Голодная зима

Люда ускорила шаг и заметила, как Юра буквально повис на руках у извозчика. Сидящий с ним рядом чекист посмотрел на мальчика с недоумением, затем переспросил, что тот хотел сказать. — Они живые! Я видел — дышат! — не унимался Юра. Чекист недоумённо поправил шапку, и, соскочив с козел, где сидел рядом с извозчиком, подошёл к телеге и стал осматривать всех, кого везли. — Да… Точно… Так, давай в город! — сказал он извозчику. — А ты, — он обратился к Юре, — что тут делаешь? Приютский? — Д-да, — Юра сделал шаг назад, подумывая, чтобы задать стречка. — Гулял. — Как же, гулял, — ехидно ответил чекист. — А потом от вас кутузка по швам трещит! — Он со мной! — вмешалась Люда. — Я решила собрать хворост, а Юра вызвался мне помочь! Чекист с недоверием посмотрел на женщину, и произнёс: — Ну, смотрите: если что-то натворит, это будет на вашей совести. Обоз тронулся с места и поехал дальше. Юра какое-то время смотрел ему вслед, а потом, чуть опустив голову, поплёлся к Люде. Даже странно: он всякого повидал за свою короткую жизнь, а всё равно картина подействовала на него как-то угнетающе. — Юра, раз уж мы здесь… не поможешь собрать хворост? — решила его отвлечь Люда. Мальчик молча кивнул и они вместе с воспитательницей отправились на сбор сухих дров.

***

Дома уже Люда положила рядом с печкой связку хвороста, и, обтряхнув свой полушубок, повесила его на крюк в коридоре. Юра какое-то время в нерешительности стоял на пороге, но Люда пригласила его войти. Иногда к ней приходили приютские дети (с её приглашения, разумеется). Когда Люда была выходная, она откровенно скучала в квартире, потому рада была рассказать кому-то о своём прошлом, присочинить разные байки. Юра неоднократно слышал, что тётя Люда — та ещё сказочница, а теперь, видимо, решил самолично узнать, что же такое произошло в её жизни интересное, и что из всего этого правда. — А знаешь, Юра, я вот столько всего уже пережила… Хоть роман пиши! — Так почему же вы не напишете? — усмехнулся мальчик. — Это время нужно — дневниковые заметки и всё остальное… А откуда оно у меня? Вот как сейчас помню, приём у самого Александра Третьего! Он моего отца хорошо знал… — Сказки! — усмехнулся Юра. — А вот и нет, — ответила Люда. — Он у нас открытый урок посещал, а как узнал, кем был мой отец, пригласил на важное торжество… — Не было такого! — не поддавался Юра. — Тьфу на тебя, — шутливо заворчала воспитательница. — Уже и помечтать нельзя. Оба рассмеялись. Юру не так-то просто обвести вокруг пальца. — А говорят, что взрослых надо слушаться, — съехидничал Короткевич. — Не всегда, Юра, не всегда — взрослые могут и плохой пример подать, — покачала головой Люда. — Вот был у нас в институте один очень вредный преподаватель, и его никто не любил, особенно Маруся… Люда вспомнила, как Краснушка, сама того не желая, обрекла Терпимова на долгую болезнь. Она приходила в ужас от того, что могло случиться с ним, всё же он хоть и был вредным, а не заслуживал такой участи. Интересно, как он сейчас?.. Маруся упоминала в своём давнем письме, что как-то раз навещала его по старой памяти, и он продолжал преподавать в том самом институте, откуда выпустилась когда-то Люда. Сколько же ему сейчас должно быть? Лет семьдесят, не меньше. — Вот, посмотри, — Люда достала с полки фотоальбом. — Вот это — наш класс полным составом. Мы уже выпускницы! А тут — мы с Краснушкой, тогда меня ещё «Галкой» называли… — Клички у собак, а у людей — имена! — Юра снова сказал с некоторой усмешкой, вспоминая наставления тёти Люды. — Я тоже была когда-то была такой, как ты. Но ты же учитывай: есть безобидные прозвища, а есть — глумливые. В голове Юры сразу всплыл образ Ленки Томиловой, такой же бродяги. В отличие от него, она в скором времени присмирела в приюте, но до сих пор не любила рассчёсываться, отчего её кудерки торчали в разные стороны. За это её дразнили «шваброй» или «веником». Люда не могла не заметить этого, и решила проучить тех, кто дразнил Ленку: вычислить насмешников и насмешниц труда не составляло, потому в скором времени она самолично придумала им прозвища, а после при всех озвучила, как теперь следует их называть. Те разом покраснели, а Люда, дав другим детям отсмеяться, сразу повернулась к насмешникам, которые теперь получили такое клеймо. — Неприятно, да? А Томиловой, думаете приятно от того, что вы её называете шваброй или веником? Побудьте теперь в её шкуре! А вы, — она повернулась к остальным. — Запомните: клички есть у собак, а у людей — имена! Услышу хоть одно гадкое прозвище — не взыщите! Так Люда отучала детей передразнивать друг друга. Но одно дело — обычные сироты, а другое уличные беспризорники. С ними больше возни надо. Но Люда знала: её усилия будут вознаграждены, и даже такие трудные дети, как Юра, смогут измениться к лучшему.