Гриш, отказник и принц

И все-таки малышка Алина его обошла. По всем фронтам, не оставив от изначального плана камня на камне. Призрачная нить связи, протянувшаяся было между усилителями Морозова, стараниями пугливой девчонки вновь оборвалась, не успев толком окрепнуть, а ему самому в какой-то момент пришлось буквально заставить себя уйти (лучший из его сердцебитов оказался прав: в два часа генерал Кириган рисковал не уложиться) и на совете сидеть нога на ногу, чередуя дыхательные практики с мыслями о белых волках, стылом земляном полу, о проплешине на затылке царя и прочих столь же малопривлекательных вещах. Иначе от душного стеснения в горле и свинцовой тяжести в паху было не избавиться. Не тогда, когда в ушах продолжали звучать мелодичные стоны и пронзительные вскрики, а в кожу намертво въелся аромат ее похоти. Последнее Александр обнаружил случайно, подперев голову рукой. Стало только хуже. Беда вожделения в том, что оно делает нас слабыми. Вероятно, он где-то просчитался. Вместо того чтобы попросту взять свое, продолжал напрасно тратить драгоценное время, давая Алине всё, что она хотела, о чем просила и в чем нуждалась, но при этом ничего не получив взамен. Тогда почему теперь вместо вполне объяснимой ярости Александр испытывает... благодарность? Умиротворение? Он не уверен, что для чувства, которое прямо сейчас изничтожает его дублёное нутро, усиливаясь с каждым глотком вишневого вина и с каждой улыбкой заклинательницы Солнца, есть название. По крайней мере, ему оно незнакомо. Безопасность. Тепло, сытость. Удовлетворение. Покой. Абсолютно всё из этого верно – и всё не то. – Как хорошо, – бормочет Алина, придвигаясь ближе и несмело обхватывая его за спину одной рукой. В другой она крепко держит полупустой бокал, из которого время от времени отпивает понемногу. Ягодное вино коварно своей обманчивой сладостью, и оба успели захмелеть, сами того не заметив. Но если Кириган знал, на что подписывается, то жест мисс Старковой, которая в ответ на дежурное – предполагалось, что она по своему обыкновению откажется – предложение выпить молча протянула бокал... Этот жест сказал ему о многом. Алина больше не боялась оказаться беспомощной и потерять контроль. Она наконец-то доверилась. «Хорошо, – понимает Александр, ухмыляется криво, щурясь на пламя. – Вот как это называется». Яркий свет по-прежнему режет глаза, обожженные солнечной вспышкой, но ему хорошо, потому что по итогу всё обернулось как нельзя лучше. Звучит невероятно, однако каждое затраченное усилие впоследствии себя окупило. Ради Алины, которая вместо того чтобы видеть сны преданно дожидалась Киригана и коротала время, уютно устроившись с его книгой в его кресле у камина, в пеньюаре, который он подарил, стоило потерпеть. Увидев ее такой, Александр замер в дверях, недоумевая, куда подевалась способность двигаться и говорить. Никто прежде не... Никто бы не осмелился. Кроме нее. И вот так наброситься на Дарклинга с непрошенными объятиями и пылкой сбивчивой речью – протараторенной, правда, в основном ему в рубашку, но с проникновенным заглядыванием в глаза время от времени – мог лишь один человек. Которого он, казалось бы, знал, как себя самого. Почти. – Вчера... какой ужас, это было только вчера, а прошла будто целая вечность... Вчера ты спросил, кем я себя вижу: послушной женой или мученицей? Я не смогла тебе ответить. Но если я и хочу чего-то, действительно хочу... Мне всегда хотелось просто любить и быть любимой. Хотя это, наверное, совсем не просто. Ха-ха! Один раз я уже ошиблась, поступила так... по-идиотски, даже не спросив, надо ли ему всё это... – Она нервно комкала черную ткань. – Но если ты захочешь, Александр, согласишься... если я и вправду тебе нужна... Знаю, что нужна! Как же, единственная и неповторимая заклинательница Солнца... Но если вдруг это не единственная твоя причина меня любить... Мы могли бы однажды стать семьей? Настоящей. Если, конечно, ты этого захочешь. Кириган прочистил горло, теснее прижав к себе Алину, чтобы не шарила по лицу этим смущенно-нетерпеливым взглядом, пока сам он собирается с мыслями. Он не ждал, что она созреет так скоро, не заготовил ответных речей и не был силен в такого рода импровизациях, а затягивать молчание не следовало. Хотя цитировать слова Багры, дескать, любовь – это удел глупцов и смертных, было всё же довольно странным решением с его стороны. Еще более странным, чем предлагать понравившейся девочке-гришу убить его и пристально следить за ее реакцией. Удивительно, что разъяренная Люда предпочла швырнуть сосновую шишку ему в плечо, а не в лоб. Алина попыталась высвободиться, забиться обратно в спасительную раковину. Только кто бы ей позволил? – Эй, я же не сказал, что не хочу. Посмотри на меня. – Александр как можно ласковее ухватил свое будущее за упрямый подбородок, слегка его приподняв. Алина застыла: полные многовековой тоски и робкой надежды глаза генерала Киригана вкупе с интонациями Анатолия Зимина произвели на нее потрясающий эффект. – Я не отказываюсь, солнышко, но не уверен, что умею... любить. Что такое любовь, мисс Старкова? Научите меня. «Ты ведь хочешь вернуть заблудшую темную душу обратно к свету, не так ли?» Да, она хотела. Это было... мило. Даже милее, чем та простодушная попытка прикрыть наготу сразу после того, как плотоядно впивалась ему в шею и по-хозяйски оглаживала содержимое штанов. И пусть от Алины, не ведавшей, на что способны объединенные усилители Морозова, в тот момент мало что зависело (сам Кириган удержался от искушения закончить начатое на столе среди карт только чудом и неимоверным усилием воли), она слишком трогательно отмахивалась от своих потаенных желаний. Маленькая любопытная лицемерка. Которая, однако, поддавшись на провокацию, глубокомысленно изрекла: «Я не невинна, просто неопытна». И покраснела, как бутон, но не из-за вина, к которому они приступили немного позже. – Я имела в виду, что невинность – это другое, правда? Отсутствие вины. Согласись, трудно характеризовать себя в таком ключе, когда приходилось вставать перед выбором: или ты, или тебя. Алина рассуждала о добре, зле, опыте и оценках, поедая салат с креветками. Александр ловил себя на мысли, что ему нравится слушать ее болтовню. К тому же, праздные разговоры за ужином не требовали сосредоточенности. Можно было кивать, изредка вставляя уместные реплики, и любоваться Алиной в новом облачении. А можно подозвать ее к себе, не дожидаясь десерта, и после довольствоваться крошечными ломтиками абрикосового суфле, которым она, сидя у него на коленях, все-таки соизволит поделиться. Тем необычнее казалось ощущение, не имевшее ничего общего с романтической игрой влюбленных, – делить с кем-то не только еду, но и тарелку, и столовый прибор. Вместе «преломить» этот «хлеб», убедившись, что он не отравлен, или вообразив на мгновение, что ничего другого нет, что это – последнее... А когда-то очень давно воображать не было нужды. Оттуда, из голодных времен, его ныне покойное альтер-эго, вероятно, и выудило свое особое отношение к пище, куда входили обыкновение есть как не в себя, подавая тем самым пример восьмилетней Алине, и маниакальное стремление накормить всех гришей и одну заклинательницу Солнца в частности. А ведь вкусно. В самом деле вкусно, учитывая, что он не помнит, когда в последний раз ощущал вкус так ярко. «Год назад, снимая красную рыбу с ее бутербродов, и та рыба на вкус не отдавала тленом и пеплом. Как и содержимое “шпионской сумки” одного несуществующего шквального, предназначенное Алине. Или яблоки, которые вы с Иваном срывали в окрестностях Ос Керво, набивая ими карманы красных кафтанов. Всё, что ты ешь, когда притворяешься кем-то другим. Не Александром, не Черным Еретиком. И не Дарклингом». – Достаточно, – качнул головой Александр и налил себе выпить, отказавшись от очередного кусочка, который, ни капли впрочем не расстроившись, Алина с удовольствием отправила в рот. Буквально все блюда на этом столе относились к числу ее любимых, он лично об этом позаботился. – Тебя не смутило, что пеньюар синий с серебром? Его визави уткнулась в тарелку и хмыкнула с таким равнодушием, что тем самым выдала себя с головой. – Иными словами, не решила ли я, что подарок сперва предназначался... кому-то другому? Конечно, нет. «Разумеется, да», – удовлетворенно расшифровал Кириган, который пусть и не собирался вынуждать Алину ревновать, однако не счел нужным удержаться от небольшой мести настырному призраку первой любви. Несмотря на годичное забвение, Анатолий продолжал маячить в голове девчонки, материализуясь в самый неподходящий момент. Стоило вслух выразить сожаление о том, что ужин остыл, как она просияла, затем поникла, но, переборов себя, улыбнулась с теплотой и заявила, что с детства обожает остывшую еду. Серебряная вышивка на синем фоне – отличительный знак Зимина. И Зои Назяленской. Обычное совпадение. – Черный цвет в Малом дворце и за его пределами – демонстрация принадлежности и моего покровительства, – пояснил Александр, – но это не значит, что ты должна носить его не снимая. По крайней мере, когда мы вдвоем, это необязательно. Тебе к лицу синий, Алина. И красный, уверен, тоже пойдет. И даже розовый, вероятно. Видит небо, в ту ночь он был близок к тому, чтобы сознаться. Выдать себя, якобы случайно, до конца не понимая зачем. Но Алина оставалась слепой и глухой ко всему, что могло бросить тень на светлый образ друга детства. К тому же, алкоголь изрядно притуплял бдительность, делая мир вокруг дружелюбнее, чем он есть на самом деле. – Розовый? – эхом повторила она, нахмурившись. Затем ее лицо прояснилось. – Нет, это вряд ли. Лучше зеленый. – Как лягушка в пруду? – иронично уточнил Кириган, вспомнив ее первые попытки изобразить на холсте озеро. – Как листва! Или как изумруд Ланцовых. Незрелая вишня, гусеница, капуста, угловой витраж в «Орлином гнезде»... Постой, то есть я правильно поняла, и черный – это не единственный цвет, который тебе нравится? – Не единственный, – подтвердил Александр, не собираясь развивать эту тему. – Давай сядем у камина. – Разве нам не будет жарко? – заморгала Алина, но тарелку оставила и потянулась слезть с колен. – Не будет. Да и потом, в любой момент можно раздеться. – Вашему превосходительству, может, и можно, а моему нельзя. У моего внизу ничего нет... Что смешного? – Ничего, – вразрез с собственным заявлением, Александр широко улыбнулся. – Вспомнил, как ты признавалась мне в любви. В первый раз. «По заданию» и под действием запрещенной смеси веществ. – О-о, – простонала она, в ужасе закрыв пылающее лицо руками. – Не на-адо вспоминать, это было ужасно. – Нет, – возразил он, целуя ее. – Нет, нет. Я помню и позабочусь о том, чтобы ты не забыла. Камин, вопреки опасениям, пришелся кстати. Здесь всё становилось правильным и уместным, включая брошенную в кресло рубашку, пару ненароком расстегнутых лунных пуговиц на пеньюаре и самые неудобные вопросы. Он полюбопытствовал, почему именно Зимин, заранее зная ответ, – но все-таки ошибся. Отчасти. – Он меня кормил, – просто ответила Алина, опустив подбородок на руки, сложенные на коленях. – Пытался призывать к дисциплине и не мог, потому что в глубине души был тем еще раздолбаем. Дай ему волю, и одним святым ведомо, что из этого бы вышло... А я была такой голодной! Не только до еды. Он... Зимин лучше всех взрослых понимал, что мне нужно, и... приносил именно это. Угадывал или знал. Нет, он всегда знал. Учил не обращать внимания на сплетни и держать нос по ветру. А вот я понятия не имела, что лежит у него на сердце. Все проблемы, о которых он мне рассказывал, казались такими... несерьезными, легко решаемыми, как будто выдуманными, чтобы я не сильно за него волновалась. Ну не бывает человеку настолько плевать, что с ним случится завтра! И что о нем скажут... Хотя, глядя на Зимина, я верила, что возможно всё. Но я не верю… что он… ушел. Кажется, что просто уехал. Она шмыгнула носом, с усилием сглотнула, но от слез сумела удержаться. Александр предпочел бы рыдания и символическую могилу для питомца, вырытую совместными усилиями, однако вмешиваться не торопился. – Мне кажется, – добавила Алина спустя время, – несмотря на все эти миссии и тайны, у него так и получилось до конца повзрослеть, а дети, они тянутся друг к другу, хоть Анатолию и не нравилось со мной обниматься. – Нравилось, – тихо сказал Александр, не уверенный, что его услышат. – Просто он был дураком и трусом. – Что ж, теперь моя очередь. – Алина решительно отвела в сторону пряди, упавшие на лицо, заправила их за уши. На вино она не смотрела, и Кириган не преминул воспользоваться случаем, чтобы ненадолго убрать бокалы в сторону. Им явно не помешает перерыв. – Откуда у тебя этот шрам? Александр сразу поскучнел, припоминая самые уродливые отметины на своем теле. – Который из них? – холодно спросил он, давая понять, что тема разговора ему не по душе. – Этот. – Алина с опаской дотронулась до его левой щеки, в том месте, где никакого шрама нет и в помине. Вот уже более шести веков.