Тонкие стены

— Здесь тонкие стены, — после долгой паузы говорит Нил, рассматривая обшарпанную комнату. — Всё слышно. И места мало. — И у меня закончился тональник, — усмехается Адам. — Попроси Рэйч сгонять? — Не успеет. До самолёта четыре часа, а они всё ещё в аэропорту, вряд ли в город поедут. — Не нашли багаж? — Шон пишет, какой-то гемор с накладными. Будет весело, если полкоманды застрянет в Финиксе, а мы улетим в Сиэтл. — Хах, ну, в девяностые мы как-то без гримёров обходились, — устало улыбается Нил и трёт переносицу, опускаясь на скрипучий деревянный стул. Ну да, в девяностые всё было нормально — не то, что сейчас. Что-то идёт не так, не только у них двоих, а вообще у всей группы, и все это знают, но никто не говорит об этом вслух, а Адам, как лакмусовая бумага, впитывает всю дрянь и первым начинает разваливаться. И, наверное, стоит приучать себя к более здоровым способам оставаться на поверхности. Игрушку-антистресс завести, в конце концов. Уж точно не собирать комбо из откровенно аутоагрессивных привычек. Курить и периодически прибухивать он может и без чужого участия, но это не оставляет значимых следов. Не вскрывает нужные слои. Не даёт занырнуть на нужную глубину. А Нил расковыривает его до основания. — В девяностые у меня ебало нормальное было, — Адам садится на кровать напротив Нила и упирается локтями в колени, чувствуя, как ноет и гудит спина после долгого перелёта. — Неправда, — мягко отзывается Нил, а через секунду понимает, как это прозвучало, и не может не рассмеяться. — Я понял, я всё понял! — он честно пытается звучать обиженно, но смех Нила слишком заразительный. — Ладно тебе, я не это имел в виду. — Моё ебало никогда не было нормальным, я в курсе. — Я имел в виду, ты всегда, ну… Не нужен тебе гримёр, короче. Адам смотрит на него, на то, как он тихо смеётся и нервно трёт колючий подбородок, и думает: кому-то стоит поучиться делать комплименты. Хотя, с другой стороны, Адам всё равно уже научился их распознавать. А ещё думает, что, возможно, Нил слишком уставший и не хочет ничем таким заниматься. И Адам может его понять. Им не по шестнадцать, и иногда лучше просто поспать между рейсами, раз уж у них есть эта крохотная комнатка в мотеле и несколько часов до следующего самолёта. Но сон не поможет им обоим прийти в норму. — Так ты хочешь? — он смотрит Нилу в глаза, и тому приходится посмотреть в ответ. — Хочу. Только не знаю, как. — Жалко, что ножи в багаже запрещены, да? — В твоём случае это к лучшему, — устало, как само собой разумеющееся. Как будто Нил уже привык и ничего по этому поводу не чувствует. Адам молча отводит глаза. Супер. Ещё немного вины за то, что он не справляется. Спасибо, Нил, так гораздо легче. Он чувствует, что тот смотрит на него, но в комнате по-прежнему тихо. Зря они сняли один номер, даже на пару часов. Могли бы за все эти годы запомнить, что в туре нужно как можно больше отдыхать друг от друга. Могли бы запомнить, что Адам способен заебать кого угодно. Нужно оставить Нила в покое. Нужно разгребать своё дерьмо самостоятельно, а не ждать реакцию от человека, который не может и не хочет реагировать. — Прогуляюсь, — Адам ищет пачку сигарет в кармане джинсов и встаёт с постели. — Я думаю… У меня есть идея, что можно сделать. — Да? Ну… и что же? — он вертит в руках пачку, а Нил вдруг встаёт со своего стула, подходит вплотную и берёт его руки в свои. Сигареты остаются в руках, мягко сжатых между ладонями Нила. Адам только сейчас замечает, насколько его руки дрожат. Он не справляется. — Нужно в ванную? — он смотрит Адаму в глаза, всё ещё держа его ладони в своих, и тот на несколько секунд теряется в этом ощущении обволакивающего тепла. Может, это забота. Может, Нил просто не умеет заботиться по-другому — или Адаму хочется так думать. — Наверное, да. Нил кивает, и Адам нехотя вынимает руки из его рук, не глядя на него. У Нила есть мерзкая привычка делать вид, что всё, что он делает, — на благо других, но Адам знает, что это не так. И сейчас Нил снова такой: смотрит своим отстранённым взглядом, трогает так, будто хочет успокоить, позаботиться, защитить. Этот же Нил сегодня утром отчитывал его, как школьника, за лажу на предыдущем концерте, при Брэде и Барри, при Дани, при ассистентах, и вот в такие моменты из него прорывается что-то, чему действительно нужен выход. Что-то, чем Нил так и не научился управлять — потому что категорически не признаёт, что оно вообще существует. Он не видит в этом проблемы. Что ж, может, Адам и нестабильный долбоёб, но хотя бы не стесняется в этом признаться. Горячая вода из крана согревает руки, но не даёт ощущения тепла. А руки Нила дают, и это так пафосно, что хочется втащить самому себе. Как тогда, в нулевых, был зависим от него, так и сейчас. Потому что Нил может быть не только холодным отстраняющимся мудаком — он может быть нормальным. Тёплым, искренним, живым. Тем, кому не всё равно. Кто с Адамом двадцать с лишним лет выходит на одну сцену. С кем не страшно: ни блевать после колёс, хватаясь за руку как за последнюю связь с реальностью, ни стоять перед толпой, зная, что пока они вместе, эта огромная сила их не раздавит. Когда Адам возвращается из ванной, Нил говорит по телефону — очевидно, с кем-то из команды. Судя по разговору, пытается решить проблему с багажом дистанционно и даже предлагает приехать в аэропорт заранее. Адам раздражённо вздыхает. У них осталось три часа, и Нил хочет потратить часть этого времени на дела, которыми должны заниматься другие люди. Когда вместо этого они могли бы побыть вдвоём. Нил поднимает взгляд на Адама — тот демонстративно скрещивает руки на груди — и произносит в трубку что-то вроде «ладно, наверное, Шону виднее, тогда держите нас в курсе». — Поставь на беззвучный, — тихо говорит Адам, когда разговор заканчивается. Нил явно хочет возразить, но, подумав секунду, всё же отключает звук. Да, вот так честнее. Не одному Адаму это нужно. Он бросает телефон на кровать, разворачивается к Адаму, и тот делает шаг навстречу. Наконец-то целуются — кажется, не целовались уже целую вечность. Бесконечные перелёты, несколько часов на сон, такси до площадки, саундчек, снова какая-нибудь херня с техникой, двухчасовое шоу, отель, душ, такси до аэропорта. Чёрт с ним, с сексом, — Адаму просто нужно прикасаться, обнимать, знать, что всё в порядке. Нил снимает с него футболку, целует у подбородка, гладит плечи, спину, и это так мягко, так нежно, будто через пару минут они не перейдут к чему-то совершенно другому. Ремень на джинсах Адама расстёгнут, тёплые пальцы цепляют резинку боксёров, аккуратно стягивают вниз, но когда Адам тянется к ремню Нила, тот отводит его руки — спокойно, но твёрдо. — Иди сюда, — он вдруг опускается перед Адамом на пол, скрещивая ноги и опираясь спиной о кровать, и показывает взглядом перед собой. Адам отпинывает джинсы в сторону, опускается следом, неловко подтягивая ноги к груди, но Нил добавляет: — Нет, на колени. У Адама легонько сводит живот. Он усаживается перед Нилом на колени, и тот придвигается к нему ближе, беря двумя руками за талию. — Привстань немного. Нет, не так сильно. Вот так, — он оставляет Адама в положении, когда тот не касается бёдрами голеней, но и не стоит вертикально. — Я так долго не простою, — усмехается тот, а Нил без улыбки отзывается: — Я знаю. Кажется, до Адама начинает доходить. Нил, не вставая, тянется к своему брошенному возле кровати рюкзаку, пока Адам переминается на коленях, пытаясь оценить, на сколько его в таком положении хватит. Из рюкзака вынимается маленькая коробка, которую Адам хорошо знает, и если до этого у него почти не стояло, то сейчас ситуация начала исправляться. Этим они уже пользовались — хорошая штука, чтобы кончить побыстрее и сэкономить время на сон, которого им обоим так не хватает. Нил вытаскивает из коробки маленький, гладкий вибратор с пультом на проводе и тюбик смазки, а Адам снова залипает на его руках: как коротко и чётко двигаются пальцы, как еле заметно перекатываются мышцы на предплечьях и рельефных плечах, разрисованных ветвями дерева на одной руке и причудливыми индейскими птицами на другой. Нил ещё ничего не сделал, а Адам уже загипнотизирован и не хочет шевелиться. Нил придвигается ближе, чтобы дотянуться до его бёдер, и заводит руки за его спину. Его колено сейчас между коленей Адама, и грубая джинсовая ткань проезжается по головке члена, заставляя вздрогнуть. Они почти соприкасаются носами, Адам смотрит Нилу в глаза неотрывно, не дыша, не пытаясь поцеловать, — и чувствует, как скользкие пальцы медленно проникают внутрь. Ногам слегка неудобно от полустоячего положения, но то, как кольцо мышц плавно растягивается гладким, чуть прохладным, постепенно заполняющим изнутри вибратором, вымывает все мысли из головы — он бездумно тыкается губами в щеку Нила и так же бездумно цепляется за его колени. — Руки за спину, — вполголоса произносит Нил на ухо Адаму, и тот не думает ни секунды. Сводит руки за спиной, прижимая предплечья друг к другу. С наручниками или верёвками было бы проще, они не требуют никакого самоконтроля — но и следы оставляют заметные. Есть подозрение, что так Нилу нравится больше. Когда Адам связан, это вроде как не его воля. А слушаться и выполнять — целиком и полностью его решение. Нил кладёт пульт от вибратора между его ног, так, чтобы до него можно было легко дотянуться, и вытирает пальцы чёрт знает откуда взявшейся салфеткой — очень предусмотрительно. Пол под коленями кривой: неровности, выемки, незначительные перепады высоты, на первый взгляд незаметные, но Адам сейчас ощущал их все. Из мыслей его вырывает рука Нила в волосах: тот разворачивает Адама к себе лицом и снова долго и внимательно смотрит в глаза. И включает вибратор — у Адама вырывается слишком громкий вздох. Это совсем маленькая скорость, едва ощутимая: только чтобы послать дрожь по телу, заставить дышать чаще, сделать воздух в груди жарче и тяжелее. Через секунд десять Адам почти привыкает к ощущениям и даже может от них отвлечься — а Нил снова скрещивает ноги и откидывается спиной на край кровати. — Нагнись. Он не знает, насколько низко нужно опускаться, и чуть пригибается вперёд — в волосы снова зарываются пальцы, мягко перебирают пряди, массируют кожу, постукивают подушечками по макушке и затылку. Бёдра потихоньку начинают ныть. Адам не может до конца сесть на колени, не может до конца встать, и сейчас это уже не кажется чем-то лёгким: пол просто отвратительно неровный, под коленями определённо какие-то выступы и мелкие крошки, а вибратор работает так слабо, что этого и близко не хватит, чтобы кончить. А Нил просто гладит его по голове. Чёрт бы его побрал. — Ты здесь? — тихо спрашивает он, и Адам не сразу понимает вопрос, но, когда понимает, кое-как выдыхает: — Да, — оказывается, речь может отнимать силы. — Оставайся здесь, — Нил убирает руку с его головы и продолжает молча сидеть напротив. Вокруг них тишина, в которой Адам хорошо слышит только два звука: монотонное жужжание вибратора и собственное учащающееся дыхание. Напоминало бы медитацию, если бы не стояк. — Тебе больно? — голос Нила всё такой же тихий, но вряд ли его можно назвать мягким. Адам не видит его: голова всё ещё низко опущена, и сейчас ему кажется, что это не просто поза, а поклон — было бы очень символично. Он прислушивается к телу: бёдра, голени, поясница, пресс — вся нижняя часть тела будто бы твердеет, нагревается, как постепенно накаляется проволока, через которую пустили ток. — Да, — через силу. Прошло так мало времени, а он уже чувствует это. Ему определённо нужно что-то делать со своей физической формой. — Хорошо, — вполголоса произносит Нил, и Адам готов поклясться, что он улыбается этой своей сдержанной, еле заметной улыбкой. Это и злость, и стыд, и страх: он всего лишь стоит на коленях, пытаясь держать задницу в воздухе, и эта несложная задача с каждой секундой заставляет его дышать тяжелее, и это то, что Нил посчитал нужным сделать, это то, чем он сейчас наслаждается. И остановиться невозможно, слишком много азарта, а самоконтроля слишком мало — его тело ему не принадлежит, оно предназначено для Нила, и поэтому Адам голый, с низко опущенной головой, сидит на полу, и ему так хорошо и свободно, что впору расплавиться у чужих ног. Кажется, что мышцы бёдер растягивают, раздавливают, нагревают над огнём. Под волосами собираются капли пота. Ступни непроизвольно чуть сдвигаются в стороны, но коленям от этого только хуже — все мелкие выступы пола впиваются в кожу ещё сильнее. — Не двигайся, — голос Нила стальной, но не холодный: Адам знает, что Нилу жарко, что ему хочется сглатывать чаще, что всего этого ему чертовски мало. Мышцы начинают вздрагивать: сначала отдельными спазмами, потом мелкой дрожью. Ступни снова разъезжаются — тело больше не может и не хочет. — Я сказал, не двигайся. Адам не понимает, как это работает, но тело полностью игнорирует мысли: ступни приподнимаются, будто пальцами ног можно нащупать дополнительную опору. За волосы резко тянут: Нил запрокидывает ему голову и смотрит сверху вниз, пока Адам ловит ртом воздух. А потом Нил бьёт его по лицу. Обычная пощёчина — а в голове вспышки, будто кто-то включает и выключает свет, дёргает за все рубильники и жмёт на все кнопки. И нет мыслей, что больно и унизительно, — есть мысль, что нужно не завалиться на бок, не упасть, нужно удержаться на ногах, потому что Нил не разрешал вставать, Нил не разрешал двигаться, нужно продолжать стоять, это важно, это необходимо. Через секунду он снова поднимает глаза на Нила. Ударит ещё раз — не страшно. Всё равно он заслужил, он не должен был двигаться. Нил приподнимает его за подбородок, и Адам машинально тянется вверх всем телом. — Не поднимайся, — голос осипший, хотя Нил не кричал. — Глаза на меня. Стоит так, что больно, но вибрации недостаточно, её невыносимо мало, и, кажется, даже глазам жарко, а воздуха не хватает. Если бы Нил включил следующий режим, это бы немного помогло. Это бы чертовски помогло, на самом деле, но Адам знает, что это слишком просто. А ещё лучше было бы, если бы Нил трогал его самостоятельно. Адам перед ним, абсолютно раскрытый, достаточно протянуть руку. Серьёзно, пара движений по члену этой сильной, широкой ладонью с шершавой кожей, чуть огрубевшей между большим и указательным пальцами из-за барабанных палочек, — и вибратор Адаму не понадобится. — Хочешь кончить? — Да… — ещё немного, и это прозвучит как стон. — Пожалуйста… Нил, пожалуйста… — Нет, — Нил продолжает смотреть ему в глаза, и Адам при всём желании смотреть в ответ не может бороться с дрожащими веками, опускающимися каждый раз, когда боли становится слишком много. — Ты не кончишь, пока я не разрешу. Ты меня понял? — Пожалуйста… — Ты меня понял? Он уже давно крупно дрожит: трудно определить, где он двигается по своей воле, а где мышцы ног сокращаются в болезненных, жгучих спазмах. Бёдра ощущаются так, будто он сидит по пояс в кипятке, а Нил прямо сейчас требует ответа на вопрос, и это кажется запредельно сложной задачей. — Да… — а вот это уже скулёж. — Повтори. Адам зажмуривается, чувствуя, что скоро заплачет. — Я понял… — Что ты понял? — Я не… Я не кончу… Пока ты не раз- разрешишь… — последнее слово теряется в чём-то похожем на стон: он держит глаза закрытыми, дрожа всем телом и думая, что вот-вот упадёт, или у него начнутся судороги, или ещё что-нибудь случится, и как вообще простоять так ещё минуту, когда ноги сдаются уже сейчас. Но Нил снова берёт его за волосы, опускает его голову и мягко гладит. — Молодец, — полушёпотом. — Ты выдержишь. Ты будешь стоять столько, сколько я скажу. Умница. Ты справляешься. Ты молодец. Адам плачет. Это похоже на второе дыхание — когда организм перестаёт воспринимать боль как угрозу. Кажется, что боли вдруг стало меньше: мышцы всё так же крупно дрожат, но спазмы продолжаются в собственном стабильном ритме, а колени уже не могут сдвинуться с места и занять какое-то другое положение. Только сейчас Адам вспоминает о руках: они всё ещё сцеплены за спиной, он не шевелил ими всё это время, даже не попытался. Ладони вспотели, как и большая часть тела; с лица капает пот. Вибрации, которой всё это время так не хватало, как будто становится больше, хотя Нил не трогал пульт, лежащий у Адама между ног. Нет, это внутренности вдруг стали чувствительнее — и перспектива кончить уже не кажется такой далёкой. Это похоже на плавание в горячей воде: нужно просто позволить волнам укачивать тебя, заворачивать в тепло, то поднимать ради глотка воздуха, то затягивать на глубину, где нет света и звука. А потом боль так же резко возвращается, и Адам стонет. Нил мягко зажимает ему рот ладонью, другой гладя по волосам, а у Адама текут слёзы и, кажется, слюна, потому что подбородок и рука Нила быстро становятся мокрыми. — Тише, — так нежно, что хочется плакать ещё сильнее. — Тише. Ты молодец. Он скулит от боли, но продолжает стоять на коленях перед Нилом, потому что Нил этого хочет. И старается быть тише. Что-то внутри скручивается и посылает по телу сладкие волны дрожи. — Нил… — собственный голос такой непривычно слабый. — Нил, я сейчас… Пожалуйста… Пожалуйста, можно мне… Пожалуйста… — Нет. Адам зажмуривается и почти рычит. — Адам, — Нил чуть дёргает его за волосы и заглядывает в глаза. — Нет. Он понятия не имеет, как ощущения такой силы можно притупить, но честно сжимается настолько, насколько это возможно. Дышит часто и глубоко, пытается рассматривать царапины на полу, почувствовать холод воздуха в комнате, вернуться в реальность. Нужно думать только о боли. О том, как её много. Очень, очень много. О том, как бёдра крупно дрожат и заставляют дрожать всё тело. О том, как давно он не чувствовал такой сильной боли, не пытаясь при этом разрушить своё тело. Оказывается, достаточно собственного веса, чтобы дойти до скулёжа. Интересно, будет ли у него теперь вставать во время планки. Мысли путаются, но минутная заминка помогает — возбуждение откатывает. И от этого факта ни черта не легче. Он так долго к этому шёл, он едва держится на коленях, и прямо сейчас он сам остановил свой оргазм. Он снова плачет. — Молодец, — Нил мягко целует его в макушку. — Я горжусь тобой. Адаму кажется, что вот сейчас всё пойдёт плохо. Если не кончить сразу, следующий заход так легко не случится — это они уже проходили. Сумасшедшее жжение в мышцах перестаёт быть удовольствием, заставляет стискивать зубы и надеяться, что скоро всё закончится. Сначала ты играешься с болью, а потом она играется с тобой. — Смотри на меня, — Нил снова поднимает его за подбородок, и Адам видит его как сквозь мутную плёнку. — Не опускай голову. Слышишь? Смотри только на меня. Он берёт в руки пульт вибратора, но глаз не отводит. Смотрит жадно, будто готов сожрать. Тот Нил, которого знает только Адам. Который хочет видеть, как слушаются каждого его слова. Который способен утопить в боли, страхе и стыде, чтобы в голове осталось одно обожание. И Адам обожает его, такого обозлённого и жестокого, — потому что это честный, живой Нил. — Ты молодец, — этот голос, сильный и нежный одновременно, вызывает мурашки. — Ты можешь кончить. Я разрешаю. А вот теперь может не получиться, думает Адам — и через секунду понимает, что был очень не прав. После щелчка вибрации становится в два раза больше: Адам стонет на каждый выдох, повторяет «Нил, Нил, Нил» и, не отрывая от него взгляда, почти сразу же кончает. Долго, тяжело, горячо, волна за волной — пока Нил не шепчет на ухо: — Можешь сесть. То есть, даже оргазм не заставил его сдвинуться — а голос Нила заставил. Бёдра тут же опускаются на голени, и сил держаться вертикально не остаётся, будто у марионетки перерезали верёвки. Вибрация почти сразу прекращается. У Адама абсолютная пустота в голове, а ещё он, кажется, продолжает скулить от остаточной боли в мышцах, зажмурившись и пытаясь отдышаться. Нил придвигается к нему и обнимает за плечи. — Всё… Уже всё… Он наконец расцепляет руки и последним усилием обнимает Нила в ответ. Ноги болят так, будто он уже никогда не сможет подняться. Спина, поясница, бёдра, колени, ступни — кажется, нет такого участка тела, который сейчас не гудит после схлынувшего напряжения. Сидеть на коленях больно, но сдвигаться хоть на дюйм ещё больнее. — Всё хорошо, — Нил гладит его по спине одной рукой, а другой осторожно тянет за провод. Вибратор выскальзывает наружу и с тихим стуком падает на пол — Адам облегчённо выдыхает и думает, что в ближайшее время засовывать в себя что бы то ни было точно не нужно. Ему бы этот опыт как-то пережить. — Ох, блять… — это была попытка пошевелить коленом, после которой Нил крепче обнимает Адама и медленно тянет наверх. — Давай, держись за меня… Вот так… Он поддерживает Адама под руки, пока тот со стоном становится на одну ногу, потом на другую, а потом оказывается на кровати, куда Нил опускает его так мягко, как это возможно. Иметь возможность разогнуть колени — это просто дар божий. Сейчас, спустя несколько минут, боль из-за статично поднятых бёдер кажется Адаму нелепой, но оттого не менее реальной. Кажется, они действительно обошлись без избиений и чего-то подобного. А заодно без повреждений, не считая гигантских синяков на коленях, но это вряд ли кто-то увидит. Завтра Адам будет умирать, как после тренажёрки, а сегодня ещё можно понаслаждаться дееспособными ногами — правда, при любом, даже минимальном, напряжении мышцы снова начинали подрагивать и сокращаться. — Ты в порядке? — Нил спрашивает абсолютно серьёзно, а Адам всё ещё не может вернуть себе нормальное зрение, не то что внятно говорить. Он поднимает большой палец и еле-еле усмехается, пытаясь кое-как отдышаться. Время растягивается, становится густым и мутным, а иногда замирает совсем, и кажется, что даже сердце пропускает удар, чтобы взять паузу. — А… А ты? — еле ворочая языком и всё ещё не открывая глаз. — Всё о'кей. — В смысле… Ты сам, ну… — Мне ничего не надо. Нил усмехается — Адам сначала только слышит эту усмешку, а затем, разлепив глаза, убеждается в её существовании. Они лежат рядом, Адам на спине, Нил на животе, упираясь локтями в постель, с этой мягкой, расслабленной полуулыбкой, и, кажется, не врёт — ему действительно сейчас ничего не надо. — То есть, тебе… тебе так нормально? — Не все так сильно хотят трахаться, как ты, — Нил смеётся, но не так невротично, как обычно. Чёрт, да он буквально добрее стал. Кому ещё из них двоих нужен психотерапевт, в самом деле. Адаму нравится смотреть на такого Нила. Спокойного — действительно спокойного, а не отсутствующе-неживого, — смешливого, уютного, как большой тёплый лабрадор, уставший после бурной прогулки и развалившийся на коврике перед камином. Похожее происходит, когда они делают это в противоположных ролях, но Нил куда тяжелее, чем Адам, переносит физическую боль и куда дольше отходит — поэтому становится максимально беззащитным, как ребёнок, которому жизненно необходимо свернуться на коленях взрослого. А сейчас Нил сам этот взрослый. Сейчас он мог бы решить все проблемы мира, потому что знает, что мир в нём нуждается. Адам думает, что Нил очень красивый, и не может не улыбаться. — Я так понял, ты решил заняться моей спортивной формой. — Кто-то же должен, — Нил придвигается поближе и подпирает голову руками, довольно разглядывая Адама, который наверняка всё ещё выглядит крайне затраханно, при том что технически его даже и не трахали. — А говорил, не садист. — Не садист. Ну, меня не особо прёт от боли. Ни чужой, ни своей. — Тебя прёт от контроля, больной ублюдок. — Наверное. — Мы не опоздаем в аэропорт? — Я завёл будильник. Соберёшься за двадцать минут, останется время подобрать Брэда и Барри. Выпей обезбол перед самолётом… — Какое стоп-слово? — смеётся Адам, растирая слипающиеся глаза. Нил легонько пинает его кулаком в плечо, а затем опускается головой на кровать и неловко сгребает Адам в объятия, от чего тот чуть не мурчит: Нил, который хочет обниматься, — самый лучший на свете Нил. — Ну и насколько громко это было? — Не особо громко. Ты умница. — Мерси. — Но стены тут реально тонкие, — Нил скользит взглядом по комнате, а Адам думает, что в этой интонации совсем нет сожаления. Есть что-то другое. Что-то похожее на восхищение. Нилу здесь нравится. Он впитывает эту крохотную, убогую комнатку. Он хотел бы остаться здесь навсегда и больше не выходить наружу. Он хотел бы валяться на старом пыльном покрывале и смотреть, как за окном чужого города затухает солнце. И Адаму хочется верить, что в этой мечте ему тоже есть место. — В любом случае, — Адам зевает и трётся носом о его нос, — они ничего не докажут. Нил тихо улыбается в ответ.