Я твоё продолжение, ты мое начало

      Игорь снова вбегает в стеклянные двери кабинета и не знает чего ждать. Серёжа прислал странное СМС, что будет ждать его в башне, и это насторожило Игоря.       — Ого, — выдаёт Гром изумленно, глядя на стоящего у панорамного окна Сергея, смотрящего на город с высоты. Рыжий просто стоит спиной, но Игорь тут же замечает по локоть измазанные в крови руки. Капли крови дорожкой проложены от двери к замершему Серёже, вокруг темно и только пара ламп высвечивает острые, злые черты лица.       — Что произошло? — Игорь медленно подходит к Птице, в любую минуту готовый среагировать на удар. Он уже очень давно не видел вторую личность своей омеги, и пока гадал чем вызвано её появление. Впрочем, следы жестокой расправы на белоснежной коже и рубашке весьма красноречивы.       — Один урод хотел увидеть кишки, и я ему их показал. Игорь видит, как аккуратно Птица прижимает руки к низу живота, закрывает едва наметившийся бугорок, защищая своё дитя.       — Никто не посмеет его обидеть, Игорь, — желтые глаза так спокойны и так ярко горят, что Гром на мгновение застывает. — Никто.       — Это из-за Юли, да? Она все-таки выложила видео? — Гром готов прямо сейчас сломать всю электронику Пчелкиной и удалить к чертям её канал. Марго ему в помощь.       — Нет. Этот придурок ни о чем не знал. Он хотел отомстить Чумному Доктору за провал. Впрочем, не так уж он и не прав.       — Где тело, Серёж? Гром пока не переварил всю информацию. На Серёжу напали, это понятно, Птица защитил, и это не может не радовать, и, похоже, Птичка не против потомства, это радует вдвойне и пока отодвигает гнев и страх от произошедшего. Игорь очень медленно и спокойно подходит, протягивает руку, чтобы Птица сам подался навстречу, вспомнил, что Игорь принимает и его как свою омегу.       — Не волнуйся об этом, — вкладывает красные от засохшей крови пальцы в ладонь Игоря Птица. — Никто и никогда об этом не узнает. И Игорь верит, верит не сомневаясь. Только вот теперь он Серёжу одного никуда не отпустит. А ещё напомнит старым друзьям в подполье, что хоть одна мысль, хоть намёк в сторону его Серёжи, и гореть им всем синим пламенем. Гром аккуратно притягивает Птицу к себе, осторожно обнимает, одной рукой зарываясь в растрёпанные рыжие волосы. Гнев закипает в жилах, змеится молнией по нервным окончаниям, колется в кончиках пальцев. А если бы Птица не защитил? Игорь запрещает себе об этом думать, пока Птица в красках описывает ему произошедшее и как красиво горел огонь, скрывая улики.       — Будешь говорить, что нельзя было убивать? — вдыхая запах альфы, миролюбиво мурлычет Птица, ближе прижимаясь к Игорю. Он его тоже любит, и в этом они с Разумовским едины, пока не угрожает опасность, пока Игорь рядом и его можно так безумно, до исступления любить. Серёжа и не замечает, что Птица всегда с ним, также чувствует Игоря и также шепчет о любви в ответ, только не больно, насильно впихивая свои мысли в голову, а подталкивая и без того развратные мысли Серёжи в правильном направлении.       — Жалею, что ты не оставил мне возможность добить эту тварь. Голову бы ему оторвал голыми руками.       — Ты бы правда его убил? — с весёлой заинтересованностью спрашивает Птица, смотря в лицо Игорю.       — За вас — да, — без сомнений отвечает Игорь. Птица смотрит на него с восхищением и улыбается.       — Но даже не думай, что это значит, что я разрешил тебе вернуться к старому, — тут же гасит сверкнувший в янтарных глазах огонёк предвкушения Игорь. — Только самозащита.       — Но город тоже нуждается в защите, — возражает Птица, бросая быстрый взгляд в окно. Панорама Питера завораживает вечерними огнями.       — Нет, с городом разберусь я, — уверено говорит Игорь. — А знаешь кому по-настоящему нужна защита? Вот ему, — Игорь, наконец, кладёт руку на едва намечающийся живот. Серёжа такой худой, что уплотнение уже хорошо чувствуется несмотря на четырнадцатинедельный срок.       — В этом можешь не сомневаться, Игорь, — Птица как никогда серьёзен, накрывает ладонью руку Грома. — Я защищу его любой ценой.       — И себя, — дополняет Игорь, лбом касаясь лба Серёжи. В нем борется такое огромное количество совершенно разрозненных чувств, что самым простым оказывается оставаться спокойным. — А теперь идём, тебя необходимо отмыть, — тянет Птицу на себя Игорь, желая как можно быстрее избавить Серёжу от крови.       — Надеюсь, ты сам этим займёшься? — с улыбкой следует за ним Птица. Гром скоро с ума сойдёт от такой жизни.

***

      Решимость Игоря всеми силами защитить своего будущего ребёнка и Серёжу вылилась в удвоенный энтузиазм его работы.       — Что это Игорек в последнее время так усердствует? — со смешком интересуется Прокопенко у Дубина, глядя на переполненную подопечными Грома камеру, куда Игорь потащил ещё одного.       — Ну, ну он… — заметно нервничая, мямлит Дубин, и Фёдор Иванович легко это замечает, — делает свою работу.       — Правда что ли? — снова усмехается генерал. — А теперь колись, что на самом деле. Дима беспокойно мечется глазами, пытаясь зацепить взгляд хоть за что-то, только бы не смотреть в глаза Прокопенко. Дима был уверен, что Фёдор Иванович давно в курсе Серёжиного положения, а теперь совершенно не знал, что делать. Игорь строго-настрого запретил даже словом обмолвиться кому-либо, да ещё и Пчелкину едва ли не угрозами заставил пообещать молчать.Юля после такого очень обиделась и пожелала Грому подольше оставаться в своём вакууме.       — Тебя как старший по званию спросить? — вдруг хмурится Фёдор Иванович. Дубин с видом обреченного каторжника склоняется к уху начальника и едва слышно шепчет, чтобы даже тараканы в отделении не услышали. Фёдор Иванович с минуту переваривает информацию, странно дергает уголком губ и небрежно хлопает Диму по плечу, тут же разворачиваясь к своему кабинету.       — Грома ко мне! — привычно раздаётся на весь отдел спокойный, но сильный голос. Прокопенко скрывается в кабинете чтобы через мгновение на всё управление снова раздалось это грозное:       — Грома ко мне! Дима вздрагивает сначала от криков Прокопеныча, а потом от шагов Игоря, недоумевающе идущего к кабинету. Диме хочется сжаться и спрятаться под стол.       — Вызывали? — спокойно спрашивает Игорь, зайдя в кабинет. Ему не сказали причину, а сам он пытался вспомнить, что сделал в последний раз.       — Ты чего это, Игорёк, творишь? — как-то непривычно начинает генерал. Тон все ещё спокоен, но глаза и сжимающиеся кулаки не сулят ничего хорошего.       — А что такое, Фёдор Иванович? — действительно не понимает Гром, глядя на взбешённого начальника. Питер он в последнее время не громил, в новости не попадал, а если и избил кого, так там никто не признается.       — Тебе Серёжку зачем доверили? — Прокопенко как-то недобро смотрит, словно говорит о ребёнке, за которым Игорь не усмотрел и тот ободрал колени. — Он же не так давно в себя пришёл. Ну сколько вы без срывов? Год? Два? Это не срок с его диагнозом, Игорь! А если опять в больницу?! Ты же его тогда еле вытащил! Ты головой, вообще, думаешь? Или другим местом?! Фёдор Иванович наверно впервые в жизни говорит что первое приходит на ум. Он уже успел подумать обо всем, пока ждал прихода Грома. И о Серёже, и об Игоре, и о Питере. А если снова, а? Да они вдвоём-то страх и слёзы всего города, а тут… Сами ещё дети. И Серёжка, ну куда ему? Страшно за них. И за город страшно. Гром уже и так половину пересажал, а другую избил. Готовить не умеют. У них и диван-то один и тот не раскладывается.       — Вы мне сейчас зачем всё это говорите? — спокойно, хоть и хмуро, интересуется Игорь. Он уже понял кто сдал его, но такой реакции никак не ожидал. После нападения было решено как можно дольше сохранить все в тайне, Игорь откровенно разругался с Юлей, возможно незаслуженно обидев девушку, но страх за Серёжу и малыша перекрывал все. Если надо, он весь Питер перероет, чем практически и занимается.       — Ты хоть понимаешь, что вас ждёт?! Или нет? Как всегда надеешься на месте разобраться?! Твоя самодеятельность тут не сработает! Это ребёнок, Игорь! Ребёнок! Ты хоть понимаешь, что это значит?! Ты и раньше был безответственным, но это уже перебор, Игорёк! Просили же вас — осторожнее, без глупостей! А ты что натворил? Ты о Серёже подумал?! Как он?       — Так четвёртый месяц уже, Фёдор Иванович, — откинувшись на спинку стула, смотрит на того, кого считал отцом, Игорь. Он произносит это нарочито спокойно, едва ли не издеваясь, но внутри зреет буря от слов Прокопенко. Как будто Игорь чувствовал, что тот будет вот так реагировать, поэтому и молчал. Знал, что ему припомнят и город, и больницу. Только никому не надо знать, что Птица осталась с ними.       — Какой? — плюхается в кресло генерал, задохнувшись. Игорёк, его Игорёк, не просто утаил Серёжкину беременность, но и молчал так долго. Злость от каких-то непонятных мыслей о работе, Серёжином здоровье, общей глупости этих дурачков, городе и страхе за всё вместе перешла в злость на почти сына за недоверие. — И ты молчал? Игорь только смотрит на свои руки и ничего не говорит. Он и так безумно устал. Устал ловить этих отморозков каждый день, чтобы на их место приходило по два новых, устал смотреть на эти улицы и дворы с их тенями и думать, что Серёжа сейчас один и что-нибудь снова может случиться. Устал от чувства вины перед Пчелкиной за тот некрасивый разговор, от Дубина, что пытался выспросить про Серёжу, но Игорь ему и заикнуться не давал, так, на всякий случай, подкармливая свою паранойю. Теперь ещё и Фёдор Иванович. Гром просто безумно устал и хочет домой. К Серёже.       — Могу идти? — поворачивает голову на молчащего от шока и обиды Прокопенко Игорь.       — Свободен, — отчеканивает генерал, и Игорь быстро встаёт, выходит из кабинета, надевая любимую кепку. Он идёт мимо всех и просто молчит, и это молчание тяжелее и страшнее, чем любая его угроза. Замерший в шоке отдел готов себе память стереть, лишь бы не навлечь на себя гнев Грома. Дима смотрит как Игорь медленно покидает управление, хочет поговорить, но ему настолько страшно сейчас привлечь к себе внимание, что он даже дышит через раз. Игорь был необычайно твёрд в защите Серёжи и их положения. Дима понимает, что в ближайшее время Игорь его не простит.       Игорь добирается до дома на автомате. Всё крутит в голове слова Фёдора Ивановича, никак не может отделаться от них, как и от страха за Сережу. Птица оказался не так опасен, как окружающие, как их едва приобретённая семья. Гром никогда не расскажет Серёже о словах Прокопенко, сам забудет и никогда не позволит себе вспомнить. Никто не может им указывать или решать за них. Никто. Гром заходит в тепло освещенную квартиру и берет себя в руки. Внутри неприятно свербит от прошедшего дня и усталости, поэтому он просто опускается на стул, быстро растирая лицо руками. Серёжа выходит к нему, не дождавшись на кухне, видит этот потухший взгляд и чувствует груз на несгибаемых плечах. Он безумно любит своего альфу, знает, что тот делает всё ради них. Серёжа просто молча подходит, обнимает голову Игоря и прижимает к себе в порыве поддержать, дать понять, что тот не один и они всё выдержат. Игорь ему так каждый раз говорит. Игорь сильно, но аккуратно, прижимается к Серёже, утыкается лицом в живот, глубоко вдыхая запах, различая новые ноты, все ещё непривычные, но такие родные. Серёжа гладит его по голове и видит, чувствует, как Игорь расслабляется. У них есть их семья.