В чём разница между богами и монстрами?
— из дневников основателя Общества ключа и кинжала.
Ейх-Нагот не спал. Могучий, он не спал никогда с тех пор, когда прибыл. Не спал, работал неустанно, но видел сны. В своих снах он видел прошлое, он пожирал его, как пожирал всё. Сотни детей съедаемых им за раз, соки похоти мастурбирующих по семь-восемь раз в день подростков, вой полудохлых наркоманов, желающих умереть. Ейх-Нагот хотел. Ейх-Нагот был. Ейх-Нагот есть. И его армии из бесчисленных пожирающих разум тварей не спали так же, как и он. Он был множественном вещей, он был собой. Он был триллионом живых существ, их мыслями, их Вселенной. И призрак сна, что он видел сейчас, шептал ему песни, эхо которых разлеталось всюду. Люди сходили с ума. Оно шептало. Его забытый миром брат оставил после себя сундук полный тайн. Шкатулку, что была пустой, но не была пустой. И кто-то взломал её. Оно шептало. Сигма. Сигма находился в Комнате уже десять минут. Над ним сотни метров бетона, стали и земли, и десятки людей без имён, вооружённых оружием, стреляющим LSD, DMT и засушенными частями мозга абортированных младенцев смешанных со святой водой — эффект комбинации отнюдь не безобиден. Вокруг него на сотни миллионов долларов аппаратуры, работающей с веществами неизвестными никому на планете. А ещё кот. Страшный большой чёрный кот, умеющий взламывать мозги. Бедолага думал, что слышал голос божественного космического спутника. Придурок. Пока что Сигма только рассматривал вещи в Комнате: плакаты, детские рисунки, повешенные на стену, токсично фиолетовые обои. Пахло клеем, плесенью и яблочным пирогом. Откуда приходил запах? Комната старалась, удивляла. Убранство было слишком эклектичным, пестрило отсылками. Он не понимал, чего ему следовало бояться, почему эта комната была такой страшной. Что-то в ней казалось ему знакомым и напоминало его комнату, но это явно была комната ребёнка, маленькой девочки. Она менялась, пока он на неё смотрел. Словно калейдоскоп. Только он открыл дверь шкафа, его разум ударило воспоминание. Привет. Я Сигма. — Могу я кое-что спросить? — промямлил усатый мужчина. На его лице считывалась неуверенность и даже страх, хотя Кама внешним видом едва ли давала каких-либо поводов для этого. Семь лет. — Конечно. Ты, кажется, Тарковский, да? У вас ещё более дурацкие позывные чем были у нас, — улыбнулась Кама. Она наслаждалась тем, что он начал бояться её. — Верно, — Тарковский кивнул. — Существо за стеной, Сигма. Он человек, да? Был человеком? Он работал на Общество семь лет. — Был, в каком смысле? — вопрос её удивил. Была ли она человеком, подумала она. — В отчете написано, что он вошёл в контакт с аномальной сущностью. Это расширило гипер-я, дало ему «магию». Никто не описал в какой степени Общество считает его человеком. Он не был классифицирован ни как демон, ни как тауматург. Даже не как более широкое «аномальная сущность» или «враждебное существо». В отчёте он просто «Сигма», иногда одной буквой. Обычно такую осторожность проявляют к совсем опасным сущностям, типа дьяволов. Но с другой стороны он, судя по всему, маг, то есть… тауматург, — Тарковский поправил себя. Большая надпись «ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ОТХОДЫ» на стене. Тарковский помнил, как мужчина вернулся с того света, убил жену, сделал из дочери рагу с индийскими специями. Будто это свинина. Зачистка. Двое подростков съеденных пауками в Венгрии привели к тому, что пришлось уничтожить целый город. Самая дорогостоящая операция Общества в этом столетии. Зачистка. Врач в Норвегии сошёл с ума, найдя трость, дарующую ему власть над молниями. Когда Тарковский и Европа убили его в палате заведения для душевнобольных, он кричал что-то о пришельцах. Зачистка. Кама почти выжгла Тарковского взглядом: — «Человек». На каком-то уровне, Тарковский, ты всё ещё большая ящерица. Это во многом довольно большой уровень. Отличие в том, что Сигма может выйти за твой уровень намного дальше, чем ты — может быть, пока ещё нет, но потенциально может. — Это что-то вроде нейроконтуров Тимоти Лири и Роберта Антона Уилсона? И ты ведь про магию? Он видел слишком много за последние пять лет. Но недостаточно, чтобы действительно сойти с ума. — Да. Конечно, я про тёмные искусства. Но ты так говоришь, будто Лири и РАУ не про них. Мы, — она улыбнулась, — любим говорить об одном и том же разными словами, это важная часть тёмных искусств и, конечно, истории Общества. С момента знакомства Тарковский не раз слышал, как она говорила именно это словосочетание— слишком много раз за неделю. Он подозревал, что что-то здесь не то: ему было сложно смотреть на Каму. Он редко отводил взгляд, смотря на кого-то, но не с ней. Её черты лица будто всегда были в движении, но он не мог точно сказать вызывает ли она прозопагнозию на самом деле. И эти шрамы по её телу: иногда ему казалась, что она покрыта ими. Но нет, она не была магом. Он бы в это не поверил: своими глазами видел тауматурга только один раз: подростка, пускающего слюни, — когда тот складывал числа, что-то происходило. Общество решило тогда именно классифицировать его как мага, Тарковский так и не понял почему, пока после операции на место не явился тот доморощенный математик. — Почему тёмные? Ты не первый раз так говоришь... Он же был ненормальным, да? Не обладал каким-то возвышающим его знанием? — Склонность к драматизму – мелкий порок. Хотя… не глупи, — Кама слегка улыбнулась, — Тарковский, ты всегда это знал. С того момента, как ты увидел, как твой отец повесился в своём кабинете. Бог злой. Демиург не создавал этот мир для людей. Мы — существа с Волей — нарушаем его творение. Мы ошибка. Мы неопределенность. Мы берём своё. Это и есть чудо. Ты ведь не думал, что суть магии в чём-то ином, так? Магия всегда порочна. Это всегда грязь. И когда грязи вокруг слишком много, приходят парни вроде тебя и делают своё дело. Для многих из вас это всего лишь уборка. Тарковский поморщился. «Парни вроде тебя», а не «парни вроде нас». Он не верил в её искренность. Нет, он прекрасно понимал, что она может быть в чём-то права: он видел грязь. Боль умственно отсталых стариков, прощающихся с последними каплями рассудка после несчастного случая; младенцев, сжигаемых заживо существами подобными этому Сигме, волшебниками, лишившимися собственной воли. Он посмотрел ей в глаза: он не знал почти ничего о ней, это бы помешало работе. Как она могла говорить правду? Какая разница работаешь ты на Них или на Нас? Тебя могут накачать наркотиками и превратить в суперагента. В напичканное химией пушечное мясо с низкой активностью зон мозга, которые не нужны Им. Таков их мир. Они готовят людей в сектах, превращают уличных попрошаек в сверхлюдей, что ходят по грязным улицам на окраине бытия. Они похищают живых и делают из них нелюдей там, в Зверинце, они кормят их жуками и навозом, разбирают на органы и собирают заново. Бесконечные фабрики, да? Или какие ещё там ходили слухи про Общество? Тарковский хотел верить, что это враньё, что это всё не просто так. И он мог это себе позволить. Он мог себе позволить спать по ночам — многие посвящённые могли. Потому что Общества не существовало. Оно было децентрализованным, лоскутным одеялом из десятков тайных обществ, сект, ячеек, меняющимся и маневрирующим как осьминог в воде. Так было безопаснее. — Я думаю, всё наоборот, — он поднял голову и посмотрел ей в глаза. Впервые за разговор. Ему было сложно: он редко смотрел в глаза кому-либо. — Паранормальные явления, магия, как проекция их на человеческое, попытка обуздать, это что-то абсолютно натуральное. Это есть непреодолимая часть жизни и сознания. Вселенной, в конце концов. Что до Бога… — он задумался, — я в него не верю. Кама промолчала. Как и я, она решила посмотреть на Сигму. Подросток горел. Он горел от дикой боли, что пронизывала каждую часть его тела. Каждое его воспоминание отдавало безумной вонью. Он увидел себя. Он увидел бесчисленное количество себя, разных, диковинных созданий, рассыпанных по мета-времени. Сотни испуганных подростков в пещере, взламывающих волшебный сундук и кричащих. На белого астронавта, говорящего о последнем фильме. На пришельцев. На мёртвых и не существовавших друзей. Это усиливало его страдания. Он смотрел на тысячи отражений: как он смотрел в монитор и улыбался, как бегал за промелькнувшей тенью, как пытался сфотографировать НЛО, но понял, что его видит только он. Его сердце сжалось, а на руках появилась кровь. Он сделал это. Нашёл отвёртку и воткнул её в живот человеку. Ты можешь помедитировать — это сохранит немного сил, прежде чем ты заснёшь, — в иной реальности кот дал совет. Мерзкий ублюдок. Он не дал его в этом мире. Комната. Глаза закатываются назад. Он не может дышать. Боль в груди. Словно тысячи гвоздей прошивают его тело снова и снова, как он видит всё, что с ним происходит: каждое последствие его действий, их действий. Каждое желание. Он пытается закрыть глаза. Он пытается пройтись, но его ватные ноги не дают его встать. Хей. У меня к тебе дело. Он думает о ней, и ему становится только хуже. Меня зовут Сигма. Сигма-супергерой. Сигма-маг. Он бьёт людей на улицах. Гоняется за невозможными насекомыми, сотканными из боли и потерянных воспоминаний. Он… Он пытается успокоиться. Вдох. Космический корабль: роботы, десятки секс-рабов, головорезы, воры и убийцы и самый страшный из них — он сам, капитан Лукреции; блуждающий бритоголовый монах в поисках чего-то неведомого; мошенник, продающий секреты магии монархам по всей Европе; сумасшедшая девица, считающая себя супергероем, в мире, где некоторые способны летать и стрелять космическими лучами из глаз. Они все смотрели на него и ещё десятки таких же. Он был ими. Выдох. На секунду его рука будто бы почернела. Где-то далеко он пытается расслышать голос. Алиса кричит. Она называет его идиотом, дураком. Она говорит это всё из-за него, а потом рассыпается. И голос исчезает. И всё заканчивается. Снова. Мир такой большой. Божественные фигуры танцуют у него в голове, когда он смотрит на закат всего. Он видит смерть галактики, убийство бога и, как бесконечность расстилается перед его глазами. Страдания. Он видит страдания. Его глаза опухли и расплавились, превратились в опухоли, наполненные загнивающей кровью. Кожа потрескалась и покрылась сочащимися струпьями. Он пытался смотреть и смог: он видел, как комната разрасталась, как увеличивалось пространство и покрывалось новыми символами, новыми откровениями о прошлом и будущем. Он пытался не смотреть, но он не мог. Когда он закрыл глаза руками, новые глаза выросли на его руках. Он снова закричал, но уже не от боли. — Что тебе говорили о Комнате, Тарковский? — спросила Кама. — Аномальный объект, искривляющий реальность. Обладает способностями к предсказанию будущих событий: с 1979-го года Общество Ключа получает подсказки о паранормальных событиях, интерпретируя сигналы из Комнаты и появляющихся внутри неё объектах. Вход внутрь закрыт: люди сходят с ума, если долго находятся в ней. Агнозия, потеря памяти, нарушение целостности восприятия себя, времени, нарушение мышления, шизофрения. Если честно, я не понимаю, как он там ещё двигается и что-то говорит — он должен был перейти на кататонию ещё час назад. Что ж, ему не сообщили всего, поняла Кама. Тарковский отпил кофе и принялся продолжать наблюдать. — Если бы он был человеком, да, он бы не выжил. Выдрал бы себе глаза, например, или разбил бы голову о дверь… — Ты знаешь больше, чем я, да? — Только то, что говорил начальник, — она специально ударила по эго Тарковского, которому не было положено знать, кто руководит операцией. — Это что-то вроде ретранслятора кармы. Если Сигма действительно тот, кем его считают, то вся тяжесть событий, что были и будут с ним связаны, обрушится на него. Он не сможет терпеть и должен будет впасть в сон — такова естественная реакция организма, вернее гипер-я. Это неведение. Сигма стоял посреди разрушенного города. Он был там. Он видел, что произошло. Сигма смотрел на ряды трупов и видел, как они исчезают. Ещё через минуту всё, на что он смотрел было лишь ложью и насилием. Он знал множество вещей, и ни одна из них не была истиной. Он смотрел на себя, смотрящего на себя, смотрящего на себя, когда он открывал этот проклятый сундук. Нет, он попытался остановить свою глупость — как он шёл в катакомбы, как вышел из отеля, как пошёл к канализационному люку. А ещё роботы. Роботы. Столько подобий. Как же глупо помнить свою смерть и придавать этому значение. Ещё через час он застыл, и агенты ОКК забегали по залам, построенным вокруг Комнаты. Они сообщали хорошие новости: он начал засыпать. Ещё через час. Ещё через час. Ещё через час. Они были в ужасе: кто-то украл его вещи. Сигма застыл, смотря на себя в зеркало. Он снова видел, снова пытался сосредоточиться и снова чувствовал боль. Снова не мог согнуть ни один сустав своего тела. Медитация? Он понял, что засыпает, понял, что его уносит. Терпение. Боль, боль времени. Он попытался связать всё воедино, обрабатывал сценарии несколько раз, но всё равно его уносило волнами из будущего и прошлого. Где-то Сигма услышал вой сирены. Он ощутил, как почти два года назад его полумёртвое тело вытаскивают из катакомб. Спасатели искали его три дня, и нашли в нескольких милях от отеля. Пользователи одного анонимного форума о паранормальных явлениях считают, что все в его одноклассники были под воздействием неизвестного нацистского психотропного газа. Представьте, что вы Сигма. Представьте, что вы человек, узнавший, что находится в сундуке, который пуст. Вы познали силу, вы видели смерть, богов, Вселенную, но вы всё равно испуганный мальчишка, который понятия не имеет, что находится в пустом сундуке. И сейчас вы больше всего хотите послать всё к чёрту. Поэтому Сигма закричал. Я СИГМА, МУДАЗВОНЫ. Но никто не ответил. Никто кроме Комнаты. Новый поток воспоминаний, порция образов боли. Он сжал остатки зубов в своём рту и закричал ещё один раз. Комната ответила. Ещё раз. Будто ей нравилось, как наглый мальчишка самодовольно повторяет своё имя. Ещё раз. Повтори. Повтори ещё раз. Давай. Сделай это. И он сделал это снова. Он повторил. Он даже оторвал себе палец и так болтавшийся на остатках рук. Со всего его тела стекала кровь, но он смог встать и двигаться, крича осмысленные слова, слыша подсказки голосов, слыша свой голос в Комнате и свои имена. Сигма, меняющий лица. Сигма, самопожирающий. Сигма, верховный жрец Орсадона. Он начал писать своим пальцем. Кровью и гниющей плотью. Слова и символы: сначала он нарисовал зигзаг — сигму. Лампы затрещали. Свет выключился. Сигма устанавливал своё присутствие, уплотнял его, становился интенсивнее и интенсивнее, превращал себя в чёрную дыру, в кристалл собственной воли. Вскоре «сигмы» сами собой начали появляться на стенах. Он продолжил рисовать магические письмена. Ему становилось легче. Пока наконец… Представьте, что вы Бог и маленькая песчинка. Вы находитесь и внизу, и вверху. Вы уплотняетесь, вы двигаетесь по тоннелю. Вы видите всю красоту космоса: тысячи реальностей, недоступных человеческим чувствам. Тотальность. Комната завибрировала, а вместе с ней и весь комплекс. Глаза Сигмы стали чёрными. Прошлое, настоящее и будущее — всё время, всё мета-время слилось в едином вое, который организовал и направил он. Немного слов. Немного повторений. Немного памяти того, что случится или случилось бы — Сигма посылал сигналы из Комнаты и тут же принимал их. Он не заснул. Он видел мир, где он заснул, но отказался от него. Комната наполнилась им, его Волей, его силами из будущего и подсказками, которые он оставил сам для себя. Он создал будущее, и он его принял. Сигма. Он превратил Комнату в собственный храм. Нокк почувствовал это, Кама почувствовала это, и тысячи магов и посвящённых по всей планете. В Киеве Алиса проснулась и вспомнила странный сон, который видела. Скоро она заснёт опять и её сон будет куда страннее. В Сиднее доктор МакКноу прервал лекцию по алгебраической геометрии. Он выбежал из аудитории, добежал до своего кабинета и закричал. Все колдуны планеты, безумные шаманы, сновидцы и пророки почувствовали что-то, но мало кто понял, что именно. Я тоже видела это тогда, но не предала этому значения. Он вылетел из Комнаты, как пробка от шампанского, не выдержав давления от себя самого и символов вокруг. Пол усыпан кусками одежды и осколками от тяжёлой двери из слоёв стали, серебра, титана и свинца. Грубая тёмно-зелёная кожа, натянутая на костлявое жилистое слизкое тело. Нечеловечески длинные конечности, из-за которых оно походило на насекомое. Рогатая голова. Чёрные глаза, отблёскивающие жёлтым, на которые невозможно смотреть. Он стоял на четырёх как зверь и рычал, пока его вены раздувались, а на спине образовывались пузыри. Он выгибался и открывал рот — длинный язык, множество острых зубов, больше, чем у человека. Ни один человек не мог настолько широко открыть рот. На спине третья пара конечностей просто появилась из ниоткуда, будто бы реальность сдвинулась, и крылья в одно мгновенье кто-то пририсовал. Оно открыло рот ещё раз, но на этот раз закричало. Над его головой горело тусклое синее пламя и десятки абстрактных фигур, некоторые из которых я не могу видеть из-за угасающего дара. Десятки агентов ОКК мигом появились вокруг с автоматами на перевес. С оружием стрелявшим наркотиками, нелегально абортированными в Ватикане детьми и энергией погибшей Вселенной. Оно знало имя каждого, ощущало их дыхание и мысли. Оно. Сигма. Почти десять метров одним прыжком — он закрепился на стене, как паук, и уставился на окруживших его людей. Он посмотрел в глаза Тарковского и ощутил страх, и затем принялся осматривать всех. Полсекунды, ещё несколько таких прыжков и десяток выстрелов из винтовок — Сигма висел на потолке, выгнувшись в неестественной позе, а большая часть агентов лежали на полу, пока реальность вокруг них рассыпалась и перестраивалась каждые пару секунд. Представьте, что вы бог, сорвавший с себя путы кармы. Он застрекотал, и мир вокруг услышал: — ██! ███████████! — моток ниток в его руке обернулся вокруг шеи одного из стрелявших в него людей. Сигма притянул его к себе. Схватил холодными длинными пальцами его руку и оторвал, словно та из бумаги. Мужчина в его руках кричал и медленно терял человеческие черты, превращаясь в деревянную театральную куклу. Сигма бросил моток ниток последнему агенту, стоявшему на ногах (от него уже воняло калом и мочой), и тот принялся играть. Десять секунд назад Кама потянулась за пистолетом, но поняла, что её руки проткнуты иглами, выросшими из пола. Тарковский посмотрел на неё и спросил: — Кама, — его голос дрожал, он не мог не шептать, — та сущность, с которой столкнулся Сигма, это Бог? Пять секунд назад время затормозило и пожелтело. Из стены, оказалось он наблюдал за всем всё это время, выполз кот. Герцог Ф. и Сигма застыли. Оба стояли на полу, посреди тел, крови и мочи, и никто не смел сказать слова, обезобразить безупречную тишину, что стояла, когда титаны разглядывали друг друга. Прошло меньше минуты, но для наблюдателей, подавленных животными инстинктами время то рассыпалось, то шло обратно, то становилось петлёй. На лице Сигмы засверкала улыбка: — Флаурос. Неплохой план, — сказало существо-паук, гигантский, с множеством лапок, чёрное существо, выжигающее реальность вокруг. Сказало существо-пёс, бешеная тварь, неостановимая, выслеживающая добычу. Сказало существо-змей, оно шипело, ждало времени, когда можно будет наконец поглощать. Существо-птица, быстрое и видящее далеко, молчало. Герцог Ф. фыркнул и скукожился. Он не знал, что делать. По лицу Сигмы было понятно, что он сделал это ни по какой другой причине, кроме как ради чистого удовольствия: он знал, что кот знал, что он знал, и он был согласен с этим. Герцог это понимал и тоже был согласен с этим. Ошибка Герцога могла стоить ему жизни, но он оказался прав. Тест был бы успешен при любых результатах, но этот — самый неочевидный. Самый туманный путь для Герцога. — Есть ещё один, — сказал Сигма Флауросу, после чего тот кивнул. Ещё одно неожиданное откровение. Герцог исчез. Сигма подошёл к Каме и наклонился. Он схватил её за нос, потянул голову вверх и поцеловал. — Ты хочешь меня трахнуть? — спросил он, зная ответ. Tales of the Uncanny представляет… Обречённые. ЧАСТЬ 5 ИЗ 5.