Сквозь страх и презрение

      — Это просто пиздец, вот говорю, как есть, Киря! — Лёня в отчаянии схватился ладонью за лоб. По ту сторону экрана горько вздохнули.       — Я все прекрасно понимаю, — слушая уверенный мужской голос с характерными иностранными нотками, — уверен, в институте что-то напутали.       — Рад, что веришь, — не поднимая головы, — а то деканат бурчать начал касательно моей зачётки.       Светлое лицо по ту сторону немного вытянулось, но понимающе кивнуло.       — Ну да, это же скандал, получается, — с неким всезнайством, — лучший студент курса, староста потока, подделал подписи и дорисовал себе лишние балы. Тебя и выгнать могут.       Леонид устало посмотрел на брата. Они с Кириллом уже около десятка лет общались только так, по Skype, раз в месяц соединяясь невидимой нитью эфира через океан. С матерью получалось только по телефону, да и то не всегда.       — Угу, благо однокурсники за мою честь вписались, а то хотели втихую выбросить, — болезненно ухмыляясь. Он не ждал от них такой поддержки, особенно от девчонок, которые как только узнав, что он гей, тут же покрывались ледяной корочкой безразличия.       — Без разбирательств? — холодно удивился Кирилл. — Хм-м, странно.       — Ты про что?       — Просто в США, — начал он гордо, — если такое и происходит, то в любом случае Колледж должен начать расследование, а студенту предлагают подтвердить свои знания перед преподавательским составом и комиссией.       Лёня немного напрягся — в России тоже была подобная система, но открыть рот и указать преподавателям, что по-закону всё именно так, ему не хватило смелости. Не то, что Кириллу, который бы всё там разнёс, произойди такое с ним.       — Были случаи, что студента специально хотели опустить, дабы забрать его место или стипендию, если универ престижный, — продолжал тот, учительским тоном, поправив едва заметные на узком, длинном носу очки. — Это и подстегнуло многие образовательные структуры перейти на электронные табели и зачётки. Там максимум может сбой быть, и то единичный, но это…       — Киря, а что, если попрут? — с испугом. — У меня ни работы, ни денег, а пенсия бабушки, это копейки в луже.       — Не боись, — уверенно. — Маме звонил, что она говорит?       — То же что и ты — что пришлёт нам денег немного.       На самом деле она ответила, что проблемы Леонида, это… проблемы Леонида и она ничём помочь не может, но в невиновность верит. У неё в Москве была своя жизнь, семья и работа, и проблемы одного из отпрысков там, по ту сторону Садового кольца, её мало интересовали. Wonderful Life, как-никак.       — А бабуля?       Лёня промолчал — негоже её этим беспокоить, хотя и надо бы. Кирилл цокнул языком.       — Ясно, — вздыхая, — но я тоже со своей стороны помогу. У тебя номер карточки не изменился?       Он покачал головой.       — Ну-у, дам в конце недели пару тысяч баксов и посылку с харчями отправлю.       — По нашей почте?! — скептично вскинув бровь и поправляя наушники. — Ею только смерть доставлять. Помнишь, последний раз? Твоя посылка через год пришла, и то помятая.       — Знаю, — криво ухмыляясь, — буду мудрее, вышлю частной фирмой, оплату возьму на себя.       — Спасибо, Кирюх, — то ли облегчённо, то ли обречённо вздыхая, — что бы мы без тебя…       — Эй, она и моя бабушка тоже и я хочу помочь, так как могу, а ты, хоть мозги, и руки золотые имеешь, но везения как кот наплакал.       — Не спорю, — металлически, благо наушники и расстояние скрыли его обиду на эти слова.       — Держись, — поднял он кулак в поддержку, — уверен, у тебя всё наладится.       — Спасибо, удачи с бизнесом, — повторил Лёня жест, — передай Кэтлин привет.       — Окей, обязательно, пока, — и отключился.       А в квартире так умопомрачительно пахнет блинчиками!.. И свет угасающего февральского солнца греет уже сильнее. Лёня горько вздыхает и, будто околдованный, идёт на кухню. Там, магичя над плитой, копошится бабушка. Сегодня суставы у Ольги Карловны почти не болят и, может из-за новой мази и заботы внука, а может из-за отступающей зимы, двигается она, почти не прихрамывая, а значит можно приготовить любимую еду Лёни — блинчики с маринованными грибочками и лучком.       Парень садится за стол как школьник, в ожидании лакомства. Он был бы рад сам накрыть, но знает — бабушка обидится. Сегодня она хочет за ним поухаживать, и у него нет ни единого права оспорить её желание.       — Как Кирилушка? — спрашивает ласково, сервируя их старенький стол.       — Да как всегда, — угрюмо подпирает кулаком челюсть Лёня, — работает, отдыхает, хвалит Америку и ужасается тому бардаку, который у нас происходит.       Бабушка понимающе кивает, и несколько седых прядей выбиваются из её пушистой причёски.       — У него своя жизнь, у нас своя, не стоит его винить за это.       — Я и не виню, — с любопытством рассматривая шипящую сковородку, на которой загорает будущий блинчик. — Я злюсь.       — Малыш?..       — Нет, ну а что это за фраза: «…ты, хоть и мозги, и руки золотые имеешь, но везения как кот наплакал»?! — резко вспыхивая и тряся рукой. — Как будто я виноват в этом! А ещё меня бесит то, что они сбежали.       Женщина печально смотрит на внука; то, как он панически боится одиночества, очевидно для всех, кроме него.       — Оставили нас одних, — бубнит дальше, положив голову на стол. — Сначала отец… хотя я не уверен, называть ли его отцом после всего. Потом мама, Кирилл. Все ушли, а мы тут… как можем, так и выживаем.       Ей слышать это больно и неприятно, в основном потому, что она воспринимает это на свой собственный счёт.       — Ничего, — скрывая горечь за профессиональной медицинской улыбкой и переворачивая блинчик. — Вот умру я наконец, и ты станешь свободным.       У Лёни бледнеют уши — он сразу догадался в чём дело.       — Ба-а!.. Господи, дело не в тебе!.. — пытается оправдаться, но она лишь машет в воздухе рукой, мол: «Да ладно, забыли».       — Малыш, рано или поздно это случится, — спокойно, не оборачиваясь, — и вот тогда тебе нужно будет научиться жить для себя.       Парень обидчиво смотрит ей в спину, спрятанную за цветастым тёплым халатом, который только на ней может смотреться как вечернее платье.       — Я не эгоист, я не умею жить для себя, — тихо и искренне. Женщина незаметно улыбается — её маленький Лёня всё ещё тот самый наивный дурачок, просто подросший и с чёрной серьгой в ухе. Она ловко перемещает лопаткой пухленький блинчик на тарелочку, к остальным его братьям, открывает банку с маринованными опятами и подаёт это всё на стол, к свеже-порезанному луку и чудом откуда-то взявшейся петрушке. Лёня тут же хватает её за руку, прижимая к щеке и доверчиво смотря в глаза:        — Я буду жить только для кого-то. Кого-то очень важного.       И она тает, как и все эти двадцать лет подряд, перед его щенячьим очарованием.       — Знаю, мой хороший, — ласково гладит подушечками пальцев, — но вокруг тебя есть и другие замечательные люди.       Он понимающе кивает, отпуская её увядшую, но сильную ладонь. Бабушка садится напротив, наливая из цветастого чайника душистый чай сначала ему, а потом и себе. Лёня любит такие вечера, когда они вдвоём, молча и с наслаждением просто ужинают, понимая друг друга без слов и намёков, вот так, по наитию подливая друг другу чай с шиповником или передавая соль.       Идеальная связь…       — Кстати о замечательном: ты идешь сегодня на свидание с Русланчиком? — наивно хлопая короткими глазами. Лёня едва не давится горяченьким блином.       — Ба!.. — обидчиво пищит под её лукавый смешок.       — Не надо юлить, — помахивает она в воздухе вилкой, — я слышала ваш разговор по телефону. Кстати, как он поживает?       — Н-нормально, не жалуется, — немного стеснительно, уткнувшись носом в грибы, — пригласил в «Тритон» на св-в…       Зубы просто не хотят открываться, чтобы сказать это в голос.       — Сви-да-ни-е, — спокойно, по слогам, будто учительница начальных классов, — повтори.       — Свид-дани-е, — у парня опять краснеют уши; ему до сих пор не верится, что это действительно случилось.       — Умница, — шепчет с улыбкой, — вот, держи.       И протягивает по столу неизвестно как наколдованные триста рублей.       — Купишь себе там что-то выпить человеческое…       — Ба-а, — растроганно вздыхая.       — … ну и презервативы хорошие.       — БА! — умиление сменилось на стыдливое возмущение. В такие моменты он даже жалел, что она так спокойно, с неким троллингом, воспринимает его сексуальность, а не как большинство людей.       — Что, «Ба»? — с наигранным возмущением, снова возвращаясь к трапезе. — Я не имею права позаботиться о здоровье моего внука?       — Ну, это же, ну-у… — на его красных ушах, казалось, можно носки сушить. Ольга Карловна по-доброму хохотнула.       — Русланчику от меня привет, — ласково похлопав ладонью по купюре, — скажи, пусть к нам на блинчики приходит. Я приглашаю.       — Хорошо, — тихо, залпом впихивая в себя скрученный в трубочку блин, набитый грибами. — Только давай я тебе суставы кремом намажу, пока ты ещё такая бодренькая.              В клубе душно из-за кальянного дыма, ароматов мужских одеколонов и пота. DJ в трансе сочиняет музыку, что заставляет людей двигаться в рваных ритмах. Свет приглушен, он мягко переливается всеми оттенками сине-сиреневого. Под его лучами тёмно-каштановые волосы Руслана отливают, как крылья ворона, а его крепкая, уверенная улыбка придаёт уверенности. Лёня уже влил в себя мартини и ром, чувствуя, как алкоголь взламывает внутренние коды доступа. Он любит и умеет пить — это от отца в наследство досталось — но, в отличии от него, парень прекрасно знает свои пределы и никогда не доводил себя до драбадана. Ему же ещё домой к бабушке возвращаться, которая количество спирта в человеческом организме на запах может определить.       Руслан придерживает его за плечо, как бы намекая посторонним: «Это моя добыча, даже не рыпайтесь в его сторону». Лёня не против — приятно иногда ощущать чью-то защиту. Сам спортсмен медленно, не торопясь угощается виски, и льдинки в его полупустом стакане отбивают световые блики, будто хрусталь. День Валентина уже давно прошёл, но украшения из сердечек и бумажных ангелочков снять из-под потолка никто не спешит. Лёня смотрит, как они кружат на ниточках в задымленном воздухе вокруг своей оси, и улыбается:       «Пойду и я покружусь» — думает он, ловко выныривая из-под руки парня на танцпол. Руслан оценивающе следит за его движениями, потягивая вискарь и хитро щурясь. Сегодня ровно две недели как они начали встречаться. Тайно, незаметно для других — кроме Карины, которая любит их припугнуть на лестничной клетке, когда они целуются — и Руслан хочет это отпраздновать. По-своему, дерзко и не забываемо.       Он допивает, оплачивает и вразвалочку подходит к разгорячённому от танцев и алкоголя парню и тот утягивает его за собой, в толпу. В Игривом Тритоне не надо стесняться своего влечения к кому-то. Можно быть собой и делать то, что хочешь и что другие видеть не хотят. А Лёня очень хочет потанцевать с Русланом. Тот ловко перехватывает все его движения и с нежным рычанием шепчет на ухо:       — Я хочу тебя… увести.       Ушная раковина покрывается тонкой испариной, а Лёня смущением, но через секунду он широко разводит руками, мол: «Ну, и чего мы ждём?». Мужчине этого достаточно, и он, приобняв его за талию, плавно направляется в сторону уборной.       Кабинки в Тритоне как под заказ — широкие и большие, будто владельцы знают, что тут посетители не только нужду будут справлять. Руслана не интересуют желания других. Он бегло проверяет кабины на присутствие людей и, уверившись, что тут слава Богу пока никого нет, закрывает весь туалет на замок.       В приглушенном оранжево-зеленом освещении уборной Лёня не сразу находит его губы, а вот он шарится по его телу руками так, будто оно его собственное. Блондина пьянит сила и власть другого человека над ним, а терпкий привкус вискаря на пухлых губах вконец лишает разума.       — С прошедшим Валентином, Лео, – жарко шепчет он ему в рот, прижимая к стене.       Лео-о…       Ему нравится этот вариант его имени и то, как оно сладко звучит. А ещё то, как именно его проговаривает Руслан — с ухмылкой, сладко рыча, будто медведь, что добрался наконец до мёда. Нравится вот так целовать и прижиматься к нему, не стесняясь, ни о чём не переживая, чувствуя его руки везде: под одеждой, на коже, на сердце и каждой клеточкой благодарить за это.       Руслан закидывает его ноги себе на бёдра, поднимая Лёню над собой, не переставая целовать и щекотать шею дыханием. Два шага — и вот он уже сидит на тумбе, держась рукой за умывальник и пытаясь не разбить затылком зеркало, пока Рус властно расстегивает ему ширинку на джинсах. У него сильные руки, и даже слишком, но Лёня настолько разгорячён, что почти не обращает внимания на неуверенные, рваные движения. А вот рот!.. Когда язык Руслана медленно обводит ствол стоячего члена парня, он едва ли не взрывается сладким вздохом. Готовка и минет — две вещи в которых этого здоровяка можно смело считать специалистом. Леонид чуть сознания не лишается от его настойчивых ласк, чувствуя, как тело и душа едва ли не по швам рвутся изнутри от смеси возбуждения, алкоголя и драйва. Там, за дверьми, его ждут проблемы, конфликты, бедность и непонимание, но пока он здесь — в руках, губах, глазах Руслана — Лёня-Лео как никогда счастлив.              Домой идут вместе, тихонько хихикая и смело прижимая друг друга за плечи. На дворе и так ночь, так что если их спалят чужаки, то подумают, что двое бухих парней пытаются дотащить свои измождённые тела домой. И, по сути, мало в чём ошибутся, кроме одного — пьянит их уже не алкоголь.       Возле родного подъезда люди, как знакомые, так и не очень. Суматоха, шум и Карина, которая крепко ругается с какими-то мужиками. Парни в недоумении подходят к толпе, и Лёня краем зрения замечает старый медицинский бобик, что уносится за гаражи. Сердце сжалось в предчувствии чего-то нехорошего.       — Каря, чё за дела? — строго спрашивает Руслан, тут же меняясь в лице.       — Это пиздец какой-то! — едва сдерживается девушка, размахивая руками. — Пришли какие-то дядьки, сказали, что у Лёньки аварийная квартира, и начали вас выселять!       — ЧТО?! — вскричали оба.       — Я сама в шоке — пригрозили, что если не уберётесь за сорок восемь часов, выгонят сами, и живите, где хотите!       Лёня тут же вырвался из-под руки Руслана, вбежав стремглав в подъезд. Спортсмен бросился за ним, как и Карина. Леонид не был щуплым, скорее жилистым, но через ступеньки летел, будто олимпиец, даже лифт немного обгоняя.       В квартире и в правду были чужаки: ходили, топтались грязными ботинками по чистому паркету и любимому бабушкиному ковру, трогали немытыми руками предметы, стучали по трубам с важным видом, почти не обращая на внимания на задыхающегося парня в дверях. Лёня стоял на родном пороге дома… и не узнавал его.       — Это какой-то пиздец! — голос Руслана слышался будто издали. — Нет, так не бывает, а ну я с ними поговорю!       Он тут же его обошел, обращаясь к серьёзным мужикам с кирпичными лицами. О чём они говорили, Лёня не слышит, хоть и стоит рядом, а когда возле него появилась запыхавшаяся Каря, он обратился к ней таким тихим голоском, что она едва услышала.       — А где моя бабушка? — жалобно, как ребенок; у Кари сердце сжалось.       — Ольгу Карловну увезли на скорой в больницу, — так же тихо, с откровенным испугом, — Сердце прихватило.       — А п-почему мне никто не позвонил? — обидчиво и жалобно; девушке захотелось сгрести его в охапку.       — Я только что со смены пришла, соседи скорую вызвали.       Он посмотрел на неё с таким отчаяньем, на которое не всякое живое существо способно. Потом закрыл лицо руками, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать.       — Господи-и… — глухо и горько. Девушка обняла его за плечи. — Я такси вызову, в какой она больнице, знаешь?       — Давай я сама отвезу, мой Шумахер и так новости смотрит.       — А захочет? — тоскливо. Лёня и жених Карины плохо ладили.       — А куда денется-то! — рубанула, схватив полуживого парня за руку и потащив на свой этаж.       Март, сука.       На дворе грязь, болото, мусор и дождь, который должен был стать снегопадом, но растаял на подлёте к земле. Лёня сидит на лавочке в парковой зоне больницы, спрятавшись от весенней мороси под еловыми ветками, опустив голову и сжимая в руках мобильный, надеясь на знакомую трель смс-ки из Сбербанка, которая оповестит о пополнении счёта.       Его бабушка там, в палате, на четвертом этаже. Лежит под капельницей и с кислородными трубочками в носу. Врачи вовремя вытащили её с того света, но не разрешали парню к ней подходить — состояние тяжёлое. Лёня уже неделю только и делает, что тратится на дорогие медикаменты, уколы и выпивку для себя.       Нервы ни к чёрту — мать и Кирилл присылают денег, но этого хватило только снять небольшую каморку в квартире одной пьющей семейки и купить пачку пельменей. Руслан не спешил брать к себе, так как и к нему тоже повадились ходить те самые мордовороты. А может врал, ведь одно дело трахать смазливого мальчика раз в неделю, и совсем другое жить с ним, помогать, пытаясь вытащить из депрессии, но Лёне не до таких глубоких умозаключений. Ему бы просто выжить и не спиться от волнения.       Телефон вибрирует в едва теплых пальцах. Он поднимает уставший взгляд на дисплей — неизвестный номер, так что надо ответить.       — Леонид Змееловов? Это деканат мединститута, — слышит он сухой женский голос, тут же отводя трубку от уха. — Нам очень жаль, но вы будете исключены из-за подделанных результатов и подписей в вашей зачётке…       Дальше уже не интересно; Леонид безлико выдыхает в трубку «хорошо» и сбивает звонок. Он устал плыть против течения судьбы. Смертельно устал. Пусть творят, что хотят, хотя жаль: стипендия в три тысячи рублей могла бы немного поправить дела. Дождь усилился, и Лёня чувствует его колющие пальцы у себя на затылке. Идти никуда не хочется, звонить никому не хочется, даже на причитания сил нет. За то, есть желание упиться вусмерть и похоронить себя заживо в ещё не растаявших до конца сугробах. А ещё к горлу подкатывает отчаяние и осознание, что, возможно — даже скорее всего — он останется одиноким, абсолютно брошенным и никому не нужным.       Без диплома, без работы, без жилья и перспектив. Прямо как и его отец… Может, поэтому он и ушёл из дома? Понимал или скорее почувствовал свою ущербность на фоне тестя-хирурга, тёщи — высококлассной медсестры и жены-полиглота. А теперь и он повторяет за ним и; наверно, тоже станет перекати-полем, стоит бабушке умереть…       — Леонид? — спокойный голос над головой кажется знаком свыше. Парень даже не сразу почувствовал, что ледяная морось перестала лезть ему за шиворот. Он медленно поднимает голову вверх, пытаясь сфокусировать взгляд. Перед ним в чёрном, брендовом костюме, прикрытым сверху пафосным пальто, стоял мужчина, увидеть которого здесь он хотел меньше всего. Стоял и смотрел слегка обеспокоенным, но пытливым взглядом узких золотистых глаз, держа зонт прямо над замёрзшим от жизни и её ударов, юношей.       — Ол-лег Олегович?! — вырвалось из слегка посиневших губ. — Что вы тут делаете?..