Потерянные дети

Эрен вместе с Габи и Фалько вернулся в госпиталь. Пока дети искали Удо и Зофию, он отправился в палату к Армину. Увидев друга лежащим на постели с гипсом на ноге, Эрен шумно выдохнул и тихо выругался, чтобы тот не услышал этих слов. Но Армин все понял по его выражению лица. — Ничего не говори, я и так знаю, — сказал Армин, виновато взглянув на друга. — Все в порядке, дружище, — уверял его Эрен, присаживаясь рядом с постелью. — Просто именно сейчас ты нужен мне как никогда. — Армин выгнул брови в изумлении, не сводя глаз с Эрена. — Я хочу встретиться с капитаном Аккерманом, который попал к американцам, но чтобы провернуть такой маневр, мне нужен переводчик с английского, потому что сам я ни черта не знаю на их языке. Мой французский, возможно, у них не вызовет недоумения, но вот пообщаться с ними у меня уже не получится. Черт… — снова ругнулся Эрен куда-то в сторону. — Я бы не был так уверен, брат, — задумчиво произнес Армин, вспомнив безымянную мисс, которая сразу раскрыла его ложь. Вдруг он осознал, о каком маневре говорил Эрен, и точно подскочил бы с постели, если бы не мешал гипс на ноге. — Эрен, ты сошел с ума, — еле сдерживал крик Армин, стараясь не разбудить своего соседа. Только сейчас его друг заметил, что в палате откуда-то взялся еще один солдат. — Мы с тобой сейчас танцуем на лезвии ножа, находясь в стане французов, а ты хочешь еще и с американцами связаться? Забудь про Ганновер. Единственное место, которое тебе будет светить после этого — камера смертника. — Ты преувеличиваешь, дружище, — спокойно ответил ему Эрен. — Война закончилась. Мы сдались. Наш так называемый вождь пустил себе пулю в голову. И я не преступник, чтобы меня сажали в камеру. — Пока ты докажешь, что ты не имеешь отношения к тем лагерям, Эрен, у меня отрастет третья нога, а Микаса вернется домой сама. Идея плохая, брат, и бредовая. Я знаю, что ты такие любишь, но нужно придумать другую… — Армин, — чересчур мягко сказал Эрен и взял друга за руки, — мне плохо без нее. Я не спал спокойно всю войну, а последний год едва закрываю глаза, еда меня совсем не насыщает, и каждый день в мыслях я вижу только одно — воспоминания о ней. Я все меньше верю самому себе, что она вообще была в моей жизни. И ей вдали от нас тоже плохо. У меня хотя бы есть ты, а у нее — никого. Кто такой этот Кирштайн, откуда он про нее знает и чем они связаны — я понятия не имею. Наша последняя надежда — капитан Аккерман. Он последний, кто видел Микасу. Если он хоть что-то знает про нее или про того офицера, то я найду ее в разы быстрее. Армин с жалостью взглянул на друга: он понимал, в каком отчаянии тот пребывал. Через какой Ад Эрен бы ни проходил — настолько духом он еще никогда не падал, окутанный тоской и унынием. Идея все еще была плохой, но Армин знал, что Эрена невозможно остановить. Если он горел какой-то идеей, то был готов сгореть ею дотла, но воплотить в реальность. — Лучше бы вы вместо армии уехали в Швейцарию… — проворчал Армин и тяжело вздохнул. — Хорошо, есть тут одна девушка, которая говорит по-английски. Если я смогу ее уговорить, то будет тебе переводчица. — Это наш шанс, дружище, — едва не завопил Эрен, но вовремя остановился. Солдат на соседней кровати заворочался во сне. За стеной послышался топот восьми ног. Эрен поднялся на ноги и сразу повел детей подальше от палаты, чтобы они не шумели и не тревожили сон больного мистера. — Зофия, ты знаешь, с какой девушкой успел познакомиться Армин? — спросил он тихо у девочки, пока они шли по пустому коридору в сторону прачечной. Она недолго подумала и, вспомнив мисс Леонхарт, кивнула головой. — Найди ее, пожалуйста, и скажи, что у Армина есть к ней просьба. Когда я вернусь в Ганновер, то обязательно расплачусь за эту услугу. В прачечной было пусто, и никто не мог услышать их разговор. Пока Зофия бегала по всему госпиталю и искала докторку, они расселись на табуретки. Габи дрожала всем телом от волнения, накрывающего ее в предвкушении столь серьезной миссии. Это была ответственная операция, в которой ей удастся поучаствовать. От одной только мысли об этом она пребывала в неописуемом восторге. Удо и Фалько, напротив, были немного напуганы. Союзные войска, хоть и воевали с ними бок о бок, но оставались чужими. И в случае плохого исхода Кольт никак не сможет им помочь. — Ребятки, мне понадобится ваша форма, — сказал им Эрен, на ходу придумывая план. — Я снова притворюсь вашим солдатом. Скажу им, что ищу свою подругу, которую в последний раз видел только капитан Аккерман. — Скажи, что она его сестра, — предложил Удо. — Что вы познакомились в Эльзасе во время оккупации, когда она приезжала к нему, и после капитуляции войск ты больше ее не видел и не получал писем. — Удо, ты опять начитался романов Гюго? — со скепсисом спросила Габи. — В эту историю никто не поверит. — А то, что немецкий капитан был последним, кто видел француженку где-то на границе с Германией, звучит еще менее правдоподобно, — хмыкнул парень. — В моей истории есть смысл. — Идея Удо и правда хороша, — сказал Эрен, немного поразмыслив. — Я доработаю ее по дороге в лагерь. От вас мне нужна будет форма и автомобиль. И имена командиров, на которых я смогу без последствий сослаться, если меня спросят, к каким войскам я принадлежу. — Это мы устроим! — самодовольно заявила Габи. — Ты можешь представиться Кольтом. У него не такое громкое звание, американцы точно не знают его в лицо. — Нет, Фалько правильно сказал, что для него это будет опасно, — ответил ей Эрен, помотав головой. — Кольт и так уже много сделал. Я попозже что-нибудь придумаю. Обговорив план с детьми, Эрен вернулся к Армину, который шептался с молодой девушкой. Внешне она не казалась дружелюбной, но вела себя спокойно и, очевидно, не собиралась выдавать двух безнадежных лгунов. Обернувшись, она осмотрела Эрена с ног до головы и немного приподняла бровь, будто ожидала от него каких-то действий. Сам Эрен растеряно взглянул на излишне нервничающего Армина. — Эрен, это Энни, — вполголоса сказал он другу. — Она согласилась помочь тебе с твоим планом, но на условии, что если он провалится, то она будет оправдываться тем, что ты ей угрожал. — Премного благодарен, Энни, — прошептал Эрен, подойдя к ней и пожав ей руку. От этого жеста девушка замерла и не смогла ничего ответить, лишь неуверенно взяла его за руку в ответ. — У меня нет никакого желания втягивать в мои дела других людей, поэтому я полностью принимаю твое условие и даю слово, что сделаю все, чтобы последствия тебя не коснулись. — Рада сотрудничеству, — выпалила Энни, все еще приходя в себя после неожиданного рукопожатия. Кольт вернулся в Агно через день. Его не обрадовали слова Фалько об очередной авантюре, но отступать уже было поздно. Снимая с себя форму, он думал о том, что его дядя поступил бы точно так же, ведь нет большей добродетели, чем помощь тому, кто в ней нуждается. Выяснив местонахождение американцев у того солдата, который упоминал мужчину по фамилии Аккерман, он собрал все вещи и поехал к Кюценхаусану, встречающему рассвет. Эрен снова проснулся раньше солнца. Те часы, которые оставались до появления в окне машины, он потратил на умывание и бритье. Его лезвие, прошедшее с ним всю войну, уже затупилось и едва срезало волосы на лице, оставляя после себя жесткую щетину. Устав от безнадежных попыток выбриться до гладкой кожи, Эрен выбросил лезвие и стал зачесывать волосы. Первые лучи солнца начали пробираться через окна, оставляя яркие блики на серебряном кресте, болтающимся на груди. Кольт подъехал уже через несколько минут. Отдав Эрену форму, он остался у машины и закурил. Как только Эрен застегнул все пуговицы на кителе и вышел за порог дома, парень с печальной улыбкой спросил у него: — Ты готов? — К чему именно? — недоумевал Эрен, забирая ключи от автомобиля из протянутой ему руки. — Вернуться, — с неохотой отрезал Кольт, будто о чем-то хотел умолчать. — Американские солдаты, которые нужны тебе, сейчас находятся в Берлине. Эрен не слышал шум заводящегося мотора из-за звенящей сирены в ушах. Сейчас он боялся больше всего на свете лишь двух вещей: смириться с исчезновением Микасы и увидеть, во что превратился его дом. Хоть столицу он и не считал своим домом, видеть перед глазами разрушенные здания он не хотел. Созерцая такие картины, он раз за разом возвращался в прошлое и чувствовал себя все тем же потерянным мальчиком, у которого только-только умерла мама. За спиной висел мешок вещей, а перед ним — большая дорогая, и он до дрожи в теле боялся сделать шаг вперед. Куда ему идти, что ему делать дальше — он не знал. Эрен сжал руками руль автомобиля и точно вырвал бы его, чтобы дать себе по лицу от злости, но сдержался. — Возьми себя в руки, это твой последний шанс… — говорил он себе под нос, надавливая на педаль газа. У госпиталя уже стояла Энни в сопровождении Габи и Фалько. Дети выглядели невыспавшимися из-за раннего пробуждения, но дорога предстояла долгая, и они не могли терять ни минуты. Остановившись рядом с ними, Эрен вышел из автомобиля и протянул Габи несколько купюр. — Слушайте внимательно, — сказал он ребятам, — если мы с мисс Энни не вернемся из лагеря в течение дня, вы купите на эти деньги билеты на поезд и вернетесь сюда. После расскажете об этом Армину и будете делать то, что он вам скажет. Если денег не хватит, то придумайте что-нибудь, чтобы проводник разрешил вам сесть в поезд. — Мы будем все время сидеть в машине? — расстроилась Габи, забирая деньги из рук Эрена. — Да, вы будете прикрывать наши тылы. Это очень ответственное задание, с которым сможете справиться только вы, — с улыбкой ответил он девочке и кивнул Энни в знак приветствия. Девушка кивнула в ответ и расположилась на переднем сидении, пока дети усаживались сзади. Взглянув последний раз на госпиталь, Эрен сел за руль и повел машину к Страсбургу. Когда очертания города оказались позади, уступив место туманным лесам и лугам, Энни наконец оторвала взгляд от окна и, чтобы не разбудить задремавшего Фалько, тихо спросила: — И где сейчас находятся американские войска? — В Берлине, — ответил ей Эрен, стараясь не вдумываться в собственные слова, чтобы снова не потерять рассудок. — Карта говорит, что быстрее всего доехать через Лейпциг. Придется проехать почти через всю Германию. — Страна, в которой мужчина жмет руку женщине, — задумчиво проговорила девушка со странной ухмылкой на губах, которую Эрен даже и не заметил, поскольку не мог оторвать взгляд от дороги. Только сейчас он тоже задумался над этим и вдруг догадался, почему при первой встрече она оцепенела от их рукопожатия. — Прости, я не джентльмен, — честно признался Эрен и по-доброму улыбнулся, отчего Энни становилось спокойней на душе. — Наверное, я тот еще невежа, но я жму руки всем, кого уважаю и с кем готов сотрудничать. И я правда очень благодарен тебе за помощь. — Я делаю это в знак солидарности с вашей подругой. Не хочу думать о том, каково ей сейчас в лапах тех, кто упивается своей победой. — Микаса умеет постоять за себя, — убеждал Эрен скорее самого себя, нежели сидящую рядом Энни. Долгие годы взросления в приюте вынудили девушку научиться защищать себя и других. Жестокий мир не принимал ее и каждый раз подталкивал к перепутью двух дорог. Она пробиралась через тернии на своем пути, будучи еще совсем девочкой, и с каждым годом он становился все труднее и труднее. От семнадцатилетней девушки требовали намного больше: больше прикрываться, больше молчать, не находиться долго с мальчиками наедине — наивно полагая, что эти запреты как-то подействуют на Микасу, Эрена и даже Армина. Вечера она часто проводила в их спальне, уже не смущая своим присутствием других живущих в этой спальне парней. Они привыкли к тому, что она могла до самой ночи сидеть на кровати Эрена, и были благодарны ей за то, что после таких вечеров он меньше говорил во сне. — Вы слышали что-нибудь о том, что хэрр Келлер хочет за деньги выдать замуж кого-то из нас? — спросила она у парней, пока те переодевались в спальную одежду. На эту идею ее натолкнул подслушанный разговор воспитательницы и кухарки за обедом. — Кто-то говорил, что к нему приходил высокопоставленный хэрр, у которого есть сын с умственной недоразвитостью, — подхватил ее мысль Армин. — Мол, он настолько глуп, что ему нужна не просто жена, а сиделка. Но это просто слух. — Боюсь, что это окажется правдой… — Микаса тяжело вздохнула и бросила взгляд на лежащую на прикроватной тумбе зеленую тетрадь, с которой Эрен в последнее время не расставался ни на минуту. Она взяла ее в руки и стала листать исписанные и исчерканные страницы, даже не вглядываясь в буквы. — Надеюсь, этот хэрр такой же помешанный на чистоте крови, как и хэрр Келлер, поэтому я ему не понравлюсь. Повернувшись лицом к Микасе и увидев в ее руках тетрадь, Эрен тут же забыл, что хотел ей сказать, и подбежал к постели, чтобы забрать свою вещь. Этот жест с его стороны немного испугал ее, заставив молча сидеть и смотреть на него глазами, в которых читалось непонимание и растерянность. — Не читай пока, — выпалил он, обругав себя в мыслях за грубость, и сел рядом с ней. — Я еще не закончил. Да и начеркал тут некрасиво. Когда перепишу, то дам тебе почитать. — Хорошо, — согласно кивнула Микаса и обернулась в покрывало, хоть ей и не было холодно. — Микаса, даже если этот глупый слух окажется правдой, никто не выдаст тебя замуж против твоей воли, — хрипловато произнес Эрен, не глядя в сторону девушки. После ломки, которая длилась достаточно долго в период бурного взросления, его голос временами все еще звучал надрывно. — Ты свободна и имеешь право сама распоряжаться своей жизнью. — Ох, Эрен… — Микаса положила голову ему на плечо, и мягкие волосы, вылезшие из слабой косы, защекотали голую кожу руки. — Если бы твои идеи были чуть более материальны… — Что нас не убивает, делает нас сильнее, — неожиданно сказал вслух Армин, уже лежа на кровати и записывая цитату в свой блокнот. — Фридрих Ницше. Эрен с большой неохотой поднялся с постели, оставив Микасу одну, и подошел к Армину. Друг посмотрел на него в ожидании услышать что-то и отложил карандаш. В тусклом свете ночных ламп блеск зеленых глаз едва возможно было разглядеть, но Армин видел его шутливое недовольство. — Оставь своих философов и запиши лучше мою цитату, — сказал ему Эрен, слегка задрав подбородок. — В какую бы клетку нас ни спрятали, какими бы кандалами не заковали наши руки, мы свободные граждане нашей страны и сами выбираем свою судьбу. И вы оба, — обратился он и к Микасе, — повторяйте каждый день эти слова вместо молитвы. Армин улыбнулся краем губ и стал что-то писать у себя, пока Эрен прощался до следующего дня с Микасой. Она отдала ему покрывало и встала с постели, чтобы он смог лечь под одеяло. Но он не ложился, зная, что не уснет, пока ее терзают дурные мысли. Микаса обняла Эрена на прощание, прижавшись лбом к его ключице, словно пытаясь спрятать в нем свое лицо. — Не прячься, — приободряще сказал ей Эрен, положив руку на плечо. — Ты еще не раз покажешь всем, на что способна наша Ганноверская дева*. — Микаса отстранилась от объятий и взглянула на Эрена, приоткрыв рот от смущения. Только столкнувшись с ее взглядом, он осознал, что именно сказал ей. — Я… Я имею в виду, есть Орлеанская дева, а ты… — говорил он, заикаясь в стеснении от своих же слов. — Неважно. Я просто хотел сказать, что ты невероятно сильная и со всем справишься. — Спокойной ночи, мальчики, — сказала Микаса напоследок и убежала из их комнаты, скрывая шарфом легкий румянец, невидимый в тусклом свете лампы. Эрен лег на постель и стал разглядывать потолок, задумавшись над своими словами. Чем больше он пытался контролировать свой язык, тем больше говорил глупостей вслух. — То, что хочешь ты зажечь в других, должно гореть в тебе самом. Аврелий Августин, — едва успел договорить Армин до того, как в него прилетела подушка. Встав рано утром, Армин удивился, увидев постель Эрена уже заправленной. Самого Эрена в комнате не было. Обычно он с трудом открывал глаза и поднимался с кровати, отчего его раннее исчезновение казалось подозрительным. Армин пригляделся и увидел у него на тумбе свежий конверт, спрятанный под книгами и тетрадками. Бумага выглядела новой, будто только что вышла из печати, что насторожило парня, ведь единственным человек, с которым Эрен вел переписку, была та женщина Мария, но от нее не приходило писем уже год. Армин аккуратно вытащил конверт и увидел в строке адресанта имя Михаэля — того самого мальчика, который когда-то сидел за одной партой с Эреном и поздравлял прихожан с Рождеством. Письмо от него было коротким: «Привет, Эрен! Если ты думал, что я забуду про тебя, то сильно ошибался. Я обещал вернуть тебе долг за все те разы, когда ты выручал меня в приюте, и я его возвращаю. Мне удалось найти работу в издательстве. Мы печатаем газеты и журналы, в которых есть колонки для небольших рассказов. У тебя хороший слог, я это точно помню. Если захочешь, то можешь прислать мне какие-нибудь свои работы. Заплатят немного, но этого хватит на первое время после приюта. Тебе осталось жить там недолго, друг, так что подумай над моими словами». Письмо осталось без подписи, но это точно был Михаэль. Некоторое время Армин стоял рядом с постелью Эрена и смотрел куда-то в стену, пока в его голове по кусочкам собиралась полная картина. В этой тетрадке, что обычно лежала на тумбе с книгами, наверняка, Эрен пытался что-то написать, чтобы отправить Михаэлю. И сейчас ее здесь не было, как и самого Эрена. Недолго подумав, Армин переоделся и отправился в их тайную комнату — единственное место, где его друг мог уединиться. Эрен в самом деле был там: сидел у окна и, закрыв глаза и откинув голову, пытался превратить свои хаотичные мысли в упорядоченные слова. — Почему ты молчал об этом? — спросил у него Армин, подойдя к нему и протянув письмо. Эрен тяжело вздохнул и свел брови к переносице, всем видом показывая, что он не хотел об этом говорить. — Это все бред, дружище, — выдавил он из себя и бросил тетрадь на подоконник. — Вы с Микасой шутите, что я могу красиво чесать языком, а я не могу себя заставить это делать, потому что говорю чаще всего на эмоциях. А сейчас, не испытывая ничего, я просто не могу связать вместе два слова. — Армин подошел ближе к другу и улыбнулся, радуясь, что его сейчас волновала только своя способность слагать рассказы. — Я придумал такую захватывающую историю, но не могу это передать словами. Если хочешь, то почитай. Я все равно не получу за это ни марки. Армин взял в руки тетрадь и принялся листать исписанные странице, выискивая хоть один кусочек текста, который можно было разобрать и прочитать. Эрен черкал непонравившиеся предложения со всей силы, полностью закрашивал их карандашом, не жалея бумаги, отчего было поистине трудно что-то разобрать. Эрен писал красиво, чем многих удивлял, но в аккуратности уступал всем детям приюта. Армин зацепился взглядом за один отрывок и стал читать вслух. Побег состоялся незамедлительно. Юная Барбара оставила позади все: семью, благосостояние, уверенность в том, что завтра не окажется брошенной нищенкой на паперти. Перескакивая порог дома, она до головокружения боялась обернуться и увидеть разгневанного мужа, который, очевидно, был против её решения. Но мужчина даже не намеревался идти за ней. Впервые за долгие годы он сел за рояль, покрытый пылью и паутиной, забытый миром, как и его покойная сестра, чья душа до сих пор блуждала по выцветшим нотам и расстроенным клавишам. Он подарил своей супруге все, чем владел, но так и не смог зажечь в ее сердце заветное пламя и с позором проиграл эту битву. Барбара со всех ног бежала по грязной после проливного дождя дороге, пачкая подол белого платья, но, невзирая на это, пребывала в неописуемом восторге. Каждый новый вдох наполнял ее тело воздухом, в котором чувствовался вкус свободы. Она напрочь позабыла о клятве верности мужу, данной перед Богом, ведь там, где заканчивалась эта длинная дорога, ее ждал ненаглядный Франц. Лишь увидев его, она засияла в улыбке, подобно жемчужинам в её сережках. Они крепко обнялись и продолжили свой путь к другому берегу Атлантического океана. Первую ночь они провели в постоялом дворе, расположенном к западу от Дортмунда. Барбара заложила в ломбарде свое обручальное кольцо и окончательно освободилась от оков нежеланного брака. Вырученных денег им хватило на небольшую чуть прибранную комнатушку. Сняв с себя безнадежно испорченное платье, она распустила свои длинные волосы, которые легли черными волнами на ее бледном теле. Завившиеся пряди свисали с ее груди, не касаясь живота. Заметив на себе зачарованный взгляд своего спутника, она прикрыла наготу руками и повернулась к нему спиной, пряча от него стыдливый румянец. Она стояла в сумеречном полумраке, боясь переступить черту своей святости, словно сошедшая со строк трагедии Гете. На этих словах Армин прервался, поскольку дальше Эрен перечеркал все, что написал. Он еще какое-то время смотрел на эти строки, пытаясь разобраться в чувствах, которые они вызывали, прежде чем поделиться с другом своими мыслями. — Я так и знал, что это бред, — с печальным вздохом сказал Эрен и от бессилия положил голову на подоконник. — Нет, это красиво, — возразил Армин, приведя мысли в порядок, — но это пошло, Эрен. Уж не знаю, что ты планируешь писать дальше, но там определенно не будет ничего святого. — Не вижу в своих словах никакой пошлости, дружище, это во-первых, а во-вторых, с каких пор ты беспокоишься о чьей-либо святости? — Эрен недовольно поджал губы и забрал свою тетрадку. — Я беспокоюсь не о чьей-то святости, а о том, что творится у тебя в голове, — объяснил ему Армин и, придвинув другой стул ближе к подоконнику, сел рядом с другом. — Твоя Барбара тебе никого не напоминает? — Я хотел сделать ее похожей на Гретхен. Она невинна и наивна, из-за чего поверила в искреннюю любовь Франца. И назвал я её Барбарой потому, что она варварка для мира, в котором живёт. Ты же знаешь, что римляне называли варварами всех, которого они не понимали, в том числе и германцев. Она слишком добра и слишком наивна, поэтому для окружающего ее мира остается чужой. — Эрен, — прервал поток мыслей друга Армин, — ты же понимаешь, чьи черные волосы и бледную кожу описываешь. Сделай эту деталь менее очевидной, а то мне неловко читать такие вещи. — Дружище, если бы я писал рассказ про Микасу, то такой истории вообще бы не получилось, — отмахнулся Эрен, не соглашаясь с доводами друга. Он стал снова листать тетрадку, перебирая пальцами исписанные листы, пытаясь отыскать в своем хаосе хоть одно рациональное зерно. — Барбара открытая и наивная, чужая для этого мира, а Микаса перестала быть такой с тех пор, как своими руками закопала мать, потому что никто не жаловал ее семью в округе. Она привыкла к этому жестокому миру, поэтому не даст себя обидеть. — Тебе виднее, — вздохнул Армин и похлопал Эрена по плечу. — Отправляй то, что уже написал, Михаэлю. Я думаю, что его издательство согласится напечатать твой рассказ. Когда уйдешь отсюда, у тебя уже будут небольшие сбережения. — Даже не верится, что осталось совсем немного… — прошептал Эрен и загляделся на ветви деревьев, танцующие на ветру. Все вокруг пестрило зеленью, отчего силуэт черного автомобиля, подъезжающего к воротам, привлек его внимание. Вдруг Эрен вспомнил, о чем вчера говорила Микаса, и с любопытством посмотрел на Армина. Тот пожал плечами в ответ и тоже стал пытаться разглядеть гостей из окна, но сами ворота, как назло, заграждал угол здания. Эрен и Армин побежали на первый этаж, прорываясь через проход в каменных стенах приюта. Они достаточно повзрослели за эти годы, отчего еле пролезали через этот пыльный тунель. Из их секретной комнаты был еще один выход — наверх, а оттуда, по всей видимости, на крышу, но других путей на крышу со второго этажа они не знали, поэтому каждый раз пролезали между старыми камнями, пачкая свою форму. Добежав до первого этажа, они спрятались за углом и проследили за мужчиной в дорогой шляпе, которого воспитательница проводила в кабинет управляющего. Они чувствовали, что могут попасться, но сейчас унять любопытство было невозможно. Эрен незаметно проскользнул к двери и, удостоверившись, что вокруг никого не было, жестом показал Армину, чтобы он тоже подошел. Они вдвоем стали подслушивать разговор мужчин, сидящих за дубовой дверью. Слова звучали неразборчиво, но Эрен все же услышал несколько фраз о деньгах и послушании. Армин же чётко услышал только слово «фрау», но не смог понять, имели они в виду жену или женщину. Парни переглянулись и оба поняли, что слух оказался правдой. — Что нам делать? — прошептал Армин, заметно занервничав. — Хэрр Келлер говорит что-то про послушных воспитанниц, — так же шепотом сказал ему Эрен. — Микаса в их счёт не входит, не бойся. Он стал слушать разговор дальше, но уже не смог разобрать ни слова из-за приближающихся звуков шагов. Воспитательница резко распахнула дверь, и яркий свет из окна ответил с ног до головы ошарашенных Эрена и Армина. Они смотрели на управляющего, не моргая и не шевелясь. Их застали врасплох. Армин еще больше занервничал и спрятал руки за спину, чтобы не выдавать свою дрожь, пока Эрен смотрел в глаза хэрру Келлеру и видел в них чистое, неподдельное презрение и гнев. Он смотрел так на мальчика с тех самых пор, когда он вернулся из Парижа, не прижившись в другой семье. Все эти годы Эрен терялся в догадках, за что управляющий его так ненавидел, но не мог понять. Он никогда не говорил ему ничего ни про отца, ни про мать, но испытывал к нему исключительно неприязнь. — Молодым людям в их возрасте интересны многие вещи, — засмеялся незнакомый мужчина и закурил трубку. — Надеюсь, девушки у вас более воспитанные. — Не будем их наказывать, — снисходительно сказал управляющий и подозрительно прищурился. — Через год их ждёт служба в армии, где их более понятными методами научат дисциплине. Им ведь еще Родину защищать. — Взяв в руку маленькую чашку кофе, хэрр Келлер немного отпил и поставил ее назад. — Бедная Карла Йегер. Если бы она знала, что ее сын вырастет таким невежой, то пожалела бы о всех потраченных на него годах жизни. — После этих слов Эрен услышал удар своего сердца в висках. Он сжал руки в кулак, впиваясь ногтями в ладони, лишь бы не сорваться и вынести себе смертный приговор прямо здесь — на пороге кабинета. Разговоры о матери, упоминания ее имени в подобных ситуациях выводили его из себя. — Карла Йегер? — удивленным тоном спросил мужчина в дорогой шляпе. — Местная суфражистка, которая вышла замуж за чокнутого доктора? Прискорбно. — Мой отец, — заговорил Эрен, заметно понизив голос, чтобы не сорваться на крик, — хоть и сошел с ума под конец жизни, но был порядочным гражданином. В отличие от… — Ты что-то говоришь, юноша? — перебил его незнакомец, делая вид, что не слышал его слов. Армин все еще стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Он чувствовал запах сигаретного дыма, который уносил его в прошлое, когда он был еще совсем маленький и такой же пугливый, из-за чего потерялся на вокзале в Дрездене. Рассудком он понимал, что Эрена нужно остановить и привести в чувства, пока он не сотворил нечто непоправимое, но не мог даже открыть рот. Он видел, как Эрен напрягал руки, на которых выступали вены, как часто дышал из-за подступающей ярости. — Эрен, — откуда-то сзади послышался мягкий голос, который тут же развеял пелену гнева перед глазами, — Армин, что происходит? — Микаса встала рядом с ними и, взглянув на сидящих в кабинете мужчин, поняла, что парни попали в очередную неприятность. — Эрен, не надо. Не нарывайся, — тихо сказал она другу, разжимая его руки. — Это не те люди, с которыми можно просто помахаться кулаками, — шептала Микаса на ухо Эрену, чтобы никто ее больше не слышал. — Ничего, — ответил Эрен мужчине, придя в себя. — Я ничего не говорю. — Вы свободны, молодые люди, — спокойно произнес управляющий и жестом показал, чтобы они исчезли с его глаз. Микаса взяла парней за руки и увела подальше от этого кабинета. Только оказавшись в зале на стуле, Армин постепенно стал приходить в себя и осознавать, что только что с ними произошло. Он растерянно глядел то на Эрена, то на Микасу, пока она пыталась выяснить, почему они оказались там и о чем шел их разговор. — Он одной фразой оскорбил и моего отца, и мою мать, — объяснял ей Эрен, все еще поглощенный своими чувствами. — Они оба давно сгнили под землей, но их честь еще жива, понимаешь? Пока я жив и хожу по этой земле, я не позволю никому бросать такие слова в их сторону. Особенно в сторону матери. Не для этого она меня растила и кормила, чтобы я выслушивал насмешки над ней. — Эрен, мне тоже больно, — говорила ему Микаса, все еще держа его руку в своих, — но лучше не лезть к таким людям. Если это и правда чиновник или член партии, не делай его своим врагом. В конце концов, у него просто злой язык, как и у всех них. Злые языки всегда будут ранить тебя, но не поддавайся на их провокации. Будь выше этого, ведь правда на твоей стороне. — Хватит, Микаса! — прикрикнул Эрен и одернул руку. — Ты сама-то веришь в то, что говоришь? Ты думаешь, их волнует, на чьей стороне правда? Или, может быть, твоя правота тебе когда-нибудь зачтется? — Она замерла на пару секунд, не ожидав от него ни таких слов, ни подобных действий. Ее губы задрожали, а в глазах забегали блики от влаги. — Почему ты говоришь со мной таким тоном? — Лишь услышав от нее такие слова, Эрен понял, что вылил на нее всю ту злость, которую не смог выплеснуть на незнакомца в кабинете хэрра Келлера. — Прости, я не хотел… Мне нужно было высказать все тому мужчине, чтобы успокоиться. Я не злюсь на тебя. — Эрен протянул руку, чтобы обнять Микасу, но именно в этот момент в зале появились другие девушки. — Идем, Аккерман, — позвали они ее. — Тебя повсюду ищут. Микаса кивнула и пошла за ними в сторону учебных классов. Эрен сел на стул рядом с Армином и схватился рукам за голову. Теперь он пребывал в ярости от самого себя. — Дружище, в следующий раз врежь мне как следует, если я снова начну срываться на вас, — тихо сказал он Армину. — Тебе нужно что-то делать со своей агрессией, брат, — наконец заговорил его друг. — А мне — с этим. — Он протянул Эрену руку, которая все еще тряслась от то ли от шока, то ли от болезненных воспоминаний о детстве. Весь оставшийся день Армин провел в спальне, сидя на кровати с учебниками, пока Эрен доводил свою работу до разумного. Приют настолько осточертел ему, что покой он нашел только в церкви, куда в субботу почти никто не заходил. Почтальон приезжал по воскресеньям, поэтому времени оставалось совсем немного для того, чтобы закончить хотя бы небольшой кусок рассказа и отправить его Михаэлю. Эрен подготовил конверт, подписал его и написал старому знакомому письмо с благодарностью, но пока что не мог ничего вложить туда. В тишине, лишь изредка нарушаемой одинокими шагами священников, ему лучше думалось. Под вечер Эрен закончил первую часть и стал переписывать ее на чистые листы. Староста завершил все свои дела на сегодня и уже собирался уходить, как вдруг вспомнил о парне, сидящем на скамье. — Эрен, когда закончишь все, что тебе нужно, передай сторожу, что можно закрываться. Настоятель сидит у колокольни, — сказал ему мужчина и, получив в ответ утвердительный кивок, направился к выходу. Как только шаги стихли, Эрен продолжил переписывать свой текст, наслаждаясь тишиной. Он то и дело отвлекался на горящую лампаду у алтаря, все ожидая, погаснет она или нет. Вдруг из-за спины раздался громкий звук распахнувшихся дверей, а затем — тихие шаги. Эрен узнал эту походку и невольно улыбнулся от мысли, что он прощен за свои грубые слова. Микаса села рядом с ним на скамью и украдкой взглянула на рукописи, но трогать их не стала. — Эрен, давай вступим в брак, — выпалила она, не дрогнув ни одной клеточкой тела, отчего Эрен поперхнулся собственной слюной и, отложив листы бумаги, ошарашенно взглянул на нее. — Хотя бы обвенчаемся. Эти люди больны религией и не смогут выдать меня замуж, если я уже буду связана союзом с другим, — продолжала говорить Микаса, предвосхищая большую часть вопросов со стороны парня, пока он продолжал кашлять и пытаться прийти в себя. — Микаса, я тебе еще раз говорю, что никто не выдаст тебя замуж против твоей воли, — твердо ответил ей Эрен, обратив взгляд назад на свои бумаги, лишь бы не видеть сейчас ее глаза. — И я этого делать не стану. Не при таких обстоятельствах, по крайней мере… Да и местные священники не согласятся венчать нас. Они, как и управляющий, видят в нас только дурь. — Я не знаю, что еще я могу сделать, чтобы он меня не трогал… — прошептала Микаса дрожащим в отчаянии голосом. — Хэрр Келлер ненавидит меня и сделает что угодно, чтобы испортить мне жизнь. Продаст меня за сотню марок, и никому не будет дела до безродной сироты. — Мы что-нибудь придумаем, если он еще раз потянет в твою сторону свои руки. Но не делай из брака или венчания вынужденную меру. Это будет выглядеть так, будто я мешаю кому-то распоряжаться твоей жизнью, но помешать этому можешь только ты. — Эрен протянул руку к ее лицу и едва коснулся пальцами ее щеки, теперь уже подняв глаза и уловив в ответ металлический блеск, появившийся в свете горящих лампад. — Ты не из тех, кто прячется за чьей-то спиной, и этим не перестаешь восхищать. — Наверное, ты прав, — сказала ему Микаса с безрадостной улыбкой. — Поэтому хорошей жены из меня не получится. Она поднялась со скамьи и пошла к алтарю, оставив Эрена лишь с обрывком своих мыслей. В последние годы она все больше недоговаривала и заставляла всех вокруг теряться в догадках. Эрен уже даже не пытался узнать, что происходило с ней в церкви по субботам, в комнате для наказаний и в кабинете управляющего. Он не знал, но чувствовал, что с каждым разом ему было все труднее и труднее переубедить ее в чем-либо. Оставив листы на скамье, он тоже подошел к алтарю и засмотрелся на изображение распятия. — Мне снился сегодня шумный город, — вдруг заговорила Микаса, чего Эрен сейчас точно не ожидал. Он отвлекся от алтаря и повернулся лицом к ней, опустив взгляд с глаз на двигающиеся губы. — Там было много машин, гуляющих людей, все уличные рестораны были забиты посетителями. Я шла из магазина с полной сумкой еды по асфальтовой дороге. Знаешь, такая серость вокруг, ее разбавляют только здания из красного кирпича и фахверковые дома. Мне на миг стало грустно, что вокруг нет зеленой травы, какая росла у родительского дома, и небо затянуло тучами. Но потом я встретила на площади тебя и поняла, что вынесу и серость, и камень, лишь бы мы были вместе и свободны… Твои глаза заменят мне изумрудные поля, а светлые идеи — солнце на небе. Не знаю, зачем я это говорю, — призналась Микаса, смущенно приподняв уголки губ. — Может, потому что я не настолько сильная, насколько ты себе представляешь, и если я поделюсь с тобой этим маленьким желанием, то ты пообещаешь воплотить его в реальность и дашь мне надежду? — Я не думаю, что девочка, которая одна побежала за мной на вокзал, не настолько сильная, насколько я себе представляю, — полушепотом сказал ей Эрен, но в полной тишине его голос был слышен в каждом уголке пустой церкви. Микаса слышала его неровное дыхание и биение своего сердца, отдающее по всему телу. Их чувственное соприкосновение прервал громкий звук распахнувшихся дверей: в церковь вошла воспитательница. По ее хмурым бровям и строго сомкнутым губам стало понятно, что она искала их и была очень недовольна тем, что поиски затянулись. Микаса вдруг вспомнила о листах, лежащих на скамье, и побежала к ним, чтобы собрать их все вместе и спрятать. Эрен опомнился чуть позднее и подбежал к ней, когда она уже накрыла бумажки задней частью своей рубашки. Но своим резким движением он все же смог помочь спасти ситуацию и отвлек воспитательницу от того, что прятала за своей спиной Микаса. — Чем вы занимаетесь, молодые люди? — строго спросила женщина, подойдя к парню и девушке. — Вас не было на ужине, а тебя, Эрен, ко всему прочему хочет видеть хэрр Келлер. — Зато я его не хочу видеть… — сказал Эрен себе под нос, спрятав руки в карманы брюк. — Мы хотим петь в хоре и учим текст, — ответила ей Микаса, сильнее прижимая бумаги под рубашкой к спине. Воспитательница недоверчиво оглядела ее с ног до головы, выискивая любой намек на творившиеся до ее прихода непристойности, но смогла зацепиться только за сползшие с ног Микасы гольфы, открывшие темные синяки на ее бледной коже. — Приведи свой вид в порядок, Микаса, и отправляйся в свою комнату, — наказала женщина, бросив свой острый взгляд на ноги девушки, — а Эрен пойдет со мной к управляющему. Сейчас я только поговорю с настоятелем, чтобы он больше не оставлял детей здесь одних. Договорив, воспитательница направилась к колокольне. Микаса облегченно выдохнула и, вытащив из-под рубашки листы бумаги, села на скамью. Только сейчас она невольно взглянула на написанные слова: «… сошедшая со страниц трагедии Гете». Это упоминание напомнило ей день, когда после жестокого наказания ее хотели отправить в монастырь, а затем она вернулась сюда и бежала к Эрену, пока осенний ветер разносил по каменным дорожкам желтые листья — Я не пойду к нему, — заговорил Эрен, прервав поток самых грустных и самых счастливых ее воспоминаний. — Один только его вид выводит меня из себя. Пусть хоть застрелит меня на глазах у всех — я не вынесу еще одной беседы с ним сегодня. — Не говори так, пожалуйста, — умоляющим голосом просила Микаса, сжимая пальцами края листов. — Скоро этот кошмар закончится, осталось потерпеть совсем чуть-чуть… — «И мне не придется видеть эту жизнь только во снах», — подумала она, но не договорила. — Да сколько можно уже терпеть? — спросил у пустоты Эрен и сел перед ней на колено, чтобы помочь натянуть гольфы повыше. Микаса замерла, почувствовав его пальцы на своих ногах. Они оказались неожиданно теплыми и мягкими, заботливо огибающими синяки. Эрен остановил взгляд на крае подола юбки и побоялся поднимать глаза выше. Что-то его остановило. В ушах по-прежнему стоял непонятный шум от закипающей злости на это место и управляющих им людей, но ненависть и ярость с каждой секундой уходили на второй план, уступая место другому чувству. В этот момент, ощущая руки Эрена на своих ногах, Микаса как никогда прежде осознавала, насколько ее сковывала неестественная для нее смиренность. Исписанные страницы стали влажными по краям от пальцев, которые все еще их сжимали. Она уже хотела их отложить, как послышались шаги и голоса воспитательницы и настоятеля. И наряду с непонятным страхом быть найденными и замеченными появилось естественное желание куда-то убежать. Эрен не пойдет к управляющему — она это знала, и даже если бы пошел, то все закончилось бы плачевно, как всегда. Поэтому Микаса быстро поднялась на ноги и, взяв парня за руку, держа второй рукой его тетрадь и бумаги, повела его в сторону пустых помещений. — Она подумает, что ты уже ушел, и пойдет искать тебя в приюте, — шептала ему Микаса, закрывая дверь ризницы. — А пока… — Что? — сразу спросил Эрен, не дожидаясь, что она договорит. На кончиках пальцев до сих пор чувствовалось тепло ног. — Ты хочешь близости? Микаса говорила чуть более уверенно, чем некоторое время назад, когда предлагала обвенчаться, отчего Эрен на время совсем позабыл, где он находился и что его ждало по возвращении в приют. Осознание настигло его, когда Микаса получила в ответ его тихое «хочу», отложила бумаги на стол, где лежали атрибуты с сегодняшнего богослужения, и притянула за шею к себе. Но расстояние между их губами оказалось настолько непозволительно маленькое, что все вокруг стало второстепенным: шум открывшейся двери церкви, строгий голос воспитательницы и снисходительный тон настоятеля. Микаса вздрагивала от каждого звука, но с каждым жарким касанием все больше терялась в чувствах и переставала обращать внимание на движение за дверью. Стоило Эрену слегка дотронуться до ее волос, как лента с косы упала на пол, пустив по ее плечам и спине черные волны. Тонкие пряди прилипли к шарфу, с которым не хотелось расставаться, но шерстяные нити душили в такой близости к жаркому телу Эрена. Она сняла шарф и положила его рядом с листами бумаги, пока Эрен потрясывающимися от волнения руками расстегивал свою рубашку, чтобы самому не задохнуться. Пуговицы одна за другой выскальзывали из рук, оголяя грудь, на которой в неясном свете из маленького окна блестел серебряный крест. Он никогда не видел ее креста, который был спрятан за красным шарфом и тканью одежды. И это был, верно, первый раз, когда он видел такую открытую и не скованную цепями послушания Микасу. Из-за задравшегося подола юбки голые бедра коснулись холодной столешницы, и их тут же согрели теплые ладони. Микаса прислушивалась к звукам за дверью, но их перебивало порывистое дыхание Эрена и звон растегивающейся пряжки ремня. За все время, проведенное за попытками написать хоть что-то, за что можно будет получить деньги, он будто насквозь пропах литургическими благовониями. Сильный запах ладана и мирры бил в нос при каждом поцелуе. Смолой пахли его уши, шея, волосы, отчего казалось, что весь воздух вокруг пропитался этим ароматом. Стянув с себя белье, Микаса в последний раз посмотрела на закрытую дверь и пообещала себе забыть о ней и обо всем, что за ней находилось, хотя бы на пару мгновений. Даже если ее сейчас застанут вспотевшую, полуобнаженную, занимающуюся такими непристойными делами, хуже пережитых лет в этом месте уже не будет. Она чувствовала, как от нежных поглаживаний все внутри сжималось и горячело. И этот запах ладана только больше дурманил рассудок, пока Эрен свободной рукой путался в ее волосах и сухими губами опалял шею. И сам сгорал от внутреннего жара с каждым новым соприкосновением. Чем больше он задевал чувствительное место, тем чаще дышала Микаса, выводя пальцами на его спине неровные линии. Поначалу ощущение было странное, непривычное, вызывающее напряжение, но потом все снова стало второстепенно. Прижавшись грудью к груди, Эрен услышал ее сердцебиение: сильное, частое, сотворяющее свою собственную мелодию — пока на его щеках губы цвета лугового клевера оставляли влажные следы. Он кончил раньше, но пришел в себя только после того, как помог и Микасе забыться на несколько секунд в наслаждении. Эрен огляделся и вспомнил, что они все еще находились в ризнице, куда в любой момент мог зайти настоятель, отчего хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Жидкость стекла на пол, оставив на нем заметное пятно. Застегнув штаны, он взял из небольшого шкафа первую попавшуюся тряпку и стал прибираться. — Эрен, это же чей-то платок, — прошептала ему Микаса, пока одевалась и приводила себя в порядок. — Надо убраться. Если это увидят работники, они сразу поймут, что тут были мы. И занимались мы далеко не богоугодными делами. — А по испачканному платку они это не поймут? — Давай сожжем его на костре. Или закопаем. Взглянув друг на друга, они негромко засмеялись. Эрен как в тумане смотрел на застегивающую свою рубашку Микасу и вдруг опомнился, что сам он не до конца оделся. Но прохладный воздух так приятно ласкал спину, что и не хотелось снова закутываться. Забрав этот несчастный платок и тетрадь с листами, они побежали на улицу. Настоятель так ничего и не узнал: лишь услышал смех молодых голосов и заметил промелькнувший в дверях красный шарф, обмотанный поверх черных волос. — И что мы теперь будем делать? — вполголоса спросил Эрен, когда платок был уже закопан в земле за церковью. Сердце все еще бешено билось, будто по нему пустили электричество. Всплеск чувств и энергии перебивал взявшееся откуда-то желание лечь скорее в кровать и уснуть крепкий сном. — Не знаю, — сказала Микаса, пожав плечами. — Ждать дня, когда уйдем отсюда? — Холодный вечерний ветер подул на восток, зашевелив каштановые волосы и концы красного шарфа. Эрен вдруг вспомнил про свои рукописи, которые Микаса так бережно держала в руках. — Храни мой рассказ пока у себя. У тебя хорошо получается прятать его от нежелательных читателей. — Он едва слышно усмехнулся. — Если это кто-то прочитает, мне точно не поздоровится. Микаса замерла на какое-то время, почувствовав подступающую тревогу от осознания, сколько секретов им нужно было сохранить, боясь того, что все тайное рано или поздно станет явным. Она сняла с себя шарф и замотала им листы бумаги, подумав, что именно так их и спрячет от любопытных глаз. — Я сохраню их, — пообещала она, прижимая рукописи к своей груди. Вернувшись в приют, они очень быстро и совсем беззвучно добежали до спален и остались незамеченными. Микаса с большой неохотой отпустила руку Эрена и, пожелав спокойной ночи, спряталась за дверью в комнате девочек. Эрен же, зайдя к себе, прислонился к стене и погрузился в воспоминания о сегодняшнем дне и вечере. Он прокручивал в голове все произошедшее, начиная с визита неизвестного мужчины и заканчивая четкой картиной, изображающей серебряный крест на обнаженной груди. В чувства его привел голос Армина, который уже сидел переодетый в спальную одежду и читал книгу на своей кровати: — Микаса искала тебя. Вы помирились? — Эрен резко распахнул глаза и зажмурился, когда неожиданно яркий свет лампы ударил в лицо. — Да… Ты был прав, дружище, — задумчиво сказал он Армину и достал из комода свое полотенце. — В моей голове творились страшные вещи, и, кажется, я сделал что-то непоправимое. — И что на этот раз? — спросил Армин, готовый ко всему на свете, но почему-то именно сейчас чувствовал волнение. — Забудь. Давай поговорим об этом позже. Оставив друга в недоумении, Эрен ушел в ванную, а когда вернулся назад — все уже спали. Он лег под одеяло и тотчас же заснул сам. От усталости ему даже ничего не снилось: перед глазами было только темное полотно, которое исчезло рано утром, когда Армин стал будить друга на завтрак. Умывшись и одевшись, Эрен спустился в столовую. Микаса уже сидела за большим столом со своей порцией и ела, но отчего-то так медленно и безрадостно. — Ты в порядке? — спросил у нее Армин, присаживаясь рядом. — Фрау Кохен попросила нас показаться врачу, — монотонно проговорила Микаса и посмотрела на Эрена, выдавая свое беспокойство. Эрен сел напротив ее и Армина и сложил руки в замок, подперев ими подбородок. — Думаешь, они поймут? — спросил он у Микасы. Армин перебрасывал взгляд с друга на подругу и наоборот, но все не мог понять, о чем они говорили. — Я не знаю, — с усталым вздохом ответила она. — Надеюсь, что нет. После завтрака Армин ушел назад в спальню, оставив Эрена наедине с управляющим, пока Микаса направилась к врачу. Все вышедшие из комнаты, в которой находились воспитательницы и врач, утверждали, что их просто расспрашивали о проблемах со здоровьем и ничего более. От этого Микасе стало спокойней, и она чувствовала себя более уверенно. Зайдя в комнату, она села рядом с доктором и сложила руки на своих коленях. Взглянув на нее, он вместо того, чтобы уточнить имя и фамилию, сразу же спросил о происхождении. Привыкшая к таким вопросам Микаса даже не дрогнула. Пока врач рассуждал вместе с воспитательницами о том, что их страна нуждалась в чистой и непоколебимой нации, она не слушала его, желая поскорее уйти из этой комнаты и забыть все происходящее как ночной кошмар. — Как проходят твои менструации? — прямо спросил врач, помечая что-то в своих записях. — Никак, их не было уже два месяца, — честно ответила Микаса, отчего врач резко замер и посмотрел на воспитательниц. Он не спросил про другие болезни, не поинтересовался, как кормили и ухаживали за детьми в этом приюте, а сделал лишь маленькую пометку на бумаге. — Она может быть беременна? — обратился доктор к воспитательницам, заставив Микасу нервно сжать подол юбки в руках. Она изо всех сил пыталась спрятать свой страх. — Нет, конечно, — заступилась за нее фрау Кохен. — У Микасы просто слабое тело, и она сама по себе болезненная. Она каждую субботу беседует с настоятельницами, не пропустила ни одной службы без уважительной причины и не позволила бы никому обесчестить себя. Так ведь, Микаса? — обратилась воспитательница к девушке и вместо уверенности увидела в ее глазах испуг. Женщина отказывалась верить, что ее слова оказались неправдой, и смотрела на свою ученицу, по-доброму улыбаясь и легким жестом заставляя ее согласиться с ней. — Мы можем это проверить, — холодным голосом произнес доктор и стал натягивать на себя перчатки. — Ложись на кушетку. — Этот приказной тон будто пробудил в Микасе силу и заставил ее подняться на ноги, крепко сжав руки в кулаки. Разум заговорил голосом Эрена. — Да, я не девственна, и нет, я не беременная, — отчетливо сказала она и посмотрела на врача своим убийственным взглядом. — Если вы хотели это услышать, то лгать я не буду, но трогать себя без своего согласия не позволю. На эту кушетку вы сможете положить только мой труп. — Микаса… — осипло проговорила воспитательница, не веря своим ушам и глазам. — Что же ты наделала? — Вам нужно лучше приглядывать за своими воспитанницами, — с насмешкой отметил доктор и принялся заполнять свои бумаги, всем видом показывая, что он не был заинтересован ни в дальнейшей беседе, ни в осмотре. — Теперь у нее немного путей: в семью к не уважающему себя гражданину Германии или в бордель. — А это решать не вам, — со всей злостью в голосе сказала ему Микаса. — Не груби старшим, Аккерман! — огрызнулась вторая воспитательница, пока фрау Кохен растерянно глядела на девушку. — Немедленно отправляйся к хэрру Келлеру. Он как раз должен закончить беседу с твоим дружком. Взяв Микасу под руку, женщина повела ее к кабинету управляющего. Та не сопротивлялась, уже готовая к такому исходу. Страх за себя отошел на второй план, уступив место беспокойству за Эрена. Микаса шла к этой ненавистной дубовой двери и про себя молилась кому угодно, кто услышит ее, лишь бы Эрена не наказали, лишь бы не били и не калечили. Свою боль она вынести могла, а его — нет. Оказавшись в кабинете управляющего, она почувствовала себя дурно. Эрена уже там не было. Наверное, ушел к Армину. Микаса сквозь шум в ушах слышала отрывками слова воспитательницы, которая рассказывала хэрру Келлеру о том, что случилось во время осмотра. Мужчина смотрел на нее стеклянными глазами — такими же, какими провожал маленьких детей, когда за ними пришли офицеры СС. Но было в них что-то едва уловимое — нечто на грани разочарования и ярости. Он никогда не возлагал на нее больших надежд, с самого ее детства утверждая, что само ее существование — огромная ошибка. Однако сейчас смотрел на нее так, будто по-настоящему разочаровался. — Это правда? — спросил управляющий, когда воспитательница покинула кабинет. Микаса молчала, ожидая от него дальнейших слов. Что бы они ни ответила, это не будет иметь значения. Никогда не имело в этих стенах. — Что с тобой не так, Микаса? — хэрр Келлер перешел на несвойственный ему жалостливый тон. — Кто превратил тебя в это? Твой друг Йегер? — Эрен тут не при чем, — наконец заговорила она, напрягаясь всем телом. — Тогда скажи, почему ты ведешь себя таким образом? — продолжал мужчина. Он встал за ее спиной и обратил внимание на длинную черную косу, туго завязанную розовой лентой. — В тебе прекрасно все, кроме твоего рода. Больной на голову журналист Аккерман, от которого отказалась вся его семья, привез с собой из своих путешествий чужестранку, родившую ему дитя. За свои грехи они уже поплатились, но в чем виновата их дочь? Я надеялся, что ты осознаешь это, встанешь на праведный путь и поймешь, что тебе нельзя пачкать своей поганой кровью нашу нацию, поэтому посвятишь свою жизнь богу. Нет ничего очаровательней нетронутого женского тела, синяков на коленях от постоянных молитв и смиренно сложенных рук. — Выслушав эти слова, Микаса дернулась и отошла от него на несколько шагов. Она часто задышала от наступающей паники и отвращения. В этот момент на нее нахлынуло осознание, почему все это время хэрр Келлер так относился к ней и за что он ненавидел Эрена. — Вы истязали меня годами, лишали еды и отдыха, запирали в церкви с монахинями каждую субботу, потому что хотели сделать из меня праведную воспитанницу, которая могла бы ублажать Ваши извращенные фантазии. — Она не спрашивала, а утверждала, потому что видела в его глазах, что это было на самом деле так. — Ты обесчестила себя, Микаса, — спокойно говорил управляющий, пропуская мимо ушей все, что она говорила. — И ты будешь ходить с клеймом потаскухи до конца своей жизни. — Моя честь всегда при мне, хэрр Келлер, чего нельзя сказать о вашей, — уверенно заявила Микаса, приподняв голову. — И никто не давал вам права отбирать ее и клеймить меня. Точно так же, как никто не давал права клеймить мою мать и оскорблять моего отца. Я клянусь, что лучше сгнию в борделе или перережу себе горло кухонным ножом, но никогда больше Вас не увижу. Бросив свои слова напоследок, она развернулась и побежала из кабинета на второй этаж в спальню мальчиков. Эрен уже давно вернулся туда и, пожаловавшись Армину на управляющего, лег вместе с ним на заправленную постель с книгой. Они читали неизвестные немецкие романы, завалявшиеся на пыльных полках в библиотеке, и вытаскивали оттуда необычные выражения, которыми можно было бы украсить рассказ Эрена, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге показалась запыхавшаяся Микаса. Она села рядом с Армином на кровать и замотала пол-лица шарфом. — Хэрр Келлер знает, — ответила она на немой вопрос парней. — Он знает, что я лишилась невинности, но не знает, что это было с тобой, Эрен. Хотя мне кажется, что он догадывается… — Предугадывая подобный исход, Армин ничего не сказал и лишь приобнял ее за плечо. — Ты был прав, Эрен, это уже невозможно терпеть. Я не вынесу ни минуты пребывания в его кабинете… Эрен положил в книгу закладку и убрал ее на тумбу Армина, а сам спустился на пол и сел на колени перед Микасой, взяв ее за руки. Сейчас они были такими холодными, будто вся кровь вытекла из них. — Давай не будем больше ждать того самого дня, когда произойдет чудо и мы выберемся отсюда, — твердо говорил он ей, глядя прямо в глаза. — Собери вещи, и ночью мы убежим в город. — Не руби сплеча, Эрен, — вмешался в разговор Армин. — Нам некуда идти, и у нас совсем нет денег, ни образования, ни нормальных документов. А если попадемся полиции? Ни я, ни Микаса не понравимся им со своим непонятным происхождением. Давайте хотя бы обдумаем детали… — Да плевать уже, дружище, — перебил его Эрен, чувствуя подступающую к горлу злость от таких разговоров. — Хоть на вокзале, хоть на лавке в парке — я согласен жить где угодно, но не здесь. Сколько еще ударов плетью нужно получить, чтобы начать бороться? — Увидев в друге столько отчаяния, Армин ощутил накрывающую его тревогу. — Хорошей жизни у нас все равно не будет. Лучше уж спать на улице, будучи свободным от больных людей, управляющих этим приютом, чем оставаться здесь еще целый год. Армин, из нас троих именно ты смог сбежать сюда, проехав половину Германии. Если десятилетнему мальчику хватило на это смелости и духа, почему семнадцатилетний юноша не может сделать так же? — Армин ничего не ответил и погрузился в свои мысли, продумывая все возможные пути. — Когда все лягут спать, встретимся на нашем месте. У меня есть одна идея, — еле успел договорить Эрен, прежде чем в комнату вошли другие живущие здесь мальчики. — И ты согласна? — шепотом спросил Армин у Микасы, как только Эрен вернулся к чтению книги. — Мой дом там, где есть вы, — коротко ответила она другу и легла рядом с ними. Больше до конца дня о побеге они не говорили. Когда вечером все стихло, Армин вышел из ванной и увидел, что Эрен исчез вместе со своими немногочисленными вещами. Идея бежать в неизвестность без гроша в кармане его пугала, но и не согласиться с другом он не мог. Рядом с ним и с Микасой Армин чувствовал себя намного сильнее и верил, что справится со всем, даже со страхом перед неопределенностью. Поэтому он достал свою старую сумку и стал складывать в нее книги, одежду, гребень, зубную щетку, обувь. Когда сумка была полностью заполнена, Армин полностью оделся и пошел в сторону прохода, ведущего к тайной комнате. Зайдя в нее, он увидел там и Эрена, и Микасу. — И какая у тебя идея? — с порога спросил он у друга, решив не медлить и поскорее убежать, пока страх не сковал тело. — Вон тот люк, — Эрен указал пальцем на потолок, — скорее всего, ведет на чердак, а из чердака можно проникнуть на крышу. Мы могли бы попробовать убежать через центральную дверь, но ее запирают на ночь. Поэтому нам нужно спуститься с крыши и как-то перелезть через забор. — Эрен, ты уверен в своем плане? — недоверчиво произнес Армин. — Ты продумал, что мы будем делать, если нас поймают? — Хороший вопрос, дружище, — с улыбкой ответил ему Эрен. — У тебя есть время подумать об этом, пока мы лезем наверх. Микаса, давай я подниму тебя, а ты попробуешь открыть люк. Он присел рядом с ней на колено и, подставив плечо, осторожно взял ее за ноги. Микаса потянулась руками к люку и стала толкать его наружу, стараясь не шуметь, но деревянная дверца никак не поддавалась, словно что-то на чердаке ее перекрывало. Армин подбежал к ним и стал помогать Эрену удерживать ее. — Похоже, что без шума не получится, — сказала она парням, впечатывая ладони в старые доски. — Там что-то есть, но дерево уже рыхлое. Я могу попробовать пробить его чем-нибудь. — Если нас услышат, сколько времени у нас будет, прежде чем нас найдут? — обратился Эрен к Армину, предчувствуя, как его идея рушилась с каждой секундой. — Не очень хотелось бы прыгать с крыши в спешке, но если там действительно чердак и из него есть выход наружу, то минуты за три воспитательницы поймут, что шум идет из этой комнаты, потом им понадобится еще несколько минут, чтобы проникнуть сюда. Проход узкий. Я думаю, что у нас не больше десяти минут на твой план. И это при условии, что Микаса пробьет люк за пару ударов. Слова друга совсем не обнадеживали Эрена. Он стал блуждать взглядом по всей комнате, выискивая что-то, что помогло бы им. Неясный свет из окна ударил по зеленым глазам, и Эрен замер на пару секунд. Микаса слезла с его плеча и тоже посмотрела на испачканное стекло. Водосточная труба находилась через два окна, но оба были с отливами. — Тогда будем прыгать не с крыши, а из окна, — скомандовал Эрен и стал открывать щеколды на раме. — Я пойду первым. Со всей силы дернув за ручки, он распахнул створки и пустил в комнату ночной воздух. Ветер зашевелил старые листы, лежащие на полках, и разнес шум по ближайшим комнатам. Эрен вылез наружу и прыгнул на соседний подоконник. Раздался еще один грохот, который окончательно разбудил эту часть этажа. Микаса пошла за ним, пока Армин скидывал на землю их вещи. Времени на раздумья уже не оставалось. Схватившись рукой за водосточную трубу, Эрен сильно ударился плечом об стену. Резкая боль прошлась по всей правой части тела. Он выругнулся куда-то в пустоту и, обхватив трубу ногами, стал спускаться. В других окнах стал загораться свет, заставляя ребят двигаться быстрее. Микаса спрыгнула с трубы уже через пару секунд после того, как Эрен оказался на земле. Остался только Армин, который медленно перебирался с одного подоконника к другому. Микаса встала у трубы и крикнула ему: — Прыгни и просто катись, мы тебя поймаем! Услышав звуки со стороны входной двери в приют, Эрен быстро собрал сумки и подбежал к Микасе. — Дружище, не бойся и прыгай! — подбадривал он Армина. — Доберись до трубы, а дальше будет легче! Собравшись с духом, Армин поднялся на ноги и прыгнул с широко раскрытыми руками к водостоку. Грохот от соприкосновения его тела с железом точно слышал весь приют. Вспотевшие ладони соскользнули, и он покатился вниз. От стремительного падения его спасла Микаса, вовремя схватившая его за ноги. Пока он пытался отдышаться и прийти в себя после удара, с края стены показался свет фонаря. Заметив это, они побежали к забору, окружающему территорию приюта. Сначала Эрен перекинул сумки, затем вместе с Микасой помог Армину забраться наверх. Когда послышался чей-то крик со стороны приюта, он снова поднял Микасу на руках, невзирая на боль в плече. Она разбила колени, пока спрыгивала на землю, но все равно держалась на ногах и пыталась помочь Эрену перелезть самому. Оказавшись по другую сторону ограждения, он зацепился рукой об острый конец железного прута и оставил себе порез от запястья до локтя. — Давай перевяжу, — сказала Микаса, увидев рану, и полезла в свою сумку за чистой тряпкой. — Потом. Сейчас надо бежать. Взяв за руки ее и Армина, Эрен побежал по дороге в сторону города под крики воспитательниц, раздающиеся из-за спины. Они не знали, куда бежали, но понимали, от чего. И от этого понимания открывалось второе дыхание. На том краю дороги их ждала полная неизвестность, окутывающая тело страхом, но даже она после всего произошедшего в стенах приюта казалась мечтой. Никаких запретов, ни затыкания рта, ни наказаний, ни злых слов — лишь бескрайнее небо над головой и попутный ветер. Оказавшись рядом с границей, Эрен вспомнил это чувство, вселяющее надежду. По ту сторону дороги была по-прежнему его страна — разгромленная, утопленная и утопившая других в крови, захваченная чужими солдатами, но окруженная все таким же бескрайним небом.