Sunny Night

В безмолвии парень уставился вниз. Стоя на краю пропасти, он мог точно осознать, что чувствовал Пак Чимин. Но даже сейчас никак не мог поверить в свершившееся. Все вроде как осталось по-прежнему. Колыхающиеся стебли пшеницы, длинные высокие ростки, зияющая бездна в его душе. Но лишь одно не осталось прежним: больше не было того, кто мог бы это ценить. Больше не было того, кто видел желтый цвет. Отныне в мире будет царствовать лишь только серый и все прилегающие к нему оттенки. Но ему было рано это осознавать. Совсем скоро на него нахлынет понимание, но не сейчас. Сейчас он просто будет молчаливо всматриваться в темноту, пытаясь разглядеть недлинные серые волосы и огромную старую толстовку среди молчаливых полей. Но, скорее всего, это зрелище уже никогда не предстанет пред ним.       Мин Юнги упал на колосья, устремив взор на небо и на тысячи звезд. Почему же отныне и небо серое? Неужели эта ночная темнота стала иной? Он поставил перед глазом большой палец и покрутил, фокусируя на нем взгляд. Звезды на заднем плане размывались и сливались с серым фоном неба.       Какое-то время он тихо лежал в пшенице, глядя на небо. Его голова была пуста. Мыслей будто никогда не существовало. Разумеется, это была лишь иллюзия. Просто мыслей слишком много, чтоб их слышать.       В какой-то миг он поднялся с колен и побрел по полю. Перед ним словно расступались колосья, пропуская вперед. Он – солнце. Он – счастье. Он – радость и везенье. Он – безупречный пример для подражания. С каждым днем становилось все сложнее в это верить. Юнги должен быть идеальным. Лучшим. Самым ярким. Его всегда выделяли среди других. Его всегда хвалили за лучшие оценки и ставили другим в пример. Но разве это ему нужно? Лживая идиллия. Мин усмехнулся краешком губ. Считается ли порок во имя счастья пороком? Или такой как он имеет право на этот поступок? Имеет ли убийство свою цену, оправдание? Он убил отца Чимина. Ему полагается раскаяться. Ведь он солнце. Он лучший. Он самый честный.       Но блондин не спешит этого делать. Он доволен. Наконец у Пака был шанс жить. Они могли бы быть вместе. Он мог бы осознать, ради чего Мин Юнги совершил такой поступок. Мог, мог, мог… как же мерзко говорить о нем в прошедшем времени. Но в недрах души Юнги понимал, что этого бы никогда не произошло. У них слишком покалеченные и измученные души.       На дворе глубокая ночь и большинство окон в городишке закрыто, шторы опущены, а свет выключен. Фонари делятся своим тусклым светом, освещая половину дороги. Два одиноких фонаря на старой улице. В одном окне свет все еще горит. Кто-то ерзает на кухне и ставит чайник на плиту. Вдруг тот самый человек выглядывает из окна и видит Мина. С радостной улыбкой машет ему рукой, и блондин вынужден сквозь силы изнеможенно улыбнуться в ответ. Человек на кухне показывает один палец и исчезает из виду.       Через некоторое время он появляется рядом и приглашает Юнги зайти внутрь. Парни проходят в дом, желтоглазый разувается и по-хозяйски устраивается на диване. - Ты ему рассказал? – Парень у плиты продолжает колдовать над чаем. - Он и так знает. – Мин Юнги разлегся на диване, подложив под голову небольшую подушку. - Я думаю, что это слишком. Ты и так понимаешь, что он в тебя по уши влюблен. Это как-то жестоко. Может, стоило повременить с известьем о свадьбе? - Хен, прошу, не нагнетай. – Блондин закрыл глаза и представил себе лицо Чимина. Его полный отчаяния и боли взгляд, серые волосы и костлявые сухие руки. - Неужели ты и вовсе не умеешь сочувствовать? У парня отец умер, живет в полной нищете, да еще и влюблен в того, кто никогда ему не ответит. Неужели ты думаешь, что человек способен пережить такую ужасную нагрузку? – Парень возмущенно откинул черную челку назад легким движением. – Неужели ты можешь позволить ему так страдать? – В карих глазах загорелся огонек жалости.       Через несколько секунд шатен отвернулся и, выключив кипящий чайник, разлил горячую жидкость в две чашки с чайными пакетиками. Вода стала быстро приобретать другой зеленоватый оттенок. - Хосок. Я прошу тебя. Я ничего не мог изменить. – Хмыкнул Юнги и протянул руку за чашкой горячего чая. - Нет, ты мог, позволь заметить! Ты мог его поддержать, сказать что-то! Предложить ему новое жилье… - А ты бы стал принимать помощь от того, кто тебя всегда отвергал? Того, кто являлся единственным смыслом твоей жизни? Того, ради которого ты был готов умереть? Да, он был готов умереть! И ты знаешь? Он это сделал. Он погиб. Он прыгнул в каньон. – Мин разозлился и подпрыгнул, расплескав часть чая на пол. На него нахлынуло осознание. Пак Чимин мертв. Он больше не вернется. Никогда. В глазах помутилось, и он снова в бессилии упал на диван. - Он… совершил самоубийство? – Дрожащим голосом переспросил Хосок. - Все давно к этому шло, ты сам знаешь. – Юнги попытался вернуть себя в прежнее состояние и сделал глоток. - Да, но была же возможность что-то изменить? – В голосе послышалась плохо скрываемая надежда и обреченность. - Нет. Никакой. – А про себя подумал, что была. Но он слишком поздно спохватился.       Кареглазый упал на диван рядом с Мином. - Нам обоим больно. Он был хорошим человеком. – Хосок взял руку блондина в свои ладони. - Да. Он был одним из лучших. – Мин Юнги сжал ладонь Чона сильней.       Какое-то время они сидели в молчании, а чай постепенно остывал в их чашках. И лишь когда они оба поняли, что на слишком долгое время погрузились в раздумья, Хосок сказал: - Кажется, пора спать. – Он потянулся к желтоглазому и чмокнул его в губы. – Я люблю тебя. Мы со всем справимся. - Да, конечно. – Немного отстраненно пролепетал Юнги.       На улице фонари давно потухли, погружая городишко во мрак. Но это абсолютно бессмысленно, ведь мрак уже как несколько часов находился в душе сказочного «солнца».