bibi

За окном дует сильный ветер, покачивающий деревья и фонарные столбы и подгоняющий нелюбителей такой погоды по домам. Люди закутаны в теплые осенние пальто и вязаные мягкие шарфы, закрывающие половину лица. Чонгук спешит домой. Он, как и все нелюбители такой погоды, всеми конечностями за горячий шоколад и обнимашки в менее ветреную осеннюю погоду, когда глаза сосредоточены на закате, который хорошо можно рассмотреть с десятого этажа, а под боком сладкая грелка. На омеге любимая желтая ветровка, пропахшая от и до тыквенным пирогом, кожаные ботильоны на небольшом каблуке, мягкий свитер с таким же запахом и кожаные штаны, в которых и зимой не холодно, и летом не жарко. Чонгук заходит в автобус и садится в самый конец к окну. В наушниках играет What if из старого доброго и наполненного воспоминаниями 2018 года. Прохожие и машины мелькают бесперестанно, как и вывески на кондитерских, обувных и продуктовых магазинах. От университета, в котором учится Чонгук, до дома ему ехать около пятнадцати минут, но даже такое короткое время он желает провести в компании музыки и безмятежности. Автобус полупустой, и это действительно можно считать оптимистичным взглядом на жизнь, нежели на стакан. Впереди, у широкого окна, стоит обнимающаяся парочка, чем вызывает у Чонгука улыбку в такой пасмурный день. Омега отписывается любимому хену, что скоро будет дома, и выдыхает: он свободен до конца дня. Милый дом встречает его звуками вскипающего чайника, мяуканья Мяты – кошки-обормошки-обжорки и запахом тыквенного пирога с корицей. – Хени, я дома, – Чонгук оповещает о своем возвращении и снимает обувь, ставя ее рядом с танцевальными парами и такими же ботильонами старшего. – Биби, я на кухне, – откликается Сокджин, а следом и Мята, громко мяукая и потираясь мордочкой о коленку омеги. – Что готовишь? – Чонгук снимает ветровку и за кошкой бежит на кухню, где пахнет как всегда божественно. Омега обнимает старшего, стоящего в его широкой (широкой для обоих) кофте и подвернутых спортивных штанах, поперек животика и кладет подбородок на широкое плечо. Хоть Сокджин и был достаточно высоким и широкоплечим, он был омегой, его выдавал предательски мягкий животик. – Твое любимое, биби, – старший омега поворачивает голову и оказывается идеально у милой щёчки Чонгука, где в следующую секунду остаётся чуть липкий от гигиенички поцелуй. – Паста с сосисками? – младший в порыве сильнее наваливается на Сокджина, из-за чего тот немного кряхтит и пихает его под бок. – Она самая. Переодевайся, Чонгуки, – Сокджин совсем разворачивается в объятиях и затягивает омегу в сладкий от двух разных вкусов помад и запахов поцелуй. Он преисполнен нежности, любви и доверия. Старший гладит Чонгука по чуть заалевшей щеке и игривым шлепком по попе отправляет мыть руки и переодеваться. Казалось бы, ещё три года назад Сокджин был неуверенным в себе, закрытым, с кучей комплексов омегой, а сейчас он готовит на своей кухне для любимого человека, который сейчас в соседней комнате переодевается и передразнивает Мяту. История их любви началась пожалуй с самого первого взгляда. Ким помнит этот день, словно он был вчера: На нем все та же безразмерная кофта, скрывающая живот и надетая поверх школьной рубашки, очки округлой формы, и он нес несколько книжек, которые нужны были в учительской. Он стучится и заходит внутрь, но почти сразу столбенеет, когда видит там Чон Чонгука. Этот омега смог завоевать признание многих за год своего обучения в этой школе, смог стать самым желанным парнем среди слабого пола. А Сокджин...а что Сокджин. А он обычный тихоня из класса, предпочитающий спорту книги, из-за чего у него и вырос совсем небольшой, но мягкий и совсем не жирный, животик. Никакие тренировки с Ютуба, никакие диеты не спасали, так что Ким просто забыл о нем, просто скрывал под одеждой. И вот перед ним вселюбимый Чонгук в стандартной школьной форме, но у Сокджина глаз-алмаз и он замечает углублённые выточки на пиджаке. Взгляды омег встречаются лишь на долю секунду, но старший успевает запомнить чужую вселенную настолько, насколько это было возможно. Он очарован, определено. Чонгук был очарован не менее. Сколько раз Сокджин слышал в свой адрес «моя очаровашка» или «mon enchanteur», что с французского и значит моя очаровашка. Первые взгляды, касания, объятия, поцелуй, поход в кино, замки из рук, – всё навсегда, крепко-накрепко в памяти обоих. Загоны, борьба с ними, слезы, расставания, воссоединения – как шрамы: хорошо, что уже пройдено, но лучше бы не повторялось. Сокджин сильно стеснялся своей фигуры, ведь был в этом абсолютно противоположен Чонгуку, но младшему это слишком нравилось. Омега любил во время гнездования притираться к животику носом, откуда запах исходил сильнее всего, хотя должен исходить от шеи. Но какая разница, Чонгуку только на руку. Со временем младший смог избавить Сокджина от этого дурацкого «я не красивый», чему был рад и, когда узнал об этом, целовался с любимым около часа, пока не опухли губы, а потом и сладкий животик. Французские прозвища они начали давать друг другу, когда съехались, то есть тогда, когда Чонгук запрыгнул на старшего с визгом «Хен, я поступил!». Естественно, они бурно это отметили. Французским обе омеги владели просто бесподобно, так что надоедливых ухажёров, которые не понимают «у меня есть омега» на корейском, пинать под зад помогает именно этот язык. Первым заикнулся Сокджин, назвав Чонгука «bibi», что в переводе значит «крошка», а это следом и подцепил этот самый биби. Они придумывали разные прозвища, уходили от одних, потом снова возвращались к ним, но терпкое и сладкое биби никогда, казалось, не поменяется. Что имели омеги за три года крепких, надёжных, лучших в их жизни отношений? Лучшего друга, половинку, палочку-выручалочку, невероятные воспоминания и, конечно же, бурные, сладкие ночи. – Когда будет готово? – Чонгук держал на руках Мяту, но кошка явно не ценила его нежности, так что спрыгнула и потерлась о ногу старшего омеги. – И почему она тебя так любит? – надулся. – Потому что я кормлю ее, – Сокджин перемешал макароны. – Биби, натри сыр. Выбери, какой хочешь, – омега отряхнул ложку от горячей воды и укоризненно посмотрел на Мяту. – Толстеешь, моя дорогая, но давай покормлю. У них была семейная идиллия. Кошка, две сладкие омеги, никаких альф, бет, вечеринок, лишь сладкие объятия, поцелуйчики, красные щёчки, мурчание и тыквенный пирог с корицей. Когда Чонгук узнал запах старшего, он хотел в тот же день испечь тыквенный пирог и проверить, но нужды в этом не было. Запах Сокджина просто восхитителен. Он в меру терпкий и сладкий, необычный и такой, какой наверное, каждый раз в жизни нюхал, притягивающий и привязывающий. В том, что запах Чонгука – корица, Сокджин убедился, когда ему сказали, что он пахнет тыквенным пирогом с корицей. Это было после первой течки младшего. Тогда все встало на свои места. Старший запах оценил и полюбил пить чай с корицей: и тонус, и бонус, как говорится. Корица тянула пряностью, ощущением поздней осени или конца декабря, когда самое время варить эгг-ног. Ох, Сокджин обожает этот напиток. От него корицей пахнет сильнее всего, после Чонгука. – Хорошо, шери, – Чонгук клюнул Сокджина в щёчку и открыл холодильник, где всегда много всякой сладости и иногда гадости. Омега взял свой любимый Пекорино романо, который всегда тяпал за язык, но был восхитительным. Готовить омеги обожали вместе. Пары Сокджина обычно заканчивались чуть раньше пар Чонгука, так что он возвращался домой с мыслью о том, чем сегодня порадовать желудок любимого. Ким начинал готовить, а потом, ближе к середине или к концу, подтягивался младший. За готовкой они много разговаривали и при каждой возможности целовались, из-за чего пара блинчиков все же сгорала. Уборку омеги тоже делали вместе. Сокджин занимался мытьём пола, а Чонгук пылью на полочках. В своей двухкомнатной квартире они делали уборку около двух-трёх часов, а потом сидели, развалившись на диване в гостиной, и тискались. Негласным правилом стало не закрывать на замок дверь в ванную. Сокджин первое время постоянно это делал, а Чонгук под этой самой дверью сидел и ждал его, как собака, которую оставили у магазина. Старший стал замечать это, так что постарался реже закрываться. Это в какой-то степени тоже помогло в избавлении комплексов. Они не обязательно мылись вместе, они могли просто обниматься под душем или принимать ванну, а могло быть и так, что моется только один, а второй омега покорно ждёт на унитазе. Ну, так делал только Чонгук. Пик их доверия и привязанности пришелся на время приближающейся течки у обоих. Это должна была быть первая близость, и Сокджин, сто раз подумав, передумав и ещё раз подумав, поднял тему депиляции. Казалось, щеки лопнут от смущения у обоих, но это было важной темой для разговора. Старший честно признался и сделал этим первый шаг, что терпеть не может волосы в подмышках, так что даже ходит на процедуры. Чонгук же сказал, что ему больше нравится ходить с гладкими ножками, потому что так удобнее. На этом обсуждения не закончились. Младший омега сказал, что ему все равно, что у старшего под штанами, но лучше будет брить от линии яичек к попе, чтобы это не мешало. Сокджин был абсолютно солидарен, но добавил, что волосы все равно надо хотя бы стричь для гигиены. На этом смущающий обе стороны разговор подошёл к концу, и началось обнимашки и «ты у меня самый лучший». – Как дела в универе, биби? – Сокджин выключил плиту и сел на стул. Мята кушала свою любимую кашу и иногда поглядывала на омег, охраняя их. Чонгук сразу же перенес тёрку с миской к старшему и уселся боком на его коленки, получая чмок в левую щёчку и мягкие руки на талии. – Все было бы хорошо, если бы не сам знаешь кто, – младший вздыхает и принимается натирать сыр. Улыбка на его губах чуть мрачнеет. – Давай напишем заявление, – старший сильнее обнял и уткнулся носом в шею любимого. Там пахло корицей лучше всего и именно запах отсюда успокаивал. Старший прикрыл глаза. – Ну...я не знаю. Давай ты просто придёшь ко мне в универ после пар и мы...ну... – Сокджин приоткрыл один глаз, когда звуки тёрки прекратились, и улыбнулся на красные щёчки. Хоть Чонгук больше него тянулся за поцелуями, он же и стеснялся о них говорить. – Покажем, что у тебя есть пара, биби? – омега потерся о плечо младшего, показывая, что поддерживает и что он здесь, с ним, готовый прийти на помощь. – Д-да, именно это, – Чонгук шмыгнул и продолжил натирать сыр. До младшего уже месяц пытаются домогаться. Какой-то альфа, возомнивший себя лучшим на их потоке, решил, что должен быть с лучшим, самым красивым омегой. Этот титул закрепился за Чонгуком, когда он принес универу победу на соревновании по лёгкой атлетике, и о нем узнали все. Альфа начал подбивать клинья, ставить палки в колёса, зажимать у стен, прикидываться парочкой в кафетерии, тем самым заслуживая ненависть омеги. Пару раз старшекурсники спасали Чонгука от буквального домогательства, а потом по одному начали сопровождать его по всему универу. Оказалось, их подослал Сокджин, когда узнал об этом. Старший был готов метать молнии в обидчика, но он хлипенький омежка, а тот сильный альфа. Сейчас пыл этого ухажёра чуть уменьшился благодаря верным друзьям Сокджина, но не пропал. Возможно, это только подожгло интерес к Чонгуку. – Хорошо, тогда завтра я буду весь день с тобой в универе, биби, – Сокджин приподнял подбородок и чуть укоризненно, но все так же нежно и заботливо посмотрел на младшего. – Спасибо, шери, – младший омега повернул голову и глубоко поцеловал старшего. У них никогда не было игр на выживание или соперничества за главенство. Они в паре равны, уважают друг друга и всем сердцем любят. Чонгук посасывал то нижнюю губу старшего, то верхнюю, кайфуя от вкуса помады и чуть усилившегося запаха тыквенного пирога. Сокджин его успокаивает. Это можно понять ещё по сжавшимся рукам на талии. Старший знал все точки, на которые надо воздействовать, чтобы Чонгук успокоился, разгорячился или замурлыкал. Ким тоже не отставал от этого медлительного и тягучего поцелуя, сплетая их языки. Самый главный жест поддержки – французский поцелуй. Он был медленным и чувственным, до дрожи ресниц и покалывания в пальцах нежным, его не хотелось разрывать, хотелось всю жизнь целовать эти сладкие губы. – Чонгуки, все будет хорошо. Завтра мы все разрешим, – Сокджин начал осыпать поцелуями личико младшего, оставляя чуть блестящие следы на щеках, носике, лбу, за чувствительными ушками. Омеги утопали в нежности друг друга. – Спасибо, – дрожащим голосом сказал Чонгук и шмыгнул носом. Он так расчувствовался от всего этого, что его глаза намокли. – Малыш, – поддразнивающе, но нежно сказал Сокджин, гладя младшего по голове. – Сыр сам себя не натрет. – Ты снова момент испортил! – Чонгук слабо ударяет Сокджина в плечо под его заливистый смех и надувает губки. Его «обидели» – Ну все, биби, не дуйся, – поцелуй в щёчку. – Ты у меня самый нежный, лучший, заботливый, верный и сладкий омега, – поцелуй в другую щёчку. – А теперь сыр. – Ну хен! С тобой никакой романтики. Мята сбегает с кухни под громкий смех и шум посуды. *** – Шери, ты в последнее время носишь много моей одежды, – омеги лежали на своей большой кровати. Сокджин читал младшему книгу, которую не так давно написал. Омеги идут на творческие специальности: старший писатель-журналист, а младший хореограф. Чонгук смотрел выжидающе, словно ждал, что ему сейчас дадут сладкую-пресладкую конфету, которую он просит уже несколько дней. – Да? А я не замечал. Знаешь, у нас один гардероб, так что немудрено все это. Ты вон в моей ветровке ушел сегодня, – Сокджин начал причитать. У них это семейное: причитают тебя, причитай в ответ, все равно вы оба правы и неправы. – И что... – Чонгук подполз к старшему ближе, как пантера, и снял очки для чтения, которые очень идут его любимому. У него буквально горели глаза, когда его приманил усилившийся запах тыквенного пирога. Омега залез на Сокджина, спускаясь так, чтобы оказаться на уровне живота, и глубоко вздохнул, расплываясь сладкой лужицей. – У тебя течка или гнездование? – он поднял невинный взгляд больших глаз, и, если бы у него был хвост (Сокджин зуб даёт, от него скрывают кроличью пупышку), он бы им замахал. – Я не знаю. По календарю не должно быть ничего, но я думаю осеннее обострение, – Сокджин шмыгнул носом и вплел пальцы в пепельные волосы младшего. – Скорее всего, течка или ее слабое выражение. Биби, ты как себя чувствуешь? – вся бывалая строгость или насупливость ушли далеко и надолго, когда дело касается здоровья или заботы. – У меня как обычно, но я стал больше нуждаться в тебе, – он опустил голову на животик, но так, чтобы Сокджину не было больно. – Я хочу тебя уже неделю, шери, очень сильно, – неожиданно раздался громкий скулеж, это Чонгук потерся своим тазом о пухлые ляжки Сокджина. – Хени~ Сокджин редко когда видит его таким нуждающимся, но это определённо заводит. От младшего сильно повеяло корицей, настолько сильно и возбуждающе, что штаны начали намокать, а руки не знали, куда деться. – Шери..Хёни…, - Чонгук прерывался на жалобные всхлипы и потирание бедром об острую коленку, что вызывало звездочки перед глазами. – Хёни-и-и, - младший все громче и громче хныкал, зарываясь носом в живот Сокджина. Старший чувствовал чужое глубокое дыхание и, чуть приподнявшись на локтях, заметил крупное мокрое пятно на сладкой попке Чонгука. От этого его собственная начала выделять больше секрета, начала желать большего. Сокджин чуть одернул Чонгука за плечи, не без нежности, чтобы он чуть пришел в себя, а не в истоме ерзал, принося неполноценное удовольствие. Младший омега зашипел на это действие и приподнял попку, чтобы потом с новой силой впечататься в коленку и простонать от стимуляции. Старшему подобное использование своей коленки не очень понравилось, так что он, ведомый чуточку гневом, чуточку заботой, потому что после такого оргазма Чонгук будет ходить в одеяле ещё целую неделю, он буквально хватает омегу за ремень на штанах и притягивает выше, усаживая на свои бедра. – Чонгуки, мон биби, шери о тебе позаботиться, сладкий, – Сокджин уместил чужие ладошки на своем животике, давая его пожамкать и успокоиться. Щеки младшего горели красным и были горячими, а глаза блестели от невероятно сильного возбуждения. Он терся об узел на спортивных штанах старшего, показывая себя хрупким и таким нуждающимся. Сокджин стянул с Чонгука спортивки вместе с трусиками, и чужой небольшой член отпружинил вверх, сразу начиная блестеть смазкой. Старший потянул обе руки к тазу омеги, одну заводя назад, ко входу, где было невыносимо горячо и мокро, а другой размазывая предэякулят по всему стволу. Чонгук издает громкий блаженный стон и двигает попкой назад, упираясь в пальцы. Он начинает тереться о ладошку, ища что-то, что может войти внутрь. И Сокджин даёт. Он пережимает несильно орган, собирая тем временем под скулеж смазку, пахнущую сладкой корицей, и толкается склизкими пальцами внутрь. Чонгук блаженно выдыхает и дрожит. Пальцы шери очень хорошо проходят внутрь без поддразнивания, только с заботой. Сквозь слезы возбуждения омега видит залом бровей и запущенную губу, к которой в ту же секунду присасывается. Поцелуй не такой, как был на кухне, более пылкий, игривый и страстный, но все такой же чувственный. Сокджин толкает три пальца глубже, пытаясь нащупать простату в хлюпающей щелке. Омега перемещает запачканную в предэякуляте руку младшему на щеку и заставляет шире открыть рот. Чонгук мычит от приятных ощущений во всем теле и лезет руками под мягкую толстовку. Бархатная кожа покрывается мурашками, когда руки ползут вверх, к чувствительным сосочкам. Омега сжимает их, чтобы принести ответное удовольствие, и в этот момент Сокджин нащупывает железу. Они стонут друг другу в рот от прилива адреналина и возбуждения. Старший толкает Чонгука в грудь, заставляя выпрямиться, и проходит пальцами по железе, начиная в истоме ее стимулировать. Он натирает простату, чем вызывает новую порцию смазки и скулеж младшего. – Давай, Чонгуки, шери ждет, когда ты получишь свою порцию наслаждения, – слова отдавали хрипцой после вскриков и глубокого дыхания. Младший так иступленно стимулировал его грудь, что пришлось буквально вставить по костяшки пальцы, чтобы он обратил свое внимание на шери. – Биби, сейчас ты должен подарить Сокджини свое удовольствие Чонгук начал подпрыгивать на пальцах и в открытую стонать с откинутой головой, что выделяло его горло. Сокджин подмахивал рукой, пока младший не насадился особенно глубоко и не спустил белую струю, запачкав их толстовки. Они тяжело дышали, смотря друг другу в глаза и улыбаясь как придурки, пока Чонгук не вспомнил про шери. – Монамур, ты же... – ему не дал закончить соленый палец на губах. – Я же...тоже, – он кивнул на расплывшееся на штанах большое пятно. Их щеки обоюдно загорелись, а улыбки всплыли на лицах. – Что ты смеёшься? – Сокджин улыбается шире, когда Чонгук озаряет комнату своим смехом, и тычет его в бок – Просто...ты кончил только от того, что работал со мной пальцами. Монамур, это так мило, – младший опустился на Сокджина, обвивая его ногами и руками, укладывая подбородок на его грудь. – Раз уж я работал с тобой, я чувствовал все то удовольствие, что доставлял тебе, биби, – омега подтянул младшего к себе ближе, сталкиваясь лбами и носами. – Я люблю тебя, шери, – Чонгук оставил сладкий чмок на губах напротив. – Je t'aime, bibi