Наивность

Северус закрывает папку с очередным делом и кладет ее на край стола. Он понимает, что тратит сегодня слишком много времени на решение простых вопросов, но ничего не может с этим поделать. Он не контролирует свое сознание и свои мысли, как ни старается. Когда Гермиона покидает его спальню, он уходит в ванную и находится под душем дольше своего обычного времени. Северус стоит под струями воды, закрыв глаза и опустив ладони на стену напротив него. Он старается взять под контроль свое сознание, но у него не выходит. Она не уходит из его головы. Она заполняет все его мысли. Северус не может поверить в то, что произошло между ними. Не может принять то, что происходит с ним. Он настолько растворяется в момент единения с Гермионой, что этому сложно подобрать всякие слова. Она пробуждает что-то в нем. Что-то такое, что он всегда глушит в себе, все эти годы. Всю свою жизнь. В этот момент оно вырывается наружу, сорвав с запястий проржавевшие от времени оковы. Северус может поклясться: он никогда ни к кому такого не испытывал. Мужчина сжимает губы и переминается под душем с ноги на ногу, игнорируя навязчиво попадающие в глаза капли воды. Под закрытыми веками вспыхивает ее образ. Как Гермиона входит в его комнату. Такая дрожащая, пораженная собственными порывами. Такая смелая. Такая, Мерлин все в этом мире подери, невероятная. Северус был так обескуражен тем, что она вошла к нему в комнату. Он и сам собирался, правда собирался. Не знал только, как она отреагирует. Их очередная ссора в подсобке разжигает что-то неподвластно новое у него в груди. Его поражает, что девушка понимает его поступки. Его поведение. Его эмоции. Никто никогда не понимал, а она… Она. Северус зажмуривается, тряхнув головой. На работе сосредоточиться не получается. Уже шесть часов, а у него еще несколько задач на сегодня, которые он не закончил. Это странно, это дико для него. Он всегда все делает вовремя, всегда успевает точно в срок, никогда не выходит за свои рамки определенного времени. Гермиона меняет его, перестраивает заводские настройки, которые он несет на себе, точно крест, всю сознательную жизнь. Возможно, девушка сама не понимает, какое влияние на него оказывает. Или понимает? Северус даже жалеет, что слишком воспитан. Он не станет копаться в ее мыслях без позволения. А еще не может отрицать очевидного: его влечет к своей жене и совсем не так, как раньше. Изначально у Северуса появляется желание защитить ее. Своеобразное искупление за ошибки прошлого побуждает его сознание стать для нее опорой. Со временем появляется что-то другое. Он хочет понять Гермиону. Ее мысли, слова, действия, поступки. Хочет увидеть ее маленькие привычки, научиться верно воспринимать ее эмоции. Северус даже ругаться с ней любит. Это странно и немного дико для него, но… Он понимает, что ругаться хочет исключительно с ней и больше ни с кем. Они и громко скандалят временами, и сверлят друг друга взглядами, и не разговаривают целыми днями, и даже игнорируют существование друг друга. Они разные, у каждого была своя жизнь до брака. Абсолютно, совершенно разная жизнь. Однако со временем он понимает, что хочет открываться ей, чего не было раньше. Она постепенно открывается ему. Для этого требуется время, много — много, черт возьми, — времени, но они оба начинают стараться. Оба идут навстречу друг другу. Вчерашняя ночь помогает понять, что эти медленные шаги оказываются верными. Северус весь сегодняшний рабочий день периодически сжимает и разжимает пальцы рук, чувствуя в них странное покалывание. Эта девушка с ума его сводит. И ему, почему-то, совсем не хочется больше ей в этом мешать. В дверь два раза стучат. Северус дергается от неожиданности, выбираясь из собственных мыслей, и поднимает взгляд сначала на дверь, затем на висящие над полкой часы. И кого черт принес к семи часам? Его рабочий день давно закончен. — Войдите, — небрежно произносит он и делает глоток остывшего чая. Дверь с тихим скрипом открывается, от чего Северус морщится. Следует позвать мастера смазать петли. Мужчина не терпит хозяйственных неполадок ни в доме, ни на рабочем месте. Он даже на мгновение отвлекается на эту мысль, упуская из внимания внезапного посетителя. Звук цоканья небольших каблуков возвращает способность мыслить. Северус хмурится, глядя на неожиданную гостью. — Рита, — сдержанно выдыхает он, — мои рабочие часы для посещения давно истекли. Если желаешь что-то обсудить по работе, запишись на прием через Люцинду. Журналистка бросает сумку на стул, а сама садится в кресло, поставив возле себя наполовину пустой бумажный стаканчик. Северус чувствует запах кофе. Он не поклонник данного напитка. Рита кладет ногу на ногу и с некоторым упоением смотрит на начальника отдела. Северус, к сожалению, не понимает, что из себя представляет ее ухмылка. Он вообще Риту никогда не понимал, но это ни разу не было для него проблемой. Для нее тоже. Северус старается вернуть свое внимание незаконченным делам, которые держат его на работе дольше положенного, но ему не удается сосредоточиться. Если целый день мысли его возвращались к событиям прошлой ночи, то сейчас ему тяжело находиться в кабинете с человеком, мысли которого громче, чем его собственные. Мужчина поднимает взгляд. — Рита, — смотрит он на женщину, — что ты хочешь? Журналистка широко улыбается, растягивая губы в саркастичной улыбке, и Северус видит, что предпочтения женщина по-прежнему не меняет. На ее губах снова масляная помада неестественно алого цвета. Как же он раньше не замечал, что она такая вульгарно яркая? — Странный вопрос, Северус, — выдыхает женщина, — может, я соскучилась, — жмет плечами она, невинно похлопав глазами. Северус снова берет в руки перо, опуская его в чернильницу. — Мне придется попросить тебя покинуть мой кабинет, — спокойно произносит он, держит фирменную марку. На дискуссии с ней времени у него давно нет, он четко обозначает свои позиции на этот счет еще в тот день, когда просит статью о собственной свадьбе несколько месяцев назад. Северус может с уверенностью сказать, что Рита его просьб совсем не слушает. Или не хочет слышать. — Брось, я пошутила, — прыскает она, — наверное, — негромко добавляет женщина. Северус бросает на нее быстрый взгляд и снова возвращает свое внимание работе. — Времени на шутки у меня нет. У тебя что-то срочное? Мужчина произносит это только из вежливости, лишь бы отвязаться от нее поскорее. Ему сейчас чертовски некомфортно от того, что он собственные мысли не может держать в узде. Они словно живут своей жизнью, снова и снова возвращаясь к воспоминаниям о прошлой ночи с молодой женой. Он нетерпеливо сжимает губы. — Да нет, — уклончиво произносит она, склонив голову и внимательно его рассматривая. — Знаешь, интересно ты вещаешь о времени. Ты его, кстати, видел? Перо мужчины торопливо бегает по бумаге, но почерк его все также спокоен, слегка размашист и резок. Он держит всю ситуацию под контролем. — Да, видел, — коротко отвечает он. Северус уже не знает, как намекнуть на то, что он хочет закончить все дела наедине с собой и поскорее вернуться домой. Домой. Мужчина не помнит, когда последний раз так сильно хотел в него вернуться. Это что-то новое. Совершенно, абсолютно новое. — Задерживаешься, — продолжает разговор Рита, словно не замечая, что собеседник на него совсем не настроен. Северус сжимает челюсти, перо его на мгновение замедляется. Он перехватывает его пальцами и прерывисто вздыхает. Он не понимает, чего она хочет, но Рита просто так ничего никогда не делает. Это он знает. — Так бывает, — прохладно замечает он. — Время теряешь, — тут же реагирует Рита. — А вот твоя жена совсем наоборот. Клякса на пергаменте появляется неожиданно. Черное пятно плывет по тексту, давая Северусу понять, что придется переписывать весь документ заново. Однако эта мысль приходит куда позднее. Первая мысль затмевает все прочее. Он поднимает взгляд. — Что ты хочешь этим сказать? — старается спокойно произнести он. Старается изо всех сил, но что-то получается совсем плохо. Странное, совершенно незнакомое ему чувство внезапно гудит глубоко внутри. Может, он все-таки заболел? Что же с ним такое происходит? Рита кривит линию губ. Ей наконец удается его заинтересовать. — Ничего, — парирует она, растягивая губы в улыбке. — Абсолютно ничего, — чуть прихлопывает она в ладоши. Северус неотрывно смотрит на журналистку. Риту веселит его поведение. Кажется, он даже задерживает дыхание. Неужто в жилах бывшего зельевара закипает кровь? Она кривит линию губ и кладет руки на подлокотники кресла. — Я хочу сказать лишь то, что мистер Уизли после нескольких месяцев пребывания на службе выглядит куда более счастливее в компании мисс, — Рита театрально вздыхает, прикладывая пальцы к губам. — Ах, прошу прощения, с миссис… Миссис Снейп. Северус чувствует, как пальцы сжимают перо настолько сильно, что белеют ногтевые пластины. Кажется, еще немного, и перо будет непоправимо испорчено. Мерлин, откуда берется агрессия? Почему глупый треп неизменной сплетницы так сильно разжигает печи у него в груди? — О чем ты говоришь? — голос тверд, точно сталь. — О том, что вижу, — глядя в темные глаза мужчины, отзывается она. Северус кладет перо в чернильницу. До работы уже нет никакого дела, пергамент можно выбрасывать, а дело придется переписывать с нуля, а он не помнит из этого документа ни единого слова. Черт возьми, да что со мной происходит! — Объяснись, — настаивает он. Мужчина складывает руки в замок перед собой. Рита замечает, как он старается держаться стойко, но у него не выходит. Мерлин, да он в бешенстве! Он в бешенстве, но подавляет его так, как только может! — В твоих жилах кипит праведный гнев или мне кажется? — беззаботно спрашивает она. — Рита. Он произносит это так отрывисто, холодно и коротко, что прежняя бравада журналистки куда-то исчезает на пару мгновений, и она озадаченно моргает, глядя на Северуса. Рита не привыкла видеть его таким. Таким… Ревнивым? — Они мило беседовали в кафе через дорогу, а затем направились на прогулку… Рита смотрит ему не просто в глаза, она словно в душу к нему заглянуть пытается. — Вместе, — заканчивает она. Северус чувствует, как внутри что-то начинает гореть. Это странное чувство появляется внезапно, оно обескураживает его, вынуждает потерять вечно беспечную маску хладнокровия и заставляет щеки предательски вспыхнуть. Он чувствует жар на своем лице и понимает, что Рита тоже его замечает. — Ты лжешь, — старается спокойно произнести он. Рита не может поверить собственным глазам. Она столько месяцев подряд видит его перед собой. Она видела его в разных локациях, временах года и состояниях. Его настрой всегда был один: равнодушный. Она видела его на работе, на обеде, дома, в его постели, но за все эти месяцы она ни разу не видела, чтобы он терял свою маску. Именно это сейчас и происходит. О, Мерлин, что эта девчонка сделала с ним? — Да неужели? — саркастично выдыхает она. И ее это злит. Злит безумно, потому что девчонке удается сделать это за каких-то пять месяцев, в то время как она не сдвигается во взаимоотношениях с ним с мертвой точки уже больше года и двух месяцев, пока сама внушает себе тот факт, что ее интрижка с ним является чем-то большим. Что бы эта девчонка ни сказала, что бы ни сделала… Рита знает одну вещь. Ей никогда не привязать Северуса к себе. Этого малолетней волшебнице не удастся ни в одном сценарии жизни. — Лгу? — переспрашивает она, когда снова надевает на себя маску. Они же оба хороши. Оба стоят друг друга. У каждого за пазухой ключ от шкафа, в котором масок для общества лежит друг на дружке в неразборчивой куче — не сосчитать. Гримасы только разные, а у Риты ассортимент побольше. — Тогда тебе наплевать на мои слова, — невинно жмет она плечами. — Ладно, мне пора. Журналистка берет бумажный стакан с остатками уже остывшего кофе и поднимается с места, разгладив на коленях подол юбки свободной рукой. Поправив кудряшки, женщина чуть улыбается и прощается, выходя из офиса и закрыв за собой дверь. Она отходит всего на тринадцать шагов, встает под одну из скрытых ниш и подносит стаканчик к губам, когда дверь его офиса громко хлопает, и в коридоре слышатся его торопливые шаги. Рита скалит зубы и делает глоток остывшего кофе, чувствуя горькие гранулы на корне языка. Ей приносит небывалую радость одна только мысль о том, как несладко будет его молодой жене, когда она осознает всю глубину его гнева и праведной ненависти к своей персоне. Гермиона оставляет на пуфе сумку и делает шаг вперед, чуть сжимая кулаки. Она рассчитывает на то, что с подругой будет резонно увидеться позже, когда она остынет. Джинни не дает ей ни отсрочки встречи, ни возможности остыть и привести в порядок мысли. Гермиона осознает, что ей физически неприятно находиться рядом с подругой. Это наблюдение приводит в ужас. — Гермиона, что стряслось? — старается понять Джинни и по привычке старается прикоснуться к близкой подруге, обхватывая ее предплечья руками. Девушка непроизвольно делает шаг в сторону, не давая ей этого сделать. Джинни непонимающе хмурится, в ее глазах сквозит непонимание и тревога. — Ты чего? — не понимает Джинни, покачав головой. Странный жест почти моментально забывается, Джинни пытается понять, почему она сидела в кафе одна на протяжении целого часа, так и не притронувшись к чайнику чая, который она заказывает им, в результате чего он сильно, почти до самой настоящей горечи заваривается, а затем остывает. Джинни не выпила ни глотка без подруги. — Мы же с тобой увидеться собирались, — напоминает она. — Я думала, что у тебя что-то случилось. — Случилось, — тут же отвечает Гермиона, сверкнув глазами. — Только не у меня. Гермиона чуть качает головой и, оставив на вешалке пальто, собирается пойти на кухню, рассчитывая, что Джинни пойдет за ней. Так ей удастся побыстрее спровадить ее в камин. Так и происходит. Подруга сразу направляется следом. — Гермиона, — тревожно произносит Джинни, — объясни, я… Горящие слова взрываются в глотке раскатом грома. — Я не могу поверить, что ты сделала это! — резко остановившись, поворачивается к ней Гермиона сразу, как входит на кухню. Джинни замирает от неожиданности, хмурит брови, с полным непониманием смотрит в глаза подруги. Она не понимает, что произошло за день. Как могло так резко все поменяться с утра? Джинни помнит, какой была Гермиона, когда они встретились в Министерстве. Такой счастливой, отдохнувшей и… Влюбленной? Что успело произойти за каких-то десять часов? — Да что я сделала? — от непонимания хочется взвыть. Гермиона чувствует, как вспыхивают щеки. Столько лет вместе, а она пытается солгать ей прямо в лицо! Она сжимает кулаки и делает полшага вперед. — Ты спала с Блейзом, — глядя ей в глаза, грохочет Гермиона. Джинни почти вздрагивает, как от пощечины, когда слышит это. Все тело окатывает горячей волной неприятных ощущений. Черт возьми, что она говорит такое? Джинни чувствует, как начинают подрагивать колени. — Что? — едва слышно произносит она; громче сказать не получается, голос дрожит. — С чего ты взяла? Гермиона фыркает и утирает губы без надобности тыльной стороной ладони. Ей кажется, будто слова о том, что произошло, сорвавшиеся с ее губ, горькие и маркие. Ей непроизвольно захотелось стереть их с себя. Если бы все было так просто. — Не прикидывайся, — выдохнув, просит Гермиона, всплеснув руками. — Я видела тебя утром, видела Блейза, когда пришла и, — она на мгновение замолкает, морщится непроизвольно, — твои… Духи. Они были в офисе, — старается договорить она, — их запах… Я слышала, Джинни… От осознания свалившейся ситуации Гермиона снова чувствует, как ее начинает тошнить. Неприязнь комом встает в глотке, обида жжет за ребрами. Как Джинни могла так поступить с Гарри? Да и как теперь самой Гермионе быть? Как жить со скелетами из чужих шкафов, не имея возможности вернуть их владельцу? — Да как ты могла! — сжимает она челюсти, чтобы не дать эмоциям захлестнуть ее с головой. Джинни чувствует, как в глазах сами собой закипают слезы. Она не верит в то, что слышит. Совершенно не может поверить. А слышать такое от единственной близкой подруги просто невыносимо. — Гермиона, — находит в себе силы Джинни, — да ты же… Шок настолько сильно оглушает ее, что не дает возможности собирать слова в предложения. Вся кожа девушки горит, щеки, уши, шея, руки. И внутри больно пульсирует. Джинни может с уверенностью сказать, что Гермиона никогда в жизни ее так не ранит, как сейчас. Только Джинни собирается хоть что-то ответить, как слышится хлопок входной двери. Гермиона непроизвольно смотрит на дверь кухни, Джинни тоже. Северус очень редко пользуется парадной дверью, обычно все передвижения они совершают через камин. Может, Гермиона оказывается права, и Моди просто забыла приобрести еще летучего пороха? Стоит Гермионе подумать о домашнем эльфе, как та тут же появляется на кухне и ставит сковороду на плиту, намереваясь разогреть для хозяина ужин. Гермиона замечает, что Моди — крайне тактичный эльф. Она не мешается под ногами, когда дело касается межличностных диалогов хозяев дома, и никогда не подслушивает. Лишь покорно выполняет свои обязанности, не слушая просьб Гермионы о том, чтобы помочь ей. Над свободой пожилой эльфийки Гермиона по-прежнему работает, она уже знает, что следует сделать. Гермиона хочет платить Моди за ее работу и желает, чтобы у нее была возможность отправиться в отпуск. Остается ей дело за малым: обсудить ее предложение с Северусом. Самое сложное. Заплутав в своих мыслях, Гермиона почти вздрагивает, когда дверь кухни резко открывается, и на пороге появляется Северус. Гермиона теряется от собственных чувств и ощущений. Она злится на Джинни, она смущена от воспоминаний о вчерашней ночи со своим мужем и еще… Она обескуражена тем, каким видит его сейчас. Северус вихрем проходит по кухне, оставляет портфель на столе, бросив его с характерным, звякающим звуком, и направляется в свою подсобку. Джинни он словно не замечает, собственную жену тоже. — Моди, ужин, — холодно рявкает он. — Живо. Гермиона задыхается от такого обращения к пожилому эльфу. Она замечает, что, если сравнивать с первыми месяцами их совместной жизни, то сейчас Северус относится к Моди лучше, чем раньше. Он даже учится обращаться к ней чуть мягче, вслух не благодарит ее, конечно, только кивает иногда, но это уже большой прорыв! Гермиону морально убивает то, что она слышит. Такое чувство, словно они возвращаются в самое начало. Северус резким движением закрывает дверь подсобки и идет в сторону столовой. — Живо, Моди, я сказал! — Конечно, хозяин, сейчас! Пожилая эльфийка едва шевелит ногами, когда несет полное блюдо запеканки в столовую. Гермиона тут же срывается с места, чтобы помочь ей, но не успевает дойти, поскольку эльфийка уже скользит в столовую. Гермиона замечает, как Северус сидит спиной к ней, руки мужчины слегка подрагивают. Дышит он тяжело, да и вся энергетика у него сейчас недобрая. Он даже не открывает газету, которая лежит по обычаю на краю стола. Плохой знак. Гермиона все еще стоит в дверях, старается понять, стоит ей сейчас зайти или нет. Может, у него был плохой день? С другой стороны, все это не имеет значения. Нельзя срываться на домашних, какой бы плохой день у тебя ни был. Она уже хочет сделать шаг вперед, как вдруг Моди запинается за угол ковра, и полное блюдо с горячим ужином летит на пол. Дорогая посуда разбивается моментально, осколки летят во все стороны. Северус резко опускает ладонь на стол. — Меня поражает до глубины души твоя нерасторопность, — холодно и крайне жестко произносит он, склонившись над эльфийкой, которая на коленях голыми руками собирает осколки блюда. — Прочь! Моди сжимает в крохотных кулачках осколки, зачем-то прижимая их к груди, и смотрит своими огромными, наполненными слезами глазами на хозяина дома. Он не гнал ее никогда. Да, был холоден всегда и требователен, но не прогонял. Ни разу за все эти годы. Гермиона чувствует, как сжимается сердце от увиденного. Она уже собирается войти, как вдруг мимо нее вихрем проносится Джинни, забегая в столовую так быстро, как это только возможно. О, Мерлин, она совсем забыла о том, что Джинни здесь! — Вам следует извиниться, причем немедленно! — рявкает Джинни, останавливаясь слева от эльфа лицом к хозяину дома. Северус медленно поднимает взгляд. В его доме в очередной раз гость, причем наименее желанный, учитывая непростые, натянутые взаимоотношения с миссис Поттер. Гость, о котором он снова не предупрежден. Гость, который что-то от него требует. Мужчина впивается чернотой своих глаз в девушку. — Миссис Поттер, — цедит он, поднимаясь с места, — снова в моем доме без приглашения и обозначенного времени. Джинни фыркает и делает смелый шаг вперед. Моди только сгребает осколки и ковыляет на кухню, чтобы не попадаться под горячую руку. Сегодня, кажется, оба хозяина дома пребывают в не самом лучшем состоянии. — Я пришла не к вам, а к своей подруге, — не позволяет ему вставить последнее слово Джинни. Северус разворачивается так, чтобы видеть лицо девушки и знать, что стоящая в дверях Гермиона прекрасно все видит и слышит. — Ваша подруга, — особой интонацией выделяет он слова, — сегодня не собиралась с вами встречаться, потому что предпочла общество вашего брата. Воздух в столовой становится так сильно заряжен, что можно поднять лампочку в ладони, и она начнет светить. От неожиданности Джинни приоткрывает рот, не представляя, как вообще возможно то, что происходит сейчас. Она смотрит на Гермиону. Она вся бледная, с распахнутыми глазами так и стоит в дверях между кухней и столовой, не в силах произнести даже слово. О, Мерлин, как же он узнал! И ответ на вопрос Гермиона получает почти моментально. Проклятье, снова эта Скитер! Северус смотрит на Гермиону и все видит по ее глазам. Он до последнего надеется на то, что Рита лишь доводит его до ручки пустыми предположениями, но они оказываются правдивы. От осознания внутри все горит. Северус понимает, что для него ужасна даже мысль о том, что Гермиона может быть с кем-то другим. Он больше не отбрасывает эту мысль, он наконец принимает ее. — Значит, это правда, — холодно произносит он, глядя на Гермиону. Сейчас и без того между ними все страшно тяжело и сложно, им бы сесть, поговорить, разобраться, но… Не все видят негатив в окружающих. Многие его не замечают непроизвольно. Например, дети. Если точнее, маленькая девочка, которая слышит из своей детской знакомые голоса и понимает, что домой пришли родители. Дейзи спускается вниз и влетает в столовую с широкой улыбкой, а в это время Моди входит из другой двери с новым блюдом в руках. Все происходит быстро, очень быстро. Дейзи запинается за тот самый ковер и с размаху летит вниз, Моди старается спохватиться, роняет второе блюдо под ноги, от чего охает, в ужасе прикладывая ладони к глазам. Северус впервые за все эти годы не сдерживает свой гнев. — Моди, прочь на кухню и не выходи оттуда! — указывает он в сторону двери. — Дейзи, марш в кровать! — хватает он девочку за руку, чтобы она поднялась на ноги, после чего подталкивает ее в сторону другой двери. Гермиона понимает, что все это оказывается последней каплей. — Хватит! — тут же взрывается Гермиона, потому что не может больше выносит этого. — Немедленно прекратите! Ни его отношения к домовику, ни его отношения к дочери. Северус оборачивается, и они снова сверлят друг друга взглядами. Один ревнует так, что болит за ребрами, и сам понять не может, как это с ним случилось. Другая разрывается в жгучей ненависти от его поведения и именно в этот момент понимает, что больше не может так жить. Негативные эмоции берут верх над ними обоими, вынуждая совершать неправильные поступки. — Я больше не могу, — теперь она говорит об этом вслух. — К черту. В этом доме я больше не останусь. Вы своего добились. Качнув головой, Гермиона выходит из столовой, толкнув дверь. В помещении стоят четверо. Северус, которого слова девушки обескуражили, выбив почву из-под ног. Джинни, которая не первый раз становится свидетелем их перепалок. Моди, которая так и стоит с израненными руками возле второй разбившейся тарелки. И Дейзи. Дейзи, которая понимает все первая. Гермиона чувствует, как болит в груди. Как гулко и часто долбит за ребрами сердце. Она уже подходит к входной двери и хочет схватить пальто, прикидывая, сколько времени ей понадобится, чтобы вернуться в старый дом родителей, и достаточно ли у нее сбережений на первое время, как вдруг в просторном фойе разбивается ее крик. — Мамочка! Гермиона прерывисто вздыхает и резко разворачивается. Дейзи бежит к ней со всех ног, темные волосы растрепаны, потому что Моди не умеет заплетать ее, один гольф сполз вниз, а в глазах девчонки столько печали, что в ней можно утопить всех людей мира. Девушка не сдерживается, падает на колени, не чувствуя резкой боли от удара об каменный пол, и раскрывает руки. Дейзи с размаху впечатывается в нее, крепко обнимая за шею. Малышка тут же горько всхлипывает, потому что она не умеет скрывать свои эмоции. Если она счастлива — она смеется. Если злится — показывает свою злость. Если ей больно — она плачет. — Мамочка! — задыхается Дейзи в слезах, сильнее обнимая девушку. — Не оставляй меня одну, мамочка! Джинни и Северус выходят из столовой следом, но Гермиона их совсем не замечает. Слезы душат девушку почти моментально. Она крепко обнимает Дейзи, прижимая к себе, и чуть покачивается, стараясь успокоить не только ее, но и себя. Какая же она глупая! Как она могла забыть о самом главном! — Не оставлю, Дейзи, милая, — глядит она ее по волосам, не замечая, как слезы бегут по щекам, — я тебя с собой заберу, малышка. Не оставлю, слышишь? Джинни сама едва сдерживает слезы, глядя на все, что происходит. О, Мерлин, как много всяких отвратительных вещей случается за такой короткий промежуток времени. И несмотря на то, что Гермиона сильно ранит Джинни, та все равно решает для себя довести дело до конца. Джинни за Гермиону горой, что бы ни случилось, поэтому она оборачивается к замершему Северусу, который неотрывно смотрит на то, как Гермиона в слезах держит их дочь в своих объятиях. — Что вы с ней сделали, мистер Снейп? — срывается с ее губ вопрос. Это совсем не то, что следует спрашивать. Джинни совсем не знает, что творится за закрытыми дверями их дома. Не понимает, что происходит между ними, но… Она знает, как сделать так, чтобы он сам сказал наконец то, что следует произнести уже давно. Джинни психологию людей понимает, поэтому оказывается совершенно готова, когда Северус почти задыхается словами, глядя то на нее, то на Гермиону. — Да она всю душу мне вытрепала, — в сердцах восклицает он, растоптав под ногами маску, которую без конца носит всю свою жизнь. — Я не знаю, как мне быть! Джинни видит, что он говорит правду. Она смотрит на мужчину, побуждая закончить начатое. Не каждый день видишь такое. Как человек переступает через собственные ненужные границы, побуждая самого себя меняться. Северус понимает, что не может контролировать слова, которые обжигают ему глотку. — Почему она не понимает, — смотрит он Джинни в глаза, — что я люблю ее! Джинни вздрагивает от внезапного откровения вместе с Северусом. Они смотрят друг на друга пару секунд, а после Северус вихрем выходит из дома, минуя сидящую на полу Гермиону, и закрывает за собой дверь. Гермиона сидит с зажмуренными глазами и прижимает девочку к себе. Поднять веки она себе позволяет только в тот момент, когда Джинни выходит из дома мгновением позже. Гермиона смотрит перед собой в какую-то точку, почти не дыша. Сердце пропускает удар. Кажется, ее муж только что сказал о том, что любит ее.

***

Джинни понимает, что происходит что-то глобальное в тот момент, когда Северус произносит вслух о том, что любит Гермиону. Девушка видит, что слова даются мужчине с большим трудом, что он буквально через себя переступает, потому что открывается не только предмету своей симпатии, но и присутствующему постороннему человеку. Джинни осознает, что для Гермионы она, может, и не посторонняя, но для Северуса она именно такая. Она с ним даже толком поговорить не может, они вечно шипят друг на друга, и это постепенно превращается в привычку. Любая их встреча заканчивается конфликтом, Джинни с уверенностью может сказать, что они с Северусом почти искренне и открыто не выносят друг друга, но… Сейчас ему больно. Больно, потому что все это имеет значение. Гермиона имеет значение. Поэтому Джинни выходит на улицу следом, захватив свое пальто, и следует вдоль тропинки к главным воротам, где виднеется в полутьме его силуэт. Двор освещается, даже если там никого нет, и это радует. Несмотря на сугробы, за чертой города все равно очень темно, поэтому даже здорово, что сейчас есть возможность видеть. Джинни идет вперед, вслушиваясь в хруст снега под подошвой. Она останавливается в двух метрах от Северуса, глядя ему в спину, и скрещивает на груди руки. В тишине они стоят пару мгновений. Слышится только шум ветра и стук голых ветвей деревьев друг об друга. — Я дам вам совет, мистер Снейп, пусть вы и настаиваете в том, что в советах не нуждаетесь, — первой прерывает молчание Джинни. — Особенно от меня. Северус сначала стоит неподвижно, а затем чуть оборачивается. Дает тем самым понять, что слушает. Джинни — невероятная волшебница. Закрыв глаза на боль, которую ей причиняет Гермиона, она по-прежнему ее защищает. — Вы должны говорить с ней, — сжимает скрещенные руки Джинни чуть сильнее. — Нельзя с ней молчать, человек она такой, с богатым воображением, надумает глупости сама, потом мучается из-за этого. Джинни недолго молчит, покусывая нижнюю губу. — Не предоставляйте ей роскоши додумывать самой, говорите с ней, — настаивает она. — Начинайте слушать ее и, что самое главное, слышать. Северус смотрит через плечо, чуть сжимая губы. Черт возьми, молодое поколение намного смышленее, они знают истины, которые в прошлом доходят до людей лишь в преклонном возрасте. Джинни делает еще шаг вперед. Ее не смущает вести монолог, она знает, что Северус ее слушает. — Как давно она брала в руки книгу? — продолжает Джинни. — Она же жить не может без учебы, без знаний. Северус сводит на переносице брови. Мерлин, и правда. Если вспомнить школьные времена, то можно с уверенностью сказать, что Гермиона книг почти никогда из рук не выпускает. Сейчас такого за ней он не наблюдает. Возможно, на работе она что-то изучает, но дома… Ох, Северус чувствует себя настоящим идиотом! Как же он упустил такое из виду! — Каких размеров библиотека у нее в комнате? — с прищуром спрашивает Джинни, заранее зная ответ на собственный вопрос. Молчание вполне ожидаемое, Джинни кивает. — Верно, — замечает она. — У нее в комнате вообще ее нет. Северус кивает, но не оборачивается. Джинни сильнее заворачивается в пальто, потому что без дневного света прохладно, хотя ветра и снегопада нет. Девушка переминается с ноги на ногу. — Хотите понять ее? — спрашивает она. Ей совершенно непонятно, почему она вообще решается давать ему советы, но что-то ей подсказывает, что они с Гермионой так и не смогут прийти к согласию, если их не подтолкнуть на верный путь. Оба ведь словно бараны. Северус кивает. — Тогда позвольте ей вернуться к вещам, которые всегда ее привлекали. И вы сами увидите, как она откроется вам в ответ. Мужчина вздыхает, Джинни видит, как из его легких вырывается белое облако. — Я думаю, что это плохая идея, — впервые произносит он. Джинни хмурится и жмет плечами. — Почему? — старается понять она. Северус поворачивается к девушке, но в глаза не смотрит. Лишь устанавливает контакт, чтобы она слышала его. Собственные откровения в доме приводят его в ужас. Он никогда не позволял себе такого. Мерлин, я что, правда люблю ее? — Я сказал глупость, — сдержанно произносит он. — Мне не следовало говорить этого, я должен был держать себя в руках. Джинни чуть хмыкает и делает это непроизвольно. — Но почему? — улыбается она, стараясь его понять. Северус недолго молчит, взвешивая слова. К откровениям с молодой волшебницей он не был готов ни в одном из сценариев своей жизни, особенно с той, кого он не выносит в равной степени сильно, что и она его. — Я не думаю, — он чуть кашляет, глядя куда-то под ноги, — не думаю, что Гермиона испытывает смежные чувства по отношению ко мне, — наконец произносит он. — Думаю, будет разумно… Оставить все так, как есть. Джинни всплескивает руками и невероятным усилием воли сдерживается, чтобы не закатить глаза. О, Мерлин, да они с Гермионой стоят друг друга! Одна боится и себя, и своих чувств. И второй совершенно такой же! — Мистер Снейп, — качает головой Джинни, — вот вы, кажется, умный и образованный мужчина, а такой бред иногда говорите, хоть стой, хоть падай. Северус с непониманием смотрит в карие глаза волшебницы.. — Что вы хотите этим сказать? Джинни вздыхает. Он хотя бы начинает задавать вопросы, чтобы разбираться в словах и поступках женщин, огромный шаг вперед, Гермиона молодец. — Я хочу сказать, что хватит думать, — просто отвечает она. — Вечно загружая себя ненужными мыслями, вы не даете собственным чувствам выбраться на волю. Северус нетерпеливо и немного нервно поправляет полу мантии. — И как же мне с ней разговаривать? — интересуется он. — Сердцем, — не задумываясь, отвечает она. — Сердцем с ней разговаривайте. И в то же мгновение Джинни понимает, что совет этот оказывается полезен всем, кроме нее. Ведь именно сердце она слушает, когда в Хогвартсе все становится совсем плохо. Когда Гарри, Рон и Гермиона отправляются на поиски крестражей, директором становится Северус, а Кэрроу начинают отрабатывать непростительные на первогодках. Ее сердце болит за Гарри, поэтому Джинни находит способ, как эту боль хоть немного заглушить. В ту ночь она совершенно не могла спать. Проблемы со сном появляются у Джинни почти сразу, как она прибывает в Хогвартс в начале учебного года, но она часто закрывает на это глаза. Это выливается в хроническую апатию быстрее, чем она может себе представить. Гарри не пишет ей письма, она тоже не пишет ему в ответ. Причина проста и понятна: некуда писать. Джинни не знает, где Золотое трио путешествует, отследить их перемещения просто невозможно. К тому же, письма отправлять небезопасно. Их могут перехватить. Джинни ходит на занятия, ест по расписанию или делает вид, что ест, потому что так нужно, и ходит колонной строевым шагом, потому что таковы новые порядки. Лишний раз девушка старается не высовывать нос и не качать свои права, даже если очень хочется. Новые карательные меры не позволяют оставлять каждое слово безнаказанным, и это связывает ей руки. Джинни хорошо помнит, как это однажды для нее заканчивается. Она даже Гарри не рассказывает о том, что ее едва заметный шрам на тыльной стороне ладони вовсе не от того, что она порезалась. Это ее наказание от близнецов, полученное за непослушание. Сон все никак не идет, поэтому Джинни вылезает из постели, оставляя мирно спящих соседок наедине с ночной тишиной. Джинни даже немного завидно от того, что девочки могут спать. Интересно, они по своей воле отключаются или пользуются сонными зельями? Поморщившись, Джинни надевает кофту на пуговицах, чтобы было не так холодно, и принимает опасное решение дойти до совятни, чтобы немного подышать. Другого варианта она не видит. В башне Гриффиндора нечем дышать. Джинни знает, где именно патрулируют по ночам близнецы коридоры, поэтому ей удается пробраться по назначенному пути, не привлекая к себе ненужного внимания. Она добирается до совятни почти бегом и прислоняется спиной к закрытой двери, крепко зажмурив глаза. Сердце бьет в глотке, как сумасшедшее. Джинни находится в вечном страхе за лучшую подругу, родного брата и Гарри, вестей от которых она совсем не получает. Каждый новый день приравнивается к пытке. Джинни кажется, что она просыпается одна. Девушке до трясущихся коленей страшно, что Золотое трио в какой-то момент прекратит просыпаться, и ее опасения окажутся правдивыми. Девушка кладет основания ладоней на веки и сильно зажмуривает глаза. Так сильно, что взрываются искорки. Она старается дышать, наматывает круги по совятне, не замечая ничего вокруг, как вдруг вздрагивает, когда слышит, как кто-то шаркает ногой. Она убирает ладони от глаз и часто моргает, тут же доставая палочку. — Кто здесь? — стальным голосом произносит она, оглядываясь по сторонам. — Я, — спокойно отзывается мужской голос, и Джинни указывает палочкой на нишу, из которой доносится звук. Девушка настраивается крайне воинственно и уже знает, какое заклинание использовать, если потребуется, заранее вырисовывая руну, чтобы быть максимально готовой. — В этом нет необходимости, — выставив перед собой руки, отзывается парень, медленно выходя из-под ниши. Джинни сдержанно выдыхает, но палочку не опускает. Мало ли, что он тут вынюхивает. Слизеринцам она не доверяет, никогда не доверяла, это правда. А уж правой руке Малфоя младшего она доверять станет в последнюю очередь. — Джинни, да? — осторожно спрашивает парень, усаживаясь на единственное чистое место во всей совятне. Девушка и раньше замечала этот выступ, но не обращала внимания, что он чист. Видимо, парень часто здесь бывает. Не она одна страдает бессонными ночами, получается. — Да, — кивает она, все еще выставив палочку перед собой. — Меня зовут… — начинает он. — Я знаю, кто ты такой, — саркастично выплевывает Джинни, чуть поморщившись. — Не первый год под одной крышей учимся. Раз уж ей связывают руки с ее взрывным характером на занятиях, почему бы не оторваться на слизеринце, особо приятных чувств к которому она не питает. Блейз чуть улыбается, опустив на мгновение голову вниз. — Не спится? — негромко спрашивает он, снова подняв взгляд на девушку. Джинни хмурится. — Тебе-то какое дело? — фыркает она. Блейз поднимается на ноги, опустив руки в карманы брюк. Ни один мускул на лице Джинни не выдает ее внезапно проснувшейся паники. Может, он действительно выдаст ее близнецам за то, что она слоняется после отбоя, где попало? — Уизли, твоя ершистость не к месту, — качает он головой. — Я тоже не могу спать и тоже прихожу сюда, чтобы успокоить мысли. Выключи стерву и ответь на мой вопрос. Джинни даже запал гнева куда-то теряет. Ей редко кто отвечает на подобные выпады. Девушка не сразу, но опускает палочку. Блейз терпеливо ждет ее ответа. — Да, не спится, — наконец отвечает она. Забини улыбается. Так случается, что внезапная встреча повторяется. Затем еще раз и еще один. Они просто разговаривают. Говорят обо всем, только не о войне. Забини рассказывает про свое детство, про строгую мать, не задерживающихся в мире живых отчимов и его желание стать независимым от своих корней. Они просто сидят по несколько часов и разговаривают, это помогает заснуть им обоим. Однако однажды это происходит. Джинни узнает из Пророка, что Гарри и Гермиона были замечены в Годриковой впадине. Видит снимки обломков дома Поттеров и, пожалуй, именно в тот момент понимает, насколько опасно все то, что происходит сейчас. Война. Идет война. Той ночью она идет в совятню с расшатанными нервами и опухшими веками, потому что она плакала. Джинни запрещает себе проявлять такого рода эмоции, но в тот момент это кажется единственным выходом, чтобы не рехнуться. Когда она заходит внутрь, Блейз тут же встает на ноги и с тревогой в глазах смотрит на Джинни. Он знает о том, что ее беспокоит. Он тоже новости читает. Мыслей в тот момент у Джинни так много. Мерлин, так много! И она знает, что ей нельзя с ним таким делиться. Это ее переживания, не его. И возможность заглушить их появляется сама. Это была глупость. Наивная, несусветная глупость, но идет война. И никто не знает, что будет завтра. Джинни выключает голову и закрывает глаза, когда Блейз притягивает ее к себе, накрывая ее губы своими. Он целует ее глубоко, жарко и напористо. Даже слишком жестко, но это помогает. Блейз помогает ей забыть о том, что творится за пределами стен замка, Джинни помогает ему не думать о том, что будет завтра. Секс с ним заглушает не только мысли, но и чувства. Блейз берет ее так, как ей нравится. Жестко, напористо и немного грубо. Даже поцелуи получаются именно такими. Когда Джинни возвращается к себе, у нее трясутся ноги и зудят губы от жалящих поцелуев. Они спят всего три раза. В ночь, когда он впервые целует ее, затем через три дня, когда она понимает, что без него ей всего этого не вывезти. И третий раз — за день до новости о том, что Гарри был замечен в Министерстве. Видимо, в тот момент к юной волшебнице возвращается способность здраво мыслить. Да, идет война, но кто сказал, что нужно бояться каждого нового вздоха? Во время их следующей — последней — встречи Джинни не позволяет Блейзу поцеловать себя и останавливается возле него на расстоянии. — Блейз, думаю, нам надо прекратить это, — спокойно произносит она. — Это всё. — Что «всё»? — старается понять он. Джинни смотрит на него. И ее радует, что никаких чувств у нее не просыпается к нему. Она благодарна ему. Но это всё. — Ты и я, — кивает она. — Ты и я теперь всё, — твердым голосом заявляет девушка. — Я больше не хочу этого. Это… Неправильно? Глупо? Слишком наивно? Неосторожно? — Я понял, — отвечает он. — Ладно. И он не смотрит на нее, потому что ему совсем не «ладно». Потому что все те случаи, когда они остаются вместе, Джинни думает о Гарри, а Блейз думает о ней. У него эта гриффиндорка теперь из головы не выходит, но что он может сделать? Они ничего друг другу не обещали. В вечной любви не клялись. Они просто спали. Помогали друг другу, не претендуя на что-то большее. И сначала все правда так и было. Блейз не успевает заметить, когда его подводят собственное тело и разум. Просто сегодня он шел сюда сказать ей, что влюблен, а она говорит, что следует все закончить. Может, если бы они обговорили все заранее, то что-то бы изменилось? Нет, наивно так полагать. Человеческая сущность — самая неожиданная и непостоянная из всего, что есть в этом мире. Джинни часто моргает, нервно облизнув губы, и возвращается в реальность. От прохлады по спине бегут мурашки. Сколько они тут с ним уже стоят? — И да, мистер Снейп, по поводу моего брата… Северус смотрит на девушку. Джинни видит, что разговаривать о ее брате ему совсем не хочется, но она все равно скажет. — Я бы на вашем месте больше Гермионе доверяла, — сообщает она. — Она же доверяет вам. Мужчина чуть кивает, Джинни кивает в ответ. Больше говорить не о чем, к тому же, это самая продолжительная их беседа за все время послевоенного общения. Удивительно, они даже ни разу не фыркнули друг на друга. Воистину чрезвычайно странный день. Джинни идет к воротам, чтобы телепортироваться домой оттуда, потому что не хочет пересекаться с Гермионой сейчас и снова заходить в дом. Северус не задает лишних вопросов, только снимает защитное заклинание с железных прутьев. — Миссис Поттер, — окликает он, когда девушка выходит за пределы ворот. Джинни оборачивается. — Спасибо, — коротко произносит он. Девушка кивает и, закрыв глаза, покидает поместье Снейпов почти с облегчением. Джинни попадает домой в начале девятого и прислушивается. Обычно в это время Гарри уже дома, но Джинни не слышит его присутствия. Оставив на софе сумку, девушка снимает с себя пальто и идет вдоль коридора. Из ванной доносится плеск воды. Джинни кивает сама себе, понимая, что Гарри здесь. Она испытывает непреодолимое желание увидеть его и обнять, а еще… Взять и разрыдаться у него на плече. Взять и пустить слезы, как маленькая девочка. И сознаться. Рассказать обо всем, что она скрывает от собственного мужа о том тяжелом периоде войны, о котором они никогда не заговаривают. Может, в этом и есть проблема. Этот этап не проработан, и участники войны варятся в своих воспоминаниях в одиночку, снова и снова прокручивая в голове совершенные по наивности глупости. Джинни сидит на кухне и нервно покусывает подушечку большого пальца. Она принимает решение, и назад дороги уже нет. Когда Гарри выходит из ванной и замечает Джинни, то сразу сияет и улыбается, заключая супругу в объятия. Однако Гарри — парень не глупый, состояния Джинни видит на раз-два. — Что случилось? — спрашивает он, глядя девушке в глаза. Джинни вздыхает и сжимает его пальцы. — Я должна рассказать тебе, — кивает она, — рассказать о том, что было, когда мы год почти не виделись из-за войны… Гарри, утерев лицо полотенцем, садится на стул, не выпуская руки Джинни из своей. И она рассказывает. Рассказывает все с самого начала. Как не спала, как мучилась от тревоги, как глушила собственный характер. Рассказывает истинную историю своего шрама на тыльной стороне ладони. Незабываемый подарочек от близнецов Кэрроу. И рассказывает про Блейза. Джинни говорит правду, решается на это целиком и полностью. Она смотрит на их с Гарри руки, пока рассказывает, замечая, как он водит подушечкой большого пальца по ее шраму на ладони. Гарри с Джинни глаз вообще не сводит, пока она говорит. Он не перебивает, не уходит, не высказывает упрека, лишь слушает. Когда Джинни заканчивает, она какое-то время молчит, ожидая ответа Гарри. Долго в молчании сидеть не получается, девушка сразу вскидывает подбородок и сводит аккуратные брови на переносице. — Ну же, скажи что-нибудь, — шипит она. — Хочешь кричать — кричи. Хочешь обвинять — обвиняй, — воинственный настрой пропадает в тот момент, когда она смотрит в зеленые глаза мужа. — Только не молчи, прошу тебя, Гарри. Джинни решается на этот разговор, потому что не хочет, чтобы между ними были хоть какие-то секреты, которые могли бы навредить им и их браку. Джинни любит Гарри. Любит искренне и глубоко. И она не позволит каким-то глупостям из прошлого вставлять им палки в колеса. Ох, из-за своего состояния она критично эмоциональна! Гарри наконец вздыхает. — Джинни, война была, — наконец произносит он. — Мы не знали, будем ли живы завтра. Я каждый день с ужасом слушал радио, боялся услышать твое имя или кого-то из наших родных, — смотрит он на нее. — По наивности и глупости многие совершали необдуманные поступки, поэтому… Он кривовато улыбается, глядя с той же любовью на жену. Она же его жена. Его Джинни. Которая всегда была, есть и будет. Прошлое его мало интересует, Гарри важно настоящее и будущее, которое они с ней строят на этой основе. — Забыли, — просто кивает он и обхватывает ее лицо ладонью. — Это было давно, пусть в прошлом и остается. — О, Гарри… Джинни, не сдержавшись, всхлипывает, прикладывая основание ладони к губам. Гарри заключает ее в объятия и гладит по плечам, повторяя, что все хорошо. Он целует ее в кончик носа и стирает большими пальцами слезы с бледных щек. Он не просит ее успокоиться, понимает, что ей надо выплеснуть это из себя. — Забавно, конечно, что воспоминание прошлого ты рассказать не побоялась, а вот то, что важно для нас… Джинни обожает, когда Гарри так делает. Когда говорит «мы», «нас», «наши» — это чертовски приятно. Только она отвлекается от сути предложения, но Гарри сразу это понимает, поэтому повторяет без просьбы. — Важную для нас новость ты мне так и не сказала, — смотрит он на жену с бешеной нежностью. Джинни округляет глаза. О, Мерлин, как же он понял! — Ты знаешь? — не верит она, распахнув в удивлении глаза. Гарри хмыкает. — Разумеется, — парирует он. — Я же не глупый. И вот сколько сейчас? Джинни утирает остатки слез с глаз и улыбается. Ох, Гарри все понимает и сам! Неудивительно, если честно. Она сама за собой не замечает изменений в рационе и скачущем настроении до последнего момента. Списывает все на усталость на тренировках, а за циклом перестает следить совершенно, потому что из головы вылетает. — Три, — улыбаясь, кивает она. — Три недели, — искренне радуется Гарри, расцветая в улыбке, и тянется к жене, чтобы поцеловать ее. — Три месяца, — исправляет его Джинни. Гарри смотрит во все глаза на жену. Три месяца! Кажется, он не такой уж и внимательный. — О, значит, я все-таки немного глупый, — замечает Гарри и улыбается, потянувшись к Джинни. Он целует ее так трепетно и нежно, что в животе что-то екает от переполняющих чувств. Джинни понимает, что с каждым днем все сильнее влюбляется в собственного мужа, хотя ей каждый раз кажется, будто сильнее любить Гарри она просто не может. Оказывается, может. Открыв Гарри правду, Джинни становится в сотню раз легче, даже дышать теперь спокойнее. Дрянной единственный скелет в ее шкафу наконец вываливается наружу, и Джинни искренне этому рада. Гарри трепетно целует ее шрам на ладони, словно старается забрать всю ту призрачную боль, которую ей когда-то причинили. Она ложится сегодня в постель с не такими тяжелыми мыслями, как это происходит обычно. Только одно ее сейчас беспокоит. Близкая подруга, которая сильно обижает ее, сделав неправильные выводы. Кажется, ей необходимо прислушаться к совету, который она сама сегодня дает Северусу: не предоставлять Гермионе возможности додумывать все самой. Необходимо поговорить с ней, когда она остынет. И сделать это как можно скорее.