Потерянные дети

Тусклый свет солнца пробивался через занавески в палате госпиталя. Сестра Зофия открыла окно, чтобы проветрить помещение, и прохладный утренний ветер мощным потоком ворвался в палату. Госпиталь стал наполняться кислородом, возвращая раненых солдат к жизни. Зофия взяла в руки марлю, насквозь пропахшую медицинскими препаратами, и принялась промывать пациентам раны и менять повязки. Зофия — юная девушка четырнадцати лет. Война ворвалась в ее дом, когда ей было всего восемь, забрала в могилу ее отца и старшего брата. Маленькая девочка, только вступившая на порог юности — она ничем не могла помочь, кроме как отправиться в госпиталь вместе с матерью. Война закончилась, но не ушла бесследно: тысячи раненых солдат вернулись с поле боя, оставив там бездыханные тела своих товарищей. Кто-то остался без конечностей, кто-то — с ожогами по всему телу, кто-то — прострелянный словно решето — но все они так хотели жить, что продолжали бороться. Вдыхали кислород, наполняли им легкие и с новыми силами сражались за эту жизнь. Они принесли победу своей стране — вот эти люди, лежащие в койках и не способные даже поесть самостоятельно. Они спасли ее, ее мать, ее близких друзей. Накормить, напоить, перевязать раны — меньшее, что девушка могла сделать для них. Ветер усилился, окна заходили ходуном. Зофия отложила марлю и побежала закрывать форточки. В ту же секунду из коридора послышался голос другой медсестры: — Софи, солнце, помоги нам на кухне. — Я сейчас приду, только сменю бинты, — ответила девушка. — Оставь это для Удо. Только найди его сначала и предупреди. — Хорошо. Зофия оставила марлю с водой на столике и отправилась искать своего друга. Она прошлась по всему коридору, заглянула во все палаты, но парня нигде не было. Время близилось к завтраку, на кухне просили о помощи, а Удо словно испарился. Отчаявшись, девушка вышла на крыльцо. Порыв ветра ударил ее по лицу и поднял полы халата, оголяя ее бледные ноги. Она прикрыла лицо рукой и спустилась по лестнице на землю, сырую после ночного дождя. Как только ветер ослаб, Зофия подняла взгляд наверх и посмотрела на облака: такие чистые, словно перина ее детской кровати. Небо выглядело таким спокойным и безмятежным, будто и не было никакой войны. И ее детство не крали. Под ногтями чужая кровь, кожа рук покрылась коркой от постоянного смачивания в спирте, перед глазами беспрерывно возникают чудовищные картины людей, вывернутых бомбами наизнанку, и как их еще живые товарищи просят их спасти. Сколько сил требовалось медсестрам, чтобы объяснить, что они не богини и возвращать умерших к жизни не могут — не счесть. Но теперь все в прошлом. Ужасы войны остались где-то позади, и нужно двигаться дальше. — Эй, Зофия… — послышался откуда-то знакомый голос. Девушка обернулась и увидела парня на углу госпиталя. — Удо! — вскрикнула она. — Где тебя носит? Мне нужно на кухню, а тебя попросили перевязать в левом крыле солдат. — Они подождут. У меня проблемы. — Какие у тебя могут быть проблемы, что это важнее работы? — со скепсисом спросила Зофия. — Сейчас… — Удо взял девушку за руку. — Идем. — И повел ее куда-то на задний двор. Придя на место, Зофия открыла рот от удивления. Мало что могло привести ее в такое состояние, но в этот раз друг постарался. — Ты в своем уме? — спросила она, стараясь сохранить самообладание. — Послушай, они тоже люди… — Это вражеские солдаты, Удо. Помочь им равносильно предательству. — Война закончилась, Зоффи. Они проиграли и перестали быть нашими врагами. Прошу тебя, — прошептал Удо. — Мы можем им помочь. Бросив холодный взгляд на сошедшего с ума друга, Зофия опустилась на колени перед ели дышащими солдатами в военной форме и приставила пальцы к шее одного из них. — Этот еще дышит, — сказала она Удо, глаза которого тут же засияли на солнечной свете. — Девушка мертва, — таким же холодным тоном сказала она, но парень чувствовал, что ей было не все равно. — Похороним ее. Я договорюсь со священником, чтобы церковь разрешила. Мы одной веры с ними, — вдохновленной заявил Удо, и Зофия кивнула в знак согласия с ним. — А этот… Его пульс такой четкий. Он быстро встанет на ноги. Удо наблюдал за тем, как Зофия медленно поднималась с колен, и не мог скрыть своего восхищения в глазах. Самые теплые чувства к девушке искрились в его глазах, но он никак не мог найти в себе смелости, чтобы выразить их. — Отнесем их в палату, ты пойдешь на кухню помогать, а я пока перевяжу там всех. — Зофия снова кивнула в знак согласия. Они сняли с солдат те части формы, на которых были опознавательные знаки, и потащили двух раненых в госпиталь. Главной сестре они сказали, что нашли этих ребят неподалеку отсюда, чтобы не возникало никаких вопросов. Без формы и знаков сложно было понять, откуда они. Раненый есть раненый. Закончив работу на кухне и накормив все левое крыло, Зофия направилась в правое крыло к Удо, который уже заканчивал с бинтами. Пара медсестер в этой же палате ухаживали за другими солдатами: читали им письма или книги, отводили в уборную, собирались на прогулку. — Эх, парень, повезло тебе, — сказал один из пациентов с перевязанной головой. — У тебя тут столько женщин. — Я предпочел бы воевать на фронте, — с гордостью заявил Удо. — Но мне всего четырнадцать, и у меня проблемы с глазами. — Не говори ерунды, никто не хотел бы воевать на фронте, — отозвался другой, постарше и поважнее. — Даже за самое правое дело. Зофия подошла к Удо и тихо шепнула ему на ухо: — Что там с нашими новенькими? — Они в соседнем помещении. Пойдем. Удо отвел Зофия к двери в другую комнату и пропустил внутрь. На койках лежали двое молодых парней, определенно старше сестры Зофии и брата Удо, но еще не старых. Кошмар войны словно не отпечатался на их юных лицах. Теперь, когда грязь и спекшаяся кровь смылись с них, Зофия смогла разглядеть их получше: светловолосый парень с лицом юнца выглядел спокойно и умиротворенно. Судя по его дыханию, он забылся в глубоком сне и не намеревался просыпаться еще очень долго. Второй, шатен, был его полной противоположностью: напряженные мышцы лица говорили о том, что он в любой момент мог подняться и разнести весь госпиталь, не оставив ни камешка. Заметив, что взгляд Зофии остановился на шатене, Удо сказал: — Он бредил, этот мужчина. Он все что-то пытался сказать, но я не понял ни звука. Ни на нашем языке, ни на диалекте, ни на их языке. Он кого-то звал. — А что с их документами? Нет ничего, где были бы их имена? — спросила Зофия, не обратив внимания на то, что сказал ей Удо. Тот помотал головой. — Остается надеяться, что он очнется и расскажет. Все так, как ты и говорила, Зофия. У блондина тяжелое состояние. Я попросил для него ИВЛ, но… — парень ненадолго прервался, обратив на себя внимание девушки. — Я понимаю, что мы должны лечить их, мы клялись, вернее, поклялись бы, если бы учились на врачей. Но отдавать ИВЛ чужому… — Ты сам сказал, что мы должны помочь, — бесстрастно ответила ему Зофия. — Ты нашел их, принес сюда, а теперь хочешь оставить умирать? — Ты права, Зоффи. Я глуплю. — А что насчет шатена? — Он в порядке и скоро должен прийти в себя. — Выглядит грозным… — едва слышно проговорила Зофия, и ветер, ворвавшийся в открытые двери, унес ее слова с собой. Под вечер в госпиталь прибежали их друзья — Габи и Фалько. Габи ураганом пронеслась по всему левому крыло в поисках Зофии. Наконец, она нашла подругу в одной из палат, читающую книгу рядом со своей матерью. Габи повисла у нее на шее и стала возбужденно рассказывать о том, что с ней произошло в городе. — Вместе с пленными мы расчищали развалины зданий. Скоро наш город будет как прежний. Все, что они разнесли, построят заново. Габи выглядела такой воодушевленной, всегда воинственна и готова идти в бой. Ее приводила в восторг мысль, что война ушла и скоро все вернется в прежнее русло. Как бы она ни старалась, она не могла простить врагов, которые отняли жизнь у ее односельчан, разрушили ее дом и забрали детство. Зофия понимала это и не вступала с ней в спор. Она даже не хотела говорить о сегодняшнем случае, если бы не Удо, который внезапно появился в левом крыле. — Я договорился с Отцом, — сообщил он. — Фалько, Габи, привет. — Насчет чего? — наконец подал голос Фалько. — Кто-то женится? — Нет, нам нужно похоронить мертвую солдатку. Я нашел ее сегодня у ручья. Думал, ее еще можно спасти, но… — Какую солдатку? — удивленно спросила Габи. — Ты так удивляешься, как будто у нас тут никто никогда не умирал, — саркастично подметил Удо. Зофия искоса взглянула на него. Ей чувствовалось, что идея рассказать Габи о найденных солдатах была плохая. Но Удо, нестерпимый честолюбец, не мог оставить свой подвиг неосвещенным и неразглашенным. — Пойдем, — сказал он ребятам и повел их в подвал, где спрятал труп девушки среди остальных. В последнее время они не хранили тела для погребения, мест на кладбище уже не хватало, всех умерших скидывали в одну братскую могилу и закапывали, но кому-то «везло», если они имели какие-то отношения со священниками или погребателями — тех могли похоронить по всем традициям. Трупы этих «счастливцев» хранили в подвале до часа погребения. Удо проводил друзей до деревянного ящика, в котором лежала та самая солдатка. Зофия впервые взглянула на ее чистое от грязи и крови лицо. — Она была красивая, — сквозь тишину раздался голос Зофии. — И, наверное, сильная… — прошептала Габи. — Посмотрите, какие у нее сильные руки. Ее водолазка так обволакивает ее мышцы… — Что заставило такую красивую молодую женщину идти воевать на стороне нацистов? — задумчиво проговорил Удо. Глаза Фалько распахнулись. Габи нервно обернулась и посмотрела на друга. Ее руки сжались в кулаки. — Что? — с недоумением спросил Фалько. Зофия не знала, что ответить. Она понимала, что эта тема была по-особому больна для Габи и Фалько, в особенности для Габи, которая, будучи еще совсем девочкой, пошла воевать со взрослыми. — Бросьте, война окончилась, они больше не враги, тем более эта солдатка мертва. — Габи напрягла мышцы рук и уже была готова врезать Удо за его слова, но Зофия вовремя встряла между ними. — Он прав, Габи, мы победили. Война закончилась, — попыталась успокоить подругу. — Эти ублюдки лишили меня семьи! — воскликнула Габи. — Ненавистью к ним ты родных не вернешь, — сказал ей Удо, и в этот раз Зофия не успела остановить быстрый кулак подруги. От такого сильного удара Удо не удержался и упал на колени. — Прекратите! — встрял Фалько и потянул Габи на себя. Та стала вырываться и рычать от злости. — Вот до чего ненависть доводит, ты даже своего друга убить готова. — И ты туда же?! — закричала она на него. — Продать страну готов? За тридцать сребреников? — Я не продаю страну, а хочу для нее светлого будущего, — объяснял ей Фалько. — Мы соседи, в конце концов, и нам придется жить с ними под боком. — Ты имеешь право злиться и ненавидеть их, но после капитуляции оставлять их умирать — низко и подло, — сказала Зофия, после чего Габи скинула с себя руки Фалько и пошла в сторону выхода. — Я поговорю с ней, — сообщила девушка ребятам и отправилась за подругой. Габи остыла, но извиняться перед Удо не стала. Они с Зофией сидели на скамейке недалеко от госпиталя в полной тишине и наслаждались спокойствием, которое им дарила природа вокруг. Все же та девушка тоже была чье-то подругой, дочерью, возможно, сестрой или даже женой. Габи долго думала об этом и после согласилась помочь с погребением. Похороны состоялись следующим утром. Вместе с той солдаткой хоронили еще несколько человек. Зофия стащила из дома старое мамимо платье и гребень. Ей так хотелось, чтобы эта девушка ушла на покой красиво, как будто она хоронила свою сестру. Возможно, в другом мире при других обстоятельствах они бы и были сестрами. Хотя девушка внешне больше напоминала Габи. Священник прочитал молитву, и всех усопших стали закапывать. При виде такого количества трупов Зофии стало не по себе, хотя она работала в госпитале не первый год. В момент на сердце стало так легко, что столько душ приобрело покой. На камне высекли имена тех, кого удалось опознать, остальные остались безымянными. В том числе солдатка. Зофия вспомнила вопрос Удо: «Что же заставило такую красивую молодую женщину воевать на стороне нацистов?». Она задавала этот вопрос сама себе все то время, что переодевала и причесывала ее мертвое тело. И вдруг Зофию осенило. Единственным, кто мог ответить на этот вопрос, был тот солдат, который должен был скоро прийти в себя. Она взглянула на своих друзей, стоявших рядом: опечаленный Удо, запутавшийся Фалько и все еще злящаяся Габи. — Я пойду к брату, — сообщил Фалько и уже развернулся в сторону своего дома. — Подожди! — крикнула Зофия. — Может, поговорим с тем выжившим. Спросим, кто они такие. — Еще и выжившие остались, — прыснула ядом Габи и усмехнулась. — И правда, — подхватил идею Удо. — Вы только дрались с ними, но не разговаривали. После недолгих уговоров Габи и Фалько согласились расспросить того солдата, лежащего в правом крыле госпиталя рядом с его другом, который все еще пребывал на грани жизни и смерти. Зофия зашла первая, следом за ней Удо и Фалько и только потом Габи. Удо подвинул скамейку к койке и предложил Зофии присесть. — То же мне, заботливый джентльмен, — съязвила Габи и встала у окна. Фалько расположился на стуле по другую сторону от скамьи. — Давай попробуем нашатырем, — предложила Зофия. Удо кивнул и, смочив вату в аммиачной воде, приставил к носу раненого. Через несколько секунд мышцы лица солдата зашевелились, и он резко распахнул свои глаза. При свете утреннего солнца радужки засветились подобно изумрудам. Они были такими ясными и чистыми, словно это не он уже второй день бредил во сне. — С Вами все в порядке, хэрр, — сразу успокоил его Удо на своем родном языке. — Вы в больнице. — Как Ваше имя, хэрр? — тихо спросил Фалько, но солдат, похоже, все равно его расслышал. — Эрен… — ответил тот невнятно. — Эрен Йегер.