vorsorge

ты, смеясь, роняешь меня на постель. целуешь в губы, а потом приподнимаешься на локтях, глядя в лицо. ты жутко красивый. смотреть снизу вверх немного смешно, но твои глаза такие глубокие, а волосы такие светящиеся в полдне, да и улыбка такая теплая, что не любоваться кажется невозможным. подумать только, и он правда любит меня. я обнимаю твою голову, целую лоб, мы перекатываемся на бок, сплетаясь ногами. кладу ладонь тебе на талию, целую тонкие бледные губы, которые пока кажутся почти белыми, но от поцелуев всегда быстро краснеют. едва-едва, раз, другой, и ответ с каждым разом все смелее, и вот уже ты целуешь меня глубоко, облизывая небо и прикусывая губы. мне от такого внезапного рвения мгновенно сносит крышу. я крепче прижимаю тебя к себе. ближе, ближе. целую шею, с наслаждением слушаю частое дыхание, ощущаю ладони, гладящие спину. и вдруг легко касаюсь губами скрытых под рубашкой плеч. черт возьми, хочется, чтобы меня от твоих плеч ничто не отделяло. мысли куда-то тонут, и все забывается, кроме тебя, ног, сплетенных с моими, лежащих на талии ладоней, мокрых губ, мягкого языка. хочется целоваться еще и еще, слышать вздохи и стоны, хочется раздеть тебя (или лучше, чтобы ты разделся), хочется довести до оргазма. я завожусь легко, тебе добиться этого ничего не стоит. особенно когда я знаю, что ты испытываешь то же самое прямо сейчас, да и вообще тоже. чем дальше, тем сложнее мне не пялиться на тебя, сложнее засыпать, путаясь в несбыточных мыслях. несбыточных не по причине твоего нежелания, а по причине предосторожности. о которой мы оба в эти секунды уже почти забыли. я ложусь на тебя сверху, бедра напротив бедер, обнимаю плечи и мокро целую шею, провожу за ухом языком — знаю, что тот это ужасно любишь. я часто вспоминаю, как ты покраснел и вздрогнул, когда я сделал это в первый раз. ты сильнее прижимаешь меня к себе ладонями, лежащими на пояснице. неуклюже целуешь, где можешь достать, пока я целую тебя — то в висок, то в ухо, то в плечо. тебе неудобно, но ты как будто не можешь не целовать меня в эти секунды. я вдруг наивно думаю, что мне эти поцелуи дороже всего на свете. в паху у меня все тяжелее, и я невольно выдыхаю со стоном, прижимаясь бедром к твоему стояку. блин, трахнул бы ты меня уже наконец. целую жарче, глубже, тянусь к губам, но ты вдруг не даешься — отворачиваешься и тихо, коротко и убийственно произносишь: — слезь. я повинуюсь. мне резко становится стыдно. мы оба только что нарушили обговоренную не раз грань. свешиваю ноги, усаживаясь на краю постели. ты сгибаешь ноги в коленях, складываешь руки у груди и отворачиваешься к стене, словно желая спрятаться. — прости. — я же говорил, не надо. я не могу. господи, чем ты думаешь вообще… — ты продолжаешь, усмехаясь, но кажется, скорее вот-вот расплачешься, — хотя, понятно, чем. я злюсь. если теперь и сваливать вину на кого-то одного, то точно не на меня. ты говоришь нервно, сбивчиво и скорее эмоциями, чем головой, и вряд ли до конца понял, кто и что только что делал. но от обиды на подобные заявления это не избавляет. — да я же вижу, что тебе самому хочется. слушай, я бы все равно тебя та́м не трогал… — сейчас ты обещаешь не трогать, а раньше обещал вообще не лезть. — я не лез. сейчас. ты молчишь. я продолжаю. — ты… на кровать меня повалил. целовался так, как будто сожрать хочешь. что, мне было в ответ на это тебя отпихивать? — может, и надо было. несколько секунд мы молчим. в глубине души я понимаю, что ты прав. и не из-за эгоизма и вредности так резок. а за меня волнуешься. боишься. — слушай. ну хочешь я уйду? прямо сейчас уйду? — разумеется, я рассчитываю оставить тебя лишь до того момента, когда ты придешь в себя и снова захочешь меня видеть. ты не отвечаешь несколько секунд, будто раздумывая. — нет… иди сюда, — просишь, не поворачивая головы, будто извиняясь. я мгновенно таю. милый, милый людвиг. я горько улыбаюсь и ложусь рядом. обнимаю со спины и легко целую затылок. ты берешь мою ладонь и касаешься губами. — прости, что я к тебе полез. — не извиняйся, людвиг. я… был рад, на самом деле. — успокаивающе поглаживаю большим пальцем ладонь, — тем более, что если осторожно… — осекаюсь. наступает недолгое молчание. я боюсь, что ты теперь только сильнее обижен. — говоришь, что не будешь касаться там? — все-таки, хочешь еще? сердце глупо подпрыгивает. я стараюсь звучать ровно, но в голосе очевидно слышится надежда. — скажи сначала, что ты хочешь сделать. молчу пару секунд, немного смущенный. я не был готов описывать словами то, что воображал себе перед сном, даже более или менее воплощаемое в наших обстоятельствах. — ну, мы можем… сесть напротив друг друга и… — не надо. — перебиваешь ты. — я так не хочу. — тогда по-другому. — молчу несколько секунд и смущенно, скороговоркой продолжаю — можешь снять рубашку? только рубашку. и безрукавку. ты не отвечаешь пару секунд. — тогда ты тоже. — мы медленно садимся, ты все так же повернут спиной. расстегиваем рубашки, и я не могу не пялиться на то, как она спадает с твоих плеч, не удерживаюсь, и целую их. чем ближе я двигаюсь к основанию шеи, тем сильнее ты напрягаешься и чаще дышишь. когда я провожу по шее языком, ты внезапно поворачиваешься и ловишь губы. не разрывая поцелуя, я хватаю край безрукавки и тяну вверх. поднимаешь руки, прерываешь поцелуй на секунду, позволяя освободить себя. черт возьми, я его раздеваю. ты разворачиваешься корпусом, нащупывая две оставшиеся застегнутыми пуговицы моей рубашки и расстегиваешь их. ты раздеваешь плечи, руки, а рубашка падает на пол у постели. у меня бегут мурашки. несколько недель назад я о таком и мечтать не мог. я стаскиваю безрукавку, прислоняюсь к твоему лбу своим. целую губы, подбородок, плечо, и двигаюсь к спине, заставляя снова развернуться ею. обнимаю за пояс. невольно улыбаюсь, осознавая происходящее. я никогда не касался тебя так. я целую плечи, спину, основание шеи, укладывая тебя на постель и обвивая руками. ты вздрагиваешь и тяжело дышишь, накрывая и сжимая мою ладонь, сплетая пальцы. свободной рукой я рассеянно глажу грудь и живот, ощущая то соски, то ребра, то уходящие под ремень брюк волосы. поцелуи мокрые, а я чуть подкусываю кожу, вызывая вздохи, и скоро уже упираюсь стоящим членом в твой зад. ты выдыхаешь и подаешься бедрами навстречу. я провожу несколько раз ладонью по боку и смещаюсь ниже, на бедро, чуть сжимая. спустя секунду до меня доходит, что ты только что едва слышно застонал. раз в несколько секунд я подаюсь бедрами вперед, прижимая тебя к себе левой рукой, лежащей на твоем животе. ты торопливо расстегиваешь брюки, запуская в них руку. я чувствую волну возбуждения, замечая это и двигаюсь чуть быстрее, чуть сильнее прикусываю плечи и провожу языком за ухом, неуклюже расстегивая пуговицы брюк и спуская белье. я трусь членом между твоих ягодиц, каждые несколько секунд ускоряя темп. — черт, эрнст, — ах! — полустон-полушепот. мы стонем, вжимаясь друг в друга, и, обнимая тебя, я чувствую движение руки, которой ты сжимаешь себя, слышу частое дыхание, чувствую твое желание, что, очевидно, возбуждает еще больше. оргазм настигает меня неожиданно и как будто слишком быстро, и я пачкаю твои штаны. ты кончаешь пару секунд спустя, заливая спермой руку. несколько мгновений мы лежим неподвижно. головы странно пусты. — пусти. не трогай меня. — ты шевелишься в объятиях. не зол и не обижен, напротив — нежен. — осторожно. не смотри, пожалуйста. я мыть руки. я прикрываю глаза и чувствую, как ты встаешь с постели, неуклюже пробираясь через меня к краю. — слушай, я тебе… штаны испачкал, — смотрю в стену у кровати, не оглядываясь за спину, где ты наверняка ходишь с одной рукой в сперме, а второй безуспешно пытаясь застегнуть брюки. хорошо, что в квартире нет никого, кто мог бы застать тебя по пути к ванной. — постираю. высохнут. — слышится стук ящиков комода и запираемой двери. ты стираешь штаны и моет руки несколько минут, сколько — не ясно. я застегиваю брюки, потягиваюсь, ложусь лицом к двери. слушаю шум воды, как будто пытаясь различить в нем что-то. куда-то улетучившиеся мысли начинают возвращаться, и до меня начинает доходить, что только что случилось. это не походило на то, что я привык определять как секс, но, кажется, что это им, все-таки, было. было у меня с тобой. шея у тебя белая. и самая красивая. а слышать, как ты стонешь не от боли, а от удовольствия, так непривычно и, черт возьми, приятно. я вспоминаю, как ты прижимался ко мне, как расстегнул брюки, не в силах больше сдерживатся. как целовал ладони. как вздрагивал под моими губами и языком. как часто ты дышал, как неожиданно выше застонал, кончая. я смущенно зажмуриваюсь и тру ладонями лицо. я люблю его, я люблю его просто ужасно. к счастливому смятению примешивается страх. я не могу сейчас не думать о том, не пошло ли что не так. не захочешь ли ты чтобы это был первый и последний раз. я не сомневаюсь, что тебе все понравилось. я видел и слышал тебя. но я боюсь, что ты снова решишь оттолкнуть меня, боясь причинить вред. у тебя так и не хватило на это сил. но я не могу не бояться, что однажды хватит. пару раз я порываюсь встать и пойти за тобой, но побеждает расслабленная усталость и нежелание лезть, когда ты наверняка хотел бы быть один. я успокаиваю себя, говоря, что все в порядке. просто ты боишься, что штаны и руки будут не достаточно чисты. все же, утешать себя выходит не очень успешно. я ведь, черт возьми, понимаю, что в этом и проблема, что тебе все время кажется, что ты никогда не отмоешь, что ты грязен. и кто знает, не отправишь ли ты меня, вернувшись, подальше от себя. вода стихает. скрип двери, шаги, снова дверь — другая. должно быть, повесил штаны на кухне. сейчас ты придешь, сейчас придешь. что скажешь? что больше не хочешь видеть? что хочешь еще? что виноват? вдруг становится некуда девать руки. взгляд едва успевает зацепиться за тебя когда ты как-то быстро оказываешься сидящем на постели. ты гладишь мою голову, и я подставляюсь тебе как довольный кот. черт возьми, как я тебя обожаю. ужасно хочется перехватить ладонь, чтобы поцеловать, но я отвлекаюсь, замечая, что твои глаза чуть покраснели, а ресницы слиплись, как после слез. становится больно. ты наклоняешься, целуешь в нос, я обнимаю тебя, целуя куда дотягиваюсь — подбородок и шею. я глажу тебя по затылку и плечам, шурша по ткани рубашки. чувствую, как пролезаешь руками под лежащие на постели голые плечи, обнимая их. ложишься рядом, уложив голову на грудь, и я глажу твои светлые волосы и думаю о том, как безумно тебя, черт возьми, люблю, и как хочется вслух тебе это сказать. тысячу раз. за окном, шумя, проезжает машина. солнечный прямоугольник из открытого окна наползает на край стола, не тот, на котором лежат привезенные нами зачем-то из леса шишки, а тот, где стопка книг. в день, когда мы ездили в лес, я временами чувствовал себя едва ли не счастливым. мне хочется сказать, что ты не должен думать о себе плохо, и что ты лучшее, что было в моей жизни. что мы осторожны, ты вылечишься, и все будет хорошо. но я молчу. потому что вижу, что ты только что улыбался мне искренне, не смотря на недавние слезы. не хочется напоминать тебе о плохом снова. я глажу светлые волосы и думаю о том, как хочется, чтобы ты никогда больше не плакал. я шепчу «люблю» внезапно и быстро. кажется, в этом коротком слове я отдал всю жизнь, всю свою душу. всего себя. я уже говорил, что люблю тебя, и не раз; и не раз сам слышал от тебя это слово. но это не делает его менее важным прямо сейчас. ты на секунду сжимаешь меня сильнее и гладишь по плечу. — я тоже.