автор
Размер:
планируется Макси, написано 24 страницы, 2 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
95 Нравится 11 Отзывы 23 В сборник Скачать

Все профессии важны (Птица/Максим Шустов, Игорь Гром/Сергей Разумовский, Макс Кольцов)

Настройки текста
Макс Кольцов сидел на раме открытого настежь панорамного окна и пытался зажечь сигарету о подёргивающийся на холодном ветру огонёк зажигалки. Шёл дождь, его капли влетали в квартирку с порывами свежего воздуха, оседали на расстёгнутой джинсовой рубашке, стекали по обнажённой груди к кромке туго завязанных на поясе бесформенных серых штанов, разносили бумаги, чуть шатая и без того некрепко закреплённую к потолку боксёрскую грушу. Пламя вспыхивало и затухало, вспыхивало и затухало, слегка опаляя прикрывающую его от ветра ладонь. Тонкая струйка дыма взвилась в воздух. Макс мотнул головой, забрал пятернёй назад вьющиеся от повышенной влажности тёмные волосы и возвратил взгляд к одной из десятка бумаг, летающих между телевизором на ножке и диваном с потёртостями. Кольцов поглядел на пробковую доску. Она пустовала. Взгляд тусклых серых глаз переместился к письменному столу. Шесть немытых чашек с кофейным налётом скучковались возле работающей с мерцанием лампы, там же папки документов, распотрошённые, испачканные, изорванные, вероятно, в приступе ярости. Кольцов поднёс сигарету к бумаге в руках и подпалил край. Посмотрел, как тот вспыхнул, и сам же потушил искру пальцами, ничуть не изменившись в лице. Оно оставалось бесстрастным, безразличным. Макс закурил и встал. Босые ступни зашагали по пыльным скрипучим половицам до расстеленного возле дивана ковра с видневшимися на нём пятнами грязи. То ли засохшей крови, то ли снова кофе. Кольцов счёл равноценными оба варианта. Он вёл ладонью по поверхности телевизора, заглядывал под него к подставке, где лежали и пылились коробки дисков и кассет. В квартирке не нашлось проигрывателя, а кассетоприёмник давно вышел из строя, его ждала участь быть разобранным на запчасти. Кольцов сел на диван, поёрзал, довольно заурчав. Пружины так и впивались в прикрытую одними лишь штанами задницу. Макс сделал затяжку, накрылся пледом и прошёл мимо привычно открытой за отсутствием двери ванной. Посмотрелся в испещрённое царапинами грязное зеркало, почесав щетину на лице, оценил свёрнутый во множество раз крохотный тюбик пасты и зубную щётку, щетина которой топорщилась в стороны и напоминала озлобившегося ежа. Кольцов присмотрелся и к ванне со сломанными бортиками и лёгким налётом ржавчины под протекающим краном. После вернулся в гостиную, а из неё прошёл в кухню. Кольцов курил неспешно. Делал затяжку, распахивая дверцу микроволновки, выпускал колечко дыма, закрывая её, снова делал затяжку, открывая. На микроволновке красовалась наклейка с молотком, блёклая, едва не сливалась с серым корпусом. Макс наклеил её года два назад, чтобы не забыть починить. Как вышла из строя микроволновка, так и не утруждала хозяев переплачивать за расход электроэнергии сломанная кофемашина. Из всей утвари пост не сдал пузатый холодильник, совершенно пустой внутри. Вообще, Кольцов не так часто проводил время в кухне, но с пренеприятным известием устроил себе небольшую экскурсию. Копался в деревянных ящичках, где стояла без дела посуда и свечи на случай отключения электричества, вертел краники у газовой плиты, проверял, работает ли ещё вода. Текла, притом горячая тоже. Сверкнула молния. Макс прикрыл деревянные ставни окон в кухне. Огонёк на сигарете догорал. Кольцов сделал ещё затяжку и вернулся в гостиную. В тёмном углу сгустились вокруг забытого велотренажёра картонные коробки. Кольцов улыбнулся в пол. Не заглядывая в них, он помнил каждую книгу. Как она лежала, возле чего, перед глазами мерцали красочные обложки, загнутые, чтобы не забыть о важном, верхние уголки выцветших страниц. А запах…этот запах, пленяющий запах типографской краски, пыли кружил голову получше обвившихся вокруг горла никотиновых колец. Славно, что отдать книги в библиотеку они также запамятовали. А Макс помнил. Он же и вытаскивал их по редким выходным, убирал сигарету подальше, отключал звук уведомлений на телефоне и читал до рассвета взахлёб русскую классику и зарубежную литературу. Уделял время и лирике, выписывая понравившиеся строчки на закладку в сборниках стихов. Что сейчас… Кольцов шагнул к шахматной доске, расположившейся на столике возле неработающего со времён их приезда камина, взял с края стола чёрную пешку, покрутил в пальцах и переместил на поле. — Значит, мебель продавать ты наотрез не хочешь. Макс моргнул. Белая фигура по другую сторону доски поменяла место. — Сергей подумает, что мы связались с дурными людьми, проиграли в азартную игру или того хуже, — раздался встревоженный голос Шустова. — А мы не такие, Игорь не такой. Нам нельзя испортить ему репутацию. Кольцов поглядел на доску. Если раньше они начинали с подбрасывания костей или «камень-ножницы-бумага», то с возрастом перешли на чёрно-белую стратегию. Играли не столь виртуозно, как игрок, что подарил им чёрную и белую позиции в партии жизни, но разрешали серьёзные споры. — Тогда, Сонечка, будем натурой зарабатывать. Но белое «съедало» чёрное, как и чёрное поедало белое. Фигуры пропадали с доски. Обе стороны стремились выйти на «гамбит». Королевский против будапештского. Прямая спланированная атака против резкого манёвра и ставки всего на кон. — Макс! Мы не можем фотографии в интернет выкладывать, потому что у Игоря кнопочная «нокиа». А тут тело! Прекращай, мне это не нравится. Струсил, не принял брошенную в жертву фигуру, пошёл в отступление вместо ответа. Вот и слетела партия. — Люди кайфуют и получают деньги. Думай-думай, Максимка, пока мы ещё здесь, а не на улице. Пришла мысль в голову; отчего её не высказать? Ты ведь думал, когда согласился помочь с оплатой лечения пострадавшему от нашего допроса? Чёрный Король грозно возвышался над сжавшимся Белым, сгоняя его с края доски до завершения партии. — Умница, Максимушка, наш луч солнца золотой, — ядовито-ласково обращался к нему Кольцов. — Помог кому-то, хорошо, славно, блестящая работа! Не подскажешь номерок его лечащего? Я, может, проведаю его, пожму руку, пока жмётся ещё на питьевой диете. Сгромыхал упавший на пол стул. Блёклая, почти прозрачная, тень Белого Короля бросилась к распахнутому настежь окну. Светлые шторы развевались на неспокойном ветру, как мантия, закутывали в кокон, но безопасности не добавляли. Чёрная тень метнулась вдогонку, схватилась за призрачный силуэт и опрокинула спиной на письменный стол. Керамические кружки с кофейным налётом осыпались на пол осколками, взметнулись в воздух листы. Шустов резко шаркнул ладонями по деревянному настилу. Выступила алая кровь. Максим пачкал щёки, пока с новой вспышкой света Макс не опустился подле и не перехватил его руки своими. Холодные, как у утопленника, поверх горячих, как у жертвы пожара. — Прошедшего не воротишь… Есть и другие способы заработать, — Максим дёргался, дышал часто, едва не плакал. — Мы ведь раздавали листовки, газета! Или…или я снова буду петь в переходах! Кольцов свесил голову набок и лукаво смотрел. — Собрался окончательно здоровье посадить? Две недели обещают грозы и ливни. Какой там промоутинг или твоё пение? В газете заплатят в следующем месяце. — Только не так, пожалуйста, — испуганно взмолился Шустов. Макс по свойнически встряхнул его за плечи и вытер рукавом рубашки кровь с лица. — Дурак, — огласил он. Максим поднял на него покрасневшие глаза и поджал губы. — Дурак ты, слышишь? — отчётливо повторил Макс. — Так и скажи, Максим: «Я дурак, я потратил наши последние сбережения, и теперь страдать нам в голоде несколько недель». Давай, Максим, я жду, — нетерпеливым тоном потребовал Кольцов. Шустов с понурой головой произнёс: — Я дурак, я считал, что мы справимся, всегда справлялись. Не надо, не надо радикально! Воду и свет не отключат так быстро, а….а без еды и на воде как-нибудь сможем! Сумеем, ведь сумеем, Макс, правда? Обычно Максим тараторил. Говорил в пылу беседы разгорячённо, броско, громко. Перед Максом голос его поутих, вырывался изо рта обрывками слов и спутанных мыслей. На то и белая фигура, Белый Король, что делал всё для людей и ничего для себя, рассчитывал, что обойдётся, выкрутится. Чёрный Король был расчётлив, пусть и с завышенным чувством собственной важности. Он прощупывал риски и предупреждал о них, пока Белый, не заморачиваясь, поступал по-человечески и порой крайне необходительно и опасно для них. Кольцов вправлял ему мозги за легкомыслие. Шустов в отместку называл его чёрствым, ко всему довольно равнодушным, кроме самого себя. И он же сидел перед ним с кровавыми ладонями и дрожал не от холода. — Чёрт с тобой, юродивый, — шикнул Макс. — И к свисту пули, и к голоду можно привыкнуть. Посидишь на кипятке с сахаром неделю-другую, а я поддержу по большой глупости. Но ты, ты, Максимка, вечно мне напоминаешь, чтобы Игоря покормил, оставил ему на жизнь. — Игорь, — эхом повторил Максим, и глаза наполнились слезами. Макс старательно смаргивал их за него. — Я не подумал….я, — Шустов замолчал, глядел снизу-вверх обречённо, покинуто и находил утешение в смирении. — Я согласен на всё, но не так открыто, — пришёл его черёд напомнить. — Игорь. За окном до сир пор шумела гроза. Молнии вспыхивали, белые шторы вились на сильном ветру, дождь барабанил по прибитой его тяжёлыми каплями смятой бумаге. Не говоря ни слова, Макс встал, взял в кухне целую чашку и налил в неё ещё теплой воды из чайника, кинул несколько трав сушёной ромашки и мяты в сито заварника и опустил туда же, после чего закрыл панорамное окно, сохраняя кое-какое тепло в промозглой квартирке, из которой успел выветриться запах сигарет. Достал из кармана штанов бумажку и с ней прошёл к дивану, лёг, включив канал «Домашний». — У всего есть предел. Держи в уме, пока будешь «Яблоневый сад»* досматривать. Шустов пригляделся к бумажке. Жирными буквами было выведено объявление о том, что в академию художеств на вечернее отделение срочно требуются натурщики, опыт позирования необязателен. — Максим блять, я по-прежнему злюсь, — предупредил Кольцов, ощутив резкий прилив тепла и нежности, поднявшийся изнутри. — Смотри свою мылодраму, пей чай и долго не засиживайся, Игорю на работу рано вставать, — он застрял между грудной клеткой и горлом, то ли обогревая, то ли душа избытком тепла.

***

Неделей ранее до разговора, о котором Гром и не догадывался, Игорь шелестел газетами с объявлениями. Майор точно не припоминал, сколько не успел доплатить в прошлые месяцы, поэтому внезапное обнищание воспринял стоически спокойно. Гром не стал опускать руки, а сразу за опустевшим бумажником и банковской картой принялся искать дополнительный источник заработка. Покончив с тремя случаями краж и одним крупным ограблением, он занимался расследованием с исчезновением вещей. Поначалу оно казалось ему весьма занятным, в своём роде интригующим. Похититель орудовал сразу в разных частях города, предметы кражи значительно разнились в размерах и имели разное назначение для использования. Ювелирные изделия, фотоаппаратура, неоновая вывеска из бара, манекены с витрин магазинов в блестящих платьях, катер вместе с якорем, за который его закрепили к пристани, и, что самое странное, ряд продуктовых тележек. Неизвестный стащил их оптом из парковочной зоны крупного гипермаркета. Вещи пропадали также, как и находились. В городе. Криминальный авторитет руководствовался сомнительной, как представлял майор, логикой, раз крал, а затем избавлялся от краденного, точнее, перекладывал заботу на плечи полиции. — Да когда же эта сорока успокоится! Вот что ей не сидится? Последнюю на тот момент пропажу, а именно, памятник Чижику-Пыжику, снятого предположительно в день угона катера, майор возвращал администрации города вместе с напарником Дубиным. — Судя по исполнительности краж, мы имеем дело не с сорокой, а с вороной! — выдвинул резонное предположение Дима. — Игорь, сначала зайцы с Петропавловки, теперь крохотная птичка, а все тележки, электроника, катер! Гром буркнул, встряхнув на себе кожаную куртку: — Один хрен заколебал пернатый! Нет, чтобы насовсем украсть, так подтыривает и бросает на полдороги, а кому возвращать? Нам, Дима, нам с этой курицей хитрожопой возиться! Светловолосый напарник поправил сползшие к кончику носа очки и едва улыбнулся. — Не унывай! — оптимистично выдал Дубин. — Посмотри на это с другой стороны. Дела настолько запутаны, а мотивы «Вороны» неясны, что кроме нас никто за них и за него не ручается. Ни свидетелей, ни записей с камер! И ведь жертвы ограблений понимают, какой это театр абсурда. Игорь, хмурясь, окинул взглядом чересчур светившегося от дела с долбанутым похитителем Диму, скрестил руки на груди. Дубин от его строгого взора застегнул тонкую ветровку так, что из-под неё скромно выглядывал воротничок клетчатой рубашки. — Нам впаривали деньги за возвраты, — буркнул Гром, сердясь. — Деньги, Дима! — Деньги, — согласился Дубин. — Но ты гордо отказался и тогда… Он не закончил, майор перебил: — Руководство магазина, откуда стащили двадцать тележек, предложило оплату продуктами! А фотосклад и бар сертификатами. Что это за нахрен такое! — Между прочим, — точно подметил Дима, подняв перед лицом указательный палец. — В том магазине продавались очень вкусные булочки с маком. И ты их даже попробовал. Игорь вздёрнул голову и фыркнул. — Мы как…мы не как, мы — два придурка, что полночи с момента звонка объезжали район, искали тележки. Кхм, да и я не хотел как-то задеть владельца, поэтому согласился на малое, — Гром тише добавил. — С таким ростом цен кофе только и брать путём натурального обмена. А «Ворона» продолжал расхищать город на Неве и попутно незримо поклёвывать майора, что из-за работы отклонял предложения новообретённого друга по несчастьям, по совместительству миллионера и владельца крупной соцсети «Вместе» Сергея Разумовского на досуге сходить на выставку в музей или посетить картинную галерею. Как признавался сам Сергей, ему неуютно одному гулять по выставочным залам, а для роли гида он не так опытен, вдобавок испытывает трудности с удержанием внимания публики. Разумовский сетовал на излишнюю загруженность работой Грома и слегка навязчиво протягивал в редкие встречи буклеты со временными экспозициями, смотрел на наручные часы и как бы невзначай вспоминал, что музеи ещё работают. Игорь отнекивался по ряду причин, не упоминая основной — финансы. Такой ответ был самым очевидным и ёмким для отказа, однако Гром им пренебрегал. Лишние пятьсот рублей сгодились бы на пару дней питания в «Шаве 24/7» или на один пакет с продуктами, но точно не на любование картинами. Сконцентрировать внимание на делах-то выдавалось сложным при издающем предсмертные звуки животе, а тут несколько часов блуждания по залам, и ведь после них не отмахнуться, не сбежать в метро, ткнув рукой в пустоту и крикнув что-нибудь громкое. Гром не говорил — я совсем на мели, он выбирал — я плохо разбираюсь во всей этой мазне, ещё усну случайно, на школьных экскурсиях кемарил возле смотрительниц залов, так что я немного приобщусь, отдалённо, и обязательно позову, сходим ещё. В чём и заключалось поклёвывание «Вороны». Расхититель блестяшек полетел коммуниздить экспонаты «Эрмитажа», «Русского музея», «Михайловского дворца». Администрация комплекса «Петергофа» опасалась, как бы и до их Большого каскада бедствие не добралось. Почти неделю Игорь с Димой вынужденно слонялись по музеям и в них искали спрятанные под лестницами, за другими экспонатами и в подвалах скульптуры, а также картины. Сигнализация не сработала, ни отпечатков, ни видео с камер наблюдения, ни подозреваемых. Майор позвонил Разумовскому, думал-думал, да придумал, что, может, блестяшность — не единственный критерий отбора вещей для перепрятывания. Гром считал, что предоставь он Сергею цепочку экспонатов, так он сразу бы установил взаимосвязь, дал наводку для продвижения дела дальше. — И ты представляешь? Как испарился! Снова! Покушался на яйца в музее «Фаберже»! Вот же зараза врановая, обычным птицам от них житья нет, пожалуйте, полез к людям! — Чудеса ювелирного искусства и механики во всей красе, — голос Разумовского звучал сонно, вяло, хотя звонил Игорь специально ближе к вечеру, чтобы точно застать миллионера в свободную от работы минуту. — Понравилось что-нибудь? — Что? Эм, попадись хоть в одном таком «киндер сюрпризе» их вор, он бы принёс много радости. А если честно, то… — то это вкусовщина, роскошь ради роскоши, побрякушки династии Романовых, — то не будем отходить от темы. Я отправил тебе файлы с рабочего компьютера, глянь эм…пожалуйста. И перезвони! — потому что: «На вашем счету недостаточно средств». «Не стоило, не стоило, — не стоило втягивать ещё и Сергея. — Да, сразу бы взял его в ночной караул ловить бестию. Чего мелочиться?» Игорь встряхнулся и помотал головой, укладываясь грудью на заваленный бумагами и кружками с кофе рабочий стол. Хотелось есть, а для этого также требовалось найти подработку. В газетах преимущество отдавали готовым к полному рабочему графику. Спасение пришло, откуда не ждали. Дима отличился наблюдательностью. За всё время последних расследований заприметил, что майор ни крошки в рот не взял, за исключением тех, что ему дали в благодарность в магазине. Дубин захватывал на работу лишнюю пачку печенья и в обеденный перерыв норовил подкормить напарника. Гром зло смотрел в его сторону и демонстративно отворачивался, вливая в себя новую кружку кофе. Дима прикидывал, чиркая ручкой по белым листам скетчбука. Похититель предметов искусства, поиск временной работы и зацепок… И резко ткнул остриём в центр. Как же он сразу не догадался! — Я полагаю, это поможет нам сойти с мёртвом точки. На брошюрке было указано, что в академию художеств требовались натурщики.

***

Сергей озадачился, когда Макс вслед за шуткой про топор в штанах, сказал, что вот раньше они ходили по жёлтому одуванчику, а теперь променяли его на билет. Птица забил тревогу после деликатной и очень неловкой(о чём свидетельствовали пышный румянец и сбитое дыхание) просьбы Максима одолжить пёстрый халат на недельку-две. Культурный шок произошёл у обоих, когда ИИ Марго добродушно поведала обитателям башни «Вместе» точный смысл слов Кольцова. — Сегодня нет. Всё тело занемело, ничего не чувствую. Сидеть не могу и лежать больно, — во время телефонного звонка обмолвился Гром, чем ненамеренно подкрепил опасения миллионера и его «Вороны», бросившей силы сначала на прокорм их отличившихся чрезмерной независимостью друзей, а после и на окультуривание в плохую погоду. Вместе в музей не сходят, так хоть одни насмотрятся экспонатами. Разумовский рассуждал логически. Проблемы троицы не заходили настолько далеко. Максим бы отказался, а Игорь слишком Игорь. Общались они с ними, вариант, что всё в одни руки провернул Макс, отметался. — Если эта тварь потом напишет о тяготах жизни полицейских, я его точно зарублю. Он втянул их в это! А нам пора вмешаться! — упирался Птица. — Пусть злятся, их спасать нужно! Спасение, по скромному мнению Птицы, заключалось в поимке на месте. — Давай убедимся наверняка, — просил Сергей. Сущность с жёлтыми фонариками глаз неохотно уступала. В промозглой квартирке не горел свет. Шустов отмахивался, сообщал надтреснутым голосом, что для атмосферы зажигают свечи. Разумовский подмечал, что ни телевизор, ни холодильник не работали. — У нас всё нормально, правда. А вашу вещь мы стираем после каждого использования и скоро вернём, — Максим натягивал до костяшек рукава чёрной водолазки, что стремительно вытеснила из скудного гардероба рубашки и футболки, поверх набросил толстовку, не снимал синие уличные джинсы и чёрные, подшитые не раз носки. — Искусство столь многогранно и разнообразно, изучаем его во всех плоскостях, — с ухмылкой кокетничал Макс и вздрагивал всем телом при смене позы на стуле. Его точно прошибало током. — Разумовский, ну-ка не терять сознание! Чего, как кисейная барышня, на полу разлёгся! Вставай, болезный, скорая приедет сюда в лучшем случае на вторые сутки. Вызывал однажды соседке, чуть не схлопнулась в приступе эпилепсии. Всего двадцать человек, что в этом такого? Иногда меньше приходит, иногда больше, кто-то пропускает, предпочитает типажи поколоритнее. Сергей слушал и успевал моргать, пока вернувшийся «восвояси» Игорь сначала обмахивал его папкой для бумаг, а затем пшикал на лицо из пульверизатора, приводя в чувства. В один из немногих раз после происшествий с канувшим в никуда Чумным Доктором он соглашался с Птицей. Кольцова за его авантюру он бы зарубил. Расколол, раскольное… Раскольниковое состояние несостоявшийся журналист приписывал им. — Я помогу, позволь помочь. Хоть ко мне на работу устраивайся! Пожалуйста, прекращай, ты того не стоишь, — почти умолял Сергей, хватаясь обеими руками за руку майора. — Искусство везде искусство, нет? У тебя огромная Венера, прообразом которой послужила Симонетта Веспуччи, Сандро Боттичелли, итальянского художника тосканской школы, на всю стенку висит и ничего же. — Выкину, выкину её, скульптуры, но перестань, — не отступал Разумовский. Гром положил ему ладонь на лоб. Вроде не горячий, а бредил. — Или погода так на тебя влияет. Иди на диван, простынешь ещё. А я разберусь уж. Ещё эта гадина пернатая куда-то запропастилась, точно готовится пакость сделать.

***

Максим отказывался полностью снимать одежду, как того от него требовал руководитель группы художников. Принимать одну стоячую, лежачую или сидячую позу на продолжительный отрезок времени Шустову не составляло труда. Как и Кольцову, хотя от него группа слышала больше всего нытья про скуку и желание пошевелиться или поесть на морозе. Он же умудрился несколько раз отправиться через лабиринты множественных коридоров и классов перекурить во внутреннем дворе, не удосужившись хотя бы повязать халат вокруг бедёр. Стоило ли говорить, что это привлекло на занятия студентов старших курсов и совсем юных впечатлительных дарований? Как и Грому, что заполнял ожидание мыслями о похитителе блестящего и просьбами порассказывать об искусстве. Разговоры переключали внимание с поминутно немеющего тела. Максим сопротивлялся оголяться. Группа и её руководитель списывали это на нечто личное. Не мог же один человек, не выказывающий никаких протестов (исключением выступала просьба оставить головной убор, хотя и та то проскальзывала, то отпадала) и устроивший персональный подиум в стенах учебного заведения ради минут наедине с сигаретой, вдруг испугаться, спрятаться за непросвечивающую ширму и жалостливо проситься в класс портрета. Для Шустова сделали исключение — позволили оставить халат. Шёлковая ткань облегала подтянутое тело, струилась по нему гладкими волнами. Максима просили спускать его до локтей и стоять полубоком, рисовали со спины, диктуя то прогнуться на небольшом подиуме, то отвести лопатки назад. Шустов делал, как ему велели, и благодарил творцов за дозволение позировать хоть в какой-то одежде, знакомой одежде. Кольцов на его капризы изначально предлагал набрать Титова и вместе с ним направить «Сапсаном» из Москвы в Питер шубу. Шустов опротестовал и добавил для убедительности, что шуба громоздкая, окончательно скроет его, и это не понравится классу. Максим не добавлял, что шёлковый халат приносил ему какое-никакое, а облегчение. Его носил знакомый человек, ткань первое время держала запах одеколона с приятными нотками цитруса. Шустов клал халат в стирку, возвращаясь в квартирку на ставших ватными ногах. Когда отключили электричество, просил пожилую соседку снизу одолжить немного порошка. Цветочница с выводком котов, за которыми Максим во время её отъездов в деревню присматривал и кормил, укоряла, что ткань добротная, требует бережного отношения, расстроишь даму сердца, если вручную замачивать будешь. Соглашалась состирнуть в щадящем режиме. Максим краснел, говорил спасибо и гладил забравшегося на плечи крупного серого мейн-куна. Максим и раньше не вглядывался в отражение в зеркале, а с сеансами позирования вовсе сторонился отражающих поверхностей. Шустов не реагировал на наготу скульптур или фигур на полотнах известных художников. Скульптуры не оживут в реальности, фигуры с картин не покинут их рамок, а люди дотронутся, коснутся, оставят следы на коже. Максима страх оказаться в чужих руках, ощутить чужую кожу на себе доводил до состояния неконтролируемой паники. В одежде он с радостью обнимал и получал объятия, без неё Шустов трясся, заворачивался гусеницей в плед и хныкал от позора, от ненависти к обтроганному, общупанному куску плоти и крови. Кольцов любил поразвлечься, чтобы до засосов и кровавых отметин во всю спину. Шустов жалел, что не способен содрать всю кожу разом. Бился о кафель в ванне, царапал короткими ногтями запястья и изгрызал губы до крови, гложа разъедающие стыд и вину. Игорь смахивал мелкие травмы на последствия задержаний особо буйных преступников и собственную беспечность. Не мог с такой же лёгкостью отмахнуться от двоякого состояния. В одно время появлялось желание накричать на себя за ссадины и из-за них же расплакаться. Разрешить внутренние противоречия помогал пузырёк глицина.

***

Максим полулежал на боку на чёрном деревянном кубе, растянув под собой цветастую материю, когда двери в павильон с грохотом отворились. Шустов задёрнул полы халата. Перед ним с ужасом на вытянувшемся бледном лице застыл Жар-Птица. Жёлтые, едва оранжевые, глаза искрили, оценивали пространство в светлых тонах от одной обшарпанной стенки до другой, рисовали невидимые линии вдоль мольбертов с эскизами, пока не остановились на испуганном натурщике.

***

— Это нормально, это искусство. — Искусство призывает к эстетическому наслаждению, а не к первородному ужасу. Максима выкручивало на кожаном пассажирском сидении в машине, бросало в дрожь на подъёме к верхним этажам. Судорога отступила, когда он присел на край дивана, приобняв себя руками. В офисе «Вместе» приглушённо горели лампы верхнего света, к ночи дождь поулягся, снаружи, как и в помещении сохранялась тишина, прерываемая редким шипением трёх работающих автоматов со снэками и газированной водой. — Что ты… — Шустов отвернулся и спрятал лицо в исцарапанных ладонях. Он слышал, как шуршала и падала на кафель пола одежда. Брюки с лязгом пряжки ремня, удлинённый пиджак, хлопковая рубашка, пара кед. Максим тяжело втягивал воздух по мере приближения шагов. Страх забивался в горло, он задыхался. Небесная лазурь глаз приобретала холодный металлический отлив. Чужие руки коснулись плеч, сокрытых под плотной кожаной курткой и водолазкой. Фантомные чёрные когти не царапали, гладили бережно, пробовали развернуть лицом к себе. Шустов сжался и отгораживался. Его отпустили. — Посмотри. Только посмотри. Это страшно? Максим сглотнул и, переступив через себя, оглянулся, приоткрыв глаза. — Нет. Жар-Птица стоял перед ним совсем без одежды. Редкий свет из окна падал на бледную кожу, выводил на ней загадочные узоры, а воображение Шустова дорисовывало из них перья, чёрные, как ночь, прекрасные перья. Свет доставал до спокойного лица с обрамляющими его рыжими волосами. Максим завороженно смотрел на белые изваяния возле громоздкой картины с рыжеволосой богиней и возвращал взгляд обратно. — Это красиво. Шустов медленно поднялся и пошёл навстречу. — Можно? Жар-Птица сохранял невозмутимость и не делал резких движений, пока Максим кончиками пальцев вёл от шеи к торчащим наружу рёбрам, очерчивал их. Макс бы дёрнул на себя, поцеловал и опрокинул лицом в пол, обмотав вокруг тонких запястий ремень. Максим изучал осторожно, дотрагивался без пошлых мыслей, как будто прикасался к одной из статуй. Рассматривал в слабом свете, чувствовал, как мерно вздымалась грудь и билось под рукой живое сердце. Шустов сохранил в памяти, как касались его. Длинные ногти ранили, в него вгрызались так, будто вампиры пробудились от тысячелетнего голода. Слишком горячо, слишком жарко. Этот огонь Максим тушить не умел. Шарахался от него, от незнакомцев, долго шоркая кожу твёрдой щёткой с налётом хозяйственного мыла. Шустов сделал шаг назад и выпутался из кожаной куртки, затем с меньшим энтузиазмом снял водолазку. Вниз полетели джинсы вместе с бельём. — Это отвратительно. Жар-Птица посмотрел и дотронулся до оголённой груди, пестрящей старыми ранами в виде тонких белых линий и свежими с запёкшейся кровью. — Красиво, — опроверг он. — Уверен? — Максим не стал тянуть, обернулся спиной с незажившими порезами. — Ему нравится так, у него везде так. Гадко. Руки, как много рук, и боли, и шумов, — Шустов схватился за голову и упал на колени. — Везде, везде, везде! — вскрикивал Максим, что от его голоса на широкой плазме появилось изображение ИИ. Жар-Птица махнул Марго рукой и сел спиной к трясущемуся Шустову. — Я знаю, — признался он. — Ваш писака хоть наверх лезет, и то спасибо ему. Не подкладывает ни под кого. Максим чуть повернулся, боязно, недоверчиво. — Мало приятного, согласен, — продолжил мысль Жар-Птица— Трогают, щиплют, кусают, за волосы дёргают, в шею дышат. Воняет потом, дымом, ментолом и дезодорантом по акции. А руки бродят по телу, касаются там, где сам ты себя не трогаешь, забираются под кожу. Трётся, сжимает снаружи, врывается внутрь. А ты смотришь в пол или потолок и не двигаешься. — Жар-Птица, как ты, — неверяще прошептал Максим. — Тебя…ох боже! Жар-Птица с трудом глотнул воздуха. Шустов прижался к нему, обнимал крепко, что кости внутри трещали. — Тише, герой. Закончилось, закончилось, в гробу закончилось, — тонкие пальцы сгребали короткие тёмные волосы когтистыми лапами, перебирали, чуть вздёргивая. — Тоже отвратительный, а? Я куда отвратительнее, чем ты. — Я поговорю с Сергеем, — вскинулся Максим. — Это неправильно, почему с тобой не считаются! Я объясню, я попрошу Макса вмешаться, если надо, он понимает, что ему не всё позволительно! Ты терпел, почему терпел? Жар-Птица откинул голову назад. Янтарные глаза зажглись искрами. Тонкие руки вытянулись вверх, колючая щетина мазнула по гладкой коже. Губами он клюнул Максима в кончик носа. — Терпишь — меньше лезут. У нас хватает разногласий, но рядом с вами он предоставляет мне больше свободы. И не отдаёт никому постороннему на пользование. Густая чёрная тень, как от двух крыльев, мерцала при том свете, что источал собой мужчина с едва вьющимися волосами. Ряды перьев не ранили острыми лезвиями, шёлком скользили по израненной драками коже, как и пальцы человеческих рук щекотали их, перебирали и рыжие пряди волос. Жар-Птица тыкал в поджарый живот и говорил, что ещё немного и организует фонд помощи слишком самоотверженным полицейским. Максим заверял, что уже не надо, уладили проблему. А вот коварного «Ворону» всё ещё не поймали.

***

Игорь не помнил, как так вышло, что новый вечер подражания каменным истуканам закончился на диване Разумовского в его офисе. Полностью одетые, они лежали лицом друг к другу под одеялом. Сергей спал к моменту его пробуждения или очень хорошо делал вид, что спал. Попытка Грома встать обернулась переброшенной на него сверху в красноречивом жесте ногой. «Вот так и одалживай тряпки», — что поделать, пришлось полежать час и снова провалиться в сон, раз Разумовский ни подниматься не хотел, ни его отпускать. Очнувшийся к вечеру Сергей упомянул, что вчера они утомились за разбиранием дела таинственного посягателя на искусство. Сошлись на том, что пропавший «Ворона» либо объявится, либо выбросит трюк с Чумным Доктором — пропадёт насовсем. — Им надоедает убивать, потом красть! Что за тенденция новая! — бурчал Игорь, сам того не замечая, принимая в руки стаканчик кофе и сэндвич из автомата со снэками. Разумовский разводил руками, когда из широких внутренних карманов брюк на пол посыпались серебряные украшения, блестящие магнитики на холодильник, сверкающие обёртки фантиков из-под конфет и несколько пар часов. — Э, нет, — хохотнул майор, пригрозив пальцем. — Раз уже чуть не сел с дуру за рисунки, давай, не разводи смуту, мне реального вора ещё ловить! Придёшь с чистосердечным — сделаю отворот-поворот! — Сначала в «Эрмитаж», — миллионер как-то заговорчески подмигнул. — Как мы вчера и договорились. Исключительно в целях расследования требуется обойти все залы в уже обнесённых музеях и посетить новые для предотвращения их разорения. Я с превеликим удовольствием послушаю, каких художников и из каких школ вы, товарищ майор, ещё выучили. С меня билеты, с вас аудиосопровождение. И всё же Игорь поражался, как его в здравом уме и плохой памяти угораздило на это согласиться. Что ж, зато с полученными знаниями в области искусства и вышло бы прийти если не к вору, то к его мотивам на основе анализа краденного. По-хорошему, стоило отписаться Диме, чтобы без дела не сидел, а тоже обходил располагающие к новым кражам картинные галереи.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.