованы в данном предложении, просьба предоставить согласие на этот номер и обсудить возможности поступления».       Радостный крик Ван Ибо удерживает, как и невозмутимое выражение на лице, ровно до момента открытой двери в квартиру родителей. А-Сюань мгновенно выбегает из большой комнаты на его победный вопль и с разбега повисает на шее, радостно вереща в ответ. Запах дома окутывает ощущением тепла и безопасности, особенно ценными после прошедших соревнований.       — Бо-гэ вернулся! Бо-гэ вернулся!       Из кухни выглядывает мама, и её ласковая усмешка мгновенно превращается в нахмуренные брови:       — А-Сюань, дай старшему отдохнуть с дороги. А-Бо, как прошли соревнования? Ты выглядишь счастливым…       Ибо широко ухмыляется, только крепче перехватывая младшенького под бёдра — А-Сюаню всего пять, и он тонкий-звонкий, что таскать его не требует особых сил. Даже Цзысюань спокойно поднимает его, хотя и сама кажется пушинкой.       — Всё прошло отлично, — Ибо пожимает плечами, стягивая кеды за задники и ногой отодвигая и их, и рюкзак в угол прихожей, и проходит в кухню к матери, устраивается на табуретке вместе с братом. Их квартирка совсем небольшая, зато делится на три комнаты: в одной, самой маленькой, спят родители, другая отдана под место общего сбора, а в третьей ютятся дети. Правда, после того как Ибо прожил три года в Корее в общаге, весь этот год он ночевал как раз в большой комнате. Однако его это особо не беспокоит, в отличие от родителей. Ибо знает, что они делают всё, что в их силах; и уже одно то, что ими обеспечиваются кружки детей и возможность для них учиться в лучших школах города, окупает всё. — Встретился с парнями, Сынён показал парочку новых движений, Вэньхань всё такой же задира. Прошёл на следующий этап, побаттлились, занял одно из мест и, кажется… меня пригласили в Пекинскую Академию танца!       Всё это Ибо выпаливает быстро, стараясь не дать матери и мгновения, чтобы вклиниться с вопросами: она и так слишком сильно переживает за них за всех. Хаосюань дергает его за ворот футболки, привлекая внимание:       — А там были роботы?       Ибо медленно моргает, пытаясь осознать реальность, и задумчиво тянет:       — Ммм… нет, кажется, там нет. Но вы скоро поедете на экскурсию в Пекинский центр, вот там точно их будет много!       — И которые из Лего тоже?       — Тоже, — Ибо улыбается ребёнку. Наверное, стоит подарить заныканный уже с месяц как набор. Совесть не дает собрать его, пусть бы и куплен тот был себе. Но Хаосюань любил Лего едва ли не больше Ибо, да и самому некогда уже собирать. И возраст не позволяет, шутка ли, ещё год — и совершеннолетие!       — Так что там с обучением в Академии? — вмешивается наконец мать, выключая плиту и присаживаясь за стол напротив, встревоженно прижимает уши к голове. Ибо старается улыбнуться как можно более беззаботно:       — Пекинская Академия танца. Ван Хань там декан факультета современной хореографии, он личный наставник группы Сынёна! Да я о таком даже мечтать не мог! — Ибо слегка поджимает губы, размышляя, является ли подписка во всех соцсетях на группы академии за «мечту», и решает, что всё же нет.       — И он тебя берёт? — озадаченно интересуется его мать, нервно метя барсьей расцветки хвостом и поджимая уши ещё крепче. Ибо радостно кивает, покачивая брата на коленях. — Это не слишком… подозрительно?       — Мам, ну есть же на свете и хорошие люди, — широко улыбается Ван Ибо и проказливо щелкает хвостом по полу, рукой тянясь к карману. — Кстати, смотрите, меня нарисовали!       — Ибо, можно тебя на пару минут? — вечером, когда Ибо уже отдыхает от подработки, в проем большой комнаты заглядывает отец. Приходится оторваться от серии одного из самых потрясных шоу уличных танцев в истории — второй части «Шаг вперёд». Впрочем, он итак давно успел засмотреть её до дыр, мечтая однажды оказаться на подобном шоу в числе танцоров.       — Да? — он вытаскивает наушники, подскакивая с дивана, и переводит вопросительный взгляд с отца на маму и обратно.       Мать — изящная фелинка из породы Барсов, светленькая и с раскосыми золотистыми глазами, на фоне высокого мускулистого отца, особо выделяющегося благодаря крупным ушам и хвосту леопардового окраса, смотрится хрупкой и трогательно-беззащитной. Ибо сглатывает невесть откуда взявшуюся горечь, отгоняя тёмную мысль о Мо Сиань, и вопросительно хмыкает, когда отец взмахом руки просит его присесть напротив. По тому, как мама нервно переплетает свой хвост с отцовским, Ибо уже осознает, что разговор будет не из простых. Ладно, разговор о безопасном сексе они пережили, чего уже бояться теперь?       — Мать сказала, что тебя приглашают в Академию танца? — Ван Цзебао улыбается, кивая на висящий за спиной Ибо плакат. Ибо оглядывается, чувствуя, как вспыхивает теплом шея: успел уже забыть, что над диваном, налепленный прямо на зеленые обои, красуется постер с девчонками из «BLACKPINK». Он даже пару раз пересекался с ними, ещё когда был в Корее. Поджав губы, он исподлобья посматривает на мягко посмеивающегося отца, успевая отметить, как мать шлепает того по предплечью.       — Ты должен понимать, что мы не против, и всегда поддержим тебя, — заверяет его Ван Ю, замечая, как нервно мечется за спиной сына хвост. — Только…       Она растерянно смотрит на мужа, и Ибо тоже косится на отца, автоматически приобнимая подлезшего под руку А-Сюаня. Разговор ему не очень-то нравится: он не планирует, как родители, растрачивать свою жизнь на работу с утра до вечера. Это сейчас они могут себе позволить и эту трёхкомнатную квартиру, и образовательные кружки для мэймэй и диди, но Ибо прекрасно помнит другое: вонючую улицу, отделенную колючей проволокой, обшарпанные стены своей первой школы и даже мусорные кучи, за которыми они с приятелями ставили свои первые танцы. Тряхнув головой, он треплет брата по подвижным ушам и со вздохом кивает, вслушиваясь наконец в негромкую речь отца.       — … поэтому мы с мамой просим тебя подумать, куда ещё можно поступить, если… — отец мнется, и мама, потершись щекой о его плечо, весело заключает за него: — Если ты вдруг решишь, что танцы — это немного не то, что ты хочешь портить монетизацией!       — Вот твоя мама всегда так, — ворчит Ван Цзебао, хмурясь, но весело поблескивающие глаза и подрагивающие уши выдают его истинное настроение. — Как завернет речь, так сидишь размышляешь, это ты тупой или…       — Или лапы ебануло! — весело вклинивается в разговор Ван Хаосюань и довольно улыбается ошеломленно замершему отцу.       Объяснив значение некоторых слов А-Сюаню и то, в каких ситуациях использовать их недопустимо, они тем же вечером просматривают возможные специальности. Отец настаивает на практичной, а мать — на востребованной, и в итоге они останавливаются на инженерии и юриспруденции — востребованных и практичных для прайда, возможных для самого Ван Ибо. Три бюджетных места из тридцати на юриспруденции и десять на инженерии, выделенные партией для кемономимов на следующий год, маячат пугающими перспективами, но Ибо только поджимает губы, трепля прижавшегося к его боку брата по ушам:       — Кажется, в этом году у меня будет не очень много времени с тобой заниматься.       — Ничего, зато гэ станет крутым юристом и танцором, и будет покупать мне много лего! — Хаосюань хихикает, дёргая ухом, с другой стороны на Ибо наваливается Цзысюань.       — Неправда, он будет покупать мне комиксы с Женщиной-кошкой, беее, — пусть бы Ван Цзысюань и старше своего брата почти на восемь лет, это не мешает ей постоянно дразнить его.       — Ван Цзысюань! — мать возмущенно грозит пальцем всем троим, устроившим на диване очередную потасовку, и тяжело вздыхает. — Прекратите выпрашивать у брата малополезные вещи, лучше берите с него пример!       Ибо за спиной матери показывает младшим язык и сматывается от них на кухню, наконец-то, впервые за долгое время, чувствуя голод. После ужина А-Сюань опять повисает на нем мертвым грузом, так что написать ответ профессору Ван Ханю ему удается лишь уложив брата спать.       — Ма, я прогуляюсь, — Ибо, накинув на плечи джинсовку, подхватывает подмышку скейт и выскакивает за дверь, не отвечая на привычное «Будь аккуратнее!». До полуночи, когда в их районе вырубают на улицах фонари, еще чуть больше получаса, и Ибо, сбежав по ступеням у подъезда, бросает скейт на дорогу.       Привычный маршрут — до угла, направо, две улицы и подъем на пешеходный мост — пролетает в мгновение ока. Ибо соскакивает с доски, наклоняясь на высокие резные перила. Слегка перегибается, пытаясь уловить в ртутного оттенка тьме своё отражение, но светлая полоса, оставляемая единственным фонарем, показывает лишь слегка вытянутую фигуру с длинными ушами.       Ибо фыркает, дергая себя за ухо. Как заяц, честное слово. А он — пантера. Хищник… которым больше нет места в этом мире. Трепля скульптурного льва, замершего безмолвным стражем моста, он прикусывает нижнюю губу.       — Не важно, как ты выглядишь. Важно кто ты, милый.       — Но, аи, они меня ненавидят, потому что у меня уши и хвост!       — Бо-ди, хороших людей больше на свете, и ты ещё найдешь тех, кто примет тебя таким, какой ты есть. Посмотри на нас с Ником! У него такие же чёрные атрибуты, как у тебя, и я очень его люблю…       — Ник красивый, аи. Но ты же тоже фелин. А я не хочу! Не хочу, чтобы у меня были уши и хвост! Ненавижу их!       — У тебя очень красивые атрибуты, Ибо. Ты тот, кто ты есть, и кем решишь быть. Только не предавай себя, милый, чтобы угодить глупой толпе.       Ибо жмурится, вспоминая Ван Мей, и утыкается лицом в сложенные на перилах руки. Тети Мей уже давно нет, но он до сих пор помнит её теплые глаза и мягкие руки, которыми она успокаивала его после каждой драки или травли в начальной школе. Но всё это перекрывает маска смерти, опустившаяся на её лицо после…       Ибо выдыхает, тряся головой и решительно вытаскивая из кармана джинсовки телефон. На экране — та самая картинка с его изображением.       — Кто ты? — после долгого молчания голос сипит, и Ибо откашливается. Вытягивает из кармана и потрепанные заколки для сокрытия ушей и вновь смотрит на картину. Его увидели таким, какой он есть. И нарисовали.       Тогда, быть может… им всё же есть место в этом мире? Для него есть в нем место?       Ибо ещё пару секунд колеблется, вновь пряча телефон, оглядывается на город и высокие дома со светящимися окнами, что отражаются в небольшой речушке. Скоро вырубятся фонари, и их район погрузится во тьму, которую Ибо не любит, и с которой умеет так отлично сливаться.       — Я смогу, — он в последний раз, до хруста, сжимает заколки в руках и, размахнувшись, с силой запускает их далеко в реку. По воде расходятся круги, отчетливо видимые в электрическом свете, бежит рябь по его темной фигуре в отражении, и Ибо разжимает судорожно сомкнувшиеся на красных перилах руки. И шепчет тихо-тихо, бросая последний взгляд на успокоившиеся воды, легко проводя ладонью по каменной львиной гриве: — Пусть у меня всё получится.       Очередной год пролетает незаметно. Ибо вновь отдает себя, теперь не только танцам и подработкам, но и учёбе. А по вечерам, когда в комнате родителей гаснет свет, он стаскивает со столика телефон, открывая изображение с собственным портретом, и задумчиво разглядывает, пытаясь понять, кого же в нем видели. Несмотря на то, что любовь к вещам докуя оверсайз так и не прошла, он всё же перестает скрываться под кепками и в складках брюк. Вновь спокойно ходить по городу с выпущенным хвостом и не стянутыми ушами приятно… вот только при виде бывшей девушки в школе он по-прежнему старается перейти в другой коридор.       Письмо от Ван Ханя с картой академ-городка и просьбой встретиться, когда Ибо прибудет в Пекин, приходит в середине июня, застав Ибо взмыленным после тренировки и последовавшей за ней пробежки до закрывающейся молочки. Получив в руки привычный пакет с «гуманитарной помощью семьям кемономимов, пострадавших от неправомерных действий», Ибо торопливо упаковывает его в рюкзак и открывает файл на стареньком телефоне, почти не глядя на дорогу. Список документов на поступление, образец рекомендательного письма и краткая ремарка для родителей. Улыбнувшись, Ибо вспархивает на подаренный Сынёном на прошлый день рождения скейт, предвкушая реакцию родителей, друзей и, конечно же, поездку в Пекин.