Я буду смотреть тебе вслед

Музыкальное сопровождение: «Only love can hurt like this», Paloma Faith. Воевать против мира и его создателя — затея не то, что глупая, она как бы… Бесполезная. Бесперспективная. Ибо по итогу тебя все равно вернут назад и ткнут носом в то дерьмо, что ты совершил. Впрочем, до девятнадцати Чонгук и не задумывался об этом. Жил себе уверенной жизнью человека, у которого было практически все. Да нет, у него и впрямь было все, а если даже и не было, то не сильно он об этом печалился. Мудрые родители об этом позаботились. Что детство, что подростковые годы были стабильно положительными. Состоятельная семья, даже прилично так состоятельная, могла позволить себе многое, но самое главное было то, что материальное положение шло тесно и с внутренней, теплой атмосферой. Отец любил мать, мать — отца, Чонгук любил обоих. Воспитанием единственного сына чета Чон занималась каждый день, но делала это с такой любовью, что перечить родителям по поводу нотаций подростку и мысли не возникало. Они честно и без утайки рассказывали о жизни, что к чему и как. Всегда давали право выбора, но сразу же со своей взрослой точки зрения описывали последствия каждого. Это подкупало. Никаких подростковых трудностей или восстаний не возникало в доме Чонов. Золотое время. *** Что такое любовь в тринадцать? Чонгук не знает, но подолгу залипает на чужой тонкой кисти с аккуратными пальчиками своего нового приятеля. Как она (кисть) откидывает волосы назад, как трет переносицу или легко машет в воздухе. Что такое любовь в тринадцать? Чонгук не знает, но постоянно следит за родинкой на лице, прыгающей от эмоций, то ей печально, то весело, то злость заставляет исчезнуть между сжатых губ. Когда впервые встретились, ему казалось, что это пятно шоколада по неосторожности испачкавшее кожу. Плюнув на палец, довольно-таки сильно мазанул по лицу, нарвавшись на недоуменный взгляд в карих глазах. — Думал, шоколад, — растерянно пробормотал, убирая руку в карман. — Родинка, — мило улыбнулись в ответ и, кажется, с тех пор Чонгук и попал. Чонгук не знает, что такое любовь, поймет это в гораздо более позднем возрасте, но пока весь мир сосредотачивается на звонком смехе и смешливых глазах в обрамлении длинных ресниц. А еще альфа понятия не имеет, что счастье может оказаться таким хрупким и мимолётным. Ему не рассказали. Не научили. Боль от потери наносит слишком большой урон, нет, не так, она подрывает все основы существования Чонгука и его стабильного прекрасного будущего. Светлые образы, оказавшиеся неподъёмно громоздкими, вдруг рухнули в одночасье, звоном осколков заглушая голос разума, твердившего извечную фразу: «Все пройдет, вот увидишь, всё пройдет». Ложь. Ничего не проходило, наоборот сжирало изнутри еще больше, давало волю тому, что пряталось на самой глубине и о чём сам Чонгук и понятия не имел. Тьма получила билет на выход. В то время что он пытался доказать? Кому? Зачем? Богу, что не зависит от его милости. Родителям, что прекрасно разберется со всем сам. Себе, что повторные сценарии его больше не поймают. Вся последующая жизнь — одни сплошные крайности, хождения по бритве, проба своих сил. И каждый раз от успеха кружилась голова. «Видишь, я могу сам, все могу сам! Не нужно мне от Тебя ничего!». А оказалось, наоборот, это Ему ничего от него не нужно было. Однако понял это Чонгук позднее, когда вдруг оказался возле Той самой черты. Когда ни шагу назад и ни шагу вперед. Кислорода едва хватало на едкие выхлопы. Как он вообще здесь оказался? А самое главное, как посмел привести сюда ещё одно существо? Ужас сковал тело, разум, душу. В этой чертовой вселенной нет кнопки перемотки, нет возможности начать всё заново и переиграть сценарий. Поздно. Остаётся только наблюдать за последствиями своих дурацких выборов. Он же никогда не был таким. Не был… На самом деле даже сейчас, оглядываясь назад столько лет спустя, не особо понимал, когда именно поезд вдруг сошел с рельс. В какой-то момент, удавка легшая шелковой нитью на шею, начала стягиваться с каждой чертовой минутой, с каждым чертовым вдохом все плотнее, неизбежнее. Она лишала силы воли, отрезала пути отступления, заставляла корячиться от боли и задыхаться от панических атак, ядом опаляя все, что окружало его на тот момент. «Беги, — говорил мерзкий, визгливый голос в голове, — беги, иначе так и застрянешь здесь, не там, где надо. Не с теми. Не с тем…». Может быть, это был голос разума, понимавший, куда всё катится и пытавшийся предотвратить трагедию. Может быть тогда Чонгук сделал самое правильное решение за всю свою жизнь вплоть до этого момента. Не в силах лгать, ни Юнги, ни себе, задыхаясь от собственных страхов, он трусливо ретировался, прикрываясь обыденным: «Я не достоин тебя». Частично правда, частично ложь. Эта полная фраза звучала так: «Я не готов забывать Тэ и начинать новую страницу отношений, имеющую все шансы закончится так же, как и первая». Разосрался с родителями, бросил учебу, подсел на колеса, сначала так, как временное увлечение в клубах, потом пошел мет — дрянь редкостная. Отходняки бывали по два-три дня. От полного падения на тяжелую наркоту, а это было бы неизбежно, спасли родители. Стали невольными свидетелями передоза колесами. Так себе зрелище, особенно для любящих людей. В ушах все еще звенят гневные ноты отца: «Хочешь жизнь свою угробить на наркотики?! Ты сам ляжешь в клинику, нет, так я заставлю силой!» Не спрашивая мнения или разрешения, заперли в клинике на полгода. Первые недели Чонгук был так зол, что отказывался выходить на встречи, да в то время адекватно воспринимать ничего не получалось — нервная система в жопе, вены рвутся от ломки. Агрессия доводила порой до стола и насильного запихивания лекарств в глотку. Ясно-понятно, как он тогда относился что к отцу, что к матери. Через четыре месяца попустило, разум очистился и больше не готов был идти по головам ради дозы. Еще через два выпустили чистого и обновленного. С новыми силами пускать свою жизнь под откос. Попутным, а может и не сильно, занесло Чонгука в армию. Думал, может хоть она выбьет всю дурь из головы. Пара новых знакомых переросла в постоянные «приятели». Одним из них оказался химик по образованию и по призванию. Забавный малый. Из говна и палок мог состряпать такое, что пол жизни отдашь за грамм этой хрени. Чонгуку хватило одного раза, чтобы понять — это тебе обратный билет туда, откуда ты только выполз — и больше никогда не совать эту дрянь в рот. После дембеля Чон вернулся в Сеул, и опять череда неясных дней. Будущее казалось до того неопределенным, что когда тот самый химик неожиданно объявился на пороге и предложил заняться торговлей «хорошей дряни», согласился не особо раздумывая. Начинали, как и все, с малых поставок, торговали в основном легковушками, для тусовок и релакса. Обороты стали расти, однако шансы развернуться в родной стране, наоборот, падали: выборы нового президента вели за собой чистку во всех сферах, включая и торговлю наркотой. Надо было либо залечь на дно на какое-то время, либо искать новые рынки сбыта. Подумав и не раз посравшись, они решили обратить свой взор на Китай. Хреновая затея, как оказалось. Долбанные коммунисты с портретом Мао на стене и ножом в кармане. Такого дерьма там хлебнули, как нигде ещё. Но Чонгук не жалел. Ни когда отмывал кровь и мозги друга-химика от пола, ни когда сам захлебывался кровью от раны в боку. Выбранная дорога не вызывала ни восторга, ни удивления, разве что в моменты самых успешных сделок, когда на руках куча баксов и он понятия не имел на что их тратить. Чаще всего на наркоту и шлюх. — Не смотри на меня «так». Альфа отворачивает голову, утыкаясь взглядом в белый, местами заляпанный чем-то желтым, потолок. Дым из сигареты быстро разносится по номеру лопастями вентилятора. — Как «так»? — пальчики проворно ныряют под кромку покрывала, бредут по коже. — Как будто видишь что-то лучше, чем есть на самом деле… — Но ведь так и есть, сколько бы ты сам это не отрицал. Ты, — пренебрежительный взмах ладони у сторону, — и эти — не одного поля ягоды. — Чушь, я так же, как и они вожу наркоту, нажимаю на курок, трахаю проституток, так чем же я лучше? — Не знаю, сложно объяснить, но ты слишком выделяешься из толпы. Будь то твоя аура или стержень, но у людей остается только два выхода: или любить тебя или ненавидеть. Другого им не дано. Подай сигарету… Благодарю. — Пусть будет так, если тебе настолько хочется верить в свои иллюзии моей исключительности. — Ты даже говоришь иначе, — фыркает девушка, затягиваясь. Блестящие короткие волосы рассыпаны по плечам, макияж с лица немного смазался после секса, но хуже ее не делал. Небольшие груди слегка обвисли и скорее всего из-за кормления, темные соски казались еще темнее во мраке комнаты. Обычная китайская шлюха, за исключением одной детали: опущенные уголки глаз придавали им знакомое до скрежета выражение. Пустота внутри вдруг издала странно гулкий звук, похожий на скуление. Не вовремя. Уйди. — Я тебе кого-то напоминаю? Мой запах? И в словах больше утверждения, нежели вопроса. Умная девочка. Еще и английский знает, и как умудрилась вляпаться во все это дерьмо? Впрочем, слушать излияния проститутки о жизни желания не было никакого. Со своей бы разобраться. — Луна или утренний снег, любуясь прекрасным, я жил, как хотел, вот так и кончаю год . — Твоя кривая завела тебя явно не туда, дорогой. — Она на секунду прикрыла глаза: — Больше некому стало делать дырки в бумаге окон, но как холодно стало в доме! — Судя по всему, мы оба гребем не в том направлении. — Но я уже уйти не могу. Смысла нет. А ты — да. — Урок психологии пошел? Давай лучше вернёмся к тому, что доставит удовольствие обоим…— Чонгук затушил сигарету, откинул одеяло и положил чужую ладонь на свой член. — Хоть я и работаю шлюхой сейчас, — девушка одной рукой надрачивала ему, второй — стряхивала пепел куда-то на пол мимо пепельницы, — не значит, что всю жизнь ею была. И повидать успела многое. И я не знаю отчего ты бежишь, но дор-рогой, — тянет она с милым акцентом, — сюда… ты тоже не вписываешься… Чонгук прикусив губу, закрывает глаза. Он не вписывается ни там, ни тут, где же тогда это загадочное место, в котором ему будут рады? Острое нечто опять садистки проводит лапой по внутренностям, и на доли секунды он открывает глаза, чтобы увидеть, как пухлые губы насаживаются на ствол, а глаза с потекшей тушью и опущенными уголками смотрят так, как не должны, не положено. Он резко хватает девушку за волосы и уже сам активно трахает рот. Вот так, меньше мыслей, меньше мыслей. Спустя полтора года вернулись в Корею, в прежнем количестве людей, только вместо погибшего от китайского киллера Амо, теперь на его месте присутствовал Лэй. Омега люкс-эскортник, нагрубивший не тому человеку и не в том месте. Его должны были тихо пристрелить где-то за углом, да вот чудо, киллер, посланный на задание оказался тем самым гавнюком, что пристрелил Амо, и в тот вечер Чонгук как раз выслеживал его самого. — Возьми с собой. — Мне есть кому греть койку. — Я не за этим. Просто возьми с собой, всё равно ведь пристрелят меня не сегодня, так завтра. — Мне-то что с того? — Видишь фотку? Тут ты и наш киллер. Или убирай и меня сейчас, или бери с собой. Пригожусь… Омега оказался с золотыми мозгами, правда языком поганым, но часто его не применял, одного раза ему вполне хватило, чтобы понять, что лучше его держать за зубами. А еще, возможно, чуточку, совсем немного, но он чем-то был похож на Тэ. Чонгук не обманывался и не выискивал родные черты, но пройти мимо не смог. Впрочем, не пожалел. Химии межу ними не вспыхнуло, нет, но появилось гораздо нечто более глубокое и редкое — уважение и доверие. Чтобы сбить преследователей с хвоста, пришлось в быстрой спешке менять фамилию Лэй Ван на Лэй Чон и сваливать из страны. Нахрен этих уродов. Ситуация на родине немного изменилась на тот момент: выборы оказались далеко позади, чистка страны тоже. Латиносы же, как вирус, успели проникнуть на корейские рынки со своей отравой, цена в два раза дешевле, а качество — лучше. Само собой, началась война среди местных поставщиков. Они долго думали к какой стороне примкнуть, Лэй поддерживал национального производителя, Чон же считал, что стоит поддержать бразильцев. В итоге, он и оказался прав, за каких-то пару лет они взлетели так высоко, что им и не снилось. Бизнес расширился на несколько портов, собственная команда тоже увеличилась. Теперь с ними считались. Их уважали. И боялись. Успех вскружил голову до такой степени, что на мгновение потеряли бдительность. И стоило им это очень дорого. Подвели не того человека, а когда попытались вывернуться, попали по самые яйца. Сокджин оказался еще тем сукиным сыном. Откуда он достал те файлы и документы, до сих пор неясно, но факт оставался фактом. Полиция уже давно копала под нелегальные и достаточно объёмные перевозки кокаина, а вместе с ней на хвост ещё и УПН ООН упало. Запахло жаренным. Сцепив зубы, пришлось делать вид, что играют по правилам урода. А потом… Случилось то, чего Чонгук не мог себе представить даже в худших кошмарах. Наверху явно кто-то издевался. — Что за херня?! — Чон резко ударил по рулю от злости, не сводя глаз с людей, о чем-то тихо разговаривающих на ступеньках ресторана. Это он, точно он, Мин Юнги. Все тот же, каким Чонгук его запомнил, только немного старше, с более резкими чертами лица, и другой длиной волос. Всё это время они жили в одном городе и ни разу так не пересеклись. Так спокойнее. Зачем бередить старые раны и играть роль милых друзей, трахавшихся на досуге? Глупо. Пути разошлись по разным плоскостям и высотам. Кто-то рвался вверх, зубами выгрызая каждую новую минуту, а кто-то просто жил, не ожидая ничего взамен. Свадьба была пышной, с размахом, в Signiel Seoul, куда простым смертным вход запечатан. Заголовки в сети «Счастливые новобрачные» вызывали оскал и дикое желание разобраться со всем одним махом. Мысленно пожиная плоды своей злости, в голове у Чонгука вырисовывался план, простой до невозможности. Отвратный? Да. Лишенный морали? Да. Но Юнги заслужил. Так Чонгук себя убеждал. День за днем. Неделю за неделей. Только самообман оказался еще похуже, чем наркотики. Впрочем, и то, и то чревато для жизни. В скором времени выяснилось, что Юнги понятия не имел о деятельности супруга, кроме его официальной, но план уже вошел в силу и, честно, остановить себя Чонгук был уже не в силах. Все шло, как по маслу. Катилось в бездну по хорошо смазанной колее, если быть точным. С долбанным попутным ветром. Старые чувства не ржавеют. Это правда. Видно по глазам Юнги, его нежности касаний, безропотного подчинения. Развлекаясь на съемной квартире, Чон мысленно представлял холеное лицо сукина сына Сокджина, когда тот узнает, кто именно трахал его супруга. На какое-то время это приносило удовлетворение. Только вот Чонгук не учел одного: одновременно с падением Мин Юнги, падал и он сам. В давно забытые сети эмоций и чувств, отголоски которых часто будили по ночам или заставляли искать знакомое выражение в чужих глазах. В то, что он похоронил под тоннами наркоты и реками крови. В то, что был уверен, мертво уже настолько, что возрождаться там больше и нечему. Пепел. Запах миндаля прочно поселился в носу, пропитал все слизистые, все органы, переделал всю систему кровообращения, так что сердце больше не желало биться ровно. Это мешало всем планам и не вписывалось ни в один из предполагаемых сценариев. И вот опять, это чертово ощущение пустоты, что всегда гнало прочь с насиженного места. Себя сложно переделать, когда жизнь положена на колею, где каждый гребаный день может стать последним, где нет и не будет места здоровым крепким отношениям. Не тут. Не сейчас. Не с тем. Чонгуку хотелось проучить самого Юнги, что посмел связать жизнь не с тем человеком, и его дражайшую половину, что мнил из себя слишком много, да только проучил он сам себя. Как чаще всего и бывает. Не рой яму другому либо сразу готовь похоронный костюм и для себя, ибо глубины вполне хватит, чтобы легли двое. Первую неделю в Рио эйфория растекалась по венам, как кокаин высшего сорта. Свободен, руки развязаны и можно не бояться, что копы вломятся в дверь. А потом в хрен знает каком по счету клубе стал свидетелем обычной сцены. Лэй и Крис слились, не в силах выдержать захватившего Чона куража. Чонгуку же было плевать, он только-только ощутил вкус абсолютной свободы и не намерен был хоть в чём-то себе отказывать. А если по-честному, то стоило протрезветь хоть на минуту, как пустота внутри вновь давала о себе знать. Откинувшись на спинку диванчика и потягивая виски, он таращился на сцену с извивающимися цыпочками. Чонгук уже дошёл до той кондиции, когда вкусовые рецепторы ни на что не реагировали. Будь то алкоголь за тридцать баксов или за три тысячи. Плевать, главное, заливать хоть что-то внутрь. — Я же тебя просил, не напивайся так. — Я в нормальной кондиции… — Ты себя в зеркало видел? — Слушай, отвали, а? Голоса двоих, что стояли прямо за спиной нереально портили кайф. Чонгук лениво обернулся, намереваясь высказать парочке, чтобы провалила домой со своими разборками, но слова застряли в глотке. Бугай стоял к нему задом, а вот лицо омеги Чон прекрасно рассмотрел. Миловидное лицо, ничего особенного, таких ходят тысячи вокруг, а вот взгляд… Тот самый, особенный, взгляд… Каким обычно на него часто смотрел сам Юнги, когда думал, что Чон не видит. Мягкий, добрый, осознающий свою слабость и не боящийся ее; он словно бы давал карт-бланш на все глупости, обиды и боль, которые ему можно причинить в будущем. И принимал это со смирением. В данном случае любовь не знает компромиссов. Осознание сначала мелкими молоточками вбивалось в мозги, а потом просто набатом уже било во всю: «Ты проебался, Чонгук, как же ты знатно проебался». В очередной раз. Только теперь по крупному. Корейские СМИ кишели новостями: «Пропал муж известного бизнесмена…», « …побег или преступление?» и все в таком же духе. Как оказалось, Ким Сокджин не щадил ни чужих, ни своих. Пока Чон садился на самолет в Галеане, (прямого рейса нет, пришлось лететь с пересадкой через Сан-Паоло и Доху), в голове то и дело крутилось: «Я не самый честный человек и грехов на как на собаке, но ты же Всепрощающий, как говорят! Так прости же меня, прости за всё! Да, это я подвел его к этому отчаянию и до конца жизни мне не искупить своей вины, но дай мне шанс!» Один. Долбанный. Шанс! В Рио телефон показал, что никуда объект не делся, он все ещё в Сеуле, вопреки тому, что трубили в СМИ. Пересадки по десять часов в Сан-Паоло и Дохе, бесили до ужаса. — Позвони знакомым его, друзьям. У него должен же быть хоть кто-то близкий… Идеи Лэя звучали разумными, и Чонгук принялся лихорадочно вспоминать кого Юнги мог иногда упоминать в разговорах. То ли память подводила, то ли так он сам слушал, потому что ни одно чертово имя так и не всплыло. — Галерея, кажется, у него там, если не друг, то близкий приятель точно. Телефон нашелся быстро, на скромном сайте с кучей VR-выставок, проводившихся в галереи, во вкладке контактов значилось два имени. Одно их них сейчас точно не может взять трубку, а другое… А на другое имя Чонгук просто молился, чтобы номер оказался действительным. — Алло, — голос безжизненный, без единых нот цвета. — Давай так, быстро и по делу. Я кидаю адрес, вызывай копов, Юнги там. И ни в коем случае не говори Ким Сокджину. Он в курсе, куда пропал его муж. Некоторое время в трубке царила тишина, видимо решая, очередной шутник это или и впрямь всё всерьез: — Говори адрес, — наконец выдохнули. — Возьми одноразовую симку. Копам скажи, что заложил бомбу, пусть они там все перероют. Пока говорил, пальцы машинально вбивали паспортные данные на сайте. Успеть, успеть… Батарея в общей сложности должна продержаться около пятнадцати суток, в последнюю неделю gps жучок в сережке он даже не использовал. Его не было семь дней, плюс полтора суток на самолете туда и обратно, и в итоге получается что-то около десяти с лишним дней. Черт. Gps-жучок мог и подвести. В Инчеоне взять такси удалось не сразу, водила долго не хотел ехать по указанному адресу: — Да ты смеешься, мил человек. Это же уже почти лесополоса, там еще километра три и начнется частный сектор. Одни склады и ничего больше. Где мне там обратно клиента взять? Не, не поеду. Рука машинально легла на бедро, но Чонгук вовремя себя отдернул, процедил зло: — Заплачу туда и обратно, поехали старик. Трубку Хосок не брал, черт его дери. Желтые полосы уже вовсю пестрели на дорогах. Нужный склад опечатан. Вся земля изрыта шинами машин. И отпечатки не свежие, заветренные уже. Кажется, Хосок успел вовремя. Вовремя ли? Отпустил машину, встал на обочине и закурил. Небо низкое-низкое, звезд почти не видно за тучами, завтра обещали дождь. Звонок на несколько секунд выбил весь дым из легких. Пальцы не сгибались, мазали по стеклу и промахивались. Чертыхнувшись, Чон закусил сигарету зубами и поудобней перехватил трубку. — Мы нашли его. — Он?.. — голос осип. — Живой. Живой, но… *** И потекли долгие дни реабилитации. Сокджин разыграл целое представление под названием «Возвращение исчезнувшего мужа». Чонгук читал новости и бесился от ярости. Особенно с фото, где широко улыбающийся альфа смотрит на супруга влюбленными глазами, а рядом перепуганное лицо со смазанным ртом и жалкой попыткой уклониться от съемки. Или от мужа. «Он ничего не помнит…», «…судя по всему, афазия…» — эти диагнозы заставляли расписаться в собственном бессилии. Необходимо срочно принимать меры, пока ажиотаж не спал и сукин сын не решился на повторное покушение. Тот день Чонгук помнит хорошо, еще с утра дул ураганный ветер, выбивая сигарету из пальцев и не давая закурить. Идиот Лэй обосрался с цифрами и приходилось срочно в телефонном режиме решать вопросы с перевозками. Один из портов уходил из-под контроля, и личное присутствие Чонгука было срочно необходимым, иначе это грозило попаданием на приличные бабки. Параллельно в сети искал клинику, отвечающую всем нужным требованиям. Арендованная машина сдохла на полпути в больницу, пока ожидал другую, пошел мелкий дождь, влага на улице усилилась еще больше, и рубашка мерзко прилипала к спине. Плюс, часы показывали семь часов вечера, а это неизменные пробки на дорогах. В общем, пока доехал до больницы, был уже взвинчен до предела. Вместо лифта, воспользовался запасной лестницей, чтобы подняться на третий этаж. Уже на подходе, споткнулся, сердце вдруг кольнуло. С чего бы? С этим проблем никогда не было. Вопреки позднему часу, в коридоре слишком уж оживленно, три медсестры расталкивают зевак по палатам. — Ну что вы смотрите? Чужих трагедий не видели никогда? Шум доносит едкий шепот, иглами впивающийся под кожу. — …как же так, его только нашли… — …ты что, не слышал в каком состоянии бедолага попал… — …немудрено тогда… «Что не мудрено?!» — хотелось Чонгуку рявкнуть вслух, да только язык к небу прирос. И все вокруг толпились возле знакомой таблички с цифрами «303». В палату незаметным пройти не удалось, но подобраться ближе и уловить нервный голос врача все же смог: — Перетягивай крепче и засекай время! — Группа крови А+! — Подготовить все… Мелькает спина затянутая в белый халат, две медсестры хлопочут вокруг кушетки, самого пациента не видно, только кусочек, один кусочек, заставивший сердце сжаться и рухнуть в ледяную воду. Опасности Чонгук ждал от кого угодно, Сокджина, его приятелей, копов, но не от самого Юнги. *** Огонь тухнет и в воздух устремляется цепочка дыма. Пейзаж вокруг серый, удовольствие может доставить разве что полному психу. Как бы не пытались облагородить местность вокруг больницы, природа сама раздавала краски. Тут в закутке тихо, а во дворе хозяйничает ветер, гнет ветки деревьев, срывает старые листья, чтобы с громкими завываниями разбросать их по траве. Один лист разрывало то вверх, то вниз, резкими тычками кидая из крайности в крайность. Хлопает дверь, но человек не поворачивается, так и сидит, положив голову на скрещенные руки. Сигарета дымится, сизым облаком растворяясь в серости неба. — Огня не найдется? Альфа молча лезет в карман и не глядя, отдает зажигалку в чьи-то руки. — Благодарю, — рядом слышится щелчок. Вдох и резкий выдох. Зажигалку возвращают обратно и альфа сует ее в карман брюк. Курить в тишине потрясающе редкая вещь в наше время. Несмотря на тучи рекламы спортивных залов, диет и детоксов, бросать скверные привычки люди не спешат. Наоборот, казалось, курильщиков прибавилось еще больше. — В последнее время никаких срывов не наблюдалось, выздоровление имеет положительную динамику. — Да?.. Что ж, хорошие новости, — альфа опять роется в кармане, достает оттуда увесистый пакет и протягивает в сторону, даже не посмотрев на собеседницу. — Благодарю за тесное сотрудничество. Удачи вам. — И вам, мистер Енси, — пакет забирают из рук, слышится шуршание ткани. Бычок ловко топчут каблуком и воздух сотрясает едва слышное хлопанье дверью. — Что ж, пора убираться отсюда…