Из огня да в полымя

      Деревня, спрятанная от всего мира за россыпью гор, никогда не была красочным местом, полным смеха и веселья. Даже редкая радость встречалась жителями тихо и сдержанно, будто бы её тотчас заберут от них, стоит им привлечь к себе внимание. И всё же она была полна какой-никакой жизни, медленно протекающей в этой серой обители. Теперь же здесь никого не было.       Хлюпающая под ногами грязь сменилась землёй, а после и пожухлой травой. День сменился глубоким вечером и ярко-кровавым закатом, так сильно выделяющимся на этом безжизненном пейзаже. А вскоре последние лучи солнца и вовсе исчезнут, оставляя после себя лишь тихую ночь, усыпанную росписью холодных звёзд. Конечно, если ужасающие ликаны не решат выйти на охоту, держа в своих монструозных руках яркие факелы, с рычанием и криками расхаживая по лесам и горам в поисках жертв, чья кровь окрасит белоснежный февральский снег.       Но пока ночь не наступила и об этом не стоит беспокоиться. Мнимая опасность в виде таящихся в ночи врагов заставляет сердце биться от липкого, скользкого страха. Но куда хуже, когда твоим спутником является куда более страшное чудовище, не убившее тебя по своим странным, загадочным причинам. И возникает вопрос, каково монстру, решившему спасти двух жертв, не ценящих его поступок. Обидно, а с другой стороны привычно. Запах страха всё ещё приятен на вкус, и всё же хотелось попробовать чего-то нового.       Но день ещё не подошёл к концу, а значит всё впереди.       Железные ворота со скрипом открываются, впуская в себя хозяина фабрики, всё ещё продолжавшей работать на всех порах несмотря на его отсутствие. Елена, как затравленный зверёк глядит на абсолютно не золотую, а ржавую клетку, из которой ей удалось бежать. Как оказалось, зря она это сделала. Девушка поджала губы, идя вслед за владыкой, крепко прижимая к себе уставшую, сонную девочку, еле передвигающую ноги.       Образ сияющего подобно солнцу Итана растаял на глазах, как дымка тумана, даже не успев толком сформироваться в мыслях, не то, что в реальности. Она сама проложила к нему путь, подвергнув опасности пропавшего Антона и раненую Сашу. Всё это время девушка защищала маленькую девочку, надеясь, что с приходом Итана всё наладится и они снова будут в безопасности, но мечтам не суждено было сбыться.       Они обещали друг другу, что будут в порядке, надеялись, что их расставание было ненадолго, но в итоге часы растянулись в дни. Резервуар же, как будто и вовсе проглотил их последнюю надежду на встречу, даже не жуя. Порой Лупу казалось, что Итан Уинтерс, чужак из других земель, спасавший её жизнь множество раз и вовсе был сном. Несомненно, самым прекрасным её в жизни, но всё же сном. Иронично, но Карл Хайзенберг, больше походивший на загадочное чудовище из страшной сказки, был куда реальнее.       - Мне страшно. – маленький голосок младшей Олару доносится до деревенской девушки, вырывая ту из мыслей. Серые глаза девчонки устало смотрят на поднимающийся дым из труб, лицо серьёзное, но хватка на руке Елены жёсткая, будто боится отпустить. Как бы девочка ни старалась скрыть свой страх, у неё не очень-то и получалось. Хотя для ребёнка её возраста она держалась молодцом. Получше той же Лупу, как ей казалось.       - Мне тоже. – больше слов не нужно было, только горькое признание, да одна боль на двоих. Этого вполне достаточно и Саша сильнее жмётся к руке Лупу, благодаря за поддержку, да успокаивая.       - Пошевеливайтесь там! – жёсткому и не привыкшему к нежностям лорду плевать на маленькую привязанность деревенских жительниц друг к другу. Всё что его волнует, так это поскорее забраться в свою любимую, всегда горячую и тёмную берлогу. Ну а что думают на этот счёт Елена и Саша, его не сильно волнует.       Спутницы жмутся друг к дружке, как волчица с волчонком, пока грозный охотник следит за тем, как они заходят в свою клетку. Ворота, охватывающие всю фабрику, с шумом закрываются и девушки идут за лордом, буравя взглядом его спину. Несмотря на отвратительный страх и стыд от того, что она испытывает это чувство, Саша с любопытством скользит глазками по всему полю, чуть ли не открывая рот от валяющихся везде танков и прочего металлолома. Видимо, ничто не сможет утолить любопытство в этой маленькой головке. Елена же, увидев ужасы замка Димитреску в её возрасте только расплакалась, пообещав себе никогда не подходить к тому месту и на милю. Алина же убегала к окнам каждый раз, когда Редник вместе с повозкой, полной пойманных чужаков, появлялся на горизонте.       - Зачем ты продолжаешь туда идти? – седовласая девочка жмётся к унылой рыжей лисице, обнимаю ту за талию, пытаясь больше приободрить её, нежели поругать. – Разве тебе не страшно? Там ничего нет, кроме крови и смерти, ты же знаешь!       - Чтобы не забывать! – рыжая бестия огрызается, грубо отталкивая от себя младшую подругу. Кровь наливается на её лице, сливаясь с веснушками, пока в уголках глаз скапливается солёная влага. – Не забывать, что для лордов я не более чем кусок мяса, скот, который можно легко вспороть и сожрать на обед! – девочка чуть успокаивается, садясь на колени перед всё ещё лежавшей Лупу, стыдливо глядя в землю. – Прости.       Если кому и надо бы извиняться, так это Елене. Они с Алиной никогда не обсуждали их мнение насчёт Матери Миранды. Боялись ли они кары со стороны Чёрного Бога или же того, что его пророк услышит их разговор, точно не понять. И всё же порой Лупу чувствовала, что куда более умная и смелая Отто растеряла свою веру давным-давно, пока Елена продолжала цепко цепляться за неё. Как оказалось зря. Почему мир так непостоянен? Если кто и должен был стать другом Итана, так это лисица Отто. Елена же должна была сгинуть в пожаре.       Но пролшого не воротишь и приходится мириться с настоящим. Девушка успокаивающе гладит ребёнка по спине, стоит всем троим зайти в тёмную фабрику, спускаясь вниз по знакомым для девушке лестнице в самые глубины подземного мира. Мало им несчастий, как маленькое тело Олару стремительное оседает на пол под испуганный вздох Елены.       - П-прости, мне нехорошо. – девочка оправдывается перед старшей девушкой, продолжая смотреть на спину остановившегося владыки. Страх перед лордом Хайзенбергом был почти таким же сильным, как перед лордом Моро, если не больше.       - Глупая, надо было сразу сказать! – глупая Елена, раз видела перед собой бледную Сашу, но сослала всё на испуг, а не на рану. Лупу осторожно приподнимает штанину, только затем чтобы ахнуть от кровавого куска ткани, когда-то бывшим белым. – Боже...       Саша дрожит, жмётся к полу, надеясь срастись с ним, чувствуя неудобство от двух пар глаз. Если перед Еленой она ещё строила из себя смелую, то вся её мнимая храбрость испарилась, как только явно раздражённый Хайзенберг развернулся к ним, метая молнии, скрытые за чёрными окулярами.       - Я вроде как не говорил вам останавливаться, да и это не место отдыха. – мужчина рычит сквозь зубы, и разворачиваясь, подходит к двум деушкам, прежде чем устало вздохнуть, стоит ему глянуть на раненную Олару. – Твою мать, мне тебя ещё и чинить надо?! Может всё-таки стоило оставить у Моро-       - Хватит! – сердитая и напуганная Елена орёт в сторону лорда, прежде чем прикусить язык от собственной глупости. Осторожно посмотрев на Хайзенберга, она только и может видеть, что его тёмный силуэт, нависший над ней. Унижаться перед ним не хочется и всё же она это делает. – Пожалуйста... помоги ей. Она же ребёнок.       Мужчина молчит, продолжая подпитываться мольбами деревенской жительницы, наказывая её за наглость и неуважение к своей персоне. Лупу от этого становится совсем плохо и она, продолжая сидеть на коленях, сжимает руки, как будто молится. Только на этот раз не эфемерной Матери Миранде, а вполне существующему Хайзенбергу.       - П-пожалуйста, я всё с-сделаю, всё отдам, но только помоги ей, не бросай её. – Елена продолжает молиться хмурому лорду, сжимаясь всем нутром от его сверкающих глаз, видимых даже за чёрными очками. Вся надежда на собственное спасение мигом улетучилась, оставив после себя только тихие стоны и всхлипы маленькой девочки. – Ты же можешь помочь ей, тебе ничего не стоит! Умоляю, Хайзенберг.       Хочется спрятаться, зарыться в нору, как крыса, лишь бы не слышать страшный ответ, отказ или насмехательство над её судьбой. Но крохотная вера в человечность Карла изо всех сил старается удержаться на плаву и не утонуть в бескрайней бездне. Алина бы только осуждающе покачала головой, но Елене было плевать на мнение своей мёртвой подруги. Видит Чёрный Бог, если он действительно существует, она ничему не учится. В этом её слабость.       - Ладно, бери малявку и дуй за мной. – мужчина разворачивается, уходя вглубь фабрики, пока ошарашенная Лупу смотрит в его спину. – Я ждать не буду, чёрт возьми!       Но он всё же ждёт, пока девушка подхватит ослабевшую Сашу, положит её к себе на спину и пойдёт за притихшим Хайзенбергом в самую глубь завода. Теплота обители Хайзенберга приятно щекочет кожу в отличие от холодной деревни. Знакомые коридоры сменяются один за другим, и если раньше Елена принимала данную часть фабрики за лабиринт, то теперь она могла понять, что они направляются в медицинский кабинет.       Спертый запах крови ударяет прямо в нос и девушка морщится, прежде чем с явным отвращением взглянуть на перепачканный кровью стол и пол. Будто бы здесь кого-то пытали, а то и вовсе разрывали на куски, как свинью. Валяющаяся рядом металлическая проволока, в которой Елена едва-едва распознаёт кусочки мяса, наводит не на самые приятные мысли.       - Упс, забыл убрать. – издеваясь над глупой девушкой, мужчина кидает на грязный стол, завалявшуюся в ящике белую простыню, в которую сразу же впитывается кровь. Мужчина только цокнул на это. – Да похер. Ложи пацана на кушетку.       Кивнувшая Елена подходит к столу, спиной осторожно укладывая бледную девочку. Та сдавленно ложится на импровизированную постель, уставившись бледными глазами в потолок. И всё же характер продолжает жить в ней, вырываясь наружу в самые неподходящие моменты.       - Я девочка.       - Ну а мне насрать. – мужчина едко улыбается, прежде чем снова нахмурится, разматывая пропитавшуюся гноем и кровью импровизированную повязку. – Раз одеваешься и ведёшь себя как пацан, значит, получай тумаки, как и они. – ковыряясь в своих воспоминаниях мужчина оглядывает рану на конечности девочки, прежде чем вопросительно глянуть на Елену. – Это откуда?       - На нас напало чудовище в убежище. – мужчина резко отпускает ногу девочки и та со стуком больно ударяется о кушетку под вскрик хозяйки. Елена быстро подходит к Саше, успокаивающе гладя ту по голове, пока Хайзенберг копошится в инструментах. – Это плохо?       Но мужчина игнорирует её вопрос, прежде чем не появиться с инструментами, название которых Елене было не знакомо. И всё же они вызывают у неё чувство беспокойства от того, насколько страшными они были. Елена ожидала, что лорд всего лишь промоет рану и зашьёт её, но тот выбрал иную свою цель. Стоило мужчине начать открывать рану девочки, зарываясь ими в плоть девочки, вскрикнувшей от нежданного вторжения в своё тело. Первое, что приходит на ум Лупу – орудия пыток в подвале Димитреску.       - Что ты делаешь?! – девушка замирает на месте, в ужасе глядя на вздрогнувшего лорда, доставшего инструменты, стоило Саше оказать сопротивление. Елена только и могла, что метаться, не зная, что делать. Успокоить ребёнка или наброситься на лорда. – Зачем ковыряться в ней э-этим?!       - Ты просила о помощи, я её и оказываю! – мужчина ревёт, строго смотря на девчонку. – Если не хочешь, чтобы малявка превратилась в ту же хрень, что напала на вас, пусть лежит смирно. – мужчина вновь повертел в руках инструмент, глядя на то, как Елена медленно подходит к Олару, уговаривая ту подчиниться.       Стоит ему вернуться к работе, с губ маленькой девочки вновь вырывается стон, не смотря на то, что та лежит смирно. Елена только и может, что крепко держать Сашу за руку и гладить её по голове, тихо бормоча у уха ребёнка, успокаивая, не давая потерять сознание, поддерживая настолько, насколько у неё самой хватало сил.       И во всём мире не хватит слов, чтобы описать, как она сожалеет, что подвергнула девочку опасности. И как бы Саша не хотела успокоить свою старшую подругу, всё, что она могла делать, так это плакать от бессилия и детской никчёмности. В это же самое время Хайзенберг только и мог думать, как славно работать с трупами, а не с живыми экземплярами, тем более с детьми.       Он не обижал детей. Да, он не обращал внимание на злодеяния, которые совершали с ними его «семья», но на то были важные причины. Его свобода была куда важнее деревенских жителей, которые плодились как кролики. И хоть Елена и стала своеобразным исключением, но к маленькому недоразумению он не хотел привыкать. Детей не обижал, но и не любил их. А вот его покалеченная семья очень даже.       Невольная ухмылка наползает на его лицо, пока инструменты достают чёрную дрянь, сумевшую пробраться внутрь ребёнка. Стоявшая рядом девушка только и делает, что успокаивает малявку, не замечая злорадного предвкушения со стороны владыки. Ощущение, что он больше хотел подразнить лютика, нежели сбагрить Сашу в заботливые руки.       А с другой стороны, когда ещё Елена сможет познакомиться с маман.

***

      Обнимающая спереди за шею Саша ровно дышала, уткнувшись в шею Елены, держащей Олару на своих руках. Следуя за Хайзенбергом, она не могла не чувствовать тревожность, шевелившуюся у неё внизу живота, лёгкое недоверие при повеселевшем Карле, уводящим двух спутниц в часть фабрики, где находилась комната Лупу.       Как только они и вовсе прошли помещение мимо, девушка сильнее прижала спящую Олару к себе, не понимая действий и мыслей владыки. Хоть часть фабрики, где Хайзенберг игрался с ней в свои смертельные игры, была на другой стороне завода, ей всё равно было не по себе.       Водяное колесо осталось позади и вскоре владыка остановился возле двери, ведущей в помещение, наверняка являвшимся жилым помещением где сам лорд жил. Разница между ним и темницей Елены была слишком очевидна – на двери загадочного дома был выгравирован герб Хайзенбергов.       - Что ж, а вот и дом, милый дом. – мужчина подходит вплотную к Лупу, касаясь плеча и подводя к загадочному, пугающему помещению. Успевшая проснуться Саша, молча обхватила шею Елены, вжимаясь в неё всем телом. – Пора бы тебе познакомиться с остальной моей семьёй. Настоящей.       Она даже не успевает толком среагировать, как ухмыльнувшийся лорд открывает дверь своими силами, и чуть ли не пихает испуганную девушку внутрь, стоя возле двери, загораживая выход. И неспроста. Потому что стоит Елене войти в комнату, как её ноги подкосились, готовые бежать как можно скорее отсюда.       Когда-то раньше до прихода Матери Миранды, эта обитель сверкала золотом и властью рода Хайзенбергов, показывая кто является властителем сей фабрики. Теперь же она покрыта пылью и засохшей кровью. Обитатели же ничем не лучше. Знакомый девушке Клаус сидел на полу, облизывая человеческую кость, поднял перекошенное лицо на гостей, прежде чем радостно улыбнуться.       - К-кааал. - кровавое мясное лицо искрится ужасающей улыбкой, а единственный разноцветный глаз искрится летнему солнцу, да стали. Увидев брата, он на корточках подползает к спутникам, вызывая у Саши дрожь, прежде чем не встать рядом со старшим братом-близнецом, выравниваясь в полный рост. Как редко приходил Хайзенберг.       Но увы, он был не единственным членом семьи Хайзенбергов, с которым Елене снова пришлось столкнуться. Полусидящая-полулежащая женщина была новым лицом с которым Лупу пришлось встретиться. Только вот ей хотелось выколоть себе глаза от такого зрелища, а не проявлять учтивость и вежливость.       Она была похожа на живой труп. Худая настолько, что кости буквально выпирали, от чего казалось, что её кожа была ненастоящей, как будто на неё набросили жёлтую гнилую бумагу. Стоящий запах мочи вызывал слёзы на глазах, но хуже всего было лицо несчастной женщины. Если бы не висящие груди, девушка никогда не смогла бы определить пол существа. Натянутая на череп кожа больше походила на ужасную маску, а открытый мозг только сильнее подтверждал теорию, что перед ней не человек. Белые волоокие глаза пристально смотрели на девушку, но завидев на её руках Сашу, существо радостно улыбнулось, протягивая к ней руки.       - Маман раньше никогда не любила детей, но она теперь сама почти что как твоя малявка. – мягкий шёпот раздаётся над ухом девушки. Прильнувший к ней Хайзнберг почти что губами касается щеки, щекоча своей бородой. – По-хорошему от неё стоило бы избавиться. Пользы никакой, да и воняет. Но как видишь, я могу быть сентиментальным.       - Это ужасно. – плакать хочется, но страх сильнее жалости, а потому Елена только и может, что стоять смирно и глядеть на мать семейства.       - Да, как оказалось, наш Моро не самый неудачный и мерзкий эксперимент вороньей суки. Кто знает, что ещё скрывается под землёй. – мужчина сердито рычит, прежде чем не обхватить руками Сашу, напугав сразу двоих девушек. – А теперь, деткам пора спатьки. – схватив ребёнка, мужчина отводит её к своей матери, не смотря на сопротивление Олару.       - Нет, отпусти меня! Отпусти! – девочка рычит, кусается, забыв про усталость. Стоит ей оказаться в объятиях матери, как её лицо приобретает зеленоватый оттенок, а сама она затихает, пока кричащая Елена пытается пробраться к ней, несмотря на хватку Хайзенберга.       - Не волнуйся, волчица, с ней всё будет хорошо. – мужчина уводит царапающуюся девушку из комнаты, пока вернувшаяся в сознание Олару, начала активно сопротивляться хватке матери. – Если бы я хотел убить твою малявку, давно бы это сделал.       - Не оставляй её с ними! – девушка извивается, ругается на родных Карла, пока тот молча выводит её из помещения, прежде чем бросить на пол, лишь бы отстала. Оказавшаяся на коленях Лупу смотрит разочарованным взглядом, плача и умоляя. – Как ты можешь так с ней поступать?! У тебя совсем нет жалости?       - Елена! - дверь резко закрывается прямо перед носом, вырвавшейся из объятий Саши, разделяя её и Елену, пряча в гнилой тюрьме с полумёртвой матерью и не менее отвратительным братом. Маленькие ножки и ручки барабанят по двери, пока плаксивый тонкий голосок эхом доносится из помещения. – Д-дедушка, прости, я б-больше не буду так себя вести, только отпусти!       Темная, тесная комната, раньше служившая кладовкой, а ныне темницей и местом наказания для детей, надвила на Карла. Он буквально ощущал всю свою ничтожность, свернувшись клубочком у самой стенки, развернувшись спиной к двери. Обычно отец открывал её, чтобы увидеть зарёванного сына и услышать его мольбы выпустить его, но в итоге получал только его молчание. И дверь снова закрывалась, как и свобода, которую Хайзенберг так сильно желал.       Как бы ему не было тяжело, как бы не было страшно, он не хотел сдаваться. Он мог царапаться, кусаться, кричать, разбивать костяшки пальцев, колотя дверь, посыпать ругательствами родителей. Всё что угодно, но только не умолять выпустить его. Если он это сделает, значит, он признал свою вину, своё поражение. Карл не слабак, он будет продолжать бороться, даже когда урчание в желудке станет совсем невыносимым, а ноги приходится сжимать, лишь бы не намочить штаны. Слабая маман, обычно игнорировавшая своего бешеного сына, в конце концов, не выдерживала и выпускала его, несмотря на всё неодобрение отца. И пусть она перед сном всыплет ему ремня, Карлу всё равно. Он уже победил.       - Они – моя семья! – мужчина совершенно не обращает внимание на крики и мольбы девчонки, больше походившей на мальчишку. Глаза его были устремлены только на Елену, свернувшейся у самых перил, затравленно смотрящей на чудовище подземного мира. – Так что будь добра говори о них с уважением!       - Ты теперь мой сын. – руки в чёрной перчатке мягко гладят седые волосы мужчины, почти что нежно и ласково, как будто он был её настоящим ребёнком. Только вот золотистые когти больно царапают кожу головы, а холодная улыбка неискренняя. Всё было в образе Миранды ложью. Она была учёной, но утверждала, что мегамицелий не что иное, как Чёрный Бог. Она была сломленной женщиной, потерявшей свою дочь, решившей, во что бы то ни стало вернуть её, но называла себя пророком, матерью, заставив всю деревню поклоняться только ей одной. А лорды как апостолы, должны были стоять рядом с ней и украшать её облик, как венец чрево.       Какая же это поебота.       - Да... Матерь Миранда. – но он произносит так желаемые ею слова, которых она добивалась, мучая мужчину, которому просто повезло с каду. Изумительный образец, чудесный экземпляр, но не идеальный сосуд. Карлу так и хотелось спросить, а чем думала сука, создавая сосуд для своей дочурки из старика с членом? Но ему приходится прикусить себе язык и играть по правилам своей «матери», терпеть, как раб, и ждать когда можно будет повторить подвиг слабака. Но до тех пор он был слабым, которому пришлось подчиниться сильному. Отвратительно.       Девчонка продолжает смотреть на него с такой тоской и обидой, что Карлу становится неловко. Увлажнённые глаза выделяли зелёный цвет куда сильнее голубого, являя ему во всей красе красоту моря, которое ему довелось один раз увидеть в далёком прошлом, или бушующей реки у склона его фабрики. Но никак не отвратительные воды резервуара, в котором вся деревня, лорды и ведьма купались, даже не осознавая этого в полной мере. Утонули в грязи от которой не отмыться, как ни старайся.       - Я мог бы запереть её в одиночестве, в кладовке, как дворнягу. – чуть тише произносит сокровенную обиду Хайзенберг, не до конца открывая карты перед седовласой тоской, принявшей облик живого существа. Ему не нравится, что он продолжает стоять здесь и объясняться, он не умеет этого делать. Никогда не признает свою вину, даже если в глубине души понимает свои злодеяния. Он не отучился стоять на своём, как последний болван, а другие вынуждены терпеть его. – Я её ещё пожалел.       Елена будто бы слышит, что хочет сказать владыка. Заглядывает в закрытую душу через щёлку, не понимая до конца, но достаточно, чтобы что-то для себя осознать. Ужасаться такому человеку легко, принимать сложнее. Сердце обливается жалостью, злостью и обидой, что легче просто вырвать его, нежели стараться справиться с гаммой чувств. Лупу могла бы излить на владыку поток речи, похуже водопада, но сил не хватает. Хочется спать. Закутаться в одеяло, уткнуться в подушку и бросить всё к чёртовой матери, прекратить борьбу хотя бы на одну ночь. Принять положение слабого звена и позволить другому человеку решать твою судьбу.       - Понятно. – только и может произнести сквозь зубы глупое слово, не оскорбляющее и не благодарящее Хайзенберга. Но по его виду можно понять, что он понял, что девушка имела в виду.       Она смирилась со своей судьбой. Хоть и ненадолго, как ей казалось.

***

      Весь путь до самой обители они провели в тишине. Елена хвостиком следовала за Хайзенбергом, не уходя слишком далеко, а он чувствовал её так близко, что оборачиваться не имело смысла. Но в мыслях Лупу была далеко от владыки. Она снова и снова возвращалась к маленькой девочки, оказавшейся запертой с родственниками Карла. Поломанными и полумёртвыми. Для такого нежного возраста слишком много испытаний. Будь Елена на её месте, то уже давно бы сошла с ума, утопая в слезах. Варившийся в насилии Карл просто не понимал детей, получавших любовь с самого рождения, купавшихся в ласке по любому поводу, что только выпадет. Такие люди особенно сильно переживали злобу мира.       Елена же застряла где-то посередине. Она на своих плечах несла справедливость мира, но вместе с этим у неё были люди, к которым она могла обратиться в случае чего. Люди приходили и уходили из её жизни по мановению руки. Они больно ранили своим уходом, но вместе с этим оставляли всю любовь и заботу, которые теплились внутри Лупу, даря ей опору и веру в нечто лучшее. У неё не было сил ненавидеть, но отчаяние ходило с ней рука об руку.       - От тебя несёт помоями Моро. – владыка завёл девушку в ванную, отчего она невольно замотала головой. Лупу толком не заметила, как Хайзенберг привёл в свою обитель. Всё, что она видела был грязный пол, в который она уткнулась голубыми глазами, лишь бы не глядеть на спину лорда. Сейчас же именно этим она и занималась, затаив дыхание, смотря, как мужчина, уже без шляпы и пальто, набирает воду в ванную. Вскоре шум набирающейся воды прекратился и повернувшийся к ней Карл вздёрнул бровь при виде стоящей каменной девушки. – И чего мы ждём?       Воздух вновь вернулся в грудь девушки, кровь влилась в голову, напоминая ей о том, что она всё ещё жива. Елена открывала и закрывала рот, как лягушка, пока Хайзенберг стоял возле ванны, прежде чем, проворчав нечто не разборчивое, не подошёл к ней, протягивая руки к её кофте.       - Я сама! – девушка закрывается обеими руками, отходя на шаг назад от лорда, недоверчиво осматривающего её. Лупу почувствовала укол стыда за своё поведение. Насколько она жалко выглядела, раз он думал, что без помощи она не позаботится о себе. – Со мной всё будет хорошо.       Мужчина на это заявление только поджал губы, прежде чем выйти за дверь. Постояв минуту в тишине, девушка с немалым удовольствием скинула с себя грязную, пропахшую потом и грязью одежду. В какой-то момент она ощутила явный трупный запах. Голова закружилась, и девушка поспешила оказаться в тёплой воде, перед этим успев намочить всю одежду в стоящем рядом тазе.       Только вот сил на мытьё у Елены не было. Всё что она могла и хотела сделать, так это подтянуть к себе колени и уткнуться в них лицом. Несмотря на всё желание, она не могла наслаждаться удобствами, любезно предоставленными ей лордом. Просто не могла. Пока маленькая, бедная Саша должна была жить рядом со сгнившими людьми, в воняющем и пропитанном кровью и мочой месте. Совершенно одна, только недавно потерявшая родителей. Пока смелый Итан и ворчливый, но всё же глубоко внутри добрый Антон выживали в резервуаре, где обитал ужасный лорд Моро, не говоря уже о других тварях.       Неожиданная доброта и забота Карла превратились в навязчивую проблему. Если она на секунду расслабится, значит, она не думает о других людях. Это всё равно, что признать, что Елена предательница. Крыса. Хотя для Хайзенберга, недолюбливавшего деревенских жителей, такое сравнение не будет в новинку.       Мысль о владыке в то же мгновение сменилась реальностью, когда Елена ощутила на себе чужую руку, всё ещё облачённую в перчатку, прежде чем Хайзенберг не подтолкнул девушку вперёд, выставляя её спину на его обозрение. Каким-то образом, оказавшаяся в его другой руке мочалка с силой начала тереть кожу до красноты. Удивление и испуг в тот же час сменились криками и слезами.       - Прекрати! – девушка пихается, пытается поймать своими тонкими руками чужие и убрать от себя подальше. С каждой новой проваленной попыткой, страх перерастал в панический ужас и отчаяние. – Что ты, чёрт возьми, делаешь? – она никогда не ругалась, не смотря на то, что многие мужчины, в том числе и отец не боялись бросить грубое слово в присутствии женщин. Но усталость и пережитые испытания взяли над её моралью вверх.       - Вот не надо мне тут кусаться, так и доверяй тебе. Я не хочу, чтобы моя комната пропахла из-за тебя рыбой. – мужчина осуждающе смотрит в глаза девушки и та, поняв в каком положении находится, стыдливо прикрывает грудь руками, желая утонуть в воде. Мужчина только закатил на это движение глазами. – Как будто мне нужны твои сиськи, волчица. Меня не интересуют плоскогрудые.       Наглая ложь. Но если бы Хайзенберг бросил комплимент в сторону девушки, та, скорее всего, просто бы расплакалась. Ему надоело слушать слёзы и мольбы, хотелось обычной тишины. И как бы не было сильно желание разглядеть каждый метр чужого тела по кусочку, ему пришлось держать себя в руках, как профессионалу. Благо он уже успел повидать слишком много голых, хоть и мёртвых тел.       И всё же судорожная дрожь успела пройтись по всему его телу, когда он успел заметить самые пикантные части и красные щёчки. Было время, когда он веселился сразу с двумя, а то и тремя девицами, но это было слишком давно. Теперь же ему достаточно было только одного взгляда на женскую грудь, чтобы как мальчишка краснеть и заикаться. Мда, он говорил Моро, чтобы тот воспользовался рукой, а сам-то. Какой позор.       - Ладно. – мужчина кидает намыленную губку в воду, которую Лупу сразу же схватила в свои руки. И всё же Карл никуда не уходит на этот раз садясь сзади и намыливая её голову. – Давай сама.       Женские губы поджимаются от обиды на лорда, стыда на саму себя. И всё же девушка продолжает дело Хайзенберга, злобно орудуя губкой, чуть ли не ругаясь в своих мыслях похлеще Леонардо. Если бы тот услышал, что думает дочь, он бы потерял сознание. Ну а если бы он узнал, что делал с ней владыка, так и вовсе бы на месте умер. Считай, ему повезло, что "погиб" в пожаре. Не надо видеть позора единственной дочери.       В конце концов, закончив омывать себя, девушка зажала нос и закрыла глаза, пока Хайзенберг поливал её, всё ещё сидящую к нему спиной, водой из другого таза, смывая свой труд, который он устроил на её голове. Довольный результатам, мужчина встал, намереваясь всё же покинуть Лупу.       - Не задерживайся, а то снова зайду.       Девушка только фыркает, строя из себя не понятно кого, но продолжает сидеть, уставившись в стену, дождавшись, когда за Хайзенбергом хлопнет дверь. Убедившись, что лорд вышел, девушка встаёт из ванны, хватая полотенце. Но как бы она ни старалась оттереться, Елена не может перестать думать о том, какая же она грязная. Прекратив бесполезное занятие, Лупу накидывает на себя чистую ночную рубашку, оставленную Хайзенбергом, почти что идентичную той, что она носила. Хотя это была чуть короче, не надо было даже отрывать кусок ткани.       Выходить из ванны не хочется, но какой был у неё выбор. Девушка продолжает смотреть в пол даже тогда, когда Хайзенберг подходит почти что в плотную, пытаясь поймать её взгляд. Тщетно.       - Ты какая-то заторможенная сегодня. – шутка ли или оскорбление, но толика правды бьёт не бровь, а в глаз. Елена пожимает плечами, мол, ну да, медленно соображает, а что делать. Карл внутренне смеётся с неё, но сдерживает себя, решая оставить бедняжку в покое в кои-то веки. – Ложись спать.       Тело само собой, как пушинка движется к тому месту, где раньше был матрас, но теперь стояла кровать. Если приглядеться, то можно заметить, что она была только что сконструирована. Хорошо когда у тебя есть силы управлять металлом, вот уж ничего не скажешь. Лупу укладывается на матрас, зарываясь в одеяло и подушку, глядя в стену, прежде чем закрыть глаза. Она всё ещё может слышать дыхание лорда и его удаляющиеся шаги к столу, чувствовать оставшуюся пыль на одеяле, которое Карл, несмотря на все старания, не сумел очистить так, как надо.       В голове необычайно пусто, все мысли о несчастных душах покидают Елену, провалившуюся в долгожданный сон. Спокойствие и безопасность, хоть и не те, которые она ожидала, всё же настигают девушку.

***

      Ночь уже давно наступила. Лампы выключены, кроме разве что одного светильника, голубого, не режущего глаз. Но, по крайней мере, можно хоть что-то видеть в комнате, где толком-то и не было окон. Не то чтобы Карлу это было нужно. С его-то паразитом, подарившим ему вполне себе хорошее зрение. И всё же он продолжает его включать, играя в «нормальность», которую ему уже никогда не вернуть.       Неудивительно, что он вскоре начал себя корить за кровать, сварганенную им за пять минут. Елене, привыкшей спать на такой вещице вполне нормально, но не Карлу. Он уже давно забыл обычные вещи, которые не должны удивлять людей. Ещё до проклятого паразита Хайзенберг начал чаще всего засыпать за работой на стуле, а после каду и вовсе погрузился в самобичевание.       Но раз уж начал играть в человечность, продолжай.       Хайзенберг медленно раздевается, тягуче, будто готовясь к прелюдии, а не ко сну. Сюда бы зрителей позвать на такое редкое стриптиз-шоу, но на самом деле, это было бы лишним. Потому что Карл настолько неловко это делает, что любой урод засмеялся бы увидев это зрелище. Оставшись в трусах-боксерах и зелёной майке, мужчина неловко снимает перчатки, как если бы боялся прикоснуться к поверхности кровати, дабы не заразиться микроорганизмами. Продолжает стоять как истукан, прежде чем всё же снять очки. Не на пару минут или часов, а на всю ночь. Сросшийся с его лицом аксессуар ложится на рядом стоящую стопку книг. И вот, собравшийся с духом, Карл заползает на кровать, укрываясь своей половиной одеяла.       Это было... ужасно. Неудобно, непривычно и глупо до безобразия. Хайзенберг напоминал себе деревянное полено, а не человека, решившего поспать после тяжёлой работы. Может ещё не поздно перебраться за свой стол? Но раздавшийся сонный голос Елены приковывает его к постели.       - Скажи, - девушка замолкает с мыслями и Карл готовится услышать в свой адрес обвинения, увы, обоснованные, но услышанное заставляет его нервно подавиться воздухом. – Ты же не носишь те грязные трусы из мастерской?       - Кхм, нет. – мужчина проглатывает свой смех, отвечая ей слишком резко, но девушка никак не реагирует на это, сильнее зарываясь в одеяло. Хайзенберг просто не мог не ругать её в своих мыслях. Глупая, она продолжала источать заботу, сама того не замечая. И как таких людей земля носит?       Слабых. Удивительно, что она смогла выжить в этой деревне, это чуть ли не чудо, что она не попала в замок к гигантской суке или в резервуар к водяному дебилу. А могла и вовсе оказаться на столе у Миранды. В конце концов, она же была деревенской жительницей. А значит, верила в ведьму сея мракобесия. В былые времена волчица бы с радостью запрыгнула на стол для экспериментов, подставляя своё пузо, лишь бы в него побыстрее вложили каду.       - Ты скучаешь по деревне? – вопрос сам собой вырывается из его губ и он не может понять причину, с какого хера ему вдруг пришло на ум поговорить по душам. Может потому что у него никогда это не было, а девчонка буквально источает тепло, работая лучше всяких лекарств.       Чобра наливается в миски, прежде чем очутиться на разноцветном столе. Леонардо, не привыкший к гостям, настороженно смотрит на сидящую за столом Алину, как будто бы боясь, что маленькая девочка укусит его. Почти что смешно. И всё же он ведёт себя осторожно, доброжелательно, насколько это возможно.       Алина же ведёт себя куда более уверенно, улыбаясь своими грязными зубами и сверкая стеклянными глазами, ярче, чем солнце. Она только недавно побывала в гостях у Луизы и смогла посмотреть настоящий телевизор, о котором и не могла мечтать, живя на лесопилке. Её скучная жизнь без друзей и ласки со стороны родителей наконец-то начала дарить ей счастье, которое она несомненно заслуживала.       Елена же, сидела за столом, качая ногами, и прижимала к себе белого медвежонка, которого она сразу же показала своей первой подруге. Запах супа был слишком аппетитным, чтобы спокойно усидеть на месте. Стоило Леонардо сесть за стол и произнести молитву, как она сразу же накинулась на еду, как животное, под смех подруги и ворчание отца.       - Я скучаю по отцу, подруге. Другим жителям, которые были добры ко мне. Бегающим и кричащим детям, ворчащим старикам. По жизни, кипевшей в ней. – слова даются тяжело и не смотря на то, что все слёзы окончательно выплаканы, ком в горле продолжает давить, не давая толком говорить. Но Елена продолжает, не понимая, кому нужнее эта откровенность. Ей или лежащему рядом мужчине. – Я понимаю, что Матерь Миранда и Чёрный Бог были всего лишь пустым звуком и меня не прельщает жизнь в обмане, но... по простым вещам я скучаю.       - Я буквально с рождения только и слышала, что Матерь Миранда нас защищает и искренне верила в это. – девушка чуть поворачивает голову, пытаясь донести до внимательно слушающего её Карла простую мысль, которая до него никак не может долететь. – Мы не виноваты, что верили в неё. Мы тоже жертвы.       Мужчина только молча смотрит в потолок, не решаясь глубоко копать в брошенные девушкой слова. Легче ненавидеть, легче презирать. Ему повезло, что он с самого начала знал, что Миранда использует их всех ради своей Евы. Хайзенберги всегда были нелюдимыми и не заходили далеко за пределы своей фабрики в деревню, где Миранда уже вовсю использовала мегамицелий, промывая мозги людям.       Но он был так зол. Он до сих пор кипел в гневе от своего положения, не озвученного статуса раба. Вместо этого его называли сыном. И зная всю правду, весь ужас ситуации, он просто не мог спокойно смотреть на восхищённые морды деревенских, поклоняющихся такой суке, как Миранда. Это ж какое надо эго иметь, чтобы сделать из себя лидера культа. У Карла и вполовину не было такого же.       - Ты любишь свою семью? – кроткий, нерешительный вопрос вытаскивает мужчину из привычной пучины ярости, заставляя задуматься над словами девчонки.       Он немногое помнил из прошлого. Время летело быстро, а мужчина сам себя погребал в работе над солдатами и играми с чужаками, задвигая свою измученную семейку на задний план, будто бы их не было. Ошибка, прямо как он для Миранды, продолжавшей поиски идеального сосуда. Но он не собирался продолжать их мучить, хотя обида на свою настоящую семью всегда была. Но ведь были и счастливые моменты, разве нет? То, как он с Клаусом нажирался, и они оба попадали в приключения. Редкие намёки на заботу со стороны Катрины, ласковый взгляд Якоба, учащего Карла механике.       Только вот вся предыдущая жизнь рассыпается на куски стекла, превращаясь в сон из-за паразита, живущего в нём. Разделившего его жизнь и его самого на до и после. Глупая сентиментальность и обида на Миранду не позволяли Карлу так просто избавиться от своей семьи, несмотря на их бесполезность и болезненные ощущения, которые они приносили его сердцу. Если оно, конечно, у него было.       - Не знаю. – мужчина мнётся, отчего-то недовольный своим ответом. Он не так часто слышал слово «любовь», чтобы воспринимать его, как нечто должное. Хайзенберг из-за Миранды перестал нормально воспринимать такие вещи, как семья и материнство. Собирается с духом и выдаёт неуверенное. – Возможно.       - Хорошо – девушка только кивает его неумелой и неполной откровенности, устраиваясь поудобнее, прежде чем снова провалиться в сон. Прячущей её от темноты фабрики, к которой она привыкла и прониклась какой-никакой жалостью, но всё же ей тоже нужно отдыхать. Доброта порой бывает смертельнее и опаснее других качеств человека. К сожалению, она причиняет зло только тому, кто ею обладает.       Карл же чуть ли не тает, как шоколадка на солнце от такого простого ответа. Как будто бы она убедилась, что он всё ещё человек, а не монстр, каким он на самом деле был. Приятно знать, что хоть кто-то ещё верит в тебя, даже если ты сам давно разочаровался в себе.       Мужчина впервые довольно улыбается без злорадства и гнева, устраиваясь поудобнее на всё ещё неудобной кровати. В какой-то момент он тянется к уже спящей девушке, дабы заключить в свои объятия, но убирает руки. Он уже выпил свою дозу. Ещё одна порция его убьёт.       Его лицо мрачнеет, как никогда прежде, но уже по другим причинам, неизвестным даже ему самому. Лорд всё ещё был по локоть в крови, переполненный гневом, от которого ему никогда не избавиться. Карл Хайзенберг никогда не сможет напиться властью всласть и обуздать своё чудовище. Но всё же его жизнь будет куда проще, если рядом будет лекарство, которое может ненадолго постирать его, как стиральная машина от этой грязи, следующей за ним всю его жизнь. Высушить и оставить греться на солнце, чтобы он наконец-то смог искупаться в тепле.       Возможно у него всё-таки было сердце, за которым нужен был уход.