Потерянные дети

Пропустив очередной учебный день в школе, пока Кольт уехал по поручению на другой конец Эльзаса, Фалько отправился в гости к Габи с самого утра. Ее бабушка в это время еще спала, а сама девочка тайком одевалась, чтобы сбежать до того, как ее заставят идти в школу. После пережитого ни учителя, ни ученики не были готовы продолжать жить в привычном ритме, из-за чего прогуливающих уроки детей даже не наказывали. Натянув на себя брюки вместо школьной формы для девочек, она услышала стук в дверь и побежала, чтобы открыть ее до того, как проснется бабушка. На пороге стоял Фалько, одетый, очевидно, не для школы. Габи потащила его за руку в дом. — Зачем ты пришел ко мне? — прошептала она и повела друга к себе в комнату. — А если бы разбудил бабушку? — Кольта нет, и мне плохо спится из-за этого, — объяснил ей Фалько, усаживаясь на заправленной постели. — Все время кажется, что вот-вот начнется бомбардировка. — Не будет уже никаких бомбардировок, Фалько, — уверенно сказала Габи, пытаясь его приободрить, и улыбнулась. — И Кольт скоро вернется, и твоя мама, и дядя Райнер. Представь, что вы все вместе соберетесь за столом в Рождество. Это будет наше первое спокойное Рождество спустя пять лет. — Да, даже не верится, — выдохнул Фалько. Посмотрев на Габи, он только сейчас заметил, что она оделась в свой рабочий костюм. — Ты снова собралась работать? — озабоченно спросил он у девочки и поднялся на ноги, чтобы взглянуть ей прямо в глаза. — Габи, пощади себя. Ты только надорвешь себе спину или вымотаешься до смерти! — Тебе так нравится жить в пыли от разрушенных камней? — вспыхнула Габи, уже не думая о том, что бабушка могла проснуться от ее громкого возгласа. — Я лишь хочу вернуть все, как было. — Но не такой ценой, Габи. Ты не отстроишь все заново за несколько дней. — Ты такой… такой… — Габи топнула ногой, чтобы выпустить пар и не сорваться на друга, а затем села на кровать, скрестив руки на груди. — Нетрудолюбивый. — Да причем здесь трудолюбие, если единственные дни, когда ты не работала, были те, когда мы помогали дяде Эрену? Это не трудолюбие, а какое-то помешательство, — возмущенно сказал ей Фалько и, взяв за руку, повел к входной двери. — Пойдем лучше просто погуляем, поиграем, побегаем. Только отстроив здания, ты не вернешь все, как было. — Мальчишки так долго взрослеют, — усмехнулась Габи, натягивая на себя свои туфли. — Ты не вырос еще из игр? — язвительно спросила она у Фалько, на что она помотал головой. — Давай сыграем в прятки. Кто проиграет — с того круассан от тетушки Фингер. Они бегали под дождем и прятались друг от друга с самого утра до полудня, пока не промокли до нитки. Устав от непрерывного бега, они шли вдоль каменного забора протестантской церкви, стоящей недалеко от булочной, пока не дошли до здания исторического музея города. Габи взглянула на часы, висящие на каменных стенах музея, а затем обернулась, чтобы посмотреть на темно-синий шпиль церкви, утонувший в серости от дождя. Она вспомнила, как еще несколько лет назад, будучи совсем девочкой, приходила туда с мамой и другими прихожанами. — Интересно, почему дядя Армин был против веры и всегда получал за это наказание, — задумчиво проговорила она и посмотрела на удивленного Фалько. — Дядя Эрен говорил, что он был как Джордано Бруно. Это его сожгли на костре за ересь? — Может быть. — Фалько пожал плечами. — Кольт рассказывал что-то такое, когда еще учился в школе. Наверное, в школу все-таки полезно ходить. — Давай сходим завтра. А пока что ты мне должен три круассана! — Габи показала другу язык и побежала в сторону булочной, а Фалько направился за ней. Владелица булочной, как и многие предприниматели, сейчас переживала худшие времена, но она лично знала ребят и с удовольствием согласилась приготовить им в долг несколько булочек. Ее дочь уехала в Страсбург, и тетушка осталась совсем одна, поэтому радовалась дням, когда дети приходили к ней и вместе с ней пекли булки. Она пекла круассаны по рецепту, привезенному из Парижа, и жители этого маленького клочка земли, терзаемого войнами между соседними странами уже много лет, наслаждались вкусом самой настоящей французской выпечки. — Как же там моя бедная Пик? — тоскливо говорила женщина, раскатывая тесто. — Совсем никаких новостей от нее… — Если Кольт снова поедет в Страсбург, то я попрошу его навестить ее, — сказал ей Фалько с ободряющей улыбкой на лице, подготавливая духовку, пока Габи сидела у окна и, слушая шум дождя, смешивала разные джемы для начинки. — Спасибо, Фалько, — с печальным взглядом ответила ему женщина. — Бедняжка Кольт… Совсем еще юный мальчик ушел воевать до призывного возраста. Что же у вас за жизнь такая теперь будет? — причитала она, полностью погрузившись в готовку. — Может, отнесем дяде Эрену пару круассанов? — предложила Габи, прервав горестную речь тетушки Фингер. — Он, наверное, никогда их не пробовал, если уж шоколад ел только по праздникам. — Круассаны с начинкой он точно не пробовал, — съязвил Фалько и поймал на себе недовольный взгляд. — Ты ничего не понимаешь, с начинкой они еще вкуснее, — фыркнула Габи и продолжила заниматься своим делом. Закончив с круассанами, Габи и Фалько одолжили у тетушки зонт и велосипед, чтобы быстрее добраться до Кюценхаусана. Они едва ли поместились вдвоем на сидении: Габи села сзади, чтобы крутить педали, а Фалько держался за руль. Сумка с круассанами, обернутыми в тряпку, лежала в передней корзинке. Они долго ехали по грязи прямиком до небольшого домика у леса. По небу летела целая стая птиц, привлекшая внимание девочки и мальчика, из-за чего они почти упали с велосипеда и Фалько получил слабый удар в бок за то, что не следил за дорогой. Под струями воды сумка промокла насквозь. Габи молилась всем божествам, которых знала, чтобы поскорее добраться до дома: из-за сырости она мерзла, ноги устали от педалей, а дорога будто вела в никуда. Наконец, когда показался силуэт Кюценхаусана, она облегченно выдохнула и прижалась головой к спине Фалько. Приложив еще немного усилий, они все же доехали до домика. Эрен в этот момент уже оделся в старую одежду старика и отстирывал свои штаны. Увидев на пороге мокрых, замерзших детей, он приятно удивился. — Дядя Эрен, мы принесли тебе круассаны! — радостно сообщил Фалько и стал разуваться, а Габи дрожащими от холода руками протянула мокрую сумку. — И ради этого вы проехали такой длинный путь под дождем? — с упреком спросил Эрен, забирая сумку и провожая ребят к камину, чтобы они отогрелись. — Мы подумали, что ты никогда не пробовал круассаны, и решили угостить, — ответил ему Фалько, усаживаясь на полу у огня. — А если и пробовал, то точно не с фирменной начинкой Габи из яблочно-ягодного джема. — Спасибо, конечно, за угощение, но больше не мокните под дождем столько времени из-за круассанов. Эрен унес булочки на кухню и поставил греться чайник. Пока вода закипала, он бросил быстрый взгляд на Габи и Фалько, которые сидели рядом друг с другом и о чем-то разговаривали, восторженно жестикулируя и иногда смеясь. Габи ярко светилась и согревала Фалько своим теплом, а Фалько тянулся к ней, как цветок тянет как солнцу. По ним было видно, что они построили вокруг себя целый мир, в котором не было места для кого-то другого. Взгляд Эрен переместился на пламя в камине, и он сам не заметил, как утонул в своих воспоминаниях. Ему было около четырнадцати лет. Кто-то пустил слух по приюту, что племянница хэрра Келлера выходила замуж и он собирался в Гамбург на несколько дней. Такая новость сильно обрадовала всех детей в приюте, в особенности Микасу, которая могла бы без страха есть целые порции в эти дни. Фрау Шнайдер, которая бдела за порядком, питала интерес только к телесным наказаниям, а на лишение еды ей было наплевать, как и другим воспитательницам. Когда теплым летним утром машина управляющего выехала за ворота приюта, Микаса встала раньше других девочек в комнате. Этот день с самого начала обещал быть хорошим, и яркое солнце в небе предвещало, что случится что-то невероятное. Умывшись и одевшись в форму, она взяла ленты с расческой и пошла в комнату мальчиков. Армин уже не спал и читал книгу Гессе, лежа на заправленной постели, пока Эрен разговаривал с кем-то во сне. Беседа был столь оживленная, что Микаса не хотела будить его. Они переглянулись с Армином, и тот улыбнулся, одобрительно кивнув головой в знак того, что этому путешественнику пора было возвращаться из мира снов. — Эрен, — позвала его Микаса, присев на край кровати и дотронувшись до его плеча. Он медленно открыл глаза, привыкая к солнечному свету в комнате. — Заплети меня, пожалуйста, — сказала она и протянула ленты с расческой. — У тебя лучше получается. Эрен вылез из-под одеяла и начал плести косы, все еще пребывая в состоянии между сном и явью. Волосы Микасы были такими мягкими после нового шампуня, который купили для девочек, что хотелось зарыться в них носом и спать как на подушке. От этих мыслей глаза Эрена снова сомкнулись, и он прислонился лбом к ее затылку, снова засыпая. — Ты не выспался? — обеспокоенно спросила у него Микаса. — Тебя мучили кошмары? Что-то болит? — Нет, — пробурчал Эрен, не отрывая лица от ее головы. — Мы обсуждали с Армином греков и их мифы и начали спорить. Я почему-то был уверен, что Хронос и Кронос — это один и тот же бог, а Армин утверждал, что нет. Пришлось идти в нашу комнату, чтобы почитать про них. — Он наконец полностью открыл глаза и, вдохнув запах шампуня на волосах, продолжил плести косу. — Мне снилось что-то странное, будто Кронос ходил по нашей земле, считал всех людей своими детьми и ел их. Ко мне явилась Рея и сказала, что Зевса тоже съели и я должен был вместо него заточить Кроноса в Тартар. И мы втроем пошли воевать с ним. — Не читай больше перед сном, — с издевкой сказал Армин и тихо посмеялся. — Особенно Евангелие. Будешь видеть себя во снах Иисусом. — Меня тошнит от Евангелия больше, чем от безвкусной овсянки, которой нас сегодня будут кормить. Закончив с одной косой, Эрен стал плести вторую. Только сейчас, пока шарф сох после стирки, он заметил плавные линии, которыми шея Микасы переходила в плечи. Они напоминали о старых скульптурах в Лувре, которые Эрен видел, когда был в Париже, будто твердая рука мастера высекла их из камня. Старая форма становилась мала, отчего некогда широкая рубашка сильно обтягивала спину и грудь Микасы. Она росла и становилась девушкой, а Эрен с Армином словно застыли на одном месте. Лишь ломающийся голос и первые волосы на теле напоминали им о том, что они тоже были живыми. — По-моему, получилось плохо, — сказал Эрен, завязав бантик на второй косе. Микаса обернулась и обеспокоенно посмотрела на него. В свете солнца ее глаза засияли подобно серебряным шарикам. — Нет, — возразила она и мягко дотронулась до неаккуратно завязанных бантов. — Получилось красиво. Мне нравится. — Ты говоришь это, чтобы не обидеть меня, — безэмоционально заявил Эрен и поднялся с постели, чтобы пойти в ванную. Перед тем, как выйти из комнаты, он снова повернул голову и взглянул на мраморные плечи и шею Микасы, на сияющие в солнечных лучах глаза, на губы цвета лугового клевера и шелковистые черные волосы, собранные в неровные тугие косы. — Микаса, ты… Неважно. Забудь. — Махнув рукой, он ушел в ванную. — Не бойся, он не обидится, если ты их переплетешь, — уверял ее Армин и стал искать у себя что-нибудь, что можно было использовать как закладку для книги. — Мне правда нравится, я не лукавлю, — сказала Микаса и провела кончиками пальцев по волосам, которых еще несколько минут назад касался Эрен. На завтраке их действительно ждала безвкусная овсянка. От рвотных позывов спасало только сочное яблоко, которым можно было заесть пустую кашу. В отсутствие управляющего фрау Шнайдер не давала детям расслабляться: она прошлась по всем столам и увела с собой тех, кто небрежно носил форму или горбил спину. Не увидев шарфа на шее Микасы, она хмыкнула, но ничего ей не сказала. Поначалу воспитательница пыталась с ней бороться и заставляла не носить на себе ничего лишнего, но потом опустила руки и отстала от девочки, которой тогда было всего шесть. Под конец завтрака к столу, за которым сидели ребята, подошла фрау Кохен. Она приветливо улыбнулась им всем, а затем обратилась к Эрену: — Эрен, ты помнишь Марию Уфельман? — Мальчик кивнул и покраснел, вспомнив ту семью и как дурно он себя вел с ними в детстве. — Она написала тебе письмо и прислала денег, чтобы я купила тебе и Микасе какой-нибудь подарок. Я подумала, что раз сестра подарила мне два билета в Оперный театр Ганновера, то мы могли бы купить на эти деньги еще два билета и сходить туда завтра, пока хэрра Келлера нет. Что ты на это скажешь? Можешь выбрать другой подарок. Это твои деньги. — Нет, это хорошая идея, — радостно ответил ей Эрен. — Спасибо Вам. Это лучший подарок, который только может быть. — Благодари не меня, а Марию, — с улыбкой сказала ему фрау Кохен. — Забери у меня письмо после уроков и напиши ей ответ. — Мне так стыдно, — простонал Эрен, закрыв лицо руками, когда воспитательница уже ушла из столовой. — Шесть лет прошло, а она все еще помнит про меня и присылает деньги. Святая женщина. — Ты умеешь оставаться надолго в сердцах людей, брат, — приободрил его Армин, допивая свой чай. — А еще ты потрясающий оратор. Твои слова могли задеть ее до глубины души, поэтому она не забывает тебя. Может, ты станешь следующим канцлером? — Нет, — сразу открестился Эрен. — Спасибо за теплые слова, дружище, но это не для меня. Ты будешь более умным и рассудительным канцлером. Мы проголосуем за тебя, когда нам дадут право голоса. Да, Микаса? — спросил он у сидящей рядом подруги, заправив ей за ухо выбившуюся прядку волос. — Мы проснемся в самой образованной стране мира, если нашим канцлером будет Армин. Она улыбнулась и кивнула в знак согласия, полностью загнав Армина в краску. Весь оставшийся день прошел, на удивление ребят, быстро. Им так не терпелось побывать в оперном театре и погулять по самому Ганноверу. Поскольку спектакль заканчивался поздно, воспитательница обещала оставить их на ночь в доме ее сестры, у которой была дочь примерно того же возраста, что и ребята. Они ждали этого дня, казалось, всю свою жизнь. Следующим утром Микаса наведалась в церковь и отпросилась у монахинь, которые все еще проводили ей воспитательные лекции, пообещав, что в следующий раз она посидит с ними не два часа, а целых четыре. Когда она вышла из церкви, у ворот ее ждала машина брата Эльзы, в которой уже сидели Армин и Эрен. Они подвинулись, оставив место у окна для Микасы. Она хлопнула дверью, и автомобиль двинулся в сторону города, образ которого вскоре стал прорисовываться на горизонте. За эти несколько лет он немного изменился: цвета потускнели, а в воздухе повисло какое-то напряжение. По каменным дорожкам вышагивали солдаты в новой форме. Один из таких военных проходил мимо, когда ребята вылезли из автомобиля. Он изучающе посмотрел на них, и Эрен закрыл собой Микасу, боясь, что к ней снова пристанут с вопросами о ее родителях. Армину стало не по себе от взгляда этого мужчины: он вспомнил офицера полиции из своего детства и задрожал всем телом. Животный страх овладел им, не позволяя осознанно пошевелиться. Заметив это, Эрен взял его и Микасу за руки и отвел их подальше от военного, который не стал останавливаться и продолжил свой путь. — У него на руке флаг? — спросила Микаса у подошедшей к ним фрау Кохен. — Зачем они носят флаг на руке? — Это отряды охраны НСДАП, — объяснила им воспитательница. — СС. Они защищают фюрера. — Как только мужчина скрылся за городскими зданиями, она прикрыла рот рукой, сдерживая эмоции, и посмотрела болезненными глазами на детей. — Когда вырастите, даже не думайте связываться с ними. От них пахнет пагубой и смертью. — Фрау Кохен, — неожиданно заговорил Эрен, — а куда они уводили тех детей из нашего приюта? — Она не знала, что ответить, поэтому просто повела их к дому сестры, больше не поднимая эту тему. В квартире на втором этаже небольшого здания их ждала женщина, выглядящая как точная копия фрау Кохен. Эрен никогда до этого не видел близняшек и даже приоткрыл рот от удивления. Он знал, что близнецы выглядят похожими, но не думал, что настолько. Женщина представилась Руз Кохен, и, как они поняли, в браке она не состояла и ее дочь жила без отца. Сама девочка вышла из своей комнаты только после того, как мать позвала ее. У нее были светлые волосы по плечи, ореховые глаза и маленький нос. — Хитч, смотри, сколько у тебя появилось новых друзей, — радостно сказала ей женщина. Девочка оглядела их любопытным взглядом, который зацепился за Микасу. Она приоткрыла рот от удивления и подбежала прямо к ней. — Ты похожа на японку! — воскликнула Хитч и широко улыбнулась, показывая свое дружелюбие. — Я никогда еще не видела никого из Азии! Я Хитч Дрейс. Мама придумала мне эту фамилию на случай войны с Нидерландами, чтобы никто не подумал, что я наполовину голландка, — сказала она Микасе на ухо и хихикнула. — А тебя как зовут? — Микаса Аккерман, — представилась Микаса и неуверенно улыбнулась. — А это Армин и Эрен. Мы с Эреном родились в Ганновере, а Армин — в Дрездене. — Зачем ты водишься с мальчишками? — фыркнула Хитч. — Они же любят приставать. — Мои мальчишки ни к кому не пристают, — заверила Микаса. — Они моя семья. — Вам нужно во что-нибудь переодеться, — сказала им воспитательница. — Хитч, помоги Микасе, а для мальчиков мы сейчас что-нибудь придумаем. Вы же не пойдете в оперу в таком виде. Кивнув, девочка взяла Микасу за руку и увела в свою комнату. Эрен с Армином сели на мягкий диван, пока мама Хитч отправилась к своим знакомым с сыновьями, которые могли бы одолжить ненадолго приличную одежду. Их дом был обставлен скромнее, чем у Уфельманов или у офицера полиции, но в каждой маленькой детали обстановки чувствовалось тепло. На подоконнике стояли небольшие горшки с цветами, греющимися в лучах летнего солнца, которые в комнату пропускал прозрачный тюль. Рядом с диваном на низком столике лежали какие-то журналы и маленькие фарфоровые чашки, на дне которых еще не засохла кофейная гуща. Напротив дивана стоял деревянный комод, на котором расположились рамки с фотографиями. Эрен нашел в себе смелости подняться и взглянуть поближе на людей, изображенных на этих карточках. На всех фото он видел только Хитч и ее маму и лишь на одной они сфотографировались вместе с фрау Кохен. Она никогда не рассказывала о своей семье, поэтому все происходящее казалось ему странным. — Никогда бы не подумал, что у фрау Кохен есть сестра-близнец с дочерью, — тихо сказал ему Армин, когда обе женщины вышли из гостиной. — Тем более, дочь рождена вне брака. Разве это похоже на нашу воспитательницу, живущую по всем христианским заповедям? — Может, поэтому она и живет по заповедям, — предположил Эрен и сел назад на диван. — Боится такой же жизни. — А чем плоха такая жизнь? — недоумевал Армин. — Хитч выглядит сытой, хорошо одета, живет с мамой, которая ее любит. Возможно, я чего-то не понимаю пока еще, но моя приемная сестра родилась в браке, зато ее отец был больным на голову, а мать повесилась, когда осталась с ней одна. Наверное, христианам стоит пересмотреть свои приоритеты. — Это точно, — согласился с ним Эрен. Хитч завела Микасу в свою комнату и закрыла дверь. По площади комната была маленькая: в нее еле поместилась односпальная кровать, рабочий стол с лампой, высокий шкаф и ящик с игрушками. В куклы девочка давно не играла, но выбрасывать свою коллекцию ей было жалко. Микаса опустилась на колени рядом с ящиком, чтобы поближе посмотреть на фарфоровых кукол, сидящих на крышке в один стройный ряд. Единственной ее игрушкой в детстве был сшитый матерью медведь, который уже давно затаскался и порвался, поэтому вместо игр она сидела у окна и сочиняла в голове всякие истории. — Я назвала их в честь героинь сказок братьев Гримм, — сказала Хитч, заметив, с каким интересом Микаса смотрела на кукл. — Крайняя слева — это Рапунцель, рядом с ней сидит Белоснежка, затем Золушка, Гретель и Малейн. Ты похожа на Белоснежку. Посмотри, у нее такие же красивые черные волосы и светлая кожа. — Мне не нравится эта сказка, — призналась Микаса. — Королевич влюбился в нее, но даже не знал, каким она была человеком, и готов был купить ее у гномов. Разве это любовь? — Хитч пожала плечами и подошла к своему шкафу. — Плевать на этих королевичей. Давай лучше выберем одежду. Фрау Кохен вернулась с сестрой, и они принесли два немного поношенных костюма. Армину подошел с темно-синей жилеткой и голубой рубашкой, а Эрену достался темно-коричневый в мелкую клетку с пиджаком с желтоватой рубашкой. Одевшись и покрыв голову своей шляпой с козырьком, Эрен взглянул на себя в зеркало, висящее у входной двери, и подумал о том, что напоминал себе своего отца. По крайней мере, он помнил его таким: каштановые волосы, поношенный костюм и кепка на голове. Не хватало только очков. Глядя на Армина, он почему-то думал о васильках, которые росли недалеко от его дома. Когда им с Микасой было по четыре года, они играли в луговых цветах. Он не помнил, в какой день впервые встретил ее, но сознание рисовало образ маленькой девочки в простом белом платье, прячущейся в цветках клевера. «Вон там сидит моя чудесная малышка», — говорил хэрр Аккерман отцу Эрена, когда они закончили обсуждать работу. Эрен обратил взгляд на луг, в котором едва можно было разглядеть девочку. «Она подросла», — ответил ему доктор Йегер с улыбкой на лице. — «Похожа на свою мать, как и мой Эрен на свою». Мальчик все всматривался в нечеткий силуэт, но видел только черные волосы, белое платье и розовый клевер. Только спустя десять лет Эрен наконец-то разглядел эту девочку, когда Микаса вышла из комнаты Хитч в старом розовом платье с белой кружевной манишкой и рюшами. Сама Хитч переоделась в белую блузку и цветочный сарафан. Она помогла Микасе забрать назад передние прядки завившихся после кос волос и завязать аккуратный бант. — Мама, смотри, как Микаса похожа на Белоснежку! — радостно закричала Хитч. — Я отдала ей твое платье, которое ты хотела выбросить. — Увидев Армина, она распахнула глаза от удивления. — Как ты так быстро похорошел? — Тот залился краской и не смог ничего ответить от смущения. — До спектакля еще есть время. Хотите сходить куда-нибудь еще? — предложила мама Хитч. — Можно мы с Эреном сходим к нашим старым домам? — вдруг спросила Микаса и поймала на себе ошарашенный взгляд зеленых глаз. Эрен не мог поверить, что она тоже вспомнила об этом месте одновременно с ним. — Ненадолго. Я хочу навестить могилу мамы. Взяв такси, фрау Кохен отвезла их к окраине города. Армин остался вместе с Хитч, дав им побыть наедине со своими чувствами и воспоминаниями. Как только вдалеке показались фигуры заброшенных домов, сердце Эрена забилось как сумасшедшее: еще девять лет назад в одном из недостроенных зданий пахло маминой едой и звучало ее тихое пение колыбельной, а теперь оно утонуло в тишине. Жизнь продолжалась в соседних домах, кроме одного, куда он иногда приходил с папой к его другу. Взглянув на Микасу, Эрен не увидел на ее лице каких-либо чувств: либо она их так хорошо прятала, либо ее сердце было настолько растерзано, что болеть было нечему. Но он знал, что это место тоже многое значило для нее. Словно прочитав его мысли, она тихо заговорила: — Как реки берут свое начало из маленького ручья, так и наша история началась здесь. Эрен снова обратил взгляд на окрестности, виднеющиеся из окна автомобиля. Зеленая трава колосилась под слабым дуновением ветра. Лишь изредка он проносился шумным потоком по верхушкам цветов, заставляя их нежные бутоны качаться. Машина остановилась, позволив Эрену сосредоточиться на одной картинке. Он увидел, как два луговых цветка в порыве ветра сплелись стеблями и не отпускали друг друга. В этот самый момент шофер вышел из машины и помог им открыть двери. До домов они дошли уже на своих ногах. Не намереваясь заходить внутрь, Микаса сразу пошла в сторону одинокой могилы. Судя по разросшимся на небольшом холмике сорнякам, отец так и не вернулся из столицы. — Если хочешь, можем прибраться, — предложил ей Эрен. — Оборвать траву — пятиминутное дело. — Нет, пусть растет, — сказала ему Микаса. — Пусть земля здесь дарит новую жизнь. Эрен взглянул ей в глаза, потускневшие от накатившей грусти, и взял за руку. От неожиданности Микаса вздрогнула и удивленно посмотрела на парня. Ясное небо потускнело в цвете серых туч, устилающих невесомый купол. Эрен улыбнулся ей так ярко, словно намеревался затмить само солнце. В этой улыбке искрилась вся его жизненная сила, наполняющая сердце Микасы надеждой. Они побежали вглубь луга, сминая ногами тянущиеся к небу цветы. Свободной рукой Микаса держала подол платья Хитч, чтобы он не препятствовал самому главному — движению вперед. В одно мгновение она обогнала Эрена и тянула его за руку за собой, как всегда это делала. В те минуты для них не существовало ни печального прошлого, ни устрашающего будущего, ни этого луга и цветов, ни покрытого тучами неба — целый мир исчез, оставив их наедине друг с другом. Ветер подхватывал черные завившиеся пряди волос, немного приоткрывая спину девочки, высеченную из мрамора и спрятанную за жесткой тканью. Микаса вдруг остановилась, и Эрен налетел на нее грудью, но не сбил с ног, а всего лишь заставил немного пошатнуться, из-за чего они оба засмеялись. — Как думаешь, что там? — спросила она, протянув руку и указав пальцем куда-то вдаль, где земля примыкала к небу. — Дания? — неуверенно ответил Эрен, будто уточняя. Он перевел взгляд с горизонта на голову Микасы и заметил, что пара прядей выбились из ее прически, закрывая уши. — Мама говорила, что в той стороне север. — А я думаю, что если бы мы побежали дальше, то смогли бы допрыгнуть до неба и гулять в облаках. — Микаса отпустила его руку и повернулась к нему лицом, чтобы взглянуть в сияющие зеленые глаза. — Там, где нас никто не найдет. — В ответ на эти слова Эрен лишь улыбнулся и заправил за ухо ее непослушные волосы. — Земля же круглая, Микаса. Куда бы ты ни побежала — рано или поздно вернешься туда, откуда начала свой путь. — В таком случае, даже если кто-то посмеет разлучить нас, мы всегда сможем вернуться друг к другу. Эрен навсегда запомнил этот день, когда он с друзьями впервые оказался в Оперном театре, но не из-за превосходного интерьера и захватывающей постановки. Он помнил восхищенное выражение лица Армина, который впервые по-настоящему увидел свой город, помнил веселую и озорную Хитч, которая увлеченно рассказывала о своих любимых местах в Ганновере, и сладость первого настоящего поцелуя, который наверняка до сих пор блуждал среди луговых цветов, если они еще не погибли в пламени снарядов. — Дядя Эрен! — привел его в чувства радостный голос Габи, которая все еще сидела рядом с Фалько у камина. — Мы хотели спросить про Джордано Бруно. Это его сожгли на костре за ересь? — Да, как и вашу Жанну д’Арк, — сказал им Эрен и стал разливать чай по кружкам. Чайник давно вскипел, пока он блуждал в своих воспоминаниях. — Вам не рассказывали об этом в школе? — Мы туда пойдем только завтра, — признался Фалько и виновато улыбнулся. — А разве тебе рассказывали в школе? У вас же был католический приют. Разве церковь может спокойно говорить о том, как жгла всех налево и направо в Средневековье? — Ты прав, Фалько, учителя нам об этом не рассказывали. О многом я узнал лишь после приюта, когда оказался в армии. Мой предыдущий командир, капитан Аккерман, был достаточно умным человеком. — Эрен протянул детям чай и, сходив на кухню за третьей кружкой, сел рядом с ними у огня. Он знал много разных вещей из военного дела, истории и даже искусства, но терпеть не мог философию. Не знаю, откуда в нем была эта неприязнь. Одно лишь упоминание немецких классиков выводило его из себя. Наверное, он был человеком более приземленным, который не любил слишком долго разглагольствовать о несуществующих вещах. Надеюсь, что таким же и остался. Членство в его отряде в какое-то мгновение спасло меня от сумасшествия, потому что он умел быстро спускать на землю, когда долго витаешь в облаках. Из-за этого он в первое время не жаловал Микасу: она была для него слишком мечтательная и мягкая. Позже они поладили, когда он разглядел ее железный стержень. С Армином они нашли общий язык почти сразу же, а вот со мной смириться он так и не смог. Капитан Аккерман любил четкость, точность и порядок, а моими вечными спутниками были суета и хаос. Между нами не было конфликтов — просто он не хотел сажать меня на короткий поводок. Я помню день, когда он получил приказ не брать пленных, а расстреливать всех без разбора. Он бесчувственно озвучил его нам и вгляделся в наши лица. После долгого отсиживания вдали от сражений мне впервые захотелось бросить все и уйти, забрав с собой Армина и Микасу. Войны между народами велись с начала истории человечества, и за все эти тысячелетия мы придумали множество правил сражений. Убивать гражданских — это бесчеловечность, низость и абсолютное бесчестье. Мы были далеки от учений, в которые нас заставляли верить, но не настолько, чтобы так низко пасть. Оттого, услышав эти слова, я сжал руки в кулаки и намеревался все высказать капитану Аккерману, но вдруг обернулся чуть вбок и встретился взглядом с Микасой. В ее глазах читались те самые слова, которые она говорила мне когда-то давно: «И что ты изменишь?» Я понял ее без слов и проглотил желание высказывать все своему капитану, который даже не имел никакого отношения к этим приказам. Уже темнело, мы расположились где-то вдали от жилых поселений, в лесу, где росли редкие деревья. Всюду пахло сыростью и хвоей. Этими деревьями оказались сосны, понемногу сбрасывающие свои шишки и иголки на землю. Капитан Аккерман сидел у костра и пил чай. Вкус он был наверняка скверный, поскольку воду он собирал из ручья, что тек недалеко от этого места. Я присел рядом с ним и стал крутить в руках шишку, думая о том, что хотел бы в тот момент находиться где угодно, но не в том месте. Микаса сидела напротив меня вместе со своей подругой Сашей. Они рисовали на земле ветками карту и обсуждали, где находятся какие-то города. На тот момент мы мало разговаривали друг с другом — лишь иногда переглядывались, чтобы успокоить душу. — Отряд капитанки Зоэ немного задержался и догонит нас завтра, — сказал Армин капитану, перехватив их сообщение, и сел рядом со мной. — Они все живы. — Славно, — ответил ему капитан и отложил свою кружку. Его плечи заметно расслабились, как только он услышал эту новость. По всей видимости, он заметил, что за целый день я не вымолвил ни слова и в голове моей творился полный бардак. — Егерь Йегер (так он называл меня, показывая, насколько ему было плевать на мое настоящее звание), ты знаешь, что это такое? — спросил он, заставив меня обратить на него внимание. Капитан Аккерман вытащил из чьей-то сумки яблоко и показал мне. — Яблоко? — неуверенно сказал я, будто спрашивая у него, точно ли это он хотел услышать от меня. Наш странный разговор привлек внимания всех моих находящихся рядом товарищей: Армин смотрел на нас недоумевающе, Микаса и Саша бросили свое рисование, даже Конни, который стоял у дерева и рассматривал что-то вдали, повернулся к нам. — Верно, это яблоко. А ты знаешь, что одно лишь яблоко может подтвердить неоригинальность всех сюжетов в нашей культуре? — Теперь с недоумением на него смотрел и я. — Давай, расскажи, какие сюжеты ты знаешь, где появляется яблоко. — Адам и Ева, — слетело у меня с языка, что немного развеселило капитана Леви. Он улыбнулся и немного прищурил глаза. — Католик без Библии как кот без хвоста, — сказал он с долей насмешки. Скорее всего, он ждал от меня подобный ответ. — Да, сладкий запретный плод и прочее. С твоим характером тебе бы даже змей не понадобился, чтобы ослушаться приказа. А где еще есть яблоко? — В сказке о Белоснежке, — подала голос Саша, заинтересовавшись этой беседой. — Она съела отравленное яблоко и уснула на долгие годы. Получается, что ведьма, как и змей в Библии, заставила ее съесть яблоко. — Верно, Браус, мыслишь в том направлении, но проклятое яблоко появилось задолго до Адама и Евы и братьев Гримм. Знаете ли вы о яблоке раздора? — спросил капитан уже у всех нас и остановил взгляд на Армине, который погрузился в свои мысли, пытаясь вспомнить, где он уже слышал этот миф. — Древнегреческие гуляки не пригласили на свадьбу богиню раздора, которая решила им всем отомстить, сыграв на слабостях других богинь, и подкинула юноше Парису яблоко, на котором было написано «Прекраснейшей». Гера, Афина и Афродита так захотели получить это звание, что стали предлагать Парису свои дары: власть, славу или любовь. Парис, будучи парнем простым, выбрал любовь и похитил Елену Прекрасную, из-за чего позже началась Троянская война, в конце которой Троя пала. Из-за одного проклятого плода, — закончил свой рассказ капитан Аккерман и откусил немного от яблока, которое все это время держал в руке. — Даже не думай, Арлерт, анализировать сюжеты и философствовать на эту тему, — сказал он Армину, который только-только хотел открыть рот. — Парис — дурак, — вынес вердикт Конни и ухмыльнулся. — Надо было выбирать власть или славу. Когда у тебя есть власть или громкое имя, женщины сами к тебе придут. — Ну, тебе это не грозит, не бойся, — подшутила над ним Саша, заставив нас всех улыбнуться. Впервые за целый день мне стало по-настоящему легко, как будто с плеч упал тяжелый груз. — Ха-ха! — фыркнул Конни и скрестил руки на груди. — Как будто ты бы не выбрала известного мужчину или правителя, который мир кинет тебе под ноги! Микаса, вот ты бы выбрала себе такого? — Мы не на суде Париса, Конни, займись делом, — сказала Микаса низким голосом, поднявшись с земли. Вид у нее был достаточно грозный для того, чтобы он перестал задавать такие глупые вопросы. — Она дело говорит, Спрингер. Вставай в дозор на всю ночь, — скомандовал капитан Аккерман. — И только попробуй снова заснуть. Если я услышу ночью твой храп — пеняй на себя. Таким я до сих пор помню капитана: строгий и требовательный, но понимающий. Он чувствовал, когда мы теряли смысл всего происходящего вокруг и всеми способами поднимал командный дух. Он стал бы великим человеком, если бы не обстоятельства. Эрен замолчал и засмотрелся на языки пламени, танцующие в камине. Словно откуда-то из-под воды, доносился голос Габи, которая что-то говорила и восторженно двигала руками, но он ее не слышал, мысленно находясь в другом месте. Кожу стягивал невыносимый мороз, от которого не спала ни ткань формы, ни горящий костер. Землю вокруг покрывал толстый слой снега, превратившегося из рождественской сказки в вестника смерти. Армин сильно заболел, не справляясь с чужестранной непогодой. Жар его тела тут же сбивал адский холод, из-за чего даже капитан потерял надежду на его выздоровление. Микаса отдала ему свой шарф, который спасал ее от холода все это время. Не увидев рядом Эрена, она отправилась его искать. Эрен сидел у заброшенной часовни рядом с потухшим от сильного ветра костра. Спички зажигались на одно мгновение и тут же потухали из-за снежной метели. Он смотрел на оставшиеся две спички в коробке пустыми глазами. Воспоминания о теплом доме казались миражом в дикой пустыне, и оставалось надеяться только на чудо. Спустя несколько минут поисков Микаса все же нашла его и, взяв за руку, потянула на себя. — Спрячемся внутри, — ее голос был едва слышен за шумом ветра. Эрен поднялся на ноги, но совершенно не чувствовал свои ступни. Очевидно, когда отечественные мастера шили форму, они не рассчитывали на такую погоду, из-за чего все солдаты продрогли до нитки. Микаса держалась долго, но, лишь оказавшись внутри часовни, по-настоящему почувствовала, насколько ей было холодно. На деревянном полу разжигать костер было чревато плохими последствиями, поэтому она просто села в углу и стала обтирать себя трясущимися руками. Эрен нашел рядом со старыми иконами небольшие свечи и потратил спичку, чтобы зажечь их, оставив в коробке всего лишь одну. Свечи едва горели и совсем не грели, но создавали иллюзию тепла. — Спички закончились, — тихо произнес Эрен, усаживаясь рядом с Микасой. Из-за холодного воздуха говорить становилось все труднее и труднее, поэтому он боялся напрягать голос. — Если завтра не станет хотя бы немного теплее, я не знаю, что мы будем делать. Осталась всего одна спичка, Микаса. — Он протянул ей почти пустой коробок. — Надо бороться, Эрен, — мягко ответила она, убрав коробок в карман своего кителя. — Даже если у тебя осталась всего одна спичка. — Без борьбы нет прогресса, — сказали они вместе так, что их голоса слились в одну мелодию. Тонкий огонь свечи продолжал гореть в темноте, освещая небольшой уголок часовни, в которую уже давно не ступала нога человека. Эрен снял с рук Микасы перчатки и стал греть ее ладони своим дыханием. — Я буду бороться до тех пор, пока ты не вернешься домой, Микаса, — говорил он ей, сжимая своими руками ее ледяные пальцы. — Клянусь, это единственное, за что я хочу бороться. — Без тебя я никуда не вернусь. Мой дом — там, где есть ты, Эрен. — Микаса освободила руки от крепкой хватки и расстегнула кители, чтобы плотная ткань не препятствовала едва уловимому теплу, которое по-прежнему источали их тела. Прижавшись к груди Эрена, она даже через рубашку почувствовала его тихое сердцебиение. — Вот так гораздо лучше. Нужно просто дождаться завтрашнего дня. Под утро свеча потухла, оставив после себя маленькую полоску дыма. Эрен отпрянул от воспоминания, услышав треск бревен в камине. Он повернул голову чуть вбок в сторону, где сидели дети, и увидел, что Габи и Фалько о чем-то оживленно спорили. Габи уже стояла на ногах и нависла над сидящем на полу Фалько, который рассержено смотрел куда-то в стену. — А мне кажется, Кольт может это сделать, но ты просто не хочешь его просить, — стояла на своем девочка, скрестив руки на груди. — У Кольта низкое звание, и он солдат французской армии, а капитана Аккермана, насколько мы знаем, забрали американцы, — твердил ей Фалько. — Ему не просто откажут, но и лишат всех званий и выгонят из армии за такие просьбы! — Что тут уже произошло, пока я отвлекся на свои мысли? — спросил у них Эрен. — Думаем, как вызволить из плена капитана Аккермана, — сообщила Габи и снова села на пол, немного успокоившись. — Фалько боится просить брата об этом. — На самом деле, я был бы рад просто знать, где именно он сейчас находится, — признался Эрен и снова ненадолго погрузился в мысли. — Я хочу с ним поговорить. Возможно, он что-то знает о Микасе или об офицере Кирштайне. — Тогда вперед к ребятам в госпиталь! — скомандовала Габи и побежала к двери, чтобы обуться. — Нам нужно придумать план. Ливень уже стих к этому времени, поэтому ничто ее не останавливало.