Наивность

Гермиона поднимается на второй этаж, перешагивая через одну ступеньку. В горле стучит сердце, и девушке впервые не хочется, чтобы ритм был ровнее. Внутри все дрожит от осознания. Она помнит урок профессора Слизнорта на шестом курсе, знает, что из себя представляет разбившееся зелье. Понимает, что происходит. Осознание подкрадывается незаметно. Кажется, они оба за бесконечными перепалками не принимают очевидного. Они живут под одной крышей, носят одну фамилию, едят за одним столом. Да, прошло много времени, но это, кажется, происходит. Гермиона осознает, что, кажется… Влюбляется в собственного мужа. Она останавливается напротив двери его комнаты, сжимая кулаки и переминаясь с ноги на ногу. Гермиона кусает губу. Зайти сейчас? Без приглашения и ожидания? Открыть дверь и войти, потому что это необходимо? Девушка зажмуривается, впиваясь короткими ногтями в ладони. Внезапный страх побуждает мурашки пробежать вдоль позвоночника и утонуть в ямочках на пояснице. Девушка резко выдыхает, прислушиваясь. По ту сторону двери спальни супруга слишком тихо. Может, он ушел в ванную? Или уже лег спать? Полоса света под дверью помогает ей понять, что ответ на второй вопрос отрицательный. Гермиона осознает, что боится. Она разворачивается и входит в свою комнату, плотно закрыв за собой дверь. Сердце стучит по ребрам, мешая нормально дышать. Тело бросает в жар. Гермиона не может стоять спокойно, не может нормализовать дыхание. Она начинает мерить шагами комнату. Сжимая левой рукой правое предплечье, девушка нервно покусывает подушечку большого пальца. Ей жарко, совсем не дышится. Она подходит к окну и, отдернув штору, открывает его. Морозный зимний воздух врывается в помещение. Гермиона распускает пучок волос и старается глубоко дышать, чувствуя, как мороз обжигает глотку. Ей приходится снять домашний костюм и надеть белую сорочку, чтобы стало прохладнее. Это не спасает. Успокоиться не получается. Она понимает, что меняется. Понимает, что он делает это с ней. Гермиона не может отрицать, что и сама влияет на собственного мужа. Даже в самых странных своих фантазиях Гермиона такого исхода в собственной жизни никогда не предполагала. У нее был план, четкий план. Получить образование, найти работу, выйти замуж за Рона и завести с ним семью. План — отвратительный, Гермиона сейчас это понимает. Глаза ей открывает на все это ее импульсивность, которая вкупе с наивностью приводит ее в жизнь Северуса. Если раньше Гермионе казалось, что это — самое глупое решение в ее жизни, сейчас она так не считает. Она хочет быть частью его жизни, хочет стараться работать над ней, над их браком. Она даже ругаться с ним любит, как бы это сейчас ни прозвучало. Больше всего на свете любит, пусть и не осознает до конца. Да, ему тяжело понимать людей, тяжело понимать женщин, но он старается. Гермиона это видит. Видит, потому что он старается ради нее. Намотав по комнате еще три круга, девушка понимает, что действительно не может больше ждать. Шанс. Попытка. Нужно что-то менять, потому что иначе чувства, которые она не принимает до сегодняшнего момента, так и останутся в ней, сгниют глубоко внутри и станут трухой, а она так и не сможет понять, каково это… Любить своего мужа. Гермиона решается. Подлетев к выходу, Гермиона дергает ручку двери на себя и замирает, широко распахнув глаза. На пороге своей спальни с открытой дверью стоит Северус. Они смотрят друг на друга с немым изумлением в глазах. Северус уже успевает побывать в ванной, поскольку на нем та самая белая ночная рубашка и темные домашние штаны. Видимо, ему тоже не удается успокоить даже после душа свои мысли, а о сне вообще не может быть и речи. Кажется, собственных порывов они оба не понимают, поэтому смущение тут же вспыхивает на щеках Гермионы. Северус сжимает ручку своей двери. Неловкость такая ощутимая, что кажется, будто можно протянуть руку и сжать ее между пальцами. Мужчина чуть кашляет. — Доброй ночи, — коротко и тихо произносит он, делая шаг назад и закрывая дверь. Коридор погружается во мрак с правой стороны. Гермиона заторможено смотрит на закрытую дверь. Сколько же еще они будут бояться жить? Одна часть Гермионы хочет сделать точно тоже самое: закрыть дверь своей спальни и остаться в ней, сжираемая собственными мыслями. Другая часть… Другая ее часть, та самая, что засыпает в ней после войны не без помощи удушающих обстоятельств неудачного партнера, решается сорвать с себя оковы именно сейчас. Именно поэтому Гермиона шагает в коридор, хотя у нее дрожат колени. Именно поэтому она поднимает ледяную руку и, не давая себе подумать еще раз, стучит в его комнату. По ту сторону двери тишина. Гермиона сглатывает, прислушиваясь. Ох, да я сейчас отключусь из-за волнения! — Да? — слышится удивленный и неуверенный приглушенный ответ. Гермиона понимает, что назад дороги нет, пусть все ее существо и трясет от переживаний за исход ее очередной импульсивности. Она нервно облизывает пересохшие губы и давит на ручку двери, толкая ее вперед. В комнате горит всего три свечи на прикроватной тумбочке, шторы плотно закрыты, потому что он не терпит дневного и ночного света, постель еще не разобрана. Северус поднимается с кресла и, едва заметно дрогнув, смотрит на девушку. Гермиона закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной, заложив руки назад, чтобы не видно было, как ее трусит. Она впервые заходит в его комнату за эти месяцы без приглашения. Она впервые здесь не потому, что надо ему, а потому, что надо ей. Надо им. Им обоим. Северус сглатывает, рассеянно глядя на нее. — Я, — он чуть кашляет; голос подводит, — я не… Не ожидал вас сегодня. Гермиона слышит собственный пульс. У нее еще по сердцу в каждом ухе. Она чувствует, как от бешеного сердцебиения у нее всякий раз подскакивает кулон, висящий на шее. Девушка смотрит на него в ответ и распахивает губы. — Я знаю, — негромко произносит она. Гермиона не понимает, что еще ей сказать и нужно ли это делать. Она отталкивается пальцами от двери. Кажется, будто у нее в каждом из них по дюжине иголок. От нервного напряжения все покалывает. И это если не брать во внимание, что внутри у нее все горит, а по факту она ледяная. Девушка делает несколько несмелых шагов вперед, глядя на него. Северус неотрывно смотрит на нее в ответ. Гермиона впервые видит, как быстро и ярко меняются эмоции в его глазах. Это и смятение, и некоторая неуверенность, и восхищение, и… Что-то еще, чего она не может разобрать. Кажется, по предмету «Снейп» у нее есть все шансы получить долгожданное «Превосходно» в недалеком будущем. Она останавливается возле него, не поднимая взгляд. Чувствует только его неровное дыхание в своих волосах. Ладони дрожат. Гермиона зажмуривает на мгновение глаза и делает еще полшага вперед, врываясь в его личное пространство, после чего осторожно поднимает руки и кладет их на его грудную клетку. Гермиона чувствует, как он замирает, и видит, как подпрыгивают подушечки ее пальцев на его хлопковой рубашке. Кажется, нарушенное сердцебиение не только у нее. Гермиона нерешительно поднимает голову. Северус смотрит на нее все это время, не отрываясь. Сказать бы хоть что-то. Хоть что-то. Однако язык не слушается, да и мысли превращаются в кашу. Гермиона не знает, как ей быть дальше. Она смущена, она почти не контролирует то, что делает. Помоги мне понять тебя, чтобы я смогла помочь себе. Он словно слышит ее мысли. Подняв руку, он медленно ведет ладонью по ее предплечью, спускается к локтю, ведет по внутренней стороне руки и осторожно обхватывает ее пальцы. Потянув девушку за собой, Северус, не отрывая от нее взгляда ни на мгновение, идет спиной вперед к постели. Гермиона следует за ним. Он даже моргать боится, смотрит на ее эмоции так, словно это самое важное, что только существует в этом мире. На ее едва подрагивающие губы, редкое дыхание, взволнованно распахнутые блестящие глаза, ямочку на подбородке. Северус помогает ей улечься на постель, приподнимая подол ее сорочки и не отрывая от нее взгляда, а после делает снова все так, как это происходит обычно. Он уже хочет перевернуть ее на живот, как вдруг Гермиона прерывисто вздыхает и ловит его руку, чуть сжимая пальцы. От неожиданности он замирает. — Нет, — качает она головой, поджимая губы, — нет, не так… Северус хмурится, старается понять ее. Гермиона берет его за руку и спускает ноги с постели, поднимаясь на них, после чего теперь сама ведет его за собой. Он слепо следует за ней. Гермиона подводит его к софе и побуждает сесть. Северус слушается. Как бы странно это ни прозвучало, но Гермиона привыкает к сексу с собственным мужем в обыденном смысле этого слова. А вот что касается желания, тактильности и поцелуев… Здесь сложнее. Над этим следует работать, только постепенно, не все и сразу. Гермиона делает шаг вперед и, приподняв подол сорочки, садится на него сверху, обхватив ногами бедра. Северус обескуражен всем, что происходит. Сам процесс — вещь несложная, сейчас Гермионе хочется почувствовать Северуса. Они оба в одежде, оба смущены и оба скрывают свои истинные эмоции. Им предстоит огромная работа. Гермиона нервно облизывает губы, устраиваясь ровнее. Лицо мужа непривычно близко, от чего сердце заходится все быстрее. Девушка смотрит ему в глаза. — Я хочу, — она говорит тихо, знает прекрасно, что он слышит, — видеть твое лицо… Первое откровение срывается с языка далеко не непроизвольно, Гермиона вынашивает эту мысль долгое время. Она хочет теперь видеть его, хочет слышать, хочет чувствовать. Хочет, чтобы он испытывал то же, что и она. — Мне погасить свечи? — негромко спрашивает он. Они всегда делают это в темноте, только ночью, только в постели, а она всегда лежит животом вниз. Пора с этим заканчивать. Сегодня все будет иначе. — Нет, — качает она головой. Я хочу видеть тебя. Неожиданный ответ вынуждает Северуса удивленно распахнуть глаза. О, Мерлин, что же происходит с ними обоими? Гермиона сжимает пальцами спинку софы по обеим сторонам от его лица, чтобы была опора, и, удерживая равновесие пальцами ног в мягком материале, начинает плавно двигаться на нем, качая бедрами. Северус рвано выдыхает, закрыв глаза. Девушка покрывается мурашками от ответной реакции. Мерлин, значит, все правда. Значит, он действительно что-то чувствует к ней. Он чуть откидывает голову на спинку, когда она проделывает это снова, и касается пальцами ее щиколоток, слегка сжимая их пальцами. Гермиона чувствует, как мурашки бегут снова по всему телу, даже на коже головы. Обычные прикосновения вызывают у нее такой трепет. Ей не кажется, что все дело в недостатке любви в последние годы ее жизни, просто она наконец получает прикосновения от необходимого человека. Она смотрит на него, наблюдает за эмоциями. Смотрит на распахнутые губы, на то, как он слегка морщится от переизбытка незнакомых чувств, как смотрит на нее в ответ. Гермиона чувствует, как тянет внизу живота. Разум еще можно обмануть, а вот с собственным телом все куда сложнее. Гермиона распахивает губы, вырисовывая бедрами восьмерку, и шумно выдыхает, понимая, что так просто у них все сегодня не закончится. Она понимает, что хочет Северуса. И чувствует, что он тоже хочет ее. Остановившись, Гермиона тянет руки вниз и, приподнявшись, продолжает смотреть в глаза мужа, не прерывая с ним зрительного контакта. Это кажется ей куда интимнее того, что происходит между ними сейчас. Гермиона насаживается сама, резко выдохнув одновременно с Северусом от неожиданно накрывших с головой ощущений. О, Мерлин, неужели это происходит… Гермиона, не сдержавшись, искренне улыбается, когда начинает двигаться. Кажется, она наконец расслаблена. Она чувствует себя комфортно. Она мокрая и радуется этому так сильно, что ей становится неловко. Северус почти задыхается от увиденного. Гермиона улыбается. Открыто, ярко и искренне. Улыбается ему. Улыбается из-за него. Гермиона двигает бедрами, сжимая руками спинку софы, и чувствует бешеный жар по всему телу. Она убирает рукой за ухо волосы и хватается за спинку снова, часто и рвано дыша. Северус обхватывает пальцами ее бедра, слегка их сжимая. Желание накрывает сильнее. Гермиона склоняет голову вправо, останавливаясь невозможно близко возле его губ, но не предпринимает попытки поцеловать его первой. Это странно, это, в некоторой мере, удивительно, но поцелуй с ним Гермионе кажется самым важным этапом из всего, что может быть. Это единение не физических составляющих, а столкновение душ. Гермиона не уверена сейчас в том, что поцелуй должен случиться. Нет, это другое. Это странно, но это так. Поэтому она лишь дразнит. Дразнит себя и его, оставаясь непозволительно близко к нему, чувствуя его дыхание на своих губах, но не позволяя ему к ним прикоснуться. Жар становится невыносимым, хочется быстрее, ярче и искреннее. Он словно в очередной раз слышит ее слишком громкие мысли. Ладони Северуса скользят по ее бедрам, он поддевает большими пальцами сорочку и тянет ее вверх. Гермиона поднимает руки, позволяя ему снять ее с себя. Северус с восхищением смотрит на изгибы ее тела, на аккуратную грудь, тонкие руки. Она насаживается еще раз, но ей тоже мало. Ей мало его. Она комкает в руке его рубашку на груди и чуть тянет на себя, побуждая отодвинуться от спинки. Он понимает ее намерения, сам поднимает руки, помогая ей снять с него рубашку, которую она сразу бросает в сторону. Горячие тела обдаются волнами прохлады комнаты, мурашки лишь на мгновение появляются на коже, но тут же исчезают обратно. Северус сжимает ее бедра, впиваясь в них пальцами, и насаживает сам, чуть склоняясь вперед и прикусывая кожу на ее ключице. Гермиона, не сдержавшись, стонет в голос, распахивая губы и запрокидывая вверх голову. Она жмурится, когда обхватывает Северуса за шею одной рукой и снова склоняется к нему. Они дразнят друг друга, доводят до края своими способами. Северус то отдается тактильности и ведет руками вдоль ее спины, сжимая нежную кожу на лопатках, то хватается в поисках опоры за софу, словно снова вспоминая о том, что прикосновений не выносит. Однако очевидного он отрицать больше не может. К своей жене он хочет прикасаться. Хочет смотреть на нее, хочет открыться ей. Гермиона не позволяет сознанию отключиться только в тот момент, когда она снова рассыпается в ощущениях и тянется к его губам. Прикосновения собственного мужа вызывают незнакомый до сегодняшнего дня трепет, ее это и немного пугает, и доводит до бешеных эмоций глубоко внутри. Гермиона чувствует, как подрагивают ноги от усталости. Обычно они никогда так долго не занимаются сексом. Это вызывает еще одну непривычно искреннюю улыбку. — Идем, — сбивчивым шепотом выдыхает она, хватая его за руку, — давай. Северус помогает ей подняться, видит, как покраснела с непривычки кожа девушки под коленями. Она оглядывается по сторонам в поисках подходящего места, но никак не может определиться. Северус делает выбор сам. Потянув девушку на себя, он подхватывает ее под бедра, вызывая сдавленный вздох, и несет на руках к туалетному столику. Гермиона обхватывает его шею рукой в поисках опоры и не прекращает смотреть в его блестящие, наполненные искренним желанием глаза. Северус усаживает ее на столик, сбросив какие-то склянки на пол, и устраивается между ее разведенных в стороны ног, обдавая жаром своего тела. Гермиона почти скулит от бешенных ощущений, когда он входит в нее, сразу задавая ритм. Всякие склянки и баночки дребезжат, большая часть падает с туалетного столика вниз, а само зеркало вот-вот упадет и разобьется на сотни осколков, но они оба словно не замечают этого. Северус подхватывает ее под коленом левой ноги, меняя угол входа, и девушка стонет ярче, зажмуривая глаза от удовольствия. И оно срывается с языка само. — Ох, — едва цепляется она одной вечно соскальзывающей рукой за край столика, — Северус… Он замедляется почти сразу, с немым изумлением в глазах и сбившимся ко всем чертям дыханием глядя на Гермиону. Он до последнего думает, что ему это просто кажется. Девушка и сама от себя не ожидает такого, потому что… Потому что прошло больше четырех месяцев после брака, а она только сейчас впервые к нему обращается. По имени. От неоднозначности ситуации изнутри разрывают эмоции. Он все еще смотрит на нее, изучает каждую черту ее лица в этот момент. Она сказала это, потому что… Она счастлива? От осознания в глотке встает ком. Северус смотрит на бисеринки пота на ее ключицах, на растрепанные волосы, искрящиеся жизнью глаза, алые щеки и… И на ее улыбку. Мерлин, она так прекрасна. Так прекрасна. Девушка видит его состояние, она его… Ошеломила? Приятное чувство. Потрясающе приятное чувство. Гермиона настолько сейчас преисполнена всем, что происходит, что решает не останавливаться на достигнутом. Убрав прядь темных волос мужа за ухо, Гермиона чуть склоняется к нему, обхватывая ногами сильнее, и, облизнув губы, тихо произносит: — Не останавливайся, — она слышит его прерывистый выдох, — Северус… Он чувствует, как от ее голоса по телу бегут мурашки. Это взрывает все остатки самоконтроля, и несчастный туалетный столик определенно будет вынужден отправиться в утиль, если они еще хоть раз решат выбрать его в качестве опоры. Гермиона больше совсем не сдерживается, она выпускает все эмоции разом. Она жмурится, скулит, стонет, выгибается навстречу своему мужу. Северус сжимает пальцами ее кожу, вбивается ярко и резко на всю длину, сам того не ожидая. Он порой замедляется, проверяет, не делает ли ей больно своей непонятно откуда взявшейся жесткостью, но она только кивает, несколько раз кивает, а затем… Просит еще, подаваясь навстречу ощущениям. В этот раз его помощи почти не требуется, он совсем недолго стимулирует ее, чтобы Гермиона достигла пика, после чего позволяет и себе закончить начатое. Гермиона прикасается своим лбом к нему, опустив левую руку на его плечо. Дыхание сбито ко всем чертям. Они оба задыхаются от горячего воздуха в комнате, оба мокрые и липкие, Гермиона даже чувствует, как по кончику носа стекает бисеринка пота. Она не торопится ее убирать, только старается нормализовать дыхание, прикрыв глаза, пока сама все еще находится в его руках. Северус медленно выходит из нее, опускает руки по обеим сторонам от нее, опираясь на туалетный столик. Он все еще прикасается к ней своим лбом, не намереваясь прекращать это неожиданное единение так скоро. Он чувствует ее дыхание, жар ее тела. Чувствует отдачу, которой прежде почти никогда не было. Мерлин, как же это случилось с ними? Как такое случилось с ним? Он прежде не испытывал такого всепоглощающего желания. Никогда, Мерлин свидетель, никогда в жизни. Северус долго бегает от этой мысли, но… Я что, влюблен в свою жену? — Мне надо к себе, — первой нарушает молчание Гермиона, когда первичная пелена желания спадает, и грязная реальность возвращается на место. Гермиона чувствует безбожную липкость всего тела, на внутренних сторонах бедер влажно, ей надо в душ, ей надо все обдумать и, черт возьми, ей надо одеться! Северус словно ощущает ее смущение, убирает одну руку и не хочет смущать ее сильнее, поэтому не поворачивается к ней лицом. Гермиона на дрожащих ногах подходит к софе и берет с пола свою сорочку, накидывая на себя и вытаскивая волосы из-под ворота. Глядя в спину своему мужу, Гермиона сначала сильнее смущается, заливаясь краской, а затем в какой-то момент думает о том, что… Душ и у него есть, а у нее есть возможность уснуть в постели не одной. Она прикусывает губу. Нет, нужно думать о последствиях. Надо все сначала переварить. Северус все еще стоит спиной к ней, вслушиваясь в каждый ее шаг. События сегодняшнего вечера обескураживают его, выбивают напрочь из колеи. Его руки по-прежнему подрагивают. Северусу кажется, что он все еще чувствует мягкость ее кожи. Она негромко желает ему спокойной ночи и выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, а он желает ей того же в ответ. Оба понимают всю бессмысленность этих слов почти моментально. Северус оборачивается назад. В комнате слышится непривычная смесь из запаха ее духов, его одеколона и секса. Северус впервые за долгое время решается проветрить комнату сам. Обычно этим занимается Моди, пока он на работе, но сегодня следует сделать исключение. Он надевает на себя рубашку, потому что тело постепенно успокаивается, начиная ощущать прохладу, и идет к окну, отдергивая штору. Северус замирает, глядя на длинные рамы сверху вниз. Повинуясь внезапному порыву, он тянется пальцем к стеклу и рисует первую букву ее имени. Все стекла комнаты запотели. С кривоватой «H» медленно стекают вниз ручейки никогда ранее не знакомого этой комнате конденсата. Наутро Гермиона просыпается намного позднее обычного. Она садится на постели, приоткрыв один глаз, и смотрит по сторонам. В какой-то момент она расширяет глаза и с размаху шлепает себя ладонями по лицу. О, Мерлин, так это был не сон! Едва подумав об этом, собственное тело дает Гермионе подсказки. Чуть подняв руки, она чувствует, как их слегка ломит. Поерзав на простыни, она понимает, что и бедра у нее побаливают. Гермиона вылезает из постели. Ей приходится схватиться за матрас, чтобы удержать равновесие. Черт возьми, да у нее ноги не ходят! От комичности ситуации и смущения Гермиона непроизвольно тихо смеется, снова закрывая лицо ладонями. Это самый необычный момент во всей ее послевоенной жизни. Гермиона старается успокоиться, но получается у нее так себе. Ей просто не дают покоя собственные мысли! Все возвращается к вчерашней ночи. Девушка рассеянно одевается, выбирает странное сочетание одежды и чуть в нем не выходит, но вовремя успевает себя остановить. Волосы в пучок она не забирает, оставляет распущенными. Так у нее есть возможность скрывать свои временами заливающимися стыдом щеки, а это преимущество. Как бы то ни было, Гермиона побаивается видеться сейчас с Северусом, потому что она крайне, бесконечно смущена. Да, был момент, когда она громко заявляет, что смутить он ее никогда не сможет. Пожалуй, не зря говорят: «Никогда не говори «никогда». Она оглядывается по сторонам, когда выходит из комнаты, и, убедившись, что никого здесь нет, выбегает в коридор с зажатыми в руках туфлями. Собственное поведение кажется ей трагично-комичным, но, черт возьми, не каждый день испытываешь оргазм и получаешь удовольствие от секса. Ее можно понять. Гермиона небрежно бросает взгляд на наручные часы. — О, Мерлин! — вскрикивает она. — Я опаздываю на целый час! Подбежав к камину, Гермиона уже идет к чаше с порохом, но тут же округляет в ужасе глаза. — Ох, нет, — шепотом тараторит она, — нет, нет, нет-нет-нет. Где же весь порох? Девушка осматривает все ящики в кухне, смотрит за плитой и на полке над камином. О, Мерлин, куда подевался весь порох! В чаше только остатки, не хватит для одного перемещения. Наверняка в доме есть еще, Гермиона в этом уверена. Черт возьми, она уходит сегодня позднее обычного. Северус уже на работе. Может, Моди забыла обновить чашу? Дома ее не слышно, да и Дейзи тоже. Они наверняка куда-то ушли, возможно, на рынок за продуктами. Гермиона закатывает глаза, когда осознает, какой путь до работы ей предстоит. — Проклятье, — сокрушаясь, ругается она и, взмахнув палочкой, призывает из шкафа свое белое зимнее пальто и сапоги. Выбора не остается. Трансгрессировав в определенное место за пределами ворот дома, Гермионе приходится пройти целую милю в зимних сапогах на каблуках прежде, чем добраться до секретного входа в Министерство. Отплевавшись и пообещав себе отмыть руки трижды, Гермиона заходит в кабинку и, зачем-то заранее переодев обувь, встает новенькими туфлями в унитаз. — Как противно, — морщится она, нажимая слив. Все-таки, к хорошему привыкаешь очень быстро. Кто бы не хотел добираться от работы до дома за несколько секунд? Звучит слишком хорошо, и у Гермионы есть такая возможность. Она не особо ценит такую короткую дорогу раньше, а воспринимает ее, как данное, это стоит признать. Когда она выходит из камина в главный холл Министерства и отряхивает белое пальто, стеная на то, что придется отчищать его в кабинете с помощью заклинания, Гермиона старается не смотреть по сторонам, потому что с утра большое скопление людей не выносит. Она расстегивает на ходу пальто, открывая черное приталенное платье с длинным рукавом, и старается смотреть на носы своих туфель, жалея о том, что переодела их прямо в туалете, а не в офисе. Глупость совершила. Да и вообще, она сейчас туго соображает и улыбается слишком часто. Несмотря на все неурядицы, голова девушка совсем другим занята. Она снова и снова думает о прошлой ночи, непроизвольно закусывая нижнюю губу. Витая в своих мыслях, совершенно ожидаемо, что она в кого-то влетает. — Ох, я прошу прощения, — не глядя на случайного незнакомца, произносит она, собираясь уже пойти дальше. — Гермиона! Девушка резко оборачивается, услышав свое имя, и тут же расцветает еще сильнее прямо на глазах, радостно улыбаясь. — Джинни! — делает она шаг к подруге, заключая ее в объятия. — Что ты тут делаешь? Она выпускает подругу из объятий, заглядывая ей в лицо. Джинни словно чем-то встревожена. Прическа у нее не совсем опрятна, словно она бежала до этого, да и она вся запыхавшаяся. Щеки девушки красные. Она успела с утра с кем-то разругаться в Министерстве? — Разбиралась тут с одним делом, — небрежно взмахивает она рукой, чуть закатив глаза, и непроизвольно поправляет волосы, словно замечает быстрый взгляд подруги. — Как раз перед тренировкой заскочила. Гермиона кивает, а улыбку опять сдержать не может. Джинни это замечает. Вся ее нервозность уходит куда-то на задний план, когда она с прищуром смотрит на подругу. — Подожди-ка, — тянет девушка, глядя на нее. Гермиона озадаченно хмурится, часто заморгав. — Что? — не понимает она. — Да ты довольная, как гиппогриф, поймавший стаю белок! — восклицает она. — О, Мерлин, Гермиона, ты что… влюбилась?! Девушка морщится, чуть улыбаясь, и качает головой из стороны в сторону, пряча от подруги взгляд. Влюбилась? Глупости какие. Хорошо вечер закончила, это да. А любовь — слишком громкое для нее слово. — Да с чего ты взяла это вообще? — заводит она за ухо волосы. — У меня просто… настроение хорошее, вот и… — Десять утра, Гермиона, — замечает Джинни, — это первое. Второе, — Гермиона смотрит на нее, — ты не умеешь лгать. И третье, — Джинни чуть улыбается, — сегодня в шесть мы встречаемся, и ты все мне рассказываешь. Джинни во все глаза смотрит на подругу и поверить не может, что видит это. Да она вся светится! Гермиона снова не может сдержать улыбки. Джинни прикусывает губу и улыбается в ответ. Мерлин, как она счастлива видеть ее такой! — Ладно, — сдается Гермиона. Джинни почти визжит, едва сдерживая себя, чтобы не начать прыгать на месте. — Значит, в шесть, — подтверждает Джинни, — на углу Ривера, там можно без брони, — тараторит она. — Да, хорошо, — начинает уже идти Гермиона в сторону лифта. Джинни ловит ее за руку. — Во всех подробностях! — вся сияет Джинни. — Хорошо! — смеется она. — Где, когда и сколько! — Джинни! — Всё, ушла! — отпускает она руку лучшей подруги. — До вечера! Гермиона качает головой, послав подруге воздушный поцелуй, и направляется в сторону лифта. Она очень надеется, что Блейз не сильно будет зол на нее за то, что она сегодня опаздывает на целый час. Снимая пальто прямо на ходу, Гермиона семенит по каменному полу в свой отдел, цокая каблуками, и открывает дверь, толкнув ее бедром. — Блейз, прости! — сходу начинает она, снимая с руки пальто. — Прости меня за опоздание, я просто… Она непроизвольно замолкает, когда поднимает взгляд. Забини проводит рукой по влажным волосам и поправляет рукава рубашки, едва торчащие из-под пиджака. Он поднимает указательный палец вверх, потому что возле уха держит телефон. — Да, именно так, — строго произносит он. — Во второй половине дня мне нет до вас дела, мне нужно, чтобы мастер прибыл сегодня, что непонятного! — он замолкает на мгновение. — Это проблемы уже не мои, я готов ждать не больше двух часов. Забини бросает трубку и кладет телефон на стол, устало выдыхая. Гермиона делает несколько шагов вперед, чуть нахмурившись, и внимательно смотрит на парня. Не так уж тут и жарко, чтобы так потеть. — Чего опаздываешь, золотая девочка? — спрашивает он, доставая платок из кармана. — Ты никогда не опаздывала раньше. — Да я просто, — указывает она себе за спину на дверь, теряет мысль и снова хмурится. Она может сказать все, что угодно. Знает, что Блейз — отходчивый. Может разозлиться ненадолго, но ситуацию отпустит. Ее сейчас беспокоит нечто другое. Она только сейчас понимает, что Джинни в Министерстве оказывается не по прямой необходимости. Она вообще здесь не бывает, если быть точным. Арена для квиддича далеко отсюда. Что тогда она делает здесь с утра пораньше? И почему вышла такой же взвинченной и краснощекой, как выглядит Блейз сейчас? Забини воспринимает немой вопрос в глазах девушки по-своему. — Кондиционер сломался, — кивает Блейз на адскую машину, чуть кашлянув. — Тут градус за пару минут до твоего прихода был просто бешеный. Гермиона сжимает пальцами ручку сумки. Что-то ей подсказывает, что дело тут совсем не в кондиционере. Эта мысль громом поражает ее. Нет, не может этого быть. — Да прохладно, вроде, — едва находит в себе силы на ответ Гермиона, не доверяя собственным догадкам. Как она хочет ошибаться. Мерлин, как сильно хочет. Забини криво ухмыляется, чуть вздергивая подбородок. — Так это потому что я окно открыл, — указывает он себе за спину. — Ладно, за работу, — прихлопывает он в ладоши. — И я жду свой кофе. Блейз уходит в свой кабинет, снова не закрывая дверь, и берет трубку, отвечая на следующий звонок. Гермиона так и стоит в фойе, сжимая в одной руке пальто, а в другой свою сумку. Где-то в глубине души что-то непоправимо надламывается, когда она осознает то, что происходит. В этом офисе слышится запах Джинни. Духи лучшей подруги Гермиона ни с кем никогда не перепутает.

***

Весь день Гермиона пребывает в смешанный чувствах. Она не может толком смотреть на Блейза, почти не разговаривает с ним, отказывается вместе пойти на обед, потому что ссылается на важный звонок, и совсем не задает ему вопросов, хотя в работе с клиентами они есть, и их много. — Гермиона, — окликает ее наконец Блейз. Девушка приподнимает брови, нехотя бросая на него взгляд. — Если есть вопросы — задавай, — немного холодно замечает он, — мне перезванивают твои клиенты и просят дать вразумительный ответ. Будь добра относиться более ответственно к звонкам, не создавай себе двойной работы. Девушка кивает. Кивает, хотя ее сильно злит, что ей приходится работать с ним сейчас. — Хорошо, — коротко отвечает она и снова берет трубку. Вопросы она задает. Холодно, отстраненно, без большого желания. Она просто не может смотреть на Блейза, не может говорить с ним. Он ведет себя так, словно ничего не случилось. Словно он не спал с ее замужней лучшей подругой. Словно не использовал Гермиону, чтобы добиться встречи с Джинни. Гермиона морщится от собственных мыслей. Ей противно, ей горько, ей обидно. Противно от того, что это случается с ее близкой подругой. Горько за Гарри, который ни о чем не знает, хотя он ее лучший друг. Обидно за свою наивность. Есть только одна вещь, о которой она совсем не думает. О том, что она спешит с выводами. — Шесть вечера, закругляемся, — без энтузиазма произносит Блейз, выходя из офиса. Он замечает поведение Гермионы с самого утра, но вопросов не задает. Если Гермиона не поднимает какой-то темы, значит она личная. Забини не любопытный и не сует нос в темы личных взаимоотношений, поэтому отпускает ситуацию. Просто сегодня день такой. Неудачный в личном плане для всех. — Ты идешь? — снова предпринимает Блейз попытку заговорить. Гермиона складывает бумаги в папку. — Я сегодня останусь в городе, у меня встреча, — не глядя на него, отзывается она. Блейз чуть вскидывает брови и кивает. Сегодня правда какой-то странный день. Он скомкано прощается с коллегой и входит в камин, исчезая в пламени. Гермиона бросает бумаги и садится на стул, скрещивая на груди руки. Ведет она себя, конечно, глупо, но она зла. Мерлин, она так зла, что этому не подобрать никаких слов. Ей так неприятно от всей этой всплывшей ситуации, что даже слегка подташнивает. Как Джинни могла так поступить! У Гермионы не укладывается это в голове. Ее мутит так сильно, что кружится голова. Она не хочет видеть сегодня Джинни, не хочет появляться в городе, но и домой не хочет. Нужно хоть немного привести в порядок собственные мысли. Она оставляет туфли под столом, чтобы не тащить лишнюю тяжесть в сумке, надевает зимние сапоги, белое пальто и захватывает замшевые перчатки. Может, свежий воздух поможет ей. Благодаря тому, что она намеренно задерживается после шести, она не встречает добрую половину уходящего домой Министерства, наверняка успевает пропустить перед собой Северуса и надеется, что ей вообще больше никто не попадется. Гермиона с удовольствием бы погуляла в мантии Гарри, но она возвращает ему ее сразу, как принимает решение выйти за Северуса замуж. Гермиона уже идет к каминам, чтобы встать в небольшую очередь, как вдруг чувствует, как ее плеча кто-то касается. Она останавливается, обернувшись назад. И вздрагивает всем своим существом глубоко внутри. — Привет, Гермиона, — криво улыбается он. Девушка прищуривается, даже в какой-то момент собственным глазам не верит. — Рон? — щурится она. Он выглядит иначе. Прошло почти полгода с момента свадьбы Джинни и Гарри, и девушке сложно представить, что человек так способен измениться за такой короткий срок. Все дело в том, что она не очень внимательно смотрит на собственное отражение в зеркале. Осанка Рональда стала ровнее, у него другая мантия, рангом выше, он набрал мышечную массу, сделал короткую стрижку и… О, Мерлин!.. И отрастил усы. Гермиона непроизвольно окидывает его взглядом снизу вверх, не замечая, как от этого парня чуть передергивает. Знает он этот взгляд. Знает прекрасно еще со времен школьной скамьи. Только один человек способен был одним взглядом заставить кожу покрыться мурашками. Теперь и Гермиона так умеет. — Хорошо выглядишь, — кривовато улыбается он, глядя на нее. Гермиона изменилась, Рон понимает это сразу, как она оборачивается. Внешний вид не является основным критерием этих изменений. Он замечает ее снова сияющий изнутри огонь, это видно в искрящихся энергией глазах. Рон чуть хмыкает. Он знал, что она изменится ради него. — Спасибо, — коротко кивает она, на мгновение бросив взгляд на его обувь. Еще одна привычка, которая появляется у нее не по своей воле. — Как ты? — склоняет он голову вправо. Гермиона перехватывает в ладонях ручку сумки. — Замечательно, — кивает она, чуть поджав губы. — Спасибо, что спросил. Рон снова чуть улыбается, ждет, когда она спросит его о чем-нибудь. Гермиона не спрашивает. Она вообще хочет побыстрее уйти отсюда, пусть и не отрицает очевидного: старые раны затягиваются, ей хотя бы терпимо находиться с ним рядом. А еще она понимает в это самое мгновение, что, кажется, скучала по нему. Дрянное чувство, неправильное. Если бы это можно было контролировать, Гермиона бы непременно что-нибудь с этим сделала. Однако она не может этого сделать. — Хочешь кофе? — спрашивает Рон, глядя на нее. Я хочу, чтобы ты больше не встречался на моем жизненном пути после этой встречи, потому что мне следует отпустить прошлое. В противном случае мне придется наложить на себя обливейт. — Не против, — коротко кивает она, едва заметно улыбнувшись. Гермиона поверить не может, что настолько не хочет видеть лучшую подругу, что соглашается на посиделки с человеком, который перевернул ее жизнь с ног на голову. Девушка лишь на мгновение задумывается о том, что жизнь ее совсем ничему не учит. Они с Роном молча идут рядом. Гермиона держит перед собой сумку, Рон опускает руки в карманы. До ближайшего кафе возле Министерства всего лишь надо перейти дорогу, туда они и направляются. Рональд проводит пальцами по коротким волосам, стряхивая талые снежинки, и выдвигает Гермионе стул. Он даже помогает ей снять пальто, за что она благодарит его, пусть с каждой последующей секундой ей кажется, что вся эта затея дурно пахнет. Гермиона обычно всегда к своему шестому чувству прислушивается, а тут полностью решает игнорировать сигнальные ракеты. Рон поднимает руку и просит миловидную официантку два кофе. Гермиона делает вид, что ее не задевает тот факт, что он не спрашивает, что она будет. С подростковых лет прошло много времени. Гермиона не пьет кофе. Она пьет чай, как и ее муж. Девушка садится напротив него и сразу кладет ногу на ногу, скрещивая на груди руки. Рональд садится напротив в открытой позе, опустив локти на стол. Он смотрит на девушку. Гермиона всеми фибрами души хочет, чтобы он был таким же тактичным, как и все ее окружение, и не стал задавать вопросы на личные темы. — Как работа? — спрашивает он. Гермиона сначала даже радуется, что он не задает вопросов о ее замужестве, а затем начинает злиться. Они не виделись почти полгода, на свадьбе своей единственной сестры он позорит ее на всю магическую Британию, даже не извиняется за это, а сейчас… Спрашивает, как у нее дела на работе? Это просто смешно. Гермиона сжимает скрещенные руки сильнее, негативные эмоции выбираются наружу. Зря она согласилась прийти сюда. Надо было вообще никак не реагировать на него, пройти мимо, проигнорировать. Несколько месяцев назад она не смогла бы так сделать. Сейчас может. — Замечательно, — безразлично выдыхает она, рисуя на губах слабую улыбку. Безразлично. Гермиона старается распробовать это чувство. Неужели ей и правда наконец стал безразличен Рональд? Такой закрытый гештальт дорогого стоит, от одной только мысли об этом становится легче дышать. — Я по контракту служу, всего полгода осталось до окончания первой трети, — рассказывает он, словно не замечая ее прохладного отношения к этой встрече в целом. Гермиона чуть кивает. Ей не очень интересно слушать о его работе или его жизни в целом, даже Джинни понимает, что говорить о брате ей не стоит, пусть она и знает обо всем, что происходит в его жизни. Рон пишет домой письма, Молли все передает дочери, потому что Рон с Джинни все это время после свадьбы не общаются. — Надеюсь, тебе нравится, — нарочито вежливо отзывается она. — Очень! — с энтузиазмом соглашается он. — Отслужив несколько лет, смогу получить дом. Военная карьера дает преимущества. — Не воевать, например? — не сдержавшись, выдает Гермиона. Рональд замолкает на мгновение, глядя на девушку, а после открыто улыбается. Черт возьми, у нее что, очнулся ото сна стержень характера? Рон не помнит уже, когда она последний раз говорит о том, что думает на самом деле. Последний раз такое на войне было, наверное. Парень все еще смотрит на нее не без некоторого восхищения, Гермиона безразлично смотрит на него в ответ. И что же ее привлекло столько лет назад? Дело вовсе не во внешности, Гермиона обращает внимание на другие вещи. Он был другой, она была другая. Рон был храбрым, открытым и настоящим. Он и злился, и радовался, и печалился, и завидовал. Он был обычным парнем с полным комплектом обычных человеческих качеств, но некоторые из них выделялись на фоне прочих. Рон защищал ее, пусть всем своим видом девушка всегда показывала, что в защите не нуждается. Он оберегал ее, был ее опорой. Их дружба плавно перетекла в любовь, но после войны все изменилось. Может, все дело было в ней. В войне. В опасностях, из-за которых ты не знал, будешь ли жив завтра. В глупостях, которые все совершали, потому что не смотрели в будущее, а жили только тяжелым настоящим. Наверное, их попытка создать отношения и оказывается глупостью. Любовь становится слепой привязанностью к постоянству, за которую Гермиона хватается, точно за спасительную соломинку, только бы не потерять той мнимой стабильности, которую она кропотливо выстраивает у себя в подсознании после войны. А стабильность… Стабильность оказывается попыткой создать зону комфорта и плодом наивности. Глупой уверенности в том, что все должно идти по «плану», когда никакого плана нет и не было никогда. Задумавшись обо всем этом, Гермиона не замечает, как им приносят кофе. Девушка нервно моргает и берет в руку чайную ложку, начиная помешивать пену. Она не любит кофе. Мерлин, она его не любит! За столько лет Рональд так и не смог этого запомнить. Она уже собирается сказать об этом, как вдруг горячие пальцы Рона опускаются на тыльную сторону ладони девушки. Гермиона вздрагивает от этого прикосновения, как от огня, и отдергивает руку, пряча ее под стол. — Что ты делаешь? — непроизвольно шипит она. — У тебя по-прежнему, — он ненадолго задумывается, — хорошая кожа. Рон кривовато улыбается, глядя на нее. Он не может не отметить, как Гермиона красива. Она всегда была хороша собой, не считая последних лет, а сейчас будто наверстывает упущенное. Надо было раньше расстаться с ней, чтобы она побыстрее пришла в себя! Он осознает, что она вновь привлекает его. — Вовсе необязательно прикасаться ко мне без моего позволения, — хмурит она брови. Рон удивленно смотрит на нее, но улыбки сдержать все равно не может. Черт возьми, да это же та самая Гермиона Джин Грейнджер! — Ладно, прости, — выставляет он согнутые руки ладонями к ней в примирительном жесте. Гермиона видит, что в свои извинения он не вкладывает ни капли искренности. Она осознает, что так было всегда. Совершив что-то дурное, Рональд извиняется, но затем повторяет точно тоже самое и приносит извинения повторно. И так продолжается по кругу. Нормальный человек, когда приносит свои извинения, старается сделать так, чтобы этого больше не повторилось. Это называется «работа над ошибками». Когда человек бессмысленно произносит извинения и продолжает совершать одно и то же, это уже называется по-другому. Это манипуляция. Слепое оружие усыпления бдительности партнера, чтобы он перестал злиться. Именно этим Рональд и занимался последние пять лет их отношений. Гермиону поражает, что она все это осознает только сейчас. Она действительно была в каком-то трансе на фоне всего дерьма, что творилось в ее жизни. — Тебе нужен сахар? — спрашивает он. Я все равно этот кофе не выпью, а так хоть будет, чем руки занять. — Да, спасибо. Рон протягивает ей пакетик на раскрытую ладонь и намеренно касается пальцами ее кожи на запястье. Что и требовалось доказать. Обычная манипуляция. Только это не отменяет того факта, что в глубине карих глаз Гермиона по-прежнему продолжает видеть мальчишку, в которого была влюблена еще ребенком. Ох, что же с нами стало?! И Гермиона отвечает на свой же вопрос сама. Просто я выросла. — Какая встреча! — врывается в их личные границы неприятный голос. Гермиона вздрагивает, дергая рукой, и пакетик с сахаром падает прямо в чашку, но ей далеко плевать. Интересует Гермиону сейчас совсем не это. Возле их стола с отвратительно довольной ухмылкой стоит несносная журналистка, глядя на двух молодых людей поверх очков. Ох, им следовало отойти на пару улиц в любом направлении! Разумеется, в это кафе забегают почти все сотрудники в любое время. Даже сейчас, вечером, кто-то забегает за стаканом кофе, потому что перерабатывает. Как, например, она. — Мистер Уизли, — смотрит она мгновение на парня, — и миссис, — женщина делает паузу и проводит кончиком языка по губам, словно смачивая их своим ядом, — Снейп… Гермиону почти передергивает от того, с какой скрытой ненавистью обращается к ней журналистка. Видимо, она окончательно перешла ей дорогу, когда связала себя узами брака с предметом ее слепой одержимости. Нормальный человек начал бы беспокоиться, а у Гермионы нет на это ни времени, ни сил. — Мисс Скитер, — поднимает Гермиона голову. — Чем обязаны? Рита смотрит на облаченную в черное дорогое платье девушку с некоторой завистью. Фигура Скитер не позволяет ей носить такие платья, пусть ее кошелек и способен их оплатить. Рита почти с ненавистью думает о том, что эта малолетняя волшебница не смогла бы себе этого позволить, если бы не ее муж. — Знакомые лица всегда приятно видеть, — замечает она с ярко выраженной саркастичностью. — Особенно ваши. Гермионе не нравится все это. Теперь в глубине души она действительно начинает беспокоиться. Вот кого следует опасаться в магическом сообществе. Никто почему-то не понимает, насколько Рита опасна, если кто-то покушается на ее собственность. Слово жалит не хуже заклинания. Особенно, если слов много. Особенно, когда их повторяют тысячи людей. — В таком случае, присаживайтесь к нам, — указывает на соседний стул Гермиона, чувствуя, как вспыхивают щеки. — Поболтаем вместе. Рита получает от кассира свой стакан с кофе и возвращается к столику, намеренно обходя его полукругом, чтобы рассмотреть детали во всех подробностях. Она запоминает их мимику, считывает эмоции. Ох, Рита знает, что сейчас она пойдет не к себе в кабинет с такими новостями. — Благодарю за приглашение, — небрежно бросает она, — но я понимаю, что у вас тут тет-а-тет, — ужасно пошло подмигивает она Рональду, на что тот чуть ухмыляется и отводит взгляд. Гермиона чувствует, как в горле начинает стучать пульс в тот момент, когда Рита выходит из кафе. Девушка сразу чувствует что-то неладное. Руки тут же становятся влажными. Зря она все это затеяла. Надо было сразу идти домой, а там Джинни написать письмо, что они не смогут сегодня встретиться. Или следовало написать ей письмо заранее. Черт возьми, сколько ужасных новостей она сегодня получает! Смех не перед радостью, гласит пословица. Так что же теперь, совсем перестать смеяться? Гермиона только-только испытывает искренне счастье от случившегося ночью, как весь сегодняшний день то и дело преподносит ей сюрпризы. Печально то, что все они отнюдь не радостные. Девушка поднимается с места. — Мне надо домой, — сглотнув, произносит она, когда тянется к пальто, висящему на спинке стула. Рон встает следом за ней. Они толком не поговорили. К тому же, не только разговоры его интересуют. — Постой, — просит он, — не уходи. Гермиона замирает на мгновение с почти надетым пальто и смотрит на него. Не уходи? Это надо было полгода назад говорить, глупенький. Гермиона чуть морщится, покачав головой. Эта встреча — насмешка судьбы. — Мы можем немного прогуляться? — просит он. — Снегопада нет, еще только начало седьмого. Пожалуйста. Гермиона надевает пальто до конца и опускает вдоль тела руки. Ей все равно предстоит идти целую милю, чтобы оттуда трансгрессировать домой. Общество Рона ей хотелось бы иметь в последнюю очередь, но… Они действительно толком не поговорили. — Ладно, — сдается она. Рон ухмыляется, поднимаясь с места. Он оплачивает кофе и оставляет официантке чаевые, а затем выходит из кафе следом за ней. Он даже не обращает внимания, что Гермиона не делает ни глотка. Да и встреча с Ритой ничего хорошего не предвещает, Гермиона чувствует это всеми фибрами души. На улице прохладно, но снегопада нет. Они медленно идут рядом. Гермиона чувствует себя некомфортно. Она замечает, что так она себя с ним чувствовала последние два с половиной года во время отношений с ним, но не придавала значения. Мерлин, сколько же времени с ним она потеряла впустую? Он заговаривает с ней на отдаленные темы, рассказывает про службу, но по нему видно, что спросить он хочет совершенно о другом. Гермионе хочется поскорее вернуться домой, эта идея кажется единственно правильной. Она понимает, что поезд ее взаимоотношений с Роном давно ушел, но она ни капли не жалеет, что так случилось. — Я, кстати, живу тут неподалеку, — как бы невзначай замечает он. — Здорово, — просто кивает она, наблюдая за тем, как место для трансгрессии все ближе и ближе. — У меня комната в общежитии, — указывает он рукой на торчащее вдалеке здание, — хочешь зайти? Предложение нелепое и глупое. Он совершенно не замечает, как она отстранена? — Не думаю, что это хорошая идея, — холодно произносит она. Рональд внезапно останавливается, Гермиона тоже. Она нервно теребит пальцы рук в карманах пальто. Парень чуть прищуривается. — Боишься что ли? — со смешинкой в голосе спрашивает он. Гермиона вздергивает подбородок. Ладно, злить он по-прежнему ее умеет, это придется признать. И минуту назад Гермиона бы лишь фыркнула и направилась домой, потому что это верный поступок. Сейчас он задевает ее гордость. — Что за глупости? — немного резко произносит она, нахмурив брови. — Тогда идем, — упивается он всем этим, снова направляясь вперед. Гермиона сжимает челюсти, наблюдая за его удаляющимся силуэтом и… Почему-то идет за ним. Вахтер пропускает их внутрь по пропуску Рона. Гермиона обстукивает каблуки от налипшего снега и идет на третий этаж, расстегнув три пуговицы пальто. Здание старое, требует ремонта. Общежитие для мракоборцев по контракту смахивает на студенческое в маггловском университете с низким бюджетом, но Гермиона старается этого не замечать. Ну, зайдет она к нему на пару минут, что в этом такого? Рон открывает дверь своей комнаты и пропускает Гермиону внутрь. Девушка делает два смелых шага вперед, вздернув подбородок, но тут же чуть дергается, потому что на второй постели сидит какой-то парень с книгой в руках. Он смотрит на девушку поверх страниц. Рон входит следом, сразу заприметив товарища. — Привет, Холл, — кивает он, чуть ухмыляясь. — Это… моя сестра. Навестить пришла. Холл чуть вскидывает брови в усталой гримасе. Видимо, к соседу по комнате довольно часто приходят всякие «сестры». Парень он тактичный и, разумеется, не глупый. А еще он читает газеты и варится в магическом мире также, как и все. Он знает, кто она такая. И знает, кем они друг другу приходились. Холл молча встает с постели вместе с книгой и, захватив пальто, выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. В помещении пахнет давно не стиранным постельным бельем, сигаретами и ношеной одеждой. Гермиона непроизвольно морщится. — Располагайся, — указывает Рон на комнату, пока сам идет к небольшому шкафчику с расхлябанной дверцей. Гермиона снимает пальто и держит его в руках. Класть его куда-либо ей не хочется. Стоит быть откровенным, ей и мысль о том, что следует куда-то сесть, радости не приносит. Рон достает из шкафчика бутылку самодельной настойки. — Хочешь выпить? — спрашивает он. Девушка отрицательно качает головой. — Нет, спасибо, — учтиво отзывается она. — Как знаешь, — жмет он плечами, после чего наливает себе в стакан красной жидкости на два пальца от дна и сразу ее выпивает, приложив тыльную сторону ладони к губам. Гермиона непроизвольно смотрит на то, как он проводит пальцами по редким усам. Она не замечала раньше, что Рон выпивает. Несколько месяцев назад на заднем дворе семейства Уизли — как раз после свадьбы — Гермиона помнит, как нашла окурок сигареты. Судя по запаху в комнате, Рон, видимо, еще и по-прежнему курит. Парень убирает бутылку обратно в шкафчик и, выдохнув, смотрит на девушку, по-прежнему стоящую на одном месте. Видимо, об отсутствии свободного места он догадывается не сразу, но это происходит. Сбросив со стула гору вещей на кровать соседа, Рон указывает на него руками. — Прошу, — улыбается он. Гермиона бормочет слова благодарности, пусть благодарить его не за что, и садится на стул. Рон берет в руки старую, повидавшую мир гитару. Он что, за полгода научился играть? Парень начинает играть какой-то перебор и напевает мотив неизвестной ей песни. Голос Рона приятный, но вся ситуация в целом впечатление от исполнения омрачает. — Я скучал, — прервав мелодию, внезапно произносит Рон. Гермиона не сразу поднимает взгляд от струн, чтобы посмотреть на него. Внезапное признание не поражает, но отзывается где-то глубоко внутри. Где же были эти слова несколько лет назад, Рональд? Когда я нуждалась в тебе, ты этого не говорил. Теперь я больше в тебе не нуждаюсь, и ты решил сказать об этом? — Неправда, — твердо произносит она. Рон садится на постели ровнее. — Правда, — настаивает он. — Я думаю о тебе постоянно. С того самого дня, когда… Он кивает на уже пожелтевшую газету на углу тумбочки. Гермиона смотрит на нее. Тот самый выпуск Пророка, на главной странице которого она целует Северуса в день свадьбы. Газета где только не была. На ней и след от чашки, и обуглившиеся точки, будто он тушил об нее сигареты. Несмотря на это, ей видно, что среди всего хлама эта газета является чем-то важным. Гермиона снова переводит на Рона взгляд. Он внимательно смотрит на нее, чуть прищурившись. — Ты ведь не любишь его, — уверенно произносит он. К щекам моментально приливает кровь. Ее злят его слова, он не имеет никакого права вообще ничего ей говорить после всего, что случилось. Никакого, черт возьми, права. — Это уже не твое дело, Рон, — старается спокойно произнести она, держит марку. Парень откладывает гитару в сторону и придвигается еще ближе, чтобы смотреть ей в глаза неотрывно. — Ты несчастна, — вкрадчиво продолжает он. Манипуляции. Снова. Гермиона спокойно смотрит ему в глаза. — Счастлива, — спокойно отвечает она. — У меня есть муж, дом, любимая работа и дочь. Рон, до того момента настроенный на то, чтобы сломать ее, удивленно распахивает глаза. Гермиона прикусывает язык. Вот же ляпнула! Рон непроизвольно смотрит на ее плоский живот и издевательски хмыкает. — Так он тебе еще и с прицепом достался, — догадывается он. — Спишь со стариком и воспитываешь падчерицу? Гермиона резко поднимается на ноги и тут же следует к выходу. Она даже тратить нервы на него не собирается. Он глуп, служба отморозила ему все мозги. Девушка умоляет себя не злиться и не придавать значения его словам. Он намеренно делает это, Гермиона это понимает. Она умнее, чем он. — Стой! — подрывается он с постели следом. — Извини, ладно, стой! Он хватает ее за запястье и дергает на себя. Белоснежное пальто падает на давно немытый пол. Гермиона резко вздыхает и больше не может подавлять свой гнев. Он взрывается в ней слишком долго спящим вулканом. — Немедленно отпусти меня! — рявкает она так грозно, что поражается сама. Рон теряет бдительность только на мгновение, а затем почти рычит, делая это с улыбкой. — Брось творить херню, Гермиона, — жестко опускает он ей руку на затылок. — Ты любишь меня, всегда любила. Он силой тянет ее к себе, намереваясь поцеловать, но девушка реагирует молниеносно. Замахнувшись свободной рукой, она с размаху впечатывает Рональду в нос. Парень тут же теряет запал и хватается за лицо, делая два шага назад. Гермиона хватает упавшее на пол пальто, которое уже точно не кристально белое. — Еще раз ты появишься в моей жизни, — выставляет она вперед палец, — и я за себя не ручаюсь! — рычит она. — Держись от меня и моего дома подальше! Она разворачивается и, схватившись за ручку двери, резко дергает ее на себя, открывая так сильно, что она бьет по дверце шкафа. Рон делает пару шагов вперед и хватается за косяк, поднимая голову выше, чтобы остановить кровь. — Ну, и катись! — орет он. — Пожалеешь еще о своем выборе, черт возьми! Гермиона слышит, как он хлопает дверью, когда спускается вниз по лестнице со скоростью света. Раньше она бы давилась слезами от того, что случилось. Сейчас она идет и улыбается широко и открыто. Адреналин кипит у нее в крови, она почти парит над ступеньками. Она смогла постоять за себя, совсем как в школе. Джинни была права. Это заслуга Северуса. Это он помогает ей вылезти из собственной раковины. Может, у нее все-таки получится прийти к согласию с собственным мужем? Что, если он сможет смягчить свое отношение к дочери? Если станет чаще проявлять свои чувства, как это случилось вчерашней ночью? Если даст Моди работу в доме, за которую та будет получать выплаты и уходить на заслуженные выходные раз в неделю? Это и будет гармония, в которой они оба смогут сосуществовать. Даже не просто сосуществовать. Этому можно будет подобрать другое, более чуткое название. Гермиона даже не замечает, как доходит до места, с которого следует трансгрессировать. Она преисполняется мыслью о том, как им с Северусом следует быть, отбрасывая на задний план другие насущные проблемы, которые всплывают за сегодняшний день. Попав на территорию поместья, Гермиона ставит защитные чары на ворота и направляется к дому. Уже начало восьмого, Северус наверняка дома. Ох, им следует поговорить! Обязательно поговорить, как нормальным людям. Стоит Гермионе войти в дом, как прежний радостный настрой куда-то исчезает. В доме знакомый запах. Гермиона кладет ключи на тумбочку специально громко, чтобы звон эхом разбился в пространстве фойе. Дверь с кухни резко открывается двумя секундами позже. — Гермиона! — звенит встревоженный голос. — Где ты была?! Ей навстречу идет Джинни, совершенно не представляя, почему лучшая подруга не приходит на назначенную встречу.