***
Он чувствует, что ребристая стальная дверь закусочной нагрелась от солнца, когда открывает ее. Внутри пахнет солью, жиром и лаком для волос Танаки. — Йо, — приветствует Сода, ссутулившись на красном кожаном сидении рядом с Соней, его рука расчетливо запрокинута в нескольких сантиметров от ее плеч. Она выпрямляется и восклицает, хлопая в ладоши. — Добрый день! Присоединишься ли ты к нашему восхитительному застолью, Хината-сан? — Спасибо, но нет. — говорит Хината и смотрит на Ибуки, опасно усевшуюся на сияющую серебряную столешницу и разглядывающую бутылку кетчупа в форме толстого пластикового помидора. — Эй, — окликает ее он. — Единственное, что вкуснее еды, - это еда, которая выглядит как еда! — со знанием дела говорит она и перекидывает бутылку в другую руку. — Двойная еда! Такая еда подходит Ибуки, м-м-м! Что думаешь, Хаджиме-чан? — Эм, — произносит он. — да мне как-то все равно. За самым дальним столиком находятся Сайонджи и Коизуми, Коизуми неудобно прижимается спиной к окну, а Сайонджи повернута к ней и истерично жалуется ей на что-то, одна ее маленькая рука схватила жилетку Коидзуми, а другая поправляет челку на лбу Коизуми. Никто не обращает на них внимания, как и они не обращают внимания ни на кого. В конце прохода Танака торжественно кивает. Хината отвечает ему тем же жестом. — Приветствую. — говорит Танака, но Хината игнорирует это. — Комаэда? — обращается к нему Хината. Он сидит за отдельным ото всех столиком, подперев щеку рукой и опираясь локтем о пластиковую поверхность стола, и глядит на Хинату с выражением такого искреннего обожания, которое Хината не хотел бы, чтобы он использовал на публике. Или использовал в принципе. Пачка картошки фри перед ним почти не тронута. — Хорошо выглядишь, Хината-кун! — Мне нужно поговорить с тобой, — говорит Хината, и, несмотря на то, что его голос не передает никаких эмоций, Ибуки хлопает руками о стойку под собой и радостно вопит. — Засекла! Датчики напряжения Ибуки что-то засекли! Бип-бип-бип-бииииип- — Снаружи, — он отпирает дверь носком кроссовка и выходит, ступая на песок. Комаэда слезает со своего места и следует за ним. Дверь закусочной с лязгом и грохотом захлопывается. — Что… — Не здесь, — говорит Хината и кивает головой в сторону пляжа. Ибуки перепрыгнула от стойки к окну, она стоит на коленях на сиденье, а ее ладони и нос прижаты к стеклу, конические сверла на ее голове кажется будто вибрируют от волнения. Песок снаружи закусочной – это просто тонкий слой поверх бетона под ним, поэтому он хрустит под его кроссовками. Хината стискивает зубы и идет дальше, не обращая внимания на песок, который просачивается в его носки и манжеты его брюк, как только он спускается с тропинки к мелкому и глубокому песку на пляже. Солнце ярко слепит над морем, которое по сей день нежно плещется о берег. — Ты когда-нибудь задумывался о том, как нам повезло быть здесь? — позади него говорит Комаэда. — Нет. — В таком красивом месте? С возможностью изменить мир с помощью наших смертей? — Нет, — повторяет Хината, оглянувшись, он видит, что Комаэда остановился и мечтательно глядит на море, обхватив себя руками. Нерегулярные подъемы и падения его тощей груди предполагают, что он дышит тяжелее, чем требуется. — Боже… Комаэда вперед, я просто хочу уйти с поля зрения закусочной, тут всего-то полминуты… Солнце вытягивает их тени далеко впереди них. Хината игнорирует темную и искаженную рядом с ним тень Комаэды и идет дальше. Дюны отгораживают их от ветра и за ними душно, но никто не увидит их здесь, если не будут искать, а если будут, то Хината тоже их увидит, пригнувшихся, вглядывающихся сквозь высокую шелестящую траву наверху холма. — Итак, — начинает он, и Комаэда моментально останавливается. — Насчет того, что я должен тебя убить. — Тебе и правда следует это сделать, — сразу же откликается Комаэда. Он начинает чувствовать себя немного странно из-за того, что глубина преданности, горящая в ледяных глазах Комаэды, больше не нервирует его, но он отбрасывает это в сторону, сжимает кулаки один раз, затем второй и делает вдох. — Ты сказал, что расскажешь мне свой план только если я соглашусь. — Так точно! — ободряюще кивает Комаэда. — Тогда, — говорит Хината. — Я… все-таки сделаю это. Я сделаю это. — Ох! — произносит Комаэда, затем он снова с придыханием повторяет это и сцепляет руки за своей шеей, скользит ими по ней и снова повторяет, — Ох-х-х, — Хината сердито смотрит на яркий свет, падающий вниз с вершин дюн и притворяется, что он ослеп от солнечного света и не видит сцену, что устраивает Комаэда. — Я знал, что ты чувствуешь это, Хината-кун… Как только я увидел тебя, то почувствовал это, ты потрясающий! Я ничто по сравнению с тобой… Я умру за- — Так… каков план? — прерывает он и пытается улыбнуться, потому что ему кажется, что будет лучше, если он притворится, что ему хотя бы чуточку нравится Комаэда на столько, на сколько Комаэде нравится он, но улыбка на его лице превращается в гримасу, и он сдается и снова хмурится, прикрывая глаза от солнца. — Ты знаешь какие высокие стулья в закусочной? — спрашивает Комаэда. — Ага. — И ты видел эти стойки для досок в супермаркете? И вилы в сарае на ферме? — Ага, — тревога Хинаты растет, он сует руки в карманы и растягивает слово. — Отлично! — весело говорит Комаэда. — Давай договоримся о времени, и ты увидишь, как все сложится! Знаешь, Хината-кун, у меня не могло быть убийцы лучше, чем ты, даже если бы я выбирал из всего мира- — Ты сказал, что расскажешь мне план, — прерывает он, с трудом удерживая голос спокойным. — Расскажу! Обязательно расскажу! Я проведу тебя прямо через него! Ты будешь прижимать веревку к моему горлу и держать лезвие у моих поджилок, и тогда я в подробностях скажу, что тебе делать! Мы будем неуязвимы! Непобедимы! Ты достигнешь совершенства после моего убийства! Когда я думаю о том, кем ты станешь, когда ты меня убьешь… Ах! Это вспышка, загоревшаяся в темноте поздно ночью, пылающая надеждой, и шлейф надежды сверкающий за тобой, освещающий весь мир… Маленькие вспененные белые волны ударяются о песок на берегу, он темный, гладкий и влажный; они не прибили ничего к берегу. Они никогда ничего не прибивают к суше. Берега этого острова нетронуты со всех сторон, они бледные и чистые до такой степени, что это кажется неестественным. — Мне нужно знать твой план, — говорит Хината, и хотя он почти уверен, что улыбка, которую он пытается заставить себя изобразить, сомнительная, слишком зубастая и явно, совершенно неискренняя, но, похоже, она работает. Между бровями Комаэды образуется складка, и его взгляд выражает такую болезненную привязанность, что он бы почувствовал себя неловко, если бы только попытался ответить тем же. — Ладно? Ты расскажешь мне? — Этим вечером! — восклицает Комаэда. — Я буду с Цумики-сан до тех пор, пока вы, ребята, не поужинаете. Именно ее мы и будем подставлять, мне она очень нравится! — Ты… мы подставляем кого-то? — он не уверен, спрашивает ли он это из недоумения или уточнения, и все равно он не уверен, будет ли он помнить все детали, что ему удастся вытащить из Комаэды. Солнце теплое, волны на море спокойные, и он чувствует, как его медленно клонит в тоскливый ужас. — Подставляем Цумики? — Я провел с ней немного замечательного времени! Она очень восприимчива к моим идеям, ты знал об этом, Хината-кун? Или, возможно, она слишком напугана, чтобы послать тебя? Думает Хината, но не говорит этого, а снова начинает неуверенно улыбаться, чтобы вселить в Комаэду доверие, он щурится на солнце, стараясь изобразить такой взгляд, чтобы казалось, что он искренен. — Я и не знал, — Он пытается рассмеяться, но выходит что-то вроде сухого и тревожного кашля, поэтому он больше не пробует. — Но для начала нам нужно парализовать Нанами-сан, — добавляет Комаэда, словно запоздалую мысль. — Парали… — начинает Хината, но запинается. Песок в его ботинках скребется по его ногам каждый раз, когда он двигается, поэтому он старается не делать этого, но, когда Комаэда кивает, он не может сдержаться и делает почти непроизвольный шаг назад. — Как тебе будет удобно! При условии, что она не выйдет наружу пока наш план не будет реализован, мне все равно что ты выберешь. Я видел снотворное в супермаркете, если тебе- — Я не собираюсь травить Нанами- — Тебе необязательно это делать! Я могу сделать это! Только скажи, и я- — Я не позволю никому травить ее- — Удачный удар гаечным ключом по затылку! У нее останется небольшая шишка, но, правда, не о чем беспокоиться, ведь потом- — Я не буду бить ее до потери сознания- — Я могу- — Боже мой, я не позволю никому бить ее до потери сознания! Я никому не позволю калечить другого- — Конечно же, за исключением того, что ты убьешь меня- — Я не буду убивать тебя, — автоматически огрызается Хината, и Комаэда запинается в середине своего безумного ответа с таким взглядом, будто он понял, что внезапно проиграл. — То есть… Я как бы, не буду… Я не получу от этого удовольствие, вот что я имел в виду… Мне не понравится убивать тебя, это… Это то, что я хотел сказать… Улыбка Комаэды померкла и больше не собиралась восстанавливаться. — Я обязательно убью тебя, если ты этого хочешь. — Ты просто хотел выяснить мой план? — Нет, — говорит Хината, и звучит это крайне неубедительно. — Ты собирался саботировать его? — Нет, — снова говорит Хината, и это звучит все так же неубедительно. — Вот это удача! — он звучит так радостно, что это должно показаться неубедительным на ком-либо другом, но на Комаэде это смотрится не страннее его обычного настроения. — Ну, по крайней мере мы смогли вместе выяснить, что ты не Абсолютный Аферист! — Ага, — произносит Хината, и когда он говорит, — Этого вообще изначально не было в моем списке. — то понимает, что это вышло рвано и гораздо злее, чем он планировал. Комаэда все равно смеется. — Честно говоря, Хината-кун, у меня с самого начала были подозрения! Но я все равно решил вложить в тебя свою надежду, даже зная, что ты можешь ее разбить, потому что настолько сильна она была - надежда, которую ты зародил во мне! — его настроение меняется от веселого до беззаботного, и он снова смеется над чем-то, чего Хината не понимает. — Так что, как видишь, разбивая эту надежду, на самом деле ты построил еще большую надежду! Которая в следующий раз неразобьется! И ты доведешь дело до конца! Или кто-то другой доведет дело до конца! — его настроение продолжало меняться, переходя от легкого беззаботного к ярому фанатичному пылу; когда он просачивает руки в волосы и поворачивается к Хинате, в его глазах сияет внушающее страх безумие. — Совершенно неприличный, незаслуженный костер надежды, зажженный в моем сердце, и мечты, которых я знаю у меня не должно быть, которые я никак не заслужил – они обжариваются в нем! Они горят в нем! — Точно. — Хината резко поворачивается и начинает идти обратно к закусочной. — Но ведь так и есть! — говорит Комаэда и с энтузиазмом следует за ним. — Это то, что ты построил для меня! Ты добрый, Хината-кун, ты такой добрый, ты слишком хорош для меня, гораздо лучше, чем я заслуживаю!.. — Слушай, — прерывает Хината. Он внезапно потерял настроение потакать Комаэде дольше, чем следует. — Ты поймал меня, окей? Я не собираюсь убивать тебя. Мы оба понимаем это. — Я знаю! Это замечательно! Ты замечательный! Отчаяние от твоего предательства только усиливает надежду на- — Погоди… моего предательства? — Конечно! — восклицает Комаэда. — Ты солгал мне. Ты обманул меня! — Но, — начинает Хината, а затем понимает, что из всех реакций, что у него могли быть на то, что его заговор по предотвращению убийства раскроют, он действительно, серьезно и очевидно стал чувствовать себя виноватым, ужасно смущенным и пристыженным за то, что лгал Комаэде. Это чертовски смехотворно, без сомнения смехотворно, и от понимания этого он чувствует себя еще хуже. — Окей, нет, это не то, что я… Я не буду убивать тебя, и я знаю, что ты думаешь, что я не знаю твой план, но, да ладно, если ты после этого окажешься мертв, я буду знать, что случилось, разве нет? Даже если я не знаю, как именно ты это сделаешь, я буду знать, что ты сделал это, так что твой план с самого начала был обречен на провал- — Тогда я желаю тебе удачи доказать это, Хината-кун! До тех пор, пока чья-то надежда будет сиять после меня, я доволен! Хотя, конечно, это совершенно не имеет значение доволен я или нет, у меня нет права, чтобы мои чувства принимали во внимание! Я не заслужил- — Я понял, — говорит Хината. — Боже, Комаэда, серьезно, я уже понял. — в тот момент, когда они выходят из-за душного безветренного укрытия дюн обратно на гладкий берег пляжа, морской бриз приносит с собой песок, Хината наклоняет голову и щурится от него. Чуть дальше от берега кто-то плавает - или, по крайней мере, стоит по щиколотку в воде, силуэт выделяется яркими белыми бликами солнца на волнах. — Кроме того, доволен ты или нет имеет значение, вообще, важно, чтобы все были довольны. — он почти уверен, что говорит это только для того, чтобы сдержать желание извиниться, которое все еще горит внутри него, но он об этом не беспокоится. — Не только те, кто не ты. Все мы. — Знаешь, — говорит Комаэда после минуты тишины, что нарушает шум волн, шелест высокой травы и царапанье кроссовок Хинаты о песок и цемент, пока он идет впереди Комаэды обратно по склону к главной дороге, чувствуя себя человеком, который больше никогда в своей жизни не произнесет ни одной вдохновляющей речи, с горящим и мучительно смущенным лицом. — Есть кое-что, что действительно сделало бы меня довольным, Хината-кун! Если ты имел в виду то… — Все еще не собираюсь убивать тебя. — …что сказал, — договаривает Комаэда, а затем вздыхает, — Ох, — когда Хината оглядывается, тот смотрит на него таким нежным взглядом, что Хината чувствует, что прервал что-то личное, просто увидев это, и поспешно поворачивается обратно. — Что ж, я рад, что ты понимаешь, Хината-кун! Это здорово – говорить, что я важен, но когда доходит до дела, ты знаешь, что не следует обращать ни малейшего внимания на то, что я хочу. — Что? Нет… — и снова, он идет на поводу у Комаэды. — Нет, серьезно, это противоположно тому, что я говорю, это чушь… — Что я сделал, чтобы заслужить право голоса? Ничего! Ничего за всю мою жизнь, так что не расстраивайся из-за этого! — Я не расстраиваюсь, — через дорогу слышен грохот, исходящий от закусочной. — Слушай, — говорит он и останавливается на обочине дороги. Комаэда также в ожидании останавливается рядом с ним. — Я рад этому, потому что я не убью тебя. Так и должны чувствовать себя люди, когда они не убивают людей. Это нормально. — Хината-кун, если ты хочешь, чтобы я оставался живым, тебе не стоит стыдиться игнорировать мои чувства по этому поводу! — Я не стыжусь… — Или любому другому поводу! Так это и работает, так устроен мир- — Ладно! — во внезапно сильном негодовании прерывает его Хината. — Ладно! Хорошо! Как скажешь! Я не буду убивать тебя! И все потому что ты мусор, или ничтожный, или, блядь, я не знаю, так до тебя доходит? Я не буду убивать тебя, потому что ты человеческий отброс. Окей? Кто-то толкает дверь закусочной, и музыка раздается так громко и неблагозвучно, что кажется будто она может поранить. Внутри Ибуки выкрикивает тест песни, будто она рукой соскребает каждое слово со слизистой оболочки горла, и Сайонджи выбегает из здания, визжа от отвращения, таща за собой Коизуми за галстук. — Мы закончили? — спрашивает Хината. На мгновение ему приходит в голову мысль, что, возможно, он переборщил, возможно, он нанес какой-то необратимый ущерб, возможно, осуществление стольких желаний Комаэды, не касающихся убийства, за раз было слишком для него, и он потерял дар речи. Но он старается не думать об этом и говорит, — Потому что я ухожу, — он пытается звучать так, будто он владеет ситуацией. — Не ходи за мной. — Нет, — едва слышно отвечает Комаэда. — Нет, я… нет. Он поднимается по длинной дороге к библиотеке наверху, затем садится на каменную ступеньку, снимает кроссовки, стягивает носки и вытряхивает из них песок. Пальмы выстроились вдоль дороги, мягко опускаясь под тяжестью собственных листьев и шелестя между собой. Открывается не самый красивый вид, но между стволов, вниз по склону, на самом возвышенной части пляжа, Хината почти уверен, что он может увидеть Комаэду. — Предупреждение! От меня тебе, от очаровательного всевидящего директора беспомощному ослепленного похотью ученику! Убийство из-за гротескного романтического признания – все еще убийство! — Боже мой, — закатывает глаза Хината, он сворачивает носки в ботинки и как можно быстрее босиком уходит с места. Асфальт горячий и подозрительно липкий, далеко за ним в воздухе продолжает звучать рваное электронное хихиканье Монокумы .***
Когда Хината приходит на обед, руки Овари лежат плашмя на столе, а на лице видна явная ярость, она ведет монолог о нехватке куриных голеней, поэтому он садится рядом с Содой, заглушает ее и начинает есть. — Без Комаэды-сана? — спрашивает Соня. — Он не везде ходит со мной, — защищаясь, говорит Хината, но искорка в улыбке Сони, когда он делает это, предполагает, что они оба полностью осознают, что это вряд ли правда. Ибуки прижимает к себе локти и вздрагивает так резко, что ее действия отражаются на ее тарелке с супом. — Бррррр! Ибуки немного жутко, когда никто не знает, чем занимается Нагито-чан! — Я не его смотритель, — говорит Хината, и Ибуки не противоречит ему, но она выпячивает губы и многозначительно приподнимает брови, глядя на небольшую стопку черничных пирогов, из которых она сложила башню рядом со своим супом, что определенно доказывает, что она с ним также и не согласна. — Наверное, он собирается убить тебя! — заявляет Сайонджи, она так сильно ударяет рукой о тарелку Цумики, что та подпрыгивает, вскрикивает от испуга и роняет свои палочки для еды. По столу скатывается брокколи. — Наверное, собирается порезать эту тупую сучку и наконец навсегда избавиться от нее! Вот, наверное, что он сейчас делает, планирует! Оставляя главный сюжет главным героям, что думаете? — Я н-н-не хочу б-быть, эм… — Цумики крепко зажмуривает глаза, сжимает кулаки и выпаливает, — Я не хочу быть убитой Комаэдой-саном! Хината прижимает ладони к глазам. — Ты и не будешь. — Откуда ты знаешь? — требует Сайонджи. — Спорю, ты просто говоришь это, потому что хочешь, чтобы я заплакала, ты просто хочешь расстроить меня, говоря, что самый уродливый здесь человек не умрет следующим, да ты задира! — она запрокидывает голову и начинает драматично плакать. — Братец Хината задирает меня! Сода робко огладывается вокруг, и когда его хитрый взгляд опять падает на Хинату, он наклоняется к нему и бормочет, — Серьезно, чувак, если ты хочешь, чтобы мы позволяли ему вот так… свободно бродить, мы бы чувствовали себя в большей безопасности, если бы ты присматривал за ним. — Если я понятия не имею, что делает этот псих, то начинаю думать о том, как, возможно, мне следует слегка побить его, — говорит Овари. Она складывает руки на бедрах и смотрит на Хинату. — Так, я хотя бы буду в курсе, что он делает. — Я тоже могу чувствовать некоторую… зловещую тревогу из-за его отсутствия, — сообщает Танака. — если бы я не был всегда готов отражать даже самые ужасные из его потенциально беззаконных действий. — Да? — спрашивает Хината. Он отодвигает стул. Скрип, что он издал не был таким агрессивным, на что он и надеялся, поэтому он ударяет по столу, когда встает. — Что ж, в твоей тарелке с супом плавает хомяк. И ты ешь этот суп. С хомяком. Рад за тебя. — Хината-кун! — Я не служба наблюдения за Комаэдой, — со стороны Ибуки слышится бормотание возражения, он сует руки, сжатые в кулаки, в карманы и сухо добавляет, — Я иду спать. На улице бледные ранние сумерки. Он проходит мимо Нанами, которая играет в напряженную, бесконечную игру в классики на вычерченной мелом сетке рядом с бассейном; проходит мимо Коизуми, что сидит на краю тротуара и, хмурясь от тусклого света, регулирует настройки своей камеры; слышит, как Нидай занимается тем, что, как надеется Хината, исходя из громкого пыхтения, должно быть, является каким-то напряженным упражнением. Комаэду нигде не видно. В любом случае, Хината не захотел бы его видеть.