Моя гордость, - мы в тупике!

Таких историй, как наша, с богатой фантазией можно придумать массу. Особенно это ничегошеньки не стоило бы для Анны Викторовны Бурцевой - весьма скромного режиссера-постановщика без определенного места работы, но, как она сама любит повторять, - "с постоянной разрываемой занятостью". Действительно, эта скабрезная частичка ее биографии вовсе не мешает всем самым популярным театрам и площадкам гоняться за ней с просьбами хотя бы об одной постановке на их пространстве. Никак не пытаюсь сгустить краски, но по многим объективным журналистским высказываниям - "это одна из самых таинственных женщин всего российского искусства последних лет". Анна Викторовна не любит большого количества людей - и этот факт стрельнул в лицо всем любопытным уже с первого принудительного интервью ее первой питерской постановки "За нами горят мосты. Серьезно. Обернись." Она никогда не посещает никакие массовые, светские мероприятия. 'Что-то с ней явно не так!' - возможно, думаете вы, но каждый ведь имеет право на своих законных тараканов, согласитесь? Порой, таким личностям можно простить загадочную, непостижимую отчужденность, коли та помогает им творить нечто катарсисно-прекрасное, снова и снова оживляющее сцену и души зрителей. Без увиливаний - особе уже/только (как вам будет угодно) - 34 годика. Но в 25 Анна Викторовна (на моей памяти, даже тогда ее называли полным именем - уж больно серьезно себя подавала и мгновенно вводила в ступор страстной аскетичной гордостью) - этим отчасти и взорвала весь мир театрального искусства - своими неординарными, глубокими, неповторимыми перформансами, каждое появление которого вызывал дикий ажиотаж и резонанс везде, где ее знали и ждали. С ней всегда сложно найти контакт и общий язык в жизни, но когда Бурцева работает со сценой, то превращается в абсолютно другого человека - странного экстенсивного гения со своим обособленно-особенным видением картины. Возможно, нужно развуалировать ее образ, так как далее пойдет текстом вся цепь странных непредсказуемых (лишь по ее мнению) событий. Внешне Анна Викторовна выглядит вполне безобидно - хрупкая, высокая женщина с темными каштановыми густыми волосами, едва доходящими до плеч. Острый вкрадчивый взгляд чайно-зеленых глаз, которые лишь при особых моментах могут достигать какого-то удивительного фиолетового оттенка. За фактом, что у нее нет семьи, почти нет друзей, постановщица весьма социальна и воспитана. Достаточно эрудированна, хоть и не особенно общительна. Словом, уединенный интровертный персонаж, хотя одинокой она себя не считала никогда. Даже этого слова, по ее выражению, она умышленно не знает. Думается мне, что для начала этого характеризующего введения будет достаточно, потому окунемся в настоящее время жизни таинственной, устрашающей и талантливой Анны Викторовны. Оборотный момент случился с одной (её же) фразы, как после оказалось, перевернувшей весь устоявшийся закрытый мирок Бурцевой: "-Что за дичь, а не задник?! Или это просто кто-то неудачно чихнул на декорации красками?" Ладно, спойлер, погорячились. Чуть отмотаем назад - к тому моменту, когда Анна Викторовна по мольбам и неплохому гонорару прилетела в Париж - для новой очередной постановки в Современном театре (Théâtre du Rond-Point). Дело в том, что через несколько месяцев ожидалась премьера ее нового творения: "В дроби ты - знак деления". Ведущих актеров женщина помнила еще с последнего "Веселое имя без букв", поставленного несколько лет назад. Конечно, мало кто тогда верил, что какая-то русская странненькая режиссерша сможет создать спектакль такого масштаба, что уж скрывать, он до сих пор с успехом и полным солд-аутом идет на парижской площадке и объездил не мало гастрольных туров. Сейчас же постановщица сразу, не заезжая домой (о-о-о, об этом интересном факте расскажу чуть позднее, а пока...) держала курс к самому театру. Вся такая уставшая после утреннего перелета сначала из Питера в Москву (по делам), а после и до Парижа, Анна Викторовна вышла из аэропорта 'Paris-Charles-de-Gaulle', беспорядочно чертыхаясь на странном спутанном русско-французском, лишь удручая погожий день своим мрачным настроением и не менее серым сухожильным костюмом-двойкой от Gucci Heritage в полоску с логотипом Interlocking G и из той же капсулы черными лоферами на небольшом каблуке. Все это на нее почти насильно нацепили одни московские друзья-коллеги, готовившие режиссершу к предстоящей рекламной выездной постановке. А эта дамочка, по правде говоря, совсем не любила подобные полу-глянцевые прилизанные громкие костюмы с нарочитым блеском. Простая классика. Лучше, конечно, черная. Все. Но что-то мы отвлеклись. Весеннее солнце смущает неясные облака, пока не без разборок доезжает Анна Викторовна на такси до своего 8-го округа, что недалеко от Елисейских полей. И она совсем не предвкушает встречу с Алэйн Булажье и Бернаром Фрозе - одними из лиц руководства, что постоянно сопровождали ее нахождение в этом театре. "Лицемерные верблюжьи кадыки" - постоянно думала она с закатанными глазами, пока в очередной раз Алэйн приносила той нелюбимый сладкий кофе в малюсенький кабинет, а Бернар вновь безуспешно пытался подкатить свои унылые шары к ее площадям. Сейчас же, при славных стечениях обстоятельств, Бурцеву встречает ее, возможно, единственный в этом городе русский знакомый, который не так сильно выводил женщину из себя. И, о, гномики-ролики - это Миша (или же Мишель) Лейтц. Парень 28-ми лет, с темными волосами в непослушных "пляжных" кудрях и серыми глубокими глазами, раньше он жил и работал в Тюмени, но после по программе стажировки переехал в Париж. Познакомились они с "Анной Ви", как он всегда ту шутливо называет, на самой первой ее парижской постановке: "Жили-были-вырасти спешили" несколько лет назад, да так что-то и зацепила парня эта мрачная, своеобразная женщина, элегантно обернутая в сарказм. Что-то было в ней родное, по чему он так скучал в лощеном Пари. -Анна Ви, ты уже здесь? Как долетела? Как Москва-матушка, стоит? Петербург с Бродским дышат? А если серьезно, могла бы и позвонить ради приличия, я бы хоть дорожку красную запросил по адресу. - фыркнул наиграно Миша, все же сгребая Анну Викторовну в свои медвежьи объятия, удостаиваясь от нее лишь фирменного закатывания глаз и сухого: -Все стоит и дышит - твоими молитвами и налогами невинных. - спокойно пилит женщина, выскабливаясь из телесной бури Лейтца и никак не отзываясь на ухмылки паренька. После национального официоза оба по наитию зашагали по "черным" коридорам небезызвестного театра. -Вы уже отстроили звук, я надеюсь? Чтобы не было той склепной какофонии, как в прошлый раз на премьере с Макроном в первом ряду. - недовольно вскинула бровь Бурцева, глядя лишь краем глаза на собеседника и продолжая восклицать каждым шагом уверенность и непревзойденность даже на чужой территории. -Он, между прочим, тогда был в восторге от поставы. Сейчас все в процессе, как, кстати, и декорации. Там какие-то проблемы с рабочими и... - размыто кидает Михаил, сворачивая к проходу за сцену. -Сейчас - стейджинг - дело второе. Мари всегда все делает в последний момент. Ты лучше говори за свое поле деятельности. - холодно и скупо бросает Бурцева, хмуро складывая руки в карманы брюк. -Дело в том, что Мари уволили... и твою постановку будет художировать теперь вовсе не она... - с этими словами непроницаемое лицо Анны Викторовны смущает лишь поднятая в недоверии и явном ожидании бровь. Ей, конечно, было интересно и почему уволили Мари, и кто может занять ее место, но она не лезет никогда в личные дела, да и у Лейтца так не вовремя звонит телефон, что он с каким-то странным облегчением на прощание кидает: -Это, кстати, Тони, пора наверх - в рубку - а то он меня расчленит собственноручно и глазом не моргнет. А нам еще готовить звук к Вашей завтрашней репетиции, мадам. - галантно улыбнулся Михаил и скрылся с телефоном у уха. Переводя взгляд к суетящимся справа рабочим, Бурцева неосознанно вдыхает запах сцены, ведь она всегда была убеждена, что каждый театр пахнет особенно и неповторимо. Сейчас здесь летали едва уловимые нотки нагретого металла и тканей, завернутые в сладковатый, почти как пудровый альдегидный аромат Шанель. Завершая свое обонятельное путешествие, Анна Викторовна, наконец, решает спуститься в партер, где, как успела заметить, ее ожидали те вышеупомянутые Алэйн Булажье и Бернар Фрозе. -Боже, Анья - специфично, впрочем, как и всегда восхищенно произносят Алэйн и Бернар имя нашей главной героини, благоговейно цепляясь взглядами за "худощавое веяние русской современной театральной мысли", пока та спускалась к ним, - как мы рады тебя видеть. Как долетела? Соскучилась по нашим культурным стенам? - не успев договорить, Алэйн, как обычно, протягивает Бурцевой стаканчик почему-то всегда сладкого кофе (и даже тот демонстративный факт, что женщина его никогда не пила, не давали Булажье понять, что, возможно, с ним что-то не так). Тем не менее, Анна Викторовна и в этот раз спокойно принимает стаканчик, в знак благодарности лишь кивая головой, с легким намеком на улыбку. Возможно, дальнейшие расспросы со стороны своих 'калек', Анну Викторовну добили бы абсолютно и бесповоротно, продлись они дольше положенного. Так как настроения говорить с кем бы то ни было у Бурцевой не имелось, да еще и с этими чикнутыми персонажами... потому, абстрагируясь от беспочвенной идиотской беседы, женщина краем глаза смотрела за рабочими по сцене, - то и дело переносящими и натягивающими какие-то бесконечные размусолено-цветные полотнища. Минута - две - семь, - что уже в конце кажутся вечностью, - наблюдая этот насильственный цветочный ад, Анна Викторовна, не выдерживает и вполне бестактно, на половине, возможно даже, интересной истории прерывает того шаровидного толстосума-Бернара: -Что за дичь, а не задник?! Или это просто кто-то неудачно чихнул на декорации красками? - в какой-то гневливой тревоге проговаривает режиссерша, не до конца понимая, как этот цирковой фарс может вязаться с ее достаточно серьезной постановкой. -Ох, Боже, Анья, мы же совсем забыли сказать, что у нас новый сценограф и декоратор. Это делала Мари. Она не выдержала и... ну это все временно, во всяком случае! - растерянно высоко пропела на французском Алэйн, теребя в пальцах свой несчастный, постоянно вибрирующий телефон. -И мы в экстренном порядке ангажировали наши самые мощные силы... - мгновенно подхватывает Бернар свою напарницу с широчайшей улыбкой. -Кстати, наверное, мы вас сейчас и познакомим, если она еще здесь. -Элен! - бросает Фрозе, безуспешно пытаясь перекричать звуки рабочих на сцене. -Элен!! Спустись к нам, пожалуйста, на минуту! Она тут? - мужчина 45-ти лет сегодня был удивительно возбужденным, радостным и учтивым. На секунду Анна Викторовна даже задумалась о причине такого поведения Бернара, но сразу отбросила мысль, как дело чужое, в которое совсем не нужно макать свой нос. Через адски долгих 5 минут, эта Элен, наконец, соизволяет снизойти и, спускаясь в партер, подходит к 10-му ряду, у которых стояли руководство и собственно приглашенный режиссер-постановщик. На безумном экспрессивном французском, чуть ли не наперегонки начали свой дискурс Алэйн и Бернар, распаляясь в представлениях и историях про обеих. Пока все это время, стоя друг напротив друга, на расстоянии метра, женщины вкрадчиво просто смотрели, оценивали то, что представало перед ними. Сквозь всю болтовню, даже когда Элен кратко представили как настоящего эстета и отличного профессионала своего дела, после долгого напряженного молчания женщин, вдруг разносится внезапный, удивительный (лишь для Анны Викторовны) чистый русский: -Я вас знаю. - сценограф напротив воспитанно с небольшой милой улыбкой протягивает руку, чтобы поздороваться. - Елена. Но режиссерша лишь растерянно молчит, не понимая всей этой ситуёвины. И никак не находит сил просто игнорировать столь искреннюю улыбку Елены, потому, собравшись, через мгновение отзывается в своем репертуаре: -Бурцева. Анна Викторовна. - отвечая по-русски, на рукопожатии женщина лишь вталкивает свой недолюбленый "сладкий" стакан с кофе в протянутые длинные пальчики Елены. Та, конечно, ошарашенно и удивленно сжимает его, ничего не говоря, пока взгляды обеих уходят в интригующую томительную борьбу. Обстановка настолько накалилась за эти несколько ознакомительных секунд, что, возможно, это не почувствовали только двое присутствующих из четырех. Потому напоследок Бурцева бросает: -Думаю, на сегодня это всё. Завтра репетиция с двумя составами с 10-ти часов. Надеюсь, декор вы отмоете. Елена. - имя новой знакомой она отчего-то произнесла более медленно и акцентрично. А после, подарив быструю натянутую улыбку руководству, не попрощавшись, мгновенно вышла из зала...