Исцеление болью

Он душит омегу с большими доверчивыми глазами. Происходящее кажется упоительно правильным и прекрасным. Максу хорошо. Но насмешливый голос Лаки все портит. Змеиное шипение, в котором едва можно разобрать, что Макс — убийца и чудовище. И Лаки его ненавидит. Сладкий предутренний сон превращается в кошмар. А начиналось так хорошо… Макс во сне не один. Он чувствует безграничную нежность к красивому и влюбленному в него человеку. Он покрывает незнакомого голубоглазого омегу поцелуями, ласкает, бережно прижимает к себе, постепенно распаляясь. И видит в глазах нового партнера желание пойти намного дальше. Отдаться так, как только можно в этом мире. Отдаться по-настоящему. Дойти до предела. Именно там, где жизнь встречается со смертью, и бродит настоящая любовь. Руки тянутся к горлу дрожащего от возбуждения и нервозности любимого. Тот встряхивает золотистыми волосами, они рассыпаются по подушке. Губы приоткрыты в ожидании. И Макс будто бы чувствует то же самое, будто впитывает в себя его желание. «Я твой. Возьми меня. Возьми мою жизнь — и делай с ней, что хочешь. Душа моя, не останавливайся, души меня. Дай почувствовать, что я твой». И пальцы, ладони Макса стискивают изумительное горло — не безжалостно, а так, как держат самый драгоценный на свете сосуд. Не резко, постепенно перекрывают воздух, чтобы они медленно, шаг за шагом, вдвоем подошли к страшной черте. И когда воздух на миг пропадает, Макс отпускает омегу, и сцепляет руки уже в захват, жмет, давит, перекрывая напрочь кислород. Пальцы омеги инстинктивно хватают его, царапают, но глаза странно безмятежны. Он отдается. Он так фантастически, чертовски правильно, блаженно отдается! Он дарит любимому свою жизнь. Макс ощущает, будто легкие спадаются, и знает, что чувствует это за омегу. На какие-то секунды они зависают между жизнью и смертью. Макса сводит с ума мысль: если не разжать рук чуть-чуть дольше, судьба этого человека оборвется. Теплое дрожащее гибкое тело станет холодным и окаменеет. Жизнь любимого в самом прямом смысле зависит от Макса. И еще он знает, что контролирует происходящее, контролирует все тело омеги: от пушистой макушки до розовых пяток, замечает подрагивающие пальцы, представляет себе привкус в его рту, чувствует собственным телом мельчайшую складочку на простыне, которая трет спину любимому. Сейчас он контролирует даже невозможное. И — Макс всегда разжимает смертельно опасные объятия вовремя. Всегда. Потому что его омега верит в него. Потому что он верит в себя. Потому что он это на самом деле умеет. Потому что он — альфа. Раз. Два. Три. Глаза омеги почти закатываются. Тело расслабленно обмякает. Макс кивает и освобождает захват. Его партнер кашляет, жадно, толчками, заглатывает воздух, и на миг Максу становится тревожно, когда он, отвернувшись, судорожно дышит. Но омега тут же тянется к нему — и на его лице блаженство и нежность. Безмятежная радость человека, который в роли пассажира наслаждается бешеной скоростью авто, за рулем которого — самый виртуозный, самый надежный в мире шофер. Они тянутся друг к другу, купаясь в волнах доверия, по-новому возбужденные. Их тела тянутся как магниты, как две части целого, и начинается та-а-акое… И — ничего не начинается. Потому что белокурый омега вдруг превращается в усмехающегося Лаки. Его тонкие губы презрительно кривятся. «Можешь задушить меня, если хочешь», — говорит он не с преданностью — с ненавистью. «Разговоры о доверии — ложь. Ты просто убийца. Прирожденный убийца. Чудовище. Признай это. Тебе просто нравится власть над беспомощными омегами». На шее Лаки — красные пятна от пальцев Макса. «Хочешь? Хочешь меня? Хочешь меня убить?» И Макс в холодном поту просыпается. Дожил. Эротические сны превращаются в кошмары из-за этого смуглого паршивца. Макс пытается погрузиться в утреннюю рутину. Заправляет по струночке кровать. Принимает контрастный душ и особенно тщательно чистит зубы. Но ни ледяная вода, ни холодный привкус мяты не возвращают бодрости. Приготовив себе завтрак, Макс звонит брату. — Слушай, Том, тебе снится, что ты душишь мужа? — спрашивает он без предисловий возникшую голограмму. — И тебе доброе утро. С тобой все в порядке? — Том, просто ответь. Это же обычный сон? Это же не значит, что я кого-то хочу убить? — Ты что, перебрал вчера? — брат начинает раздражаться. — Это обычный сон альфы. Спрашивать меня об этом немного бестактно, не находишь? Или тестостерон прет изо всех щелей? — Подожди, Том, ну ты же не врожденный бета. Ты помнишь, каково это — быть альфой. Скажи мне как брат. Вот эти сны — просто возбуждение? Или жажда убийства? Или желание согнать на ком-то злость? — Знаешь, Макс, кажется, эти вопросы задают папаше на кухне лет эдак в шестнадцать. Долго же ты созревал. Ну-с, мальчик, начнем с азов. И случилась двести лет назад эпидемия королевского вируса. И вымерли все так называемые женщины. И вмешались в это дело генетики… — Хорош прикалываться, — ворчит Макс. — Иди на хрен. Я серьезно. Я тут поспорил кое с кем. — О чем, капитан Очевидность?! — закатывает глаза голограмма брата. — О том, что в наши дни есть три пола — в зависимости от уровня тестостерона? У вас, альф, его немножко больше, чем до фига. Отсюда агрессия, желание обладать и контролировать… Отсюда — сны. — А тебе такое снилось? — Ты тупой, брательник? Я перешел в беты почти десять лет назад. Я честно пью гормоны, снижающие уровень тестостерона. Мои сны прямы, как угол дома: цыпочки-музыканты из «STB», которых я трахаю без зазрения совести. Только не говори мужу. Шучу. Ему тоже такое снится. — А раньше? — Макс понимает, что ведет себя бестактно и даже, возможно, касается больной темы, но хочет добиться ответа. — Тебе снилось что-то… ну, жесткое? — Да, блядь. Да, — фыркает брат. — Снилось. Доволен?! — Это не говорит о желании насилия? — Слушай, сходи к врачу или проверь уровень алкоголя в крови. Звонишь с утра и спрашиваешь о всем известных вещах. С кем это ты поспорил? С тем придурком с работы? — Нет. С одним омегой. Ты его не знаешь, — говорит Макс после заминки. Брат молчит и с интересом его рассматривает. — Ба! Да ты не долбанулся! — наконец радостно объявляет он. — Ты влюбился! Ну, поздравляю! Наконец. И что это за тепличный цветочек внушает тебе, что контроль дыхания — это фу? Ох, намучаешься с таким экземпляром! — Намучаюсь, — соглашается Макс, чем вызывает хохот брата. — Так у вас там серьезно или как? — Сегодня на свидание, — понуро сообщает Макс. Том смотрит на него с умилением. — Давай, брателло, не дрейфи! Держу за тебя кулаки! Бывай! Все понятно, вот только… Лаки — не тепличный цветочек. Макс — не влюблен. Он просто хочет узнать человека поближе. Лаки, конечно, оригинальный, как Макс и хотел. Более чем. Честный, прямо болезненно честный. Рассуждает так нестандартно, что спорить с ним интересно. Все так совпадает, будто этот загорелый дикарь с пронзительным взглядом и правда в его вкусе. Остается вопрос с чувствами. Совсем недавно Макс осознал, что люди, изобилующие чувствами, тоже делятся на несколько категорий. Чувства чувствам — рознь. Яркие, брызжущие во все стороны, словно струи фанты или колы. Светлые волны позитива. Царственное загадочное сияние. Мерцающая, готическая дымка мрачноватых переживаний. Тонкие, деликатные переливы, едва заметные оттенки, сменяющиеся, вспыхивающие, словно грани бриллианта. Последний вариант Максу нравится больше всего.