Наивность

Из-под колес вагона вырываются ввысь белые клубы дыма, когда состав трогается с места. Северус видит в мутном, нуждающимся в чистке стекле двери ее прямую спину. Ее лопатки сведены вместе. Голова не опущена, она смотрит прямо перед собой. И не оборачивается, когда состав начинает набирать скорость, и она исчезает из поля его зрения. Северус заторможено провожает взглядом поезд, а сам не понимает даже, что дыхание задерживает в тот момент, когда она говорит ему «Прощай» в ответ. Легкие зудит, и мужчина с дрожью выдыхает, после чего нервно вздыхает снова. Что я сделал? В глотке песок. Ощущения такие, словно он глотает минутой ранее здоровенную сухую таблетку, но никто не предлагает ему запить ее водой. Вот она и стоит комом у него в глотке, ни туда, ни сюда. Пальцы дрожат. Северус сжимает ими в поисках опоры полу собственной мантии, и по всем пальцам бегут импульсы электрического тока, словно рука затекает от долгого пребывания в одном положении, но он не успевает заметить неладное. Выпустил ее из клетки. Ногами трудно шевелить. Все тело будто оказывается парализовано. Словно вместе с собой Гермиона забирает не только две сумки, но и часть его самого. Ту живую, открытую часть его составляющей, которую она кропотливым трудом побуждала раскрыться ей навстречу весь этот год. В воздухе стоит душный запах переработанного угля, и мужчина непроизвольно морщит нос, но ему плевать в глубине души. Северус готов стоять тут до тех пор, пока едва заметная точка хвоста вагона не скроется за горизонтом. — Ты Дейзи заставил ее матерью называть? — врывается в его сознание знакомый голос. Розамунд хмурит брови, когда произносит это. Она не знает, что происходило весь этот год в стенах их дома, но делиться с ней никто этим и не собирается. Если она составляет свое впечатление о Гермионе, о нем самом и Дейзи, то это ее дело. Северус не собирается доказывать что-то Розамунд. И не отвечает ей, лишь берет ее сумки, разворачиваясь и направляясь к выходу с вокзала. Водитель ожидает их возле ворот. Северус передает ему багаж и сам садится на переднее сидение. Он всеми силами старается не смотреть на Дейзи, взгляд которой чувствует на себе. Девочка только сжимает губы и совсем не понимает, что происходит. Только позволяет тете усадить себя в детское кресло и продолжает смотреть на профиль отца, сидящего спереди. Всю дорогу Розамунд что-то рассказывает Дейзи, но Северус не слышит и половины разговора. Он только смотрит на бегущую мутную дорогу за окном и не произносит ни слова. Весь путь до поместья не запоминается, Северус только ощущает душащую, ухающую пустоту в грудной клетке. Биение собственного сердца кажется ему чужим и незнакомым. Кажется, будто энергии на обыденное поддержание жизнедеятельности совсем не хватает. Он борется с желанием обернуться назад, чтобы посмотреть на заднее сидение. Обычно они там сидят вдвоем с Гермионой. Сейчас ее там нет. И в доме ее нет. И на работе нет. И она не встретит его на кухне в половину седьмого. Северус снимает защитное заклинание с ворот, когда они подъезжают к поместью. Отсыпав водителю чаевые, мужчина отпускает его домой и берет по сумке Розамунд в каждую руку. Женщина не замолкает. Все говорит и говорит. Навязчивое жужжание нервирует. — Надеюсь, дома есть продукты? — спрашивает Розамунд. — Я проголодалась, да и ты, наверное, тоже. Дейзи имеет собственный рацион, ориентированный на растущий организм? Овощи и фрукты свежие? Вопросов слишком много. Слишком много, и все они глупые, бестолковые, не имеющие никакого смысла. — Да, — он немногословен. Розамунд словно не замечает его отчужденности, потому что помнит их последнюю встречу. Он совершенно не изменился. Ей до сих пор непонятно, чем же он так зацепил ее сестру, но это было давно. Боль от потери миновала, с ней по жизни остается лишь светлая печаль от того, что Мелоди так рано покидает этот мир. Их мать удара от потери дочери не переносит, уходит следом за ней через год, и так Розамунд остается совсем одна. С матерью у нее не было тесных отношений, она не была любимым ребенком в семье. Поэтому, наверное, она с возрастом окончательно черствеет, поэтому не открывает двери в свою жизнь другим, поэтому в свои тридцать четыре выглядит старше своего возраста. И именно поэтому соглашается взять Дейзи к себе, когда Северус на прошлой неделе присылает ей сову. Это все от одиночества. От проклятого одиночества. — Здесь пахнет сыростью, — оглядывается по сторонам Розамунд, сморщив нос. — Тебе следует чаще топить камины. Северус в ее советах не нуждается, но вот в ее помощи… Поэтому он лишь сжимает челюсти и следует в сторону кухни. — Домовик! — громко произносит Розамунд, глядя вглубь дома. — Домовик! Моди с тихим хлопком тут же оказывается в холле дома. Она смотрит своими большими глазами на хозяина дома, и у пожилой эльфийки мурашки бегут вдоль позвоночника. Она таким убитым его даже после смерти Мелоди не видела. Розамунд она тут же узнает. Память Моди крепкая, она помнит, как сестра покойной жены хозяина приезжала на одно Рождество. Дейзи тогда была совсем крошка. Ее приезд Моди непонятен. Она теряется в догадках, что же произошло, когда хозяева дома уехали. Гермиона рассказывает Моди о своем отъезде и предупреждает, что это всего на пару месяцев, однако пожилая эльфийка чувствует, что что-то идет не так на вокзале. Видит это. Невозможно не увидеть. — Вот и ты, — небрежно произносит женщина, снимая с рук кружевные бежевые перчатки. — Ужин готов? Моди бросает быстрый взгляд на Северуса, но тот оказывается полностью погружен в свои мысли. — Хозяин не давал распоряжения, — склонив голову, осторожно отвечает она. Розамунд фыркает. — А я даю, — заявляет она. — Мне меньше масла и соли, никаких орехов и цитруса, — следует она в сторону лестниц. — И не затягивай! Моди сглатывает, склоняя голову ниже. — Конечно, — и исчезает из холла по щелчку пальцев. Дейзи переминается с ноги на ногу на пороге из прихожей в холл. Она теребит пальцы рук и затравленно смотрит по сторонам. Наивно полагает, что вот-вот дверь на втором этаже откроется, и мама спустится к ней, сияя улыбкой. Или выйдет из кухни. Может, из библиотеки. И всюду будет пахнуть ее вкусными духами. Мама не спускается со второго этажа, не выходит из библиотеки, не появляется с кухни. И духами ее совсем нигде не пахнет. Дейзи вздергивает губу. Она уже скучает по Гермионе так сильно, что слезы появляются сами. — Ну, что это тут у нас такое! — подлетает к ней Розамунд. — Скоро будет ужин, нечего слезы лить! Полчасика потерпишь! Идем переодеваться и мыть руки. Дейзи трет пальцами глаза и старается поймать взгляд родителя. Северус словно совершенно отключается от реальности, смотрит куда-то перед собой, теряет интерес к собственной жизни и всему, что его окружает. Девчонка отводит взгляд только в тот момент, когда Розамунд заходит в освещенный коридор, сетуя на то, что дом совершенно не прогрет, а половина этажа находится в заброшенном состоянии. Розамунд спрашивает, какая из комнат принадлежит Дейзи, и та указывает на дверь рукой. Странная тетушка без конца говорит, но Дейзи не успевает понимать, о чем именно. Даже половины не слышит. Дейзи не нравится, как Розамунд держит ее на руках. Как-то грубо, неаккуратно, не усаживает ее ровнее, будто куклу на руку сажает. Дейзи обнимать ее за шею не спешит, только держится за ее предплечье, чтобы удержать равновесие. От тетушки веет резким запахом лилии, бутон которой приделан к ее шляпке, а еще сундуком с вещами, которые много лет лежат на чердаке, чаем с чабрецом и приторной сладостью от пудры для лица. Ее светлые волосы собраны в тугой пучок на затылке. Они прямые, ни одной кудряшки. Дейзи не нравится тетушка Рози. Дейзи уверена, что эта женщина ее совсем не любит. — Сейчас тебе ванну наберу, — суетится Розамунд. — Как раз к ужину успею тебя собрать. Дейзи хочет ей сказать, что ванну она принимает только перед сном, через два часа после ужина, но она не говорит. Дейзи думает о том, что тетушка Рози не станет ее слушать. Девочка покорно следует в ванную, принимает ее не без помощи этой женщины и вскоре уже стоит в полотенце, утирая его уголком капли с лица. — Сама одеваться умеешь? — спрашивает она, когда приносит из комнаты одежду. Дейзи кивает. — Радует, — резюмирует она, оставляя вещи на стуле. — Хоть чему-то эта юная особа тебя научила, — негромко добавляет она и выходит из ванной, прикрыв за собой дверь. Дейзи смотрит на дверь какое-то время, стоя в пустой ванной. Она смотрит вверх, наблюдает за тем, как облачка пара закручиваются под потолком. Гермиона обычно всегда рядом даже в такие моменты. Помогает просунуть голову в ворот футболки, превращает это в маленькую игру. Помогает вытереть руки и спину, сидит на корточках рядом, чтобы надеть штаны. Дейзи едва удерживает в руках тяжелое влажное полотенце, когда делает сейчас все это сама. В комнате очень тихо. Из крана в остатки воды на дне ванной падают редкие капли. Маленькое окошко под потолком запотело, зеркало тоже. Дейзи оставляет полотенце на стуле, но оно падает вниз, и девочка терпеливо кладет его на место снова. Убрав назад влажные темные волосы, Дейзи берет в руки футболку и старается понять, как правильно ее надеть. Она помнит, что Гермиона показывает ей маленькую хитрость. Этикетка на вороте одежды находится сзади. Дейзи находит ее и старается надеть футболку с первого раза. Сил не хватает просунуть голову, и девочка непроизвольно хныкает, но не прекращает попыток закончить начатое. Ей кажется, что, если она сделает это сама, то, надев ее полностью, увидит в ванной маму. Это придает сил, и она справляется. Только в ванной она по-прежнему находится одна. И мамы здесь нет. Дейзи снова вздергивает губу и хмурит темные брови, но не позволяет себе расплакаться. Одевается до конца сама, пусть и тратит на это большое количество времени, после чего направляется к выходу из ванной. И почти врезается в ноги Розамунд. — Почему так долго? — чуть хмурится она. — Ты закончила? — Да, — коротко кивает девочка. — Тогда идем, — идет она к двери комнаты, — ужин уже готов. Дейзи вздыхает и следует за ней, стараясь убрать назад не заплетенные влажные волосы. Она спускается вниз тоже сама, придерживаясь рукой за прутья перил, и идет на кухню, рассчитывая, что поест сегодня с Моди. Дейзи совсем не хочется сидеть за большим столом, когда мамы там нет. Она заходит на кухню, но ее стол оказывается придвинут к стене, а на нем самом ничего нет. — Ужинать будешь в столовой, душа моя, — заметив взволнованность девочки, реагирует Моди. Дейзи смотрит на эльфийку и сжимает на мгновение губы. — Но мамочка же сегодня там есть не будет, — замечает она. Моди старается не смотреть на девочку в ответ, у нее от голоса ребенка пожилое сердце кровью обливается. — Папа будет, — произносит она и берет в руки блюдо. — Идем. Дейзи слушается, но только потому что это Моди. Моди она слушается также, как папу и маму. — Приборы следует натирать внимательнее, — рассматривает Розамунд вилку, заприметив на ней разводы от воды. — Северус, у тебя страдает контроль в этом доме. Мужчина не поднимает взгляда от Ежедневного Пророка, пусть читает он статью лишь вскользь, информацию не воспринимает совершенно. Мысли его не за этим столом. Часть из них остается на вокзале, еще часть мчит в немагическую Британию. — Я так не думаю, — отстранено отвечает он. — Как же! Вот, посмотри! — указывает она на вилку. — Разводов немыслимое количество! Она цокает языком и прищуривается, рассматривая все внимательнее. Моди выносит блюда, Дейзи садится на свой высокий стул. Ей не нравится, что слева от нее сидит кто-то другой, а не мама. — Следует натереть все приборы в доме, домовик, — кладет на салфетку вилку женщина. — Займись этим, как закончишь с ужином. — Моди, — впервые оторвав взгляд от Пророка, жестко реагирует Северус, бросив ледяной взгляд на свою гостью. — У нее есть имя. Ее зовут Моди. Эльфийка смотрит во все глаза на хозяина, боится моргнуть даже. Дейзи смотрит на папу, к ужину пока даже не прикасается, потому что есть совсем не хочется, а Розамунд… Смотрит на него в ответ со смежной холодностью, чуть вздернув подбородок. — По имени называешь, — вскинув брови, рассуждает она, накладывая себе ужин из отдельной тарелки, где меньше соли. — Может, еще и благодаришь за работу, которую они обязаны делать, а, Северус? Мужчина чувствует, как закипает. Розамунд раньше казалась ему вполне приятной личностью, а сейчас… Сейчас он видит в ней себя в первые месяцы брака с Гермионой. Ох, Мерлин, теперь-то он наконец понимает чувства Гермионы в то время. От неприязни к самому себе в животе все сжимается, вызывая приступ тошноты. Да и от воспоминаний о Гермионе легче не становится. Северус буквально видит ее за этим столом. Розамунд здесь совсем чужая. Хорошо, что она здесь ненадолго. Звенящая тишина за столом страшно нервирует, гнетет и давит на плечи. Дейзи не выдерживает первая. — А мамочка скоро вернется? — кладет она вилку обратно в тарелку, так толком и не прикоснувшись к еде. Северус ощущает, как сжимается от этого вопроса сердце. Розамунд с силой сглатывает, чувствуя, как краснеют от моментальной злости щеки. Ее страшно раздражает, что Дейзи называет эту малолетнюю волшебницу своей мамой. Мать у нее только одна. Пусть Мелоди и мертва, она была, есть и будет ее единственной матерью. И она уже собирается не стесняться в выражениях и сказать об этом, но вдруг слышится внезапный звонок в дверь. Все трое сидящих за столом синхронно смотрят на дверь столовой. Северус хмурится, поднимаясь с места. По рассеянности он забывает наложить заклинание защиты на ворота, и сейчас кто-то рвется в его дом в столь поздний час. Надежда вспыхивает моментально. Северус даже ног не чувствует, когда направляется к выходу из столовой. — Ты почему так плохо ешь? — слышится голос Розамунд за столом. — Есть надо все, чтобы были силы. Северус не обращает внимания на то, что она говорит, лишь следует к входной двери, чувствуя, как бешено сердце бьется о ребра. В голове много мыслей, одна заглушает другую, перекрикивает, глотку срывает буквально. Если это она? Если она здесь? Что ему сделать? Что сказать? Увидеть бы ее только. Увидеть тепло ее карих глаз, да к себе прижать. Так сильно, так отчаянно и рьяно, чтобы душевную боль заглушить. И шептать, шептать, шептать ей в волосы бесконечным потоком просьбы о прощении. За свою жесткость, за свою импульсивность. Что бы она ни сказала, он готов выслушать, готов услышать. Готов искоренить в себе эту черту характера: перестать додумывать самому. Это у них семейное. Северус открывает дверь, чувствуя, как подрагивают пальцы рук. Она стоит на пороге, сжимая перед собой слишком маленькую сумочку, и растягивает губы в слабой, немного хищной улыбке. Северус непроизвольно морщится, злость просыпается моментально. — Что ты здесь делаешь? — И тебе добрый вечер, — парирует она. Рита поправляет светлые кудряшки и снова растягивает губы в улыбке. Масляная алая помада выходит за контур и чуть сворачивается в уголках губ. Кажется, она прибывает сюда сразу после работы в Министерстве. Северус молчит, Рита вздыхает. — Знаешь, новости распространяются очень быстро, особенно для меня, — кладет руку на сердце Рита. — Я здесь, потому что хочу поддержать тебя, — она на мгновение замолкает, — и сказать, что была права, разумеется. От саркастичности удержаться не получается, Риту буквально разрывает от того, что происходит. От счастья, от радости, от бешеной эйфории. Ей льстит мысль о собственной правоте. Девчонка ведь его так и не полюбила. Сбежала, как Рита его и предупреждала. — Ладно, брось, я здесь не за этим, — глядя на его ледяную реакцию, замечает она, махнув рукой. — Розамунд написала мне, что приезжает сегодня. Не давая Северусу вставить даже слово, Рита огибает его и входит в дом, цокая короткими каблучками по каменному полу. Она слышит голоса из столовой и сразу направляется туда. Знает точно, кого за столом увидит. Рита толкает рукой дверь. — Розамунд! — раскидывает она в стороны руки. — Дорогая! Женщина отвлекается от разговора с Дейзи и прерывисто вскрикивает, приложив пальцы к губам. Поднявшись одним движением с места, Розамунд не замечает, как ножки скребут по полу. — Ах, Рита! — театрально вздыхает она, раскрывая руки для объятий. — Сколько лет! Розамунд Тодд в мгновение ока отбрасывает на пятнадцать лет назад в беззаботную юность. Она тогда только-только съехала от родителей, когда решила выбрать в качестве дополнительного образования курсы журналистики. Там она и знакомится с Ритой, журналистка становится ее наставницей. Розамунд всегда тяжело было найти подруг, потому что все ее сверстницы казались ей глупыми и бестолковыми, а со своей «начальницей» общий язык оказывается найти очень просто. Розамунд все свое свободное время ей посвящает, пока учится, но, стоит ей выйти в свободное плавание, выбравшись из-под крыла наставницы, как жестокие волны суровой реальности быстро выбрасывают ее на берег. С карьерой журналистики не задается, вакансий подходящих не подворачивается, и Розамунд бросает эту затею, соглашаясь на первое время на подработку в Дырявом Котле. Однако это самое «время» затягивается, и вот она уже разменяла третий десяток лет с хвостом, а из Котла на другую работу так и не вышла. Розамунд продолжает поддерживать связь с Ритой и по сей день, поэтому совершенно неудивительно, что она сразу говорит ей о том, что прибывает в Магический Мир на денек. Она хватается за любую возможность увидеть Риту снова и набраться у нее опыта в любом вопросе. — Дорогая, как я рада! — звонко имитируют они звуки поцелуя, когда прикасаются друг к другу щеками, приобнимая за плечи. Рита рассматривает ее с головы до ног. — Ты прелестна! — резюмирует она. — Ах, а эта шляпка! Дивный аромат, — прищурившись, замечает журналистка. — Совсем новая! — вся сияет Розамунд. — Ох, что же мы стоим! Садись за стол скорее! Розамунд вмиг снимает с лица улыбку, когда оборачивается назад и сразу видит Моди, взволнованно стоящую по правую руку от Северуса. — Ты, — указывает на нее Розамунд, — еще приборов для гостя и побыстрее. Моди только покорно склоняется и исчезает после щелчка. Обычно эльфийка в пределах дома редко пользуется трансгрессией, но перед этими незваными гостьями ходить ей не хочется, колени все больше болят в последние годы. Северус молча смотрит на то место, где была Моди, а после старается вернуть свое внимание Пророку. По правую руку от него садится Рита, по левую сидит Розамунд, Дейзи справа от нее. Тишина длится всего несколько секунд, Северус считает, а потом… Потом они открывают свои рты. Гул становится невыносимым почти моментально. Рита и Розамунд обсуждают бессчетное количество тем, большую часть которых Северус всеми силами старается игнорировать. Их болтовня не прекращается ни на секунду. Сплетницы словно стараются в одночасье наверстать упущенное. Северус морщится от трескотни и кривит линию губ. На статьях Пророка сосредоточиться не получается, и он бросает эту затею, закрывая газету. Взгляд сам собой поднимается на сидящую неподалеку дочь. Дейзи словно только этого и ждет. Момента, когда папа подарит ей секунду внимания. Девочка изо всех сил держится стойко, не плачет, пусть ей очень хочется; сидит за столом, хотя горит желанием уйти; даже пытается есть, когда кусок в горло не лезет. Северус смотрит на дочь. У нее глаза блестят, но совсем не от радости. Брови Дейзи сведены на переносице, между ними та самая складочка, которая постоянно пролегала у Гермионы, и Северус разглаживал ее кончиком пальца. Кажется, это было так давно. Словно не в этой жизни. Будто не в этом времени. После отправления поезда существование Северуса делится на «до» и «после». И «после» ему совсем не нравится. Северус старается представить Гермиону, сидящую на месте Розамунд, которая все никак не может закрыть свой рот и есть молча. И у него получается. Он почти видит ее рядом. Хрупкую, миниатюрную, с тонкими руками, прямой спиной и сведенными вместе лопатками. С тихой улыбкой, а порой и со свирепым огнем карих глаз, если ее разозлить. Или с пунцовыми щеками, если ее смутить. Ты заставила меня поверить в то, что меня способен кто-то полюбить. Северус морщится от собственных мыслей, они причиняют ему почти ощутимую боль глубоко внутри. Он снова смотрит на дочь и не представляет даже, что она является отражением его самого. Дейзи скучает. Так страшно, невыносимо скучает, что от тоски сжимается все внутри тугим узлом. — Нет, ты представляешь вообще? — прыскает Розамунд, наворачивая пасту на вилку. Рита склоняется к столу. — Ты это и имеешь в виду? — театрально округляет она глаза. — Сбежала она, разумеется, — резюмирует Розамунд, закладывая вилку с пастой в рот. Журналистка картинно закатывает глаза и легонько шлепает ладонью по столу. — Да ты что! Северус сжимает челюсти. Театр абсурда, не иначе. — Вот поэтому и приехала, — небрежно машет она рукой. — Мы с Дейзи ко мне поедем, — она смотрит на девочку. — У меня ведь столько всего интересного дома! Рита озадаченно моргает и смотрит на маленькую девочку. Ей кажется, что всего пару мгновений назад здесь никто не сидел. Кто эта девочка такая? Розамунд, разумеется, не знает о том, что Северус стирает все воспоминания Рите не только о своей покойной жене, но и частично уничтожает воспоминания о Дейзи. Он делает это случайно, но так он имеет некое подобие подстраховки. Рита — последний человек, которому стоит знать о таких новостях. Стоит поссориться с такой, как она, и все твои скелеты окажутся на алой площади в одну шеренгу, предоставленные для обсуждения у сотен тысяч волшебников. Рита снова хмурится, но мысль надолго не задерживается в сознании. — А папочка с нами поедет? Голос девочки заставляет всех присутствующих отреагировать. Розамунд и Рита смотрят на нее с немым вопросом в глазах. Только они у них обеих разные. Северус переводит взгляд на дочь лишь на мгновение и снова опускает его на одну из статей Пророка. Розамунд ерзает на стуле. — Нет, Дейзи, — отвечает она. — У твоего отца другие планы. Верно, Северус? — смотрит женщина на него. Скитер дергается от этих слов, как от огня, и, сжав на мгновение губы, смотрит на мужчину. — Какие еще планы? — в лоб спрашивает она. У нее целая цепочка действий уже формируется с того момента, как она приходит сюда, и никакие отъезды в ее планы совершенно не входят. Северус слегка ежится, чувствуя на себе ее цепкий взгляд. — Я хочу покинуть этот дом, — негромко и холодно замечает он. — На неопределенный срок. — И куда ты поедешь? — не собирается так просто все оставлять Рита. У нее даже ладони потеть начинают от неожиданности его слов. Что это он удумал? Он не должен уезжать! Я обязана окружить его своей заботой и стать ему опорой, как и хотела! Рита ерзает на стуле от нетерпения, потому что с ответом Северус почему-то совершенно не торопится. — Не имеет значения, Рита, — наконец произносит он. — Имеет, разумеется, — не отступает она. — Двери моего дома для тебя всегда открыты, — небрежно взмахнув рукой, замечает она, после чего кладет в рот вилку ужина и тщательно его пережевывает быстрыми и немного нервными движениями. — Не понимаю, почему ты не обратился ко мне сразу! Северус сжимает на мгновение челюсти. В помещении находиться просто невозможно, аура давит на плечи так сильно, что хочется ссутулиться. — Потому что я не нуждаюсь в твоей помощи, — чеканит он. — Конечно, нуждаешься! — опустив локти на стол, склоняется вниз Рита. — Я же вижу! — настаивает она. Розамунд чуть кашляет, привлекая к себе внимание. — Не могу не согласиться с Ритой, — замечает она, после чего бросает беглый взгляд на Дейзи. Женщина хмурится, задерживая на ней свое внимание. — Ты почему так плохо ешь, я не понимаю? — спрашивает она. — Совсем тощая, — фыркает женщина. — Дейзи, надо съедать всю порцию. Девочка хмурит аккуратные темные брови и с недовольством копается вилкой в тарелке. — Но я больше не хочу, — произносит она, подняв взгляд на тетушку. Розамунд на мгновение теряется от ее взгляда. Слишком похожа на мать, даже мурашки по коже бегут. Рядом с ней будто сидит покойная сестра, так сильно Дейзи наследует ее внешность. Только не цвет волос. Вороново крыло у нее от отца. Вкупе в искрящимися зелеными глазами и сведенными вместе бровями Дейзи кажется ей слишком взрослой, слишком смышленой для своих лет. И, в некотором роде, опасной. Розамунд не предполагает, что Дейзи, может, и выглядит сейчас так, как ее биологическая мать, но ведет себя также смело, как мама, которая воспитывает ее весь последний год. — Нет такого слова, как «не хочу», — берет себя в руки Розамунд. — Есть слово «надо». Я хочу видеть дно тарелки, Дейзи. Розамунд смотрит на девочку сверху вниз до тех пор, пока Дейзи не сдается и не опускает взгляд в тарелку, снова начиная ковыряться в ней вилкой. Женщина цокает языком и вздыхает, оборачиваясь к хозяину дома. — Удивительно, что она перечит, Северус, — замечает она. — Спеси у девчонки просто немерено. Почему ты не пресекаешь такие вещи? Северус с равнодушием смотрит на женщину. Зачем заставлять ее есть, если она не хочет? Но вслух лишь: — Не обращал внимания. — Плохо, — резюмирует Розамунд. — Это очень плохо, Северус. Она вырастет бунтаркой, оно тебе нужно? — А что станет, когда ей стукнет тринадцать? — поддакивает Рита. — Именно! — соглашается с ней Розамунд. — Переходный возраст и полное отсутствие контроля! Дейзи слушает их перепалки, но понимает лишь то, что говорят они именно о ней. И говорят что-то плохое, Дейзи чувствует это по манере их поведения, по интонации. Девочка злится непроизвольно, ей обидно, что папе приходится это слушать. Она уверена: тетушка Рози и эта странная женщина говорят о ней одну неправду. Начиная злиться все сильнее, Дейзи принимает решение почти моментально. — А когда она в Хогвартс поступит? — не унимается Розамунд. — В одиннадцать все только усугубится! Сначала никто не замечает, как на всю столовую стоит неприятный звон вилки об тарелку. Розамунд старается перекричать этот звук, продолжая что-то доказывать Северусу, но вскоре даже она не выдерживает, резко оборачивается к Дейзи и сурово смотрит на нее сверху вниз. — Дейзи, немедленно перестань стучать по тарелке! — требует она. Дейзи смотрит на тетушку в ответ с ярким огнем в глазах и, оставив вилку на столе, придвигает свою тарелку поближе к ней. Розамунд непонимающе смотрит перед собой. Рита тоже старается понять, что происходит, и вытягивает шею, с целью рассмотреть получше. — Дно тарелки, тетушка Рози, — заявляет Дейзи, вскинув подбородок. — Ты же сама сказала, что хочешь дно увидеть. Розамунд смотрит на тарелку и видит, что Дейзи просто отодвигает весь ужин по краям, освобождая дно, от чего большая часть спагетти свисает вниз. Рита издает смешок, прикрывая пальцами губы. Уши Розамунд краснеют. Дейзи переводит взгляд на родителя, чувствует его взгляд на себе. Северус даже не старается скрыть тот факт, что неотрывно смотрит на Дейзи. Сейчас она не похожа на Мелоди, не похожа на него. В этот самый момент, в это самое мгновение, на него смотрит не просто Дейзи. На него смотрит Дейзи с железным стержнем характера, который в ней взрастила Гермиона. Она даже брови хмурит, как она. И кулачки сжимает также. Огонь в ее глазах совершенно такой же. Дейзи становится маленькой копией Гермионы. И происходит это за считанные месяцы пребывания юной волшебницы в стенах этого дома. Северус подавляет в себе острое желание обессиленно улыбнуться. Ох, Мерлин, за что ты так поступаешь со мной? Почему она теперь так на нее похожа? Розамунд фыркает и смотрит на Риту. — У девочки совершенно отсутствует покорность и воспитание, — сообщает она подруге. — От рук отбилась, — замечает Рита, картинно закатив глаза. Розамунд облокачивается на спинку стула и скрещивает на груди руки. — Ничего удивительного, — парирует она. — Просто ее мачеха не обладала материнскими навыками, вот теперь мы и имеем то, что имеем. Северус понимает, что, если сейчас они обе не замолчат, то он просто взорвется. — Согласна, дорогая, — поддакивает Рита. Женщина театрально вздыхает и расслабляется, мгновенно взяв себя в руки. — Ничего страшного, — улыбается Розамунд, обнажая ровный ряд белых зубов, за которые она определенно отвалила в недалеком прошлом стоматологу большую сумму денег. — Я займусь твоим воспитанием, Дейзи. Станешь настоящей леди. Розамунд заводит ей за ухо почти сухую после ванной прядь волос. Северус замечает, как дочь отпрянула от ее прикосновения. — Поезд у нас в обед, так что с утра будем собирать вещи, договорились? — словно не замечает этого женщина. Все сидящие за столом вздрагивают, когда на скатерть с грохочущим звуком Моди ставит поднос с чайником чая и чашками. Никто до последнего не замечает эльфийку, которая становится свидетелем всего этого разговора. Северус чувствует клокочущую за ребрами злобу от разговоров Розамунд и Риты, а поступок Моди только подливает масла в огонь. Будь здесь Гермиона, она сумела бы обуздать пылкий нрав супруга. Она одна знает, как приручить дикого зверя, живущего у него глубоко внутри. Этот зверь только Гермиону к себе подпускает. Вылезает осторожно из клетки, опасливо перебирая лапами с острыми когтями, тянется к ласке и тычется мокрым носом в ее ладонь. Но ее здесь нет. И зверь готов вырваться на волю, сорвав хлипкие замки давно проржавевшей клетки его души. — Она никуда не поедет, — дрогнувшим голосом заявляет Моди. Розамунд удивленно расширяет глаза, ее брови ползут вверх. Она с некоторым непониманием и даже шоком смотрит на эльфийку. — Прости? — саркастично вопрошает она, положив руку на сердце. В голове не укладывается то, что она слышит. Рита так вообще даже вилку до рта не доносит. Дейзи смотрит на пожилую эльфийку огромными от страха глазами. Знает прекрасно, что может последовать за непослушание. Она папу знает всю свою недолгую жизнь. Пожилая эльфийка знает Северуса с его рождения. И все равно говорит то, что нельзя не сказать, пусть это и является красной тряпкой для хозяина дома. — Дейзи никуда не поедет, — дрожащим голосом повторяет она и ковыляет к стулу девочки, которая сидит вся бледная и не сводит с нее взгляда. Она за Моди боится. Эльфийка берет девочку за руку, побуждая спуститься вниз. — Я не отпущу ее, — тихо добавляет она. Моди воспитывает Северуса с пеленок, растит после этого и его дочь тоже. Дейзи для нее так же дорога, как и он сам. Моди была рядом, когда отец Северуса применял грубую силу, успокаивала его, мазала раны и убаюкивала, поглаживая по спине. Моди была для него и другом, и советником. Со временем Северус отдаляется, и это становится для Моди страшным ударом, который она с гордо поднятой головой переживает, потому что это ее долг. Быть рядом с ним, быть в этой семье, являться ее частью. Жизнь Северуса окутывается тьмой, но Моди зажигает фонарь и продолжает блуждать в этой темноте, не оставляя надежду на лучшее. И свет приходит в его жизнь. Дважды. Первый раз, когда рождается Дейзи. Второй раз, когда появляется Гермиона. Моди не понимает, почему Северус лишается второго источника света, и не знает, за что он так рьяно теперь гасит первый. Дейзи сжимает губы, когда пытается спуститься со стула. Чувствует, как что-то страшное грядет, и одними губами произносит: — Моди… Ножки стула во главе стола скребут по полу, заставляя сердце дрогнуть, пропустив пару ударов. Северус поднимается с места, чувствуя, что боль горит в нем слишком сильно, мешая даже дышать. Его задевают слова Розамунд, злят выпады Риты, доводит до края собственное бессилие во всей этой ситуации и тот факт, что его зверь вырвался из клетки, а успокоить его некому. Ее нет. Гермионы больше здесь нет. И он винит себя за то, что поверил по наивности в такую глупость. В то, что она способна его полюбить. Поэтому гнев вырывается наружу, потому что ему нужен выход. Поэтому под горячую руку попадает именно она, пусть и совершенно этого не заслуживает. — В этом доме слова тебе не давали, — холодно чеканит он каждое слово. — Что это еще такое?! — возмущенно поддакивает Розамунд. Северус игнорирует ее слова. Дейзи смотрит в темные глаза родителя и впервые действительно пугается того, что видит. Папа никогда так не злился при ней. Никогда, ни разу в ее жизни. От страха девочка начинает дрожать. Совсем как Моди, которая все еще сжимает тощими костлявыми пальцами ее руку. — Прочь из моего дома, — указывает на дверь Северус, не сводя сверлящего взгляда с едва стоящей на ногах эльфийки. Моди вздрагивает от его слов так, словно получает настоящий удар. В больших глазах сразу закипают слезы. Эльфийка поджимает сухие губы. Дейзи смотрит то на нее, то на кипящего от злости родителя. Сердце в груди девочки бьется, как у колибри. — Прочь из дома, — повторяет он, — и больше не возвращайся сюда. Никогда, слышишь меня? Никогда. Моди смотрит на Северуса и молча сглатывает, чувствуя, как слезы градом начинают литься из глаз. Она часто моргает и опускает голову, направляясь на кухню. Она делает всего пару шагов, когда понимает, что Дейзи все еще держит ее руку. Девочка часто дышит, перепуганная до смерти, но не плачет, лишь продолжает цепляться за руку эльфийки. Моди опускает пальцы другой руки на тыльную сторону ладони Дейзи, но не смотрит на нее в ответ. Побуждает раскрыть свою крохотную, но цепкую руку. Дейзи хочет ослушаться и не отпускать руку Моди никогда в жизни. Но она отпускает. И Моди ковыляет на кухню, плотно закрыв за собой дверь. Дейзи так и стоит возле своего стула, схватившись за ножку, и смотрит на дверь, ведущую на кухню. Она хочет плакать. Так сильно, так горько хочет плакать, что ломит в груди. Словно ее плач сможет все вернуть назад. Будто ее придет успокоить мамочка, обнимет крепко и будет гладить по волосам, а Моди возвратиться, чтобы прочесть еще одну сказку. Дверь в кухню закрыта. Мамы здесь нет. — Все правильно, — первой нарушает молчание Рита. — Следует напоминать этому отребью, где их место… Удар ладони по столу заставляет всех вздрогнуть, обернувшись на хозяина дома. — Рита, закрой уже наконец свой рот и покинь пределы моего дома, — чуть склонившись к ней, цедит Северус. — Время для приема гостей давно закончено. Воспользовавшись праведным недоумением обеих женщин, Северус не дает им вставить слово, оставив последнее за собой, после чего выходит из столовой, гулко хлопнув за собой дверью. Боль гудит за ребрами, пытаясь протиснуться сквозь густое алое облако праведного гнева, но у нее получается плохо. Северус старается закопать ее в себе, подавить ухающую черноту, залив раствором ярости, и в этот раз это срабатывает. Он несется на второй этаж через ступеньку, хватаясь дрожащей рукой за перила, и влетает в спальное крыло, уже намереваясь зайти в свою спальню, выпить сонного зелья и забыться забвением до самого утра, потому что он не выдержит собственных мыслей в темное время суток. Они уничтожат его, Северус это знает. Однако он едва касается ручки своей двери, как вдруг замирает. Замирает и поднимает голову, уставившись безучастным взглядом в древесный стык на двери. Северус медленно поворачивается и делает два несмелых шага к двери напротив. Не давая себе подумать, он нажимает на ручку, и дверь поддается, открываясь вперед. Его волосы чуть дергаются назад, когда из комнаты ползет дуновение теплого ветра. Северус делает полшага вперед и заходит в темную спальню, которая почти целый год была занята его женой. Какое-то время он стоит в темноте, слушая собственное дыхание и звенящую тишину, а после взмахивает палочкой, зажигая канделябры. Слабый свет заливает комнату. Ее постель заправлена, туалетный столик убран, вдали стоят в ряд несколько пузырьков и баночек. На спинке стула висит ее сорочка. Проходит всего несколько часов с того момента, как она покидает комнату. Он чувствует здесь присутствие Гермионы, слышит ее запах. Северус подходит к постели и проводит ладонью по пледу, сжав губы. Сколько ночей они провели здесь вместе? Он сбился со счета. Сколько раз он дышал ею, прижимая к себе во сне? Он никогда не считал. Почему ты заставила меня поверить в то, что меня можно полюбить? Северус касается холодной подушки ладонью и проводит по ней пальцами. Подушку не взбивали, на ней все еще есть след от ее головы. Он вспоминает, как она забавно спит, чуть сморщив нос. Как говорит во сне. Как зовет его по имени. Как обнимает ногами одеяло. И как уголки ее губ ползут вверх, если ей снится что-то хорошее. Почему я полюбил тебя так сильно, что не замечал очевидных вещей? Северус убирает ладонь от ее подушки, как от огня, и сжимает с силой руку, чувствуя покалывание в кончиках пальцев. Боль хочет снова вырваться на волю. Он тремя быстрыми шагами пересекает расстояние до двери и выходит из комнаты, погасив канделябры и плотно закрыв за собой дверь. — А что я такого сказала? — всплескивает Рита руками. — Неужели неправду? — положив руку на сердце, театрально вздыхает она. Розамунд машет руками и поднимается с места. — Ты все верно сказала, дорогая, — заверяет она. — Не бери на свой счет, ты же знаешь его вспыльчивость. Рита согласно кивает. — Тоже верно. — Ты к нему завтра зайди, — предлагает она, — мы после обеда уезжаем, а к вечеру он уже остынет, — подмигивает женщина. Журналистка наигранно смеется, потому что того требует ситуация. На деле она уже продумывает, как бы побыстрее вернуть все на круги своя. Она потеряла много месяцев, это стоит признать. Как бы она ни старалась, как бы не вела себя все это время, Северус никак не поддается на ее чары. Он словно отрезает Риту от своей жизни еще в тот самый момент, когда делает свой выбор. Выбор, павший не на нее. — Обожаю тебя, моя дорогая, — наклонившись, прикасается она щекой к Розамунд. — И я страшно была рада увидеться. — Я тоже, — искренне отзывается женщина. — Пиши мне, хорошо? — Конечно, — кивает Рита, захватывая свою сумку. Розамунд прощается с Ритой еще три раза, пока они стоят в холле, а затем в прихожей дома. Они словно стараются перемыть все кости, какие только можно. Ни одна, ни вторая участница дискуссии не замечает, что Дейзи все это время находится одна. Стоит им обеим уйти из столовой, Дейзи тут же срывается с места и бежит на кухню. Толкнув ладошками дверь, девочка тяжело дышит, оглядываясь по сторонам. В помещении никого нет. Она снова срывается с места и бежит к подсобке, в которой находится спальня Моди столько, сколько она помнит себя. Дверь оказывается открыта, и Дейзи непроизвольно улыбается, когда подбегает к ней и хватается рукой за косяк, заглядывая внутрь. Улыбка сходит с ее лица. — Моди? — тихо зовет Дейзи. В пустой комнате едва тлеет в банке фитиль свечи. Вещей Моди девочка не видит. Дейзи всхлипывает и трет руками глаза. Она не понимает, что происходит. Она не видит проблем, которые витают в мире взрослых. Дейзи просто хочет, чтобы у нее была мама. Был папа. И была Моди. Ее простые желания не исполняются и исчезают слишком быстро. Надо было слушаться маму в свой день рождения. И не рассказывать то, что она загадывает, когда задувает свечи. Розамунд машет рукой в последний раз, провожая взглядом Риту до ворот, и закрывает дверь. Она сразу идет обратно в столовую, намереваясь забрать Дейзи, но та уже сидит на первой ступеньке лестницы, опустив замочек из рук на колени. — Вот и ты, — чуть улыбается Розамунд. — Идем, пора спать. Дейзи поднимает взгляд на родственницу, но та, видимо, совсем не понимает, что десятью минутами ранее девочка плакала. Дейзи умеет успокаиваться сама. Ей приходится научиться. Спать она совсем не хочет, да и есть тоже. Хочет только пойти в библиотеку, чтобы побыть там еще немного. Потому что там пахнет мамой и книгами, а еще там все ее рисунки. — Можно я немного порисую в библиотеке? — просит Дейзи. Розамунд берет ее на руки и снова усаживает совсем неправильно, неаккуратно. Женщина недолго думает. — Нет, — наконец отвечает она. — Завтра рано вставать, нужно собрать вещи. Порисуешь в поезде. Дейзи смотрит на дверь библиотеки до тех пор, пока она не скрывается из виду. Северус слышит голос Розамунд, когда они поднимаются на этаж, затем понимает, что закрывается дверь в детскую. Он сидит в своем кресле и полной тишине. Книгу в руки он не берет. Плотные шторы не открывает, не расправляет постель. Он лишь смотрит на то, как пляшет язычок пламени, понимая, что через пару минут свеча догорит и погрузит его спальню во тьму. Северус боится этого момента. Боится, потому что знает точно: едва он окажется наедине с собой и своими мыслями, ее образ тут же вспыхнет у него под веками.

***

— Так, тут у нас все необходимое, оставлю сумку в салоне, — суетится Розамунд, — остальное в багажник. Она бросает сумку на заднее сидение. — Провожать нас до вокзала не надо, — заверяет она Северуса. — Мы с Ритой договорились там пересечься, она мне поможет. Северус продолжает стоять на месте, заложив руки в замок на пояснице. — Как скажешь, — коротко замечает он. Если быть до конца откровенным, он сам не хочет отправляться на вокзал повторно. Вчерашнего визита оказывается предостаточно. Мужчина вздыхает, чувствуя гудящую тяжесть в голове. Он не удивляется тому, что эту ночь почти не спит. Сон никак не идет к нему. Он без конца ворочается, ему становится то слишком жарко, то крайне холодно. Его несколько раз бьет за ночь озноб. Мысли в голове такие тяжелые и громкие, что от этого к третьему часу ночи начинает мутить. Северус даже не знает, куда ему деваться. Он принимает решение принять душ и стоит под струями воды битый час, пока кожа на подушечках пальцев не становится гусиной от влаги. Вылезает он из кабинки нехотя, заворачивается в полотенце и выходит из ванной, выпуская в комнату белоснежные клубы пара. Даже после этого сон не идет. Мысли, чертовы предатели, вертятся исключительно в одном направлении. — Все уложено, мисс, — кивает водитель и открывает перед ней пассажирскую дверь. Розамунд вся расцветает на глазах от такой галантности, не придавая значения тому, что Северус своему водителю просто платит за работу. Она улыбается ему еще раз, а затем поворачивается к хозяину дома, опустив взгляд вниз. Северус вздрагивает, когда Дейзи крепко обхватывает его ногу руками. — Папочка, не отдавай меня ей, — сводит девочка на переносице брови, вздергивая губу. Она предпринимает последнюю попытку хоть что-то сделать. Мама ушла, Моди ушла, теперь и папа уходит. — Я обещаю, что буду слушаться, — дрожит она. — Я по лужам бегать не буду, а на работе твоей буду сидеть с мистером дядечкой и никуда не убегу. На кухне с Моди буду сидеть, как раньше, — задыхается словами девочка. — Папочка, я обещаю! Дейзи винит себя в том, что происходит. Непроизвольно, неосознанно. Но винит. Северус опускает взгляд на дочку. Нос вздернут, глаза на мокром месте, но не плачет. Смотрит на него своим распахнутым изумрудным морем так, что ему требуется немало усилий, чтобы снова удержать на себе эту маску. Этот холод. Эту отчужденность. Он борется с желанием сесть перед ней на корточки, обнять ее и прижать к себе крепко-крепко, но он понимает одну простую вещь: с ним ей сейчас будет намного хуже, чем с Розамунд. Северус сам себя не выносит с того момента, как лжет Гермионе на вокзале. Не выносит всем своим существом собственные мысли, свою привязанность к Гермионе. Это затмевает все прочее, даже тот факт, что видит он совершенно не то, что нужно. Да и додумывает снова сам, делая поспешные выводы. Для Дейзи он хочет лучшего настоящего. Ей нужен человек, способный о ней позаботиться. Сейчас Северус чувствует себя настолько уязвимо, что не уверен, способен ли он позаботиться о себе. Розамунд не так плоха, как кажется. Да, она своенравная, болтливая и временами несносная, но… Мелоди она любила. И Дейзи она любит. По-своему немного, даже слегка неординарно, но любит. Она сможет о ней позаботиться, им стоит лишь немного узнать друг друга. Северус ей доверяет. Не переносит ее, но доверяет. Потому что не хочет, чтобы Дейзи видела его сейчас таким. Не хочет, чтобы все происходящее отложилось у нее в подсознании и аукнулось в будущем. Он и без того наломал немало дров, заполнять поленницу до краев ему совсем не хочется. Северус поднимает взгляд и смотрит на номера автомобиля, лишь бы взглядом за что-то зацепиться. — Иди, — коротко произносит он. Я делаю это ради тебя. Северус чувствует, как она сильнее обхватывает его ногу. Сердце сжимается. — Папочка, — шепчет она. — Розамунд, вам пора, — громко произносит Северус. Женщина старается взять ее за руку, но Дейзи вырывается, снова и снова хватаясь за ногу родителя. Северус чуть дергается, слегка теряя равновесие, а после решается на это. На прикосновение. Опустив взгляд, он берет ладонь дочери в свою, вынуждая ее прекратить метания. Розамунд воспринимает это за акт воспитания и довольно кивает, не подозревая, что отец и дочерью общаются взглядами, не размыкая губ. Северус смотрит в ее искрящиеся зеленые глаза и коротко кивает. И этот взгляд означает: «Это ненадолго. Я обещаю» Дейзи кивает в ответ и позволяет Розамунд взять себя за вторую руку. Она берет девочку на руки и направляется к машине. Дейзи даже не замечает, что непроизвольно обнимает Розамунд за шею, потому что чувствует, что папа доверяет ей. — Я тебя люблю, папочка, — одними губами шепчет она, глядя на родителя. Зрительный контакт они прерывают лишь в тот момент, когда Розамунд усаживает ее в салон на детское сидение. Позволяя водителю закрыть дверь, Розамунд огибает автомобиль и подходит ко второй открытой двери, опустив на нее руку. — До свидания, Северус, — чуть поджимает она губы и на мгновение смотрит в салон на Дейзи, которая безучастно смотрит в окно. Она благодарна Северусу за возможность видеть Мелоди в глазах Дейзи. — Пиши, если что, — произносит она. Прощаться они не умеют. Да и кто вообще таким навыком владеет? Северус кивает. Розамунд кивает в ответ и, легонько хлопнув ладонью по верху двери, садится внутрь, после чего водитель захлопывает дверцу. — Мистер Снейп, — взявшись за козырек фуражки, кивает он и проходит на свое место за руль. Когда автомобиль исчезает вдалеке дороги, превратившись в крохотную точку, Северус все еще стоит на одном месте у ворот, заложив руки за спину, и не шевелится, будто пустив корни в землю. Ветер треплет полы его мантии. Сердце щемит. По жизни мы словно дрейфуем на волнах. Как бы мы ни старались плыть вперед, в светлое будущее, нас часто отбрасывает назад к берегу. В прошлое. Порой жалящие волны захлестывают нас с головой, не оставляя выбора и заставляя отправиться на самое дно. Где нам всем, наверное, и место, когда не остается сил на принятие решений и способности сделать выбор. Потому что не существует абсолютной истины. Невозможно с полной уверенностью сказать, что твой выбор совершенно верен. Он заставляет себя пошевелиться и медленно направляется в сторону пустого дома. Дни сливаются. Северус выходит на работу и почти живет в офисе. Берется даже за самые безнадежные дела, от которых отказываются его коллеги. В его беспрекословной статистике беспроигрышных дел, разумеется, появляется погрешность. Первые несколько дней он все еще возвращается в поместье, но с каждым разом это решение дается ему все сложнее. В доме холодно, в нем пусто и слишком тихо. Когда он выходит из камина на кухне, плита пустует. Его не встречает с улыбкой Гермиона, Дейзи не врезается с криками в его ногу, чтобы поздороваться, Моди не снует под ногами. В столовой на столе нет скатерти, нет приборов. Поверхность стола покрывается тонким слоем пыли. Стул Дейзи выделяется среди интерьера, бросается в глаза. Так Северус перестает заходить в столовую, закрыв ее двери. Камин он топит только в своей комнате один раз в два дня перед сном, остальная часть дома начинает промерзать. Несмотря на позднюю весну и теплую погоду на улице, в здании царит зима. Иногда он ловит себя на мысли, что стены собственной спальни давят на него, поэтому приходится выйти из нее, чтобы просто отдышаться, но в других частях дома легче не становится. Фортепиано закрыто, стульчик возле него близко придвинут к педалям. В звенящей тишине комнаты Северус непроизвольно слышит импровизированный дуэт, который они с Гермионой играют, кажется, очень и очень давно. Эта комната связана с ней. Северус и ее закрывает. В детскую Дейзи он даже не входит, в спальню Гермионы тоже. В библиотеку оказывается зайти сложнее всего. Она вся пропитана ею. Каждая книжная полка, каждый переплет, софа, маленький рассохшийся столик, напитавшийся влагой, который он так и не заменил, потому что… Потому что мастер прислал свои каталоги мебели, но уже после отъезда Гермионы. Северус оставляет их в библиотеке, а после выходит из нее и также закрывает дверь на ключ. В доме не остается комнат, в которые он может войти. Весь этот дом пропитан ею. На кухне слышится ее смех, в столовой она листает за ужином Пророк, в библиотеке читает свой любимый роман из-под пера Джейн Остин, на заднем дворе гоняет по ручейкам с Дейзи кораблики, а в маленькой комнате играет на фортепиано. В своей спальне выбирает образ, в котором будет блистать на работе, а в его… В его спальне она спит на правой стороне постели. Выносить все это спустя полторы недели он больше не может. Северус оставляет связку ключей на зеркале в прихожей, собирает небольшую сумку и выполняет свое обещание. Он покидает свое поместье. Северус снимает небольшую квартирку в нескольких кварталах от Министерства, но там ему становится не особо легче. Пахнет там сыростью, матрас на кровати не помешало бы поменять, да и половицы скрипят, но это оказывается лучшим решением в данной ситуации. Спать он по-прежнему нормально не может. Стоит ему закрыть глаза, как он видит ее. Гермиона улыбается ему во сне, держит его руку в своей, ветер треплет ее мягкие пушистые волосы. На ее щеках ямочки, в карих ярких глазах — смешинки. Сон всегда становится кошмаром, потому что этот свет исчезает спустя какое-то время, и на него смотрят полные опустошающей тоски глаза во время их последнего разговора на вокзале. Северус не может понять, как все так повернулось в его жизни. Она принимает решение об отъезде еще зимой. Да, зимой у них все было еще не очень хорошо, это правда, и он это признает, но весной… Весной что-то происходит с ними. С ними обоими. Их прикосновения, поцелуи, их интимная близость. Все меняется, оттаивает от зимней стужи и распускается молодыми бутонами подснежников и тюльпанов. Это нельзя было подделать. Это нельзя подделать. Однажды ночью он подрывается на постели от очередного кошмара и, убрав назад влажные волосы, вскакивает с места. Чуть не повалив на бок стул, Северус садится на него и зажигает лампу, хватая лист бумаги и перо с чернильницей. Размашистым почерком он пишет десятки мыслей на бумаге, не обращая внимания на кляксы. Только пишет, пишет и пишет, а затем внезапно замирает, и кончик пера дрожит в его руке. Он даже не знает ее адреса. Письмо он не выбрасывает, так и оставляет на столе, а сам снова ложиться в постель, забываясь очередным беспокойным сном. Приближается конец весны. Дни по-прежнему не имеют никакого смысла. Он проигрывает в четырех делах из восьми. Берет в этом месяце статистику закрытых дел не качеством, а количеством, за что получает выговор от вышестоящего лица. Слова эти проходят мимо него, Северус не считает это чем-то важным. За это время Розамунд присылает ему три письма. Заверяет, что все хорошо, а в одном и писем упоминает, что Дейзи по нему скучает, но она старается занимать ее разными делами. В конце каждого письма Розамунд упоминает о том, что Северус может не присылать сову в ответ, если не хочет этого. Северус отпускает сову все три раза с пустыми лапами. Перо с противным звуком скребет по пергаменту, когда Северус заполняет заключение по очередному делу в своем офисе в Министерстве. В помещении прохладно, он кладет на мгновение перо в чернильницу и потирает ладони. Словно чувствуя дискомфорт начальника, в офисе появляется эльф с подносом в руках. Северус переводит на него взгляд. Этот эльф приставлен к его отделу с того момента, как он получает здесь работу. Он на мгновение задумывается, что за все эти годы даже не интересуется, как его зовут. В Министерстве эльфам выдают единую форму красного цвета и шаровидные шапки с ремешком под шею. Даже этот внешний вид не спасает эльфа этого отдела. Он молчаливый, всегда с недовольным лицом и вечно опущенной вниз головой. Нос у него слишком большой и крючковатый, сплошь усыпанный бородавками. От неизменной хмурости черты его лица совсем не разглаживаются, пребывая в одной ипостаси. Северус смотрит на эльфа сегодня дольше обычного. Смотрит и понимает, что чем-то он напоминает ему изображение главного героя сказки, которую однажды он читает Дейзи перед сном. Как раз в тот день, когда она простывает. «Жил-был одинокий и ворчливый эльф, а ворчливый он был, потому что его никто никогда не любил» Северус чувствует, как снова болит за ребрами. Вокруг неурядиц и несчастий мы чертим оградительные линии, а сами сидим на своих островках безопасности, и ни одна беда ни в силах нас по-настоящему задеть. Беды покрыты блестящим и гладким слоем перламутра и скатываются с нас, как жемчужины, причиняя лишь временный дискомфорт, но не настоящую боль. Выдуманные миры и книги позволяют нам очутиться в другой реальности, проникнуть в чужое сознание и взглянуть на все вокруг не своими глазами. В придуманной истории мы не умираем, вовремя успев остановиться, или умираем, но лишь за персонажа, а в действительности остаемся целыми и невредимыми, а затем просто переворачиваем страницу или закрываем книгу: и жизнь продолжается. Однако одни жемчужины просто скатываются вниз, а некоторые из них судьба прицельно запускает в нас со всей присущей ей силы, намереваясь обеспечить безоговорочное попадание, совсем как на маггловском уроке физкультуры в младших классах. И тебя ломает от боли, причиненной этим ударом. Северус чувствует ее. Потому что правда заключается в том, что жил-был одинокий и ворчливый эльф, а ворчливый он был, потому что его никто никогда не любил. Эльф ставит поднос на стол и, молча поклонившись без особого энтузиазма, исчезает, щелкнув пальцами. Северус наливает в чашку горячий напиток и намеренно делает большой глоток, ощущая, как пищевод слегка обжигает, и в желудок попадает необходимое организму тепло. Под конец чашки он начинает чувствовать тепло в замерзших шершавых пальцах. Он дописывает заключение и берет сразу несколько папок с законченными делами, намереваясь отнести их в вышестоящий отдел. Под вечер в коридоре он почти никого не встречает, что радует. С ним кто-то здоровается, но он не замечает лиц, только отстраненно кивает в ответ. Сдав начальнику все папки, он перекидывается с ним парой слов по работе и снова направляется к себе. Мысли снова слишком громкие. Их снова чрезмерно много. Поэтому, наверное, он и замечает случайного собеседника лишь в тот момент, когда он касается его плеча ладонью. Северус оборачивается. — Добрый вечер, мистер Снейп, — слабо улыбается парень, но руки не вынимает, помнит о последствиях. Забини выглядит не совсем так, как следует. Обычно он дефилирует по Министерству в костюме с иголочки, при новых туфлях, запонках на манжетах рубашки и булавке на галстуке, а сейчас одет в обычные темные джинсы и светлую толстовку с каким-то странным логотипом, который Северус никогда раньше не видел. — Забини, — чуть кивает он, окидывая его взглядом. — Давно ли ваш отдел славится повседневным стилем одежды? Парень смотрит вниз и чуть одергивает на себе толстовку, после чего поднимает взгляд на собеседника. — Так я больше и в начальниках там не числюсь, — криво улыбается он. — И без того засиделся дольше, чем нужно, — поясняет парень. — Отец вернулся на должность. Ждет не дождется Гермиону, самому весь объем тяжело тянуть. Северус чувствует, как сердце пропускает удар. Он почти целый месяц не слышит ее имени, а сейчас оно звучит так внезапно, что это буквально выбивает из-под ног почву. — Она, — сглатывает он, — продолжит работу? Блейз непонимающе хмурится от этого вопроса. — Разумеется, — кивает он, — она же ради этого квалификацию и получает, — Блейз недолго молчит, а после прищуривается. — Вы что, не в курсе? Северус хмыкает и небрежно взмахивает рукой, стараясь держаться расслабленно. Получается у него крайне скверно, но Блейз не настолько хорошо знает его, чтобы такие изменения в его поведении увидеть. — Конечно, в курсе, — ровным голосом заявляет он. Блейз заметно расслабляется. Его радует, что муж Гермионы так спокоен в этом вопросе. После того разговора прошло много времени, и Забини может с уверенностью сказать, что бывший декан здорово изменился. Люди видят лишь то, что им показывают. — Да, — чувствует себя увереннее Забини, продолжая диалог, — она вернется с повышенной квалификацией и будет уверена в своих знаниях, после чего продолжит работать с моим отцом в качестве ассистента. Просто он требовательный, — чуть кривит линию губ парень, — сами знаете. Гермиона беспокоилась, что провисает во многих вопросах, вот и решилась на обучение. Северус кивает, но от роя мыслей, взмывших ввысь в сознании, начинает закладывать уши. Ох, Мерлин! — Как у нее там дела? — спрашивает Блейз. — Слышал, в этом году экзамены сложнее, — замечает он. — Хотя, что это я, — чуть машет он рукой. — Это же Гермиона. Лучше всех сдаст, уверен. Дыхание становится чаще, все более поверхностным, биение сердца становится нервным, в ушах появляется звон. Северус старается держаться спокойно, но у него не выходит. Он ловит себя на мысли, что Забини ждет его ответа, а он не может заставить себя даже открыть рот. — Ладно, — воспринимает молчание за прежнюю отчужденность Блейз, но не расстраивается. Может, к Гермионе бывший декан и стал относиться мягче и сердечнее, другие люди не входят в число помилования. Блейз спокойно принимает его характер, не воспринимает холодность на свой счет. Просто он такой, ничего не попишешь. — Всего доброго вам, мистер Снейп, — кивает Забини и, не дожидаясь его ответа, уходит в сторону лифтов. Северус стоит посередине коридора, чувствуя, как бешено стучит в груди, ушах и горле собственное сердце. Он дышит ртом, переварить старается, но у него не выходит. Она собиралась вернуться? Гермиона не хотела уезжать навсегда? Она говорила ему правду? Северус не замечает, как приходит обратно в свой офис и присаживается на край стола, хватаясь за него руками и глядя в какую-то точку перед собой. Под коленями начинает дрожать. Ох, Мерлин! Мерлин! Значит, все было совсем не так! Совершенно, абсолютно не так, как он полагал! В офис стучат. Видимо, делают это повторно, потому что стук настойчивый. — Войдите, — небрежно бросает он. Дверь открывается, и на пороге появляется последний человек, которого он сейчас хочет видеть. Рита мягко улыбается, когда входит в его офис. Она вообще за этот месяц теряет всю свою браваду и жесткость, уступая место мягкотелости и слабохарактерности. Рита неоднократно посещает его за это время, но любые ее попытки вывести его на разговор или что-то большее оказываются безуспешными. Он не идет ей навстречу совершенно, окатывает холодом из раза в раз, но она не отступает. Проглатывает его безразличие, его закрытость и будто напитывается всем этим до кончиком пальцев, испытывая все более глубокое чувство болезненной привязанности к нему. Жизнь ничему ее не учит, но… Она приходит снова. Как на прошлой неделе, позапрошлой, позавчера, вчера и сегодня. Она не понимает, что таким образом он не пытается распалить ее только сильнее. Северус лишь в очередной раз выражает свою позицию на ее счет. Рита решает, что пора действовать активнее, иначе ничего не поменяется абсолютно. — Северус, — мягко произносит она, когда закрывает дверь и направляется к нему. В ее голосе театральная нежность, которую Северус на дух не переносит. Он даже не может проникнуться к ней чувством сострадания, потому что Рита — человек такой. Прилипчивый, злопамятный и страшно опасный в своей профессии. Она останавливается напротив него с опущенными вниз руками. — Сколько ты еще будешь себя мучить, скажи мне? — негромко произносит она. Северус поднимает на нее взгляд. Откуда в ее голосе столько… Мужчина поражается. Что это? Это… Бессилие? — Мы же можем попробовать, понимаешь? — решается она на открытый разговор без уверток. — Ты ведь даже не даешь мне… возможности. Она взволнованно, с некоторой опаской поднимает руку, намереваясь обхватить его лицо ладонью. И она почти делает это, почти чувствует проблеск надежды на лучшее, но в последний момент он ловит ее руку, осторожно сжимая запястье через ткань ярко-зеленого пиджака. — Рита, — смотрит он ей в глаза. — Я не могу тебе ее дать. В глазах журналистки все рушится. Она заторможено моргает, сжимая губы. Северус даже в этот момент старается смягчить ответ, пусть она и не заслуживает этого после всего, что наговорила, и всего, что сделала. Она вечно строила какие-то козни весь этот год, пыталась получить его внимание мерзкими способами. Она ссорила их с Гермионой, она травила ее своими статьями и наслаждалась ее бессилием. Она вылавливала ее в коридорах Министерства и говорила гадости, которые она не заслужила услышать. Не заслужила совершенно. А Северус… Северус чувствует себя идиотом. Наивным, невероятным глупцом. Гермиона приходит в его жизнь прошлым летом внезапно, точно молния среди ясного неба. Да, сначала им обоим было тяжело. Страшно, невозможно тяжело. Северус не понимает ее в начале, не знает, как себя вести. Как воспринимать ее слова и поступки. Однако со временем он учится ее слушать. Они оба учатся слушать и понимать друг друга. У них было тяжелое лето, ненастная осень и холодная зима, но они переступают эту черту весной и все меняется. Она меняет его, он ее. Они понимают, что влюбляются. Искренне, тихо и по-своему. Северус выражает свою любовь одним способом, Гермиона, пусть и не говорит о своих чувствах вслух, также выражает свою привязанность, но своими методами. Она помогает ему искоренить дурные черты его характера, она приносит в его дом свет, становится свидетелем его послевоенной, нелегкой жизни. Она воспитывает Дейзи, как собственную дочь. Любит ее открыто, всепоглощающе и чисто. Северус теперь понимает, почему она так долго тянет с разговором об учебе. А еще он понимает, что был не прав. И его опасения оказываются полнейшим бредом. Они же оба боялись разрушить все то, что так долго и кропотливо строят весь этот год. И он понимает, что разрушает все со своей подачи, поддавшись глупым опасениям, лишенных истины. Северус хочет взвыть от злости на самого себя. Ох, Мерлин! Я ей такое наговорил перед отъездом! Какой же я идиот! Он смотрит Рите в глаза и говорит наконец именно то, что думает. — Она в каждой комнате моего дома, — начинает он. — В каждой моей мысли, в каждом слове, жесте и взгляде. Рита вздрагивает от его слов, как от пощечины, но молчит. Не произносит ни слова, лишь сжимает губы. — Она в моем сердце, — он словно говорит это наконец вслух самому себе, а не ей. — Тебе этого не понять. Журналистка стоит пару мгновений, как вкопанная, а затем вынимает из персонального архива своей памяти лучшую маску и надевает на лицо улыбку. Только вот глаза. Глаза обмануть не получается. Не зря говорят, что они — зеркало души. — Я тебя услышала, Северус, — кивает она. — Я рада за тебя. Она чувствует тепло его руки через ткань пиджака и надеется, что он не чувствует под пальцами ее бешеный пульс. Он выдает ее также сильно, как и собственный взгляд, наполненный чудовищной душевной болью, которую она никогда в своей жизни еще не испытывала. Кажется, только разменяв четвёртый десяток на реке времени, Рита познает это чувство. Беспомощность разбитого сердца, которое у нее, оказывается, есть. — Но ты всегда знаешь, где можно меня найти, верно? — кривовато улыбается она, растаптывая окончательно остатки своей гордости перед ним. — Я открою тебе двери своего дома, если тебе что-то потребуется. Знай это. Северус понимает, что задерживаться здесь больше нет никакого смысла. Рите придется самой переболеть эту искусственно взращенную в душе болезненную привязанность. Он четко обозначает ей свою позицию и в этот раз окончательно. Лечить он ее не станет. Он не спасатель. К тому же, спасать того, кто о помощи не просит — не в его правилах. — Я должен идти, — отпускает он ее руку. Рита кивает, несколько раз кивает, но не оборачивается, не провожает его взглядом. Лишь когда он закрывает за собой дверь, маска с лица журналистки срывается и падает на пол, разбиваясь на сотни черепков. Она чувствует, как все у нее внутри разрушается, и прижимает к груди руку, которую он держал, потому что ткань пиджака все еще сохраняет его тепло. Оставшись в полном одиночестве, Рита больше не сдерживается и впервые на своей памяти за последние двадцать пять лет начинает в голос рыдать, не замечая, как тыльной стороной ладони смазывает с губ горячо любимую ее сердцу алую губную помаду. Северус мчит по коридорам, направляясь в сторону каминов. Его мантия развевается за спиной. Сердце громко ухает в груди. Время пришло. Пора исправлять свои ошибки.