«Джон Барлоу был смел и молод,
Крепко сложен, коренаст
Выходил и в снег, и в холод
В море, назло всем ветрам.
Брал Джон голыми руками
Жесткий трос от якорей
И сражался он с волнами
В водах, полных дикарей!»
Он рассказывал не торопясь, с выражением, и глаза его, хитро смотрящие из-под нависших век, налились азартом:«Вел фрегат по курсу прямо
Перехватывал штурвал
С мест, где сотни суден пало
Невредимым выплывал
Ему бури подчинялись,
Обходили стороной,
Паруса не обрывались,
Шторм ложился на покой
Люди на земле гадали,
Что ж за сила-то взялась?
То ли уговор с Богами
То ли от рождения власть
Небывалому везению
Экипаж дивиться стал
И шептался, мол, Джон душу
Дьяволу взамен продал…
Ведь никто его не видел
С самой ночи до утра
Словно он в пучину сгинул
Собственного корабля»
В горле отчего-то запершило, воздуха стало не хватать, а голос дрогнул, заскрипел настолько, что пришлось прокашляться. — Да чтоб тебя! — ругнулся пожилой рыбак, унимая подступившую одышку. — Старый ваш дед стал, но ничего, меня так просто не возьмешь. На чем я остановился? А, так вот:«Был один запрет строжайший
На фрегате боевом:
Не вскрывать сундук блестящий
Что под навесным замком
Он стоял на видном месте
Крупный, в серебре, в камнях
Красотой манил бесчестно
Любопытных бедолаг
Ставки делали большие
Что там: деньги или клад
Может, перстни золотые
Или хрусталя каскад
Как-то раз, средь ночи звездной
Один молодой матрос
Вылез из каюты темной
Правилам наперекор
Хитроумною отмычкой
Он подковырнул замок
Повернул легко, привычно
Раз, еще — сундук готов!
И, открыв тугие дверцы,
Обомлел до конца дней:
Там лежало чье-то сердце
В окружении червей.
Черное, с прожилкой алой
Оно билось до сих пор
Но вдруг резко перестало
Ощутив излишний взор.
В небе звезды все погасли
Взбушевался океан
А из моря показался
Всемогущий капитан
Он стоял, покрытый тиной
Плоть висела на костях
И глаза, как из могилы,
Вызывали сущий страх!»
Старик отпустил весла, оскалился и потянул к мальчикам свои худощавые руки. Его без того морщинистое, сухое лицо в тускло-оранжевом свете керосиновой лампы сделалось по-настоящему злобным. Но дети не увидели в нем монстра, как бы сильно ни старались, поэтому восторженно распахнули глаза и захихикали. — Дальше, деда, дальше! — воскликнул младший, заливаясь звонким смехом, и щербинка между его зубами стала особенно заметна.«Утром к берегу крутому
Подошел один фрегат
Без пробоин, без поломок
Он качался на волнах
Никого из экипажа
Не было на том борту
Лишь кровавый след остался
По дороге к сундуку
А сундук стоял недвижно
Застанный людьми врасплох
И на нем, подстать отлитый
Новенький висел замок»
— Понравилось? — спросил рыбак, выдержав перед тем долгую паузу. Столь же таинственную, как и темная речная гладь прямо под ними. — Да! — отозвался старший, а затем скрестил на груди руки и прибавил чуть небрежно: — Не так уж и страшно. — Точно! — согласился второй. — Не страшно! — Сам знаю, что не страшно. Я всегда говорил вашему отцу, что он просто бояка. Со временем дымка немного рассеялась, позволяя разглядеть очертания крутых берегов — в воде, впереди и чуть левее, показался силуэт небольшой лодки, похожей на их собственную. Внутри нее также горел свет керосиновой лампы, рассеивающийся в окружавшем ее тумане. Весла были аккуратно сложены, якорь сброшен, однако ни единой души не оказалось на борту. — Эй, есть тут кто?! — обратился старик, разрывая криком холодный воздух, но ему не откликнулись. Дети затихли и притаились, не зная, что думать. Подплыв ближе, оказавшись у борта неизвестной лодки, все трое заглянули внутрь и убедились, что она была пуста. Качалась одна сама по себе в непроглядной воде, окруженная сырой тишиной раннего утра, и терпеливо ждала того, кто зачем-то покинул ее посреди ледяной реки. — Ну дела… — брякнул рыбак и собрался уже отплывать, как вдруг весло зацепилось за что-то под водой. Походило на тину, однако они заплыли слишком глубоко, чтобы в нее угодить. — Что еще за чертовщина?! В попытках выпутать весло он ударил им нечто плотное, будто бы тяжелое, потом потянул на себя и в ужасе отпрянул, выпустив все из рук: он увидел, что это в самом деле была не тина, а длинные человеческие волосы. Он не успел сказать мальчикам отвернуться или что-то предпринять, прежде чем на поверхности воды после череды мелких пузырьков показалось лицо, а за ним всплыло целиком женское тело, облаченное в белую ночную сорочку. Запястья, связанные толстым канатом, оказались примотаны другим концом веревки к посиневшим ногам; мутные глаза остались открытыми — безжизненный взгляд утопленницы по-прежнему был обращен наверх, к небу.