Я буду смотреть тебе вслед

Когда станет неважно, свое или чужое, Когда на Земле нас останется двое, Наступит самый последний в мире рассвет И мы пропадем на многие тысячу лет. Я буду смотреть тебе вслед, пока не погаснет свет на всей Земле. Смысловые Галлюцинации, «Последний день Земли». Знакомая до каждой детали комната, справа — допотопный электрический чайник, внизу — полы с щербатым паркетом. Упирается взглядом в свои босые ноги. В душе раздрай, и он понятия не имеет, что с этим делать. Обнимающие руки являются полной неожиданностью, сердце грохочет, словно после бега. Еще более неожиданно, когда эти руки подхватывают под ягодицы и подтягивают вверх. Юнги невольно обхватывает ногами торс, но вот что удивительно, никакого сексуального подтекста тут нет. Просто так ближе. —Я тебя люблю, — шепот раздается пронзительной дрожью в позвоночнике, — за то, что ты принимал меня таким, какой я есть… Ощущения абсурда, неправильности, но такой глупой радости. Все перемешалось, и дышать становилось еще сложнее. — Я тебя люблю, — и опять дрожь, — за то, что не пытался меня изменить. Я тебя люблю… На третьей причине Юнги проснулся. До рассвета еще далеко, и луна ярким глазом заглядывала в палату. Любопытная, она тянула тоску из жил, сплетая себе венок на голову. Марево иллюзий еще никуда не ушло, теплым покрывалом окутывало израненные углы души, усмиряло лихорадочные скачки глупого сердца. Омега вздохнул и, отвернувшись к стене, закрыл глаза. Подвальное помещение с наглухо заколоченными совсем маленькими оконцами. Источник света один и тот очень тусклый. Лиц находящихся людей не видно, лишь силуэты, а Юнги очень хочется увидеть лицо стоящего к нему ближе всех альфы. Ему почти не страшно. Когда знаешь за что платишь, становится уже не так обидно за последствия. — А знаешь, кто тебя сдал? — Юнги кажется, что губы в темноте ухмыляются и тут же кривятся в презрении. — Твой же лучший друг, передавай привет Хосоку. Если сможешь. И не больно, нет, но очень стыдно, перед ним, собой и еще кучей людей. — Прости меня, — с трудом шепчут разбитые губы. — Не дави мне на жалость, родной, она мне до одного места, — голос умолкает и через пару мгновений за ним захлопывается дверь. А тени вокруг начинают свое неукротимое сближение. Юнги проснулся весь в липком поту и слезах, лицом уткнувшись в подушку, выл до тех пор, пока голос не превратился в хрип. Потом еще долго лежал, периодически всхлипывая и содрогаясь всем телом. За одну ночь два кошмара — это, пожалуй, слишком. Возникло дикое желание вызвать дежурную медсестру, чтобы она вколола успокоительное, но он тут же отмел его. Не стоило давать им поводов для подозрений. С ним все хорошо, хорошо, хорошо… Енси явился около десяти, во всю скаля зубы, но во взгляде то и дело проскальзывала настороженность. Выглядел Юнги, наверное, паршиво. — Я принес зефир, желаете сейчас… — Нет, — бесцветно ответил омега. — Не люблю зефир. — Продолжим тогда чтение? — Не хочу. — Тогда чем вы хотели бы заняться? — Я бы хотел побыть одному перед выпиской. Юнги без удивления увидел хмурую тень, набежавшую на лицо. Но весь этот цирк пора было заканчивать. Длиною в целую жизнь. Длиною в миллионы лет несчастную погоню за призрачной иллюзией. — Ах да, вас же уже выписывают, — фальшиво-бодро отозвался альфа, замерев в задумчивости возле прикроватного столика.— В обед? — рука с зажатой в ней коробкой сладостей повисла над столом, словно пункт назначения внезапно поменяли, а координаты вбить забыли. — Да, завтра в обед. — Как чудесно. Так что, вы говорите зефир не будете? — Нет. Рука вновь обрела движение и коробка с глухим стуком ухнула в корзину. — Я его тоже не особо люблю, — Енси уселся на стул, вольготно закидывая ногу на ногу. — Как вы себя чувствуете? — Отлично, благодарю за заботу. Юнги смотрел в чужие глаза, затопленную голубую радужку, оставляющую маленький жалкий клочок темной суши, и видел в них лишь холодную гладь воды. Маска дала сбой, канаты, каждый день натягивающие безмятежность до этого, замерли со скрипом, не успевая двигаться дальше. А там, за этими створками, пока еще на самом дне, но уже подняло голову то, что многие годы до этого разрезало сердце пополам. Оно не имело к любви никого отношения, лишь цепляло ее образ, ласкало, срывающимся шепотом обещало показать звездный ветер, а на самом деле с милым оскалом заводило в темную чащу. Юнги первым отвел взгляд. Руки под одеялом сотрясались едва видимой дрожью, моторика не слушалась, пальцы отказывались сжиматься в кулаки. Сердце отзывалось болезненными ударами между ребер, отдавая чем-то колким в середину груди, капли пота противно скапливались над верхней губой и висках. — Как замечательно, — протянул альфа, утыкаясь языком в щеку. — И что же, возвращаетесь обратно к нормальной жизни? Мужу? Издевку в голосе сложно не заметить, да гость и не особо старался скрыть ее. Злую. Ранящую. «За что ты так со мной?» — Да, — Юнги с большим трудом удерживал ровное выражение лица. Ложь. Судя по последним новостям, с Джином уже никто и никогда связаться не сможет. Разве что через спиритический ритуал. — Рад за вас, — уже равнодушнее бросил Енси. — Могу ли я ещё быть вам чем-то полезен? — Благодарю, вы и так скрасили мое пребывание здесь. — О, пустяки. Мне было вовсе не в тягость. Что ж, — альфа насмешливо скривил губы и поднялся, — тогда желаю вам всего хорошего, даст бог еще свидимся. Юнги кивнул. Он откинулся на подушку и, вопреки внутреннему голосу, твердящему, что опасно беззащитную спину подставлять хищнику, отвернулся лицом к стене. Даже не нужно иметь глаз на затылке, чтобы ощутить этот тысячетонный взгляд на себе. Он замер в районе затылка и надоедливой точкой вгрызался под самую кожу. Что-то мокрое оторвалось от источника, щекоткой опалило щеку и рухнуло на белую наволочку подушки. *** Интуиция не подвела, тихие шаги за дверью являлись тому подтверждением. И направлялись они в его палату. Обход закончился еще около полуночи, медсестры уже давно дремали в своей дежурке, а нормальные люди по ночам в гости обычно не ходят. Пистолет неприятно холодил руку, но доставать его из кармана Юнги пока не спешил. Не решался. Он притаился за дверью, ощущая внутри едкое чувство того же самого бессилия, которое сжирало каждый раз в присутствии его. Вот моя голова, вот моя шея. Руби. И никак иначе. Никак иначе... Изначальный план выторговать себе свободу вновь раскрошился в самом начале. Слабак. Бесхребетный слабак. Холод успел перебраться с босых ног до коленей, но омега не шевелился и старался практически не дышать, с отчаянной решимостью наблюдая из своего укрытия за ночным визитером. Освещение в коридоре приглушенное, лица не разглядеть, но объемы фигуры и так делали ее вполне узнаваемой. Юнги сцепил зубы. Он дождался, пока человек откроет дверь и неслышно скользнёт внутрь палаты, а затем принялся пятиться назад. Ноги утопали в ворсе ковра, скрадывая шаги, тень неловко перепрыгивала по объектам, омега почти незамеченным достиг двери, ведущей к выходу с этажа, когда шестое чувство дернуло обернуться. Сердце дрогнуло, пропуская удар. Черт! Юнги развернулся и, уже не скрываясь, побежал к двери, дернул на себя створку, выскочил на лестницу и практически не касаясь бетонного пола, рванул вниз, перепрыгивая через ступеньки. Ломиться через главный пропуск желания не было, охрана вряд ли поможет парню с его диагнозом, да еще и с пистолетом в кармане. Он помнил, что справа находился черный ход для персонала, и омега от всей души молился, чтобы он сейчас был открыт. Повезло. Юнги практически навалился на железную дверь всем телом и та, неохотно поддавшись, распахнулась. Боль в правой ноге усилилась, отчего хромота стала сильней. Он злился, тяжело дышал, но старался не сбавлять темпа. После нескольких месяцев долгого выздоровления тело не было спортивным от слова совсем. Оно почти разваливалось и дышало на ладан. Омега пересек внутренний двор, морщась от камней и мелкого мусора, что попадались на пути, и едва не зарычал от злости. Бессилия. Нет! Нет! Пожалуйста… Железные ворота уходили под самую арку и были верно закрыты на тяжелый замок. Ни одной лазейки! Он заметался, раненым зверем рванув вправо, потом влево, но рядом не было ничего, чтобы помогло послужить укрытием, и когда он уже хотел вернуться тем же путем, что и пришел сюда, железная дверь, скрипнув по нервам Юнги, отворилась. Темный силуэт замер на пороге, омега попятился, не спуская с него взгляда. Ткнулся задом в решетки, остановился. Сердце билось, что сумасшедшее, желая проломить клетку из ребер и выбраться на поверхность. Несмотря на холод ночи, пот градом стекал по спине, вызывая чувство щекотки и дрожи. Дрожало все тело, но Юнги сейчас мало обращал внимание на такие мелочи, как то, что разгуливал в ноябрьскую ночь в одной только больничной пижаме. Фигура сделала один шаг, затем второй, медленно и угрожающе приближаясь. Мин сглотнул вязкую слюну, пальцы сами нашли холодную рукоять и вытащили пистолет наружу. Хосок сказал, что внутри всего лишь десять патронов, но так много ему и не нужно. — Стой… — голос сорвался, ухнул и затих. Фигура не послушалась. Раздался звук снимаемого предохранителя. — Не подходи ближе. С такого расстояния я смогу попасть… — альфа достиг узкого луча света, что лился из окна на втором этаже, и замер, не решаясь сделать шаг внутрь. — Юнги, что вы творите? — хриплый голос разорвал тишину, тяжелым отголоском повисая в воздухе. — На улице зима, а вы раздетый и… — Хватит! — хлестко, рвано перебил его омега. — Хватит нести чушь и играть в заботу! Прекрати эти игры, Енси или, точнее сказать, Чонгук… Альфа замолчал и, к большому облегчению Юнги, не попытался приблизиться. Тело дрожало, как и дрожал пистолет в руке, то и дело сбиваясь с прицела. Чувства на пределе, все звуки казались неприемлемо громкими, особенно бит крови в своих ушах. — Юнги… — наконец произнес ночной гость и сделала шаг на свет, но Юнги его опять перебил: — Стой на месте! Не подходи! — а потом проговорил, запинаясь: — У меня… У меня ничего на тебя нет. Та папка и флешка были единственными! Я вытащил всё, что было в сейфе! Клянусь, у меня ничего на тебя больше нет, Чонгук! Уйди, прошу, оставь меня в покое! Я больше никогда тебя не побеспокою, просто оставь… меня в покое… Пожалуйста!.. — лепет сбился на шепот и затих. Снаружи проехала машина, светом фар выхватил две напряженные фигуры, застывшие друг напротив друга. Где-то отдаленно слышался грохот пригородной электрички. Но ветер тут же смазывал звуки и, противно воя, забирался по лодыжкам вверх под пижамные штаны. Реакция тела не замедлила явиться, и омега переступил с ноги на ногу. Что не укрылось от внимательного взгляда. Альфа вытянул перед собой руки ладонями вверх: — Я могу… Нет, я хочу тебе все объяснить, но сначала, прошу, давай зайдем внутрь. Тут холодно, а ты раздет. Заболеешь же. Чужое лицо, измененный запах, только взгляд выдавал того Чонгука, которого Юнги знал когда-то. Умоляющий взгляд теперь уже голубых глаз вызывал лишь горькую усмешку: — Тебе самому не надоело еще? Повторюсь, на тебя у меня ничего нет, абсолютно! — Я тебе верю, — сказал просто, а у Юнги, казалось, сейчас крыша рухнет вниз, погребая под собой все благоразумие и выдержку. — Давай поговорим обо всем внутри… — Да что ты заладил?! — в голосе безнадега, как и во всем облике. Чон стиснул кулаки, подобрался. Омега опять переступил босыми ногами, штаны едва держались на набедренных косточках, пижамная рубашка свисала, словно с вешалки. Он и не желал, а детали сами подмечались, словно в укор: «Видишь, это всё ты…». Чон не выдержал, в один прыжок оказался рядом и одним лишь нажатием пальцев забрал пистолет из слабой руки. «У тебя и шанса не было», — с горечью подумал Юнги, упираясь, извиваясь, пытаясь вырваться из хватки. Но быстро выдохся и просто безвольно повиснул, уткнувшись лбом в чужую грудь. Глаза смотрели вниз, на землю, но не видели ничего. Босые ступни выделялись белым пятном на грязной земле. Противная дрожь прошлась по телу, когда руки осторожно обняли и притянули к себе еще плотнее. — Отпусти меня, пожалуйста… Дай уйти. И я забуду кто ты, никогда не буду искать, обещаю… Чонгук… Я больше никогда не… Слова рассыпались и неоконченными звуками повисли на кончике языка. Альфа шумно вздохнул, но рук не расцепил, опустив голову вниз, носом уткнулся в чужие волосы. Закрыл глаза. Волосы пахли больницей, лекарствами, холодной ночью, едва слышным миндалем. Когда-то он еще путал их запахи, когда-то, но не сейчас. Тело худое, угловатое после долгих дней постельного режима дрожало в крепких объятиях, но больше не вырывалось. Сдалось. Чонгук прикоснулся губами к макушке. — Я любил Тэ безумно, — начал глухо. — И когда он погиб, думал, что сойду с ума, мне хотелось сигануть с моста и отправиться следом, честно, на тот момент я плохо представлял себе жизнь без него. А потом увидел твой взгляд. И понял, что мое желание не единичное, и я вполне могу обзавестись еще одним попутчиком на тот свет. Юнги осторожно подхватили чуть ниже бедер и подняли. Он не сопротивлялся, прислонившись щекой к холодному плечу, молча внимал чужим словам, пока они пересекали внутренний двор. От холода у него заледенело все: уши, лицо, тело, ноги. Душа, наверное, тоже. Ибо ей стало все равно, куда и зачем ее несут и что будет дальше. Нет сил. Нет смысла. Сейчас. Потом. Какая разница. С неба срывались снежинки, слабые, неуверенные, они плавно кружились в воздухе и терялись в волосах, таяли на неприкрытой коже — значит, в нем еще теплилась жизнь. Чонгук занес его обратно в палату и очень осторожно посадил на кровать. Юнги сгорбился, поджав пальцы на ногах. Даже не вздрогнул, ощутив прикосновения к стопам. Чонгук стоял перед ним на коленях и нежными движениями растирал заледеневшую кожу. А слова все лились и лились непрерывным потоком: — Моя жизнь далека от идеала и примера. Во-первых, я вожу наркотики, Юнги. Видишь куда скатился? Таким ты себе меня представлял? Уверен, что нет. Во-вторых, у нас с Лэйем чисто фиктивный брак, как так получилось история не сегодняшнего дня и я расскажу ее как-нибудь потом. Если вкратце, как мы… Как я затащил тебя в это болото, то вышло следующее: на одном из заказов я попал. Крепко так. Один из серьезных шишек взял за яйца, когда на пятки наступали другие люди, у которых я взял деньги, а доставку так и не выполнил. Копы накрыли корабль, но ведь это никого не интересует, когда дело касается миллионов. Серьезные дядьки не любят потери. А деньги уже были пущены в другой оборот, впрочем, речь сейчас не об этом, — руки осторожно перебрались на голени. — Все стало еще хуже после его желания жениться на тебе, — альфа чуть наклонился вперед и уткнулся лицом в острые колени. Вдохнул-выдохнул, вызывая волну дрожи по телу. Слегка повернул голову вправо, руками обнимая за талию и притягивая к себе ближе, теснее. Юнги напрягся, ладони дернулись, но так и остались лежать на одеяле. — Могу оправдываться сколько угодно, но то, что произошло, полностью на моей совести. Мне сложно представить, через что ты прошел, но я был в больнице, когда ты…— пальцы едва-едва, а кажется целым ожогом прошлись по запястьям и тут же, не настаивая, соскользнули в сторону, ощущая встречное сопротивление, — попытался сделать это. Мне понадобилось ровно две недели, чтобы выследить и убрать Сокджина вместе с его ублюдками. — Нам… Намджуна тоже?..— свистящий шепот больше похож на хрип. — Их никого больше нет, Юнги, слышишь? Ни Сокджина, ни Намджуна и его уродов. Все диски, носители и сетевые видео тоже уничтожил, все до единого! Лицо Юнги дрогнуло, глаза расширились и тут же закрылись, срывая за собой соленые дорожки. Полувсхлип-полустон исторгся из груди, омега дернулся, но был тут же прижат к кровати тяжестью альфы, который лишь надавил своим весом на колени, не давая тому возможности отстраниться. Юнги открыл рот, но голос подвел, не вышло ни звука, лишь в груди опять рождался всхлип. Слезы стекали по щекам, подбородку и неизбежно падали вниз на чужие волосы. — Это первый раз, когда я с таким удовольствием нажимал на курок. Потом срочно пришлось делать ноги, потому что наследил я предостаточно. Почти полтора месяца провалялся в клинике, меняя внешность, и не мог приходить к тебе днем, только ночью. Мне так жаль, Юнги, так жаль, что заставил тебя через все это пройти… Прости меня! — шепот съедался холодной ночью. Полгода назад Юнги бы безоговорочно поверил, капитулировал, отбросил все сомнения, наплевав даже на муки совести. А сейчас… Что сейчас происходило в душе он и сам не понимал. Словно ледяная пустыня под звёздным небом. Красиво, но колко. Только шагни, тут же ступни изрежешь осколками надежд. Пусто. Даже ветра нет. — Ради Тэ я готов был продать душу дьяволу, лишь бы вернуть его, а ради тебя хочу помириться с богом… Пальцы, словно нехотя, на веревочках невидимого кукловода, потянулись к волосам и зарылись между длинными прядями. — Ты можешь меня оттолкнуть, презирать, ненавидеть, но я больше тебя не оставлю. Никогда. Не нужен в виде партнера, стану твоей тенью, рабом… Всегда буду рядом. Я люблю тебя. Юнги сидел сгорбившись, перебирал чужие волосы и не мог избавиться от чувства ломкой горечи. Разве это признание в любви? Разве это любовь? Она такая, да? Они оба искалеченные, поломанные, неправильно разобранные и собранные заново. Кому нужны отношения, где больны оба? — Дай мне шанс, Юнги, пожалуйста, дай мне шанс, я клянусь, что в этот раз не подведу. Не подведу… Серебристый свет луны совсем пропал, его заволокли, затолкали и растворили в себе черные громоздкие тучи. Снегопад за окном только усилился, поглощая все уличные звуки. А в палате сидели двое.